Текст книги "Все о рыбалке (сборник)"

Автор книги: Леонид Сабанеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 102 страниц) [доступный отрывок для чтения: 37 страниц]

III
Вторая половина весны. – Уженье ельца. – Ловля голавлей и шересперов нахлыстом. – Ловля шересперов плавом и на искусственную рыбку. – Весенняя ловля на других местах

Клев подъязка у Устьинского и Москворецкого моста продолжался с одинаковым успехом до тех пор, пока река почти не вошла в берега и не заперли Перервинскую плотину, находящуюся в 18 верстах вниз по течению. Ниже Москворецкого моста течение почти прекратилось; к тому же вода Яузы сконцентрировалась и стала заключать в себе много вредных примесей – различных фабричных отбросов. Уже числа с 5-го мая язь стал подниматься к Каменному мосту и Бабьегородской плотине, и около того же времени начала попадаться на муравьиное яйцо плотва, выметавшая икру в 20-х числах апреля.

Некоторое время подъязков и язей ловили у устья Неглинки (ниже Каменного моста) на красненького, т. е. красного навозного червя. Сюда они регулярно приходили кормиться утром и вечером, и сначала, пока еще не поправились после нереста и когда вода была еще мутная, брали очень жадно. Замечательно, что ловля и позднее, уже летом, шла всего успешнее в банные дни, когда из Неглинки текла мыльная вода, которая несомненно привлекала рыбу. По замечанию рыболовов, язь особенно охотно идет на мыльную струю. Уженье у Неглинки, не особенно привлекательное по миазмам, несущимся из трубы, в которую заключена эта речонка, отличается от описанного выше, кроме насадки, требующей более крупного крючка, еще тем, что поплавок отпускался недалеко от лодки по причине неровной глубины и неверного течения. Поэтому здесь зачастую приходилось ловить навытяжку, т. е. подсекать, когда рука с удилищем совсем вытянулась, поплавок начинает засасывать, а насадку приподымает течением. Если бы не довольно крупные крючки(№ 5–7), то много рыбы покрупнее уходило бы с рваными губами и оторванными поводками и лесками, так как при первом порыве поддать ей нечего, а на 3–4-волосную леску, уже растянутую прежде пойманными рыбами, особенно рассчитывать нечего.

Сколько помнится, Перервинскую плотину окончательно заперли к Николину дню, а Бабьегородскую – к 20 мая. В прежние года последнюю ставили всегда в июне, почему значительная часть рыбы успевала исподволь подняться выше и уходила из пределов города. На этот раз ее перехватили ранее, чем она перешла плотину, и масса язя, подуста, ельца и плотвы, к счастию рыболовов-охотников, осталась в районе между Москворецким мостом и плотиной. Особенно много залетовало рыбы ниже Каменного моста по глубоким местам – у Иордани, у купален Смирнова и городской; у самой плотины держалось много подуста, который тут же на камнях и метал икру, голавли, шересперы, и появились даже крупные карпии, которые, судя по всему, тоже нерестились здесь в конце мая или, вернее, в начале июня. Карпии появились у нас в Москве-реке с года коронации [44]44
  1881 год. – Ред.


[Закрыть], и в этом году и следующем здесь ловилось и неводом и на удочку множество мелочи вершка по 3–4, которая шла в продажу и считалась за карася. Позднее, в 1885 году, мелочи уже не стало заметно, но начали попадаться довольно крупные карпии, до 4 фунтов весом, причем, конечно, при тонкости москворецких снастей вряд ли доставалась одна рыба из трех подсеченных. По всему вероятию, карпии попали в Москву-реку из какого-либо подмосковного пруда, прорвавшегося весною, едва ли не из пруда Мещанского училища, в большое половодье 1881 или 82 года заливавшегося Москвою-рекою. В нынешнюю весну поймали 3–4 некрупные карпии и вряд ли столько же позднее, вплоть до осени.

Вторая половина весеннего рыболовного сезона началась с закрытия Перервинской плотины, а кончилась, когда вода окончательно сбыла и пришла в межень, и заключает в себе почти весь май. Этот период характеризовался главным образом ловлею ельца, голавля, шереспера и началом клева подуста, который стал, впрочем, брать как следует уже позднее, в июне.

Ельца весною было сравнительно немного и попадался некрупный, не больше 4 вершков, т. е. двухлеток. Ловили его частью на поплавок, частию на пробочку, на муравьиное яйцо и опарыша, но вряд ли взято за это время более 10 пудов. На двойчатку ловить не стоило вовсе, так как парами елец попадался редко. Брать он стал, как и всегда, после Николина дня, когда уже установился на местах и вновь собрался в стайки, которые после нереста (в апреле), по-видимому, рассеиваются. Отлагая описание ужения на пробочку, этого весьма добычливого способа ловли на быстром, неглубоком и неровном месте, до следующего раза, замечу здесь только, что язь и подъязик против обыкновения почти не брали на перекате и у свай Каменного моста и на пробочку их ловили здесь уже много позднее. Необычное явление составляет тоже плохой клев ельца да вообще всякой бели на опарыша. Кстати, нельзя не упомянуть о том, что у нас лучшим опарышем считается выведшийся на рыбе, а не на печенке, хотя последний бывает много крупнее. Рыба берет на первого гораздо жаднее. Обыкновенно опарыш для ловли сохраняют в коробке с отрубями, в которых он теряет свой неприятный запах и скоро вырастает. Как насадка это одна из лучших, и трудно найти другую, которая бы держалась прямее на крючке. Я и другие ловили ельца, а позднее и подуста, на муравьиные яйца (2–3 крупных) с 1–2 опарышами, и рыба очень редко срывала последних, так что не было надобности часто менять насадку, как при одних муравьиных яйцах.

Голавлей, как и всегда, ловилось весною сравнительно очень мало, по крайней мере, вдесятеро меньше, чем язей. Чаще они попадались на донную (на раковую шейку чаще, чем на выползка) [45]45
  Иногда ловят здесь голавлей на куски печенки и драчены – яичницы с молоком.


[Закрыть], чем на поплавок, но всего больше голавлей, притом крупных, было поймано взабродку, на перекатах ниже плотины. Здесь ловили их нахлыстом, выбрасывая 10–15-аршинную волосяную леску поперек течения, сначала на прусака, потом на майского жука и шпанку (мясную муху), по 2–3 на крючке, в конце же мая и в начале июня – на так называемого тополевого червя – мохнатую гусеницу какой-то ночной бабочки, во множестве собираемую на листьях тополя. На эти же насадки еще чаще попадался язь и подъязок, особенно на шпанку и червя, у свай, что около Каменного моста; на муху же отлично брал на перекате и крупный елец, даже плотва. Изредка голавль брал и на живца, предназначенного для шереспера. Любителей ловли нахлыстом взабродку было, однако, немного, вряд ли более 8 человек, так как не особенно приятно стоять чуть не по пояс в холодной воде, хотя бы даже в непромокаемой обуви и штанах. Однако удивительно, что, несмотря на добычливость уженья нахлыстом, или, как здесь говорят, нахлестом, никто из более состоятельных рыболовов до сих пор не завел себе подходящего костюма. Все наличные удильщики этим способом люди если и не совсем бедные, то выносливые настолько, что иногда ловят и на камнях вовсе без сапогов и никакого понятия о непромокаемой одежде не имеют. Ловля с берега нахлыстом возможна здесь только вечером, о чем далее, а на лодке трудно забрасывать, да и устоять на перекатах весной трудно.

Голавли крупнее 5 фунтов попадались по обыкновению очень редко, но и с меньшими при тонкой снасти (в 4 волоса) было немало хлопот, прежде чем они будут подведены к ногам. Все рыболовы нахлыстом сачка не имеют и берут совсем уже утомленную рыбу руками под жабры; только крупную они предварительно зажимают между ног. Прививок, т. е. тоненькую волосяную косичку аршина в 2 длины, привязываемую толстым концом к верхушке удильника, а затем к верхней части лески, употребляют только немногие, именно начинающие, так как с прививком, уподобляющим леску пастушьему кнуту, забрасывать гораздо легче. Впрочем, закидывание на быстрине и не требует такого искусства, как на слабом течении.

Шересперов от 3–5 фунтов весом до 10–12, во всяком случае, поймано было у Бабьегородской плотины никак не менее, чем крупных голавлей. Одним Васильем Гавриловичем, известным удильщиком нахлыстом, взято было здесь, а отчасти у Крымского моста не менее сорока штук, частию на живца, частию на черного таракана и майского жука. Ловили шереспера, как и голавля, больше ночью, т. е. зорями, и по утрам, на 6-волосную леску, которую В. Г., впрочем, уже заменил лескою из двух жилок. Несколько штук (4–5) поймано было на выползка ночью или вечером на закидную донную удочку.

С самой плотины никто никакой рыбы не ловил (кроме мелкого налима позднее), не столько из-за трудности доступа на нее, сколько по неудобству ловли с нее сравнительно с Перервинскою и другими плотинами, главным образом по всегдашнему отсутствию правильного течения.

Немало шересперов было взято другим известным москворецким рыболовом – машинистом Д. Д. Алексеевым. Последний ловит их совершенно иначе – с лодки, в одиночку, плавом. Районом лова был участок Москвы-реки выше Бабьегородской плотины до Воробьевых гор и даже выше. Способ этот имеет много общего с таковым же ловом щуки, уже описанным в журнале (1887 г.), но ловля производится не на ямах, а на перекатах – мелях, где, как известно, шереспер становится необыкновенно смелым и подпускает очень близко. Живец пускается всего на несколько сажен за лодкой, большею частию плывущей по течению и управляемой одним веслом.

Зато с Перервинской плотины в течение мая было взято до сорока шересперов, тоже от 3 до 10 фунтов. Все, или почти все, пойманы на искусственную рыбку с катушкой, совершенно необходимой при этом способе ловли. Как известно, первым начал ловить со шлюзов на искусственную муху известный московский рыболов Э. С. Бодло; в прошлом же году благодаря англичанину-рыболову Э. Ф. Робинзону, выписавшему для себя и многих товарищей-охотников массу рыболовных принадлежностей из Англии по крайне дешевым ценам, весьма успешно ловили в Перерве, на Песках и в Софьине (с плотин) на искусственных рыбок новейших фасонов, оказавшихся замечательно пригодными для ловли не только шересперов и щук, но даже язей. Рыбки эти металлические, посеребренные или позолоченные, внутри полые, с боковыми разрезами для поводков с якорьками, которых три. Снасть самая ядовитая, и рыбе небезопасно даже понюхать ее. Этот способ ловли требует подробного описания, а теперь скажу только, что удильники для нее большею частию употреблялись не очень длинные (около 4 арш.), английские складные, с кольцами, трехколенные, довольно жесткие (преимущественно щучьи), леска – шелковый снурок около 100 аршин длины и более, катушка большая, с трещоткой, вообще тормозом; так как ловля производилась на сравнительно умеренном течении и небольшой глубине, то всегда употреблялся поплавок довольно большого размера (красного цвета, так как под плотиной много пены), чтобы можно было отпускать его подальше.

Первое время, как только заперли Перервинскую плотину, ловля на искусственную рыбку шла так успешно, что многие самые заклятые враги английских удилищ и катушек в особенности обзавелись таковыми и начали величественно ходить взад и вперед по мосткам плотины, то отпуская, то подтягивая его к себе. Стоило только увидать кому бой шереспера, как сейчас же на плотине являлись 3–5 и больше рыболовов, которые, конечно, только мешали друг другу при обратном ходе и перепутывали снасти. Но чуть ли не каждый шерешпер, подошедший к плотине снизу, рано или поздно бывал пойман, и только позднее, уже летом, когда миновал жор этой рыбы, да и корму стало больше, шерешперы перестали брать вовсе. Немало было поймано здесь в мае на рыбку некрупного язя и даже подъязка. Попадались даже ельцы, вероятно очень любопытные. Щук, странное дело, кажется, не было здесь вовсе, но позднее их очень удачно ловили в Софьине и в Песках тем же способом. Всего успешнее бывала ловля после того, как спустят воду на несколько щитов, следовательно, когда усилившееся течение заставит крупную рыбу подняться снизу к плотине.

Что касается других способов ловли, то все они прошлою весною применялись на Перерве крайне неудачно: взакидку на донную подъязок брал чуть ли не хуже, чем в городе, а на поплавок не брал вовсе. Замечательно, в самом деле: ни язь, ни елец здесь на муравьиное яйцо не берут и его не знают, и всякая притрава, кроме мотыля осенью, там совершенно недействительна, тогда как в Москве без притравы поймаешь только случайно: рыба привыкла ко всякой и очень набалована.

На Клязьме и Уче, по рассказам, недурно брал сначала налим, а позднее голавль; язей же здесь очень мало и (на Уче, по крайней мере) больше красноперок, т. е. помеси язя с шерешпером, которых немало, но ловятся на удочку редко. Голавлей удили на живца и раковую шейку, редко на майского жука. На Пахре же (выше Ивановского и ниже Добрятинской мельницы, так как около г. Подольска рыбы почти нет) это главная, если не единственная, дневная насадка для голавлей в течение мая и июня, а ночью там они берут только на раковую шейку. Вообще там, где нет приречных огородов, капустных в особенности, выползок мало известен рыбе и она берет на него не особенно жадно; даже язь, который близ столицы берет (ночью) почти исключительно на выползка, в нижнем течении Москвы-реки предпочитает рака и мелкого живца. В разных местах одной и той же реки одна и та же рыба требует различных приемов ловли, и этого никогда не следует упускать из виду. А потому прежде, чем применять на новом месте свой способ, надо всегда познакомиться с местным, употребляемым туземными рыболовами-охотниками. В большинстве случаев местный способ и местные насадки оказываются наилучшими. Вообще рыболову не мешает помнить, что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Другое дело – качество снастей.

В этом отношении, т. е. в качестве, вряд ли какие подмосковные и даже глухие провинциальные рыболовы употребляют такие, можно сказать, допотопные снасти, как царицынские рыболовы, т. е. охотники, удящие на Царицынских прудах (в 18 верстах по Курской жел. дор.), снимаемых у удельного ведомства Московским обществом любителей рыболовства. Удилища у них – невозможные орясины, целые березовые и ореховые, всего более пригодные для собак, лески – бечевочные или 20-волосяные, поплавки с добрую грушу. Недаром настоящие москворецкие рыболовы называют дачных прудовых удильщиков лягушатниками, а некоторые снисходительнее – поплавошниками. Нынешний год был не особенно благоприятен для царицынцев: зимою в Верхнем и Среднем прудах по недосмотру было спущено очень много воды, а лед был чуть не в 2 аршина и масса рыбы задохнулась. В Верхнем осталось весьма мало, так что в нем никто не ловил, в Среднем тоже на берегу (в апреле) было много снущей щуки и окуней, и только в Нижнем (Борисовском), как самом глубоком, рыбы погибло сравнительно немного, но там почти никто из царицынских рыболовов не ловит, отчасти за дальностью, но больше потому, что, несмотря на обилие крупного судака, леща и обыкновенной прудовой рыбы, там берет, и то плохо, как-то периодически, почти только одна мелочь, всего чаще мелкий прошлогодний судачишка, немного поболее четверти.

Главный лов сосредоточивался в Среднем пруде. Сначала, раннею весною, в апреле ловилась щука, но в небольшом количестве. С наступлением жаров, около средины мая, начался отличный клев линя. Удили большею частию мелкого линя, от фунта до 3-х, редко 4-х, а о 5–6-фунтовых и более, какие попадались прежде, что-то не было слышно. Некоторые выуживали за день, вернее, в утро и вечер, по 10, 15 и более штук, и взято было здесь за месяц лова не одна сотня. Большинство ловило близ дач, около т. н. кольца, и вниз, ближе к плотине, отделявшей Средний пруд от Борисовского, ездили немногие. Становились, как всегда, на кольях (лодки-дощаники, принадлежащие обществу, к сожалению, не все удобные для ловли) и ловили в одиночку, причем каждый расставлял по 5–7 удочек!

Что касается Сенежского озера, в нынешнем году не сдававшегося в аренду обществу новыми владельцами фабрикантами Прохоровыми, то в мае, по словам рыболовов, доставших себе разрешение на ловлю, ни окунь, ни щука почти совершенно не брали. Причиною того надо считать значительные изменения, происшедшие в озере. Во-первых, уровень его подняли чуть не на два аршина, устроив турбину для электрического освещения фабрики, находящейся в трех верстях от шлюза. К последнему вследствие поднятия воды пригнало, кроме того, целый плавучий остров, который занял чуть ли не лучшие места лова.

Зато в мае очень недурно брал линь и некрупный окунь в Белом озере, что у села Косино (в 18 верстах по Рязанской ж. д.). Но так как главное ужение производилось здесь в июне, то описание этого интересного озера вместе с ловлей лещей в Люблинском пруде (в 9 в. по Курской ж. д.) отлагаем до следующего раза.

IV
Необыкновенный урожай молоди и значение этого урожая. – Уженье подуста. – Ловля плотвы и язей на зелень. – Появление лещей. – Уженье щуки у плотины. – Подъязки летом. – Уженье на кузнечика. – Ловля в Перерве и других плотинах. – Результаты уженья в Люблине, Косине и Сенеже

Минувшая весна, как известно, отличалась бездорожьем. Обыкновенных майских паводков не было вовсе, а потому как рыбья икра, так и рыбья молодь ни разу не были сносимы водой. Вообще весенний паводок всегда имеет гибельное влияние на размножение рыбы, так как много икры и слабых, только недавно выведшихся мальков забивается течением и обсыхает на берегу; в Москве же реке вследствие особого устройства ее плотин масса рыбешки, особенно плавающей поверху, даже при небольшой прибыли воды сносится под плотины. В конце мая река на всем своем протяжении кишела мириадами мелочи; у плотов и купален ее можно было просто черпать сачками из марли и частыми корзинами. Первое время все мальки, разумеется, держались около берегов или хотя на течении, но под защитой крупных камней, напр. молодь подуста и голавля, но уже в июне отошли к средине реки молодые шересперики, достигнувшие почти 2-вершковой длины, за ними голавлики, и ранее не избегавшие быстрины, затем подъязки и, наконец, уже в августе, ельцы. Дольше всех стояли на затишье мальки плотвы, ерша и пескаря. Около плота Московского общества любителей рыболовства я имел возможность наблюдать в течение всего лета мальков почти всех рыб, встречающихся в Москве-реке, и убедиться в том, что почти все рыбы, по крайней мере плотва, елец, ерш, язь и пескарь, не только мечут икру разновременно, по возрастам, но притом в несколько приемов, т. е. каждая из этих рыб выпускает икру не сразу. Несомненно, что названные породы рыб нерестились даже в конце июня, так как в июле рядом с уже выросшими мальками можно было встретить молодь на вид не более как 2–3-недельного возраста.

Летом же я имел возможность убедиться также в том, что лучший и дешевейший корм для молоди рыб – это отруби, сначала мелкие, а позднее, в июле, крупные. Я даже удивляюсь, каким образом до сих пор никому из рыбоводов не пришло в голову заменить отрубями разные сложные корма, придуманные тупоумными немцами, тем более мелких ракообразных, дафний, циклопов и пр. Не угодно ли вам держать армию мальчишек с сачками для ловли этих чуть ли не микроскопических животных! Это возможно лишь для любителей комнатного рыбоводства, можно, пожалуй, допустить при разведении форели, да и то вряд ли необходимо, так как отруби с жадностью ели мальки почти всех рыб, водящихся в Москве-реке, начиная с шереспера, окуня, голавля и кончая пескарем и ершом, подбиравших уже упавшие на дно частицы. Одно из преимуществ отрубей как корма заключается в том, что они очень долго плавают на поверхности и тонут притом довольно медленно, иногда по прошествии нескольких минут, так что большая часть крупинок хватается мелочью на поверхности или близко от нее. Со временем я буду говорить подробнее об этом русскомспособе кормления молоди, о средствах охранения последней от истребления, а также о моем, тоже чисто русском, способе разведения рыбы в больших рогожаных садках из икры, собираемой на местах нереста. Все это очень просто и вполне доступно каждому безраздельному владельцу замкнутого участка воды. Разводить же рыбу в таких местах, где она может сделаться общим достоянием, может лишь правительство, в редких случаях земство, а никак уж не частное лицо.

Вся эта мелюзга с момента своего появления в первых числах мая росла не по дням, а по часам, питаясь мелкими органическими веществами, которыми так изобилует Москва-река, а также нитчатыми водорослями, которыми обрастают подводные части плотов, мостов, плотин и купален. Мелких животных организмов в Москве-реке слишком мало для того, чтобы они могли иметь такое значение для молоди в первые недели ее существования как в стоячих водах – прудах, озерах, так же в речных заводях и ильменях. Только позднее, около средины июля, в корме молодой рыбешки, по-видимому, начинает преобладать мотыль, т. е. личинки некоторых видов сем. комаров, которыми так изобилует Москва-река наперекор всем кабинетным теориям, по которым чем культурнее и заселеннее берега реки, тем рыбе меньше пищи. Наша река, как изобилующая кормом всякого рода не только одного растительного происхождения, так как каждый дождь дает ей массу больших и навозных червей, опарышей и пр., а в иле, состоящем главным образом из навозной уличной грязи столицы, зарождается бесчисленное множество мотыля, как нельзя нагляднее доказывает ошибочность взгляда, что рыбье население неизбежно роковым образом должно уменьшаться чуть ли не пропорционально увеличению населения. Другое дело уменьшение рыбы и гибель молоди от порчи воды вредными фабричными и другими отбросами, но эту порчу можно предотвратить, и притом нельзя не заметить, что безусловно вредных веществ для жизни рыбы гораздо менее, чем обыкновенно думают. Но все это, равно как и прирост рыбы, настолько важно, что должно служить предметами отдельных исследований.

Для охотников-рыболовов гораздо интереснее знать, какое влияние имеет урожай молоди на ловлю взрослой рыбы. Дело в том, что немногие из них подозревают о том, что в летние месяцы молодая рыбешка служит главною пищею не только мелким хищникам, но что ею кормятся в большей или меньшей степени вся крупная и мелкая прошлогодняя белая рыба, включая карася, линя и пескаря. Это доказывается как вскрытием, там и тем, что мелкие карасики, линьки и верховки в аквариумах весьма охотно едят молодь, особенно недавно выклюнувшуюся. Отсюда, очевидно, следует, что чем более урожай молоди, тем летний клев должен быть хуже; и действительно, в июне и июле рыба по всей Москве-реке брала гораздо хуже обыкновенного, хотя выход рыбы был по крайней мере близ города весьма значителен. Голавли и голавлики не брали почти вовсе, даже на майского жука и раковую шейку, язи и подъязки ловились летом только нахлыстом на жука, шпанку и тополевого червя, позднее, в июле, на кузнеца, частию на зелень вместе с плотвой. На Перервинской же и других нижних плотинах подъязик брал чуть ли не чаще на искусственную рыбку, чем на обыкновенные летние насадки; выползка же, как говорится, и не нюхал. Даже ерш на Перерве, гроза кухарок перервинских дачников, в июне и июле не брал вовсе, а в мае и августе попадался лишь десятками. Причина этого необычайного явления объяснилась, когда даже 1 1/2-вершковые, т. е. годовалые, ершики оказались буквально набитыми (в мае) мелочью ростом с булавку.

Брал хорошо летом только один подуст, елец же и плотва ловились в гораздо меньшем количестве – первые два на муравьиные яйца, частию на опарыша, последняя почти исключительно на зелень. Подуста, правда, удили немногие рыболовы, так как он требует, во-первых, много притравы, а главное, быстрой подсечки и большой сноровки, но эти немногие не раз за утро брали по пуду-полтора рыбы. Вообще уженье подуста принадлежит к числу самых трудных, так как он берет очень вяло и осторожно, осторожнее даже прудовой плотвы, так что, летом в особенности, вряд ли удастся одна подсечка из десятка, тем более что подуст имеет скверную привычку брать под самой лодкой; затем из трех подсеченных, наверное, один сорвется. Из всех наших рыб, кроме недавно появившейся карпии, подуст самая бойкая, бойчее голавля; после подсечки он начинает делать крутые зигзаги, мотать леску вправо и влево и идет туго. Двухфунтовый подуст (крупнее попадаются у нас очень редко) заставит-таки повозиться с собою и на вытяжке зачастую обрывает леску или поводок или разгибает и ломает крючок (не крупнее 8 №), если он плох.

Ловился главным образом двухлеток и трехлеток – первый в 1/2 фунта, второй в 3/4 –1 ф. весом. Последний держался преимущественно около самой плотины, в траве, на течении, где стояла и бесчисленная молодь подуста и голавля. Сверху, с берега и плотины, в мае вода серебрилась от множества подуста, переворачивавшегося с боку на бок; по временам (во время нереста) подусты выпрыгивают из воды вертикально, как выпрыгивают карпии, но обыкновенно присутствие этой рыбы узнается по ее характерному плаву: выплывая кверху, она непременно переворачивается вверх брюхом.

В общем, летнее уженье подуста мало отличалось от весеннего уженья подъязка на поплавок, только леска отпускалась короче. Насадка – тоже муравьиное яйцо (сначала крупное, потом, в июне, мелкое). Притрава – гречневая каша (ядрица) с муравьиными яйцами, иногда с крупными отрубями и драной коноплей – замешивалась в не очень вязкой глине, так как течение значительно ослабело. По этой причине у нас в Москве-реке подуста очень мало ловят на пареные зерна (пшеницы, ячменя и ржи), как в других местах. Притрава на реке имеет целию привлечение рыбы издалека, а потому она должна соответствовать течению,а не оставаться у самой лодки. Так как подусты часто сходили с крючка, то я пробовал ловить с катушкой; в результате оказалось, что подсечка была слабее, чем при обыкновенном способе ловли, и засекалось меньше рыбы, но сходили они с крючка много реже, только уж слишком много времени уходило на вываживание, и, как говорится, «не стоила овчина выделки». Не знаю, как в других местах, но здесь подуст всего лучше брал, когда солнце поднимется высоко, часов в 8–9 и до полудня, даже до часу. С 2-х клев прекращался и возобновлялся часа через два, но по вечерам подуст брал уже вяло и редкий мог быть подсечен. Причина тому – обилие бросаемой притравы, так что он успевал к вечеру наесться досыта. Вообще следует заметить, что наши москворецкие рыболовы злоупотребляют притравой и чересчур закармливают и без того сытую рыбу. Вытаскиваемые подусты казались пузатыми – так они наедались притравы. Поэтому, уснувши, они портились еще скорее обыкновенного. Как известно, подуст – одна из самых хлипких и скоропортящихся рыб и не отличается своим вкусом. Взято его у Каменного моста, частию выше плотины летом, главным образом в июне и августе, 30–40 пудов, причем специальною ловлею его не занималось и 8–10 охотников.

Подуст, питающийся преимущественно растительными веществами, вовсе не ловится на зелень, т. е. на нитчатую водоросль. Ловля эта, как кажется, известна в очень немногих местностях России, да и здесь удят на зелень немногие рыболовы, хотя между ними есть специалисты, ловящие плотву, частию подъязка и голавля пудами. Плотва составляет главный объект этой ловли, но временем много попадается и подъязка, особенно на перекатах на длинную леску и на пробочку, о которой речь будет еще впереди. Зелень – это нитчатая водоросль, т. н. шелковник, растущий на сваях и камнях, преимущественно на довольно сильном течении, где он гораздо чище (зеленее) и длиннее, чем в затишье, где шелковник, обрастая подводные части купален, плотов и лодок, служит, как сказано, чуть не главною пищею рыбьей молоди. Плотва летом, с середины мая до сентября, вообще до больших паводков, совсем сносящих зелень, кормится исключительно ею и ни на какую другую насадку не берет. Клев ее начинается, как только зелень подрастет и выпадут довольно сильные дожди, вследствие которых часть водорослей сносится течением вниз. Рыба, как говорится, въестся в зелень и подойдет к местам, где она растет.

Ловили на зелень главным образом пониже Каменного моста, под которым и добывали насадку. Уженье производилось на ту же снасть, какая употреблялась для подъязка и подуста, но иногда поплавок заменялся круглой пробочкой. Зелень насаживалась прядочкой в 1–l 1/2 вершка длины, края которой ровно подстригались; прядочка эта захлестывалась петлею за крючок (№ 8–10), так что жало было совсем наружу. Большею частью рыба брала не со дна, а почти вполводы, что зависит от того, что оторвавшаяся зелень по своей легкости плывет не по дну или же навытяжку, т. е. когда насадка, приостановленная в своем ходе, приподымалась течением кверху. Плотвы тоже было поймано за лето не менее трех десятков пудов. На Москве-реке главная масса ее держится на яме, что у Каменного моста, но много ее также у левого берега, выше моста, начиная от храма Спасителя, а на правом – у купальни Смирнова, куда ее вместе с подъязком привлекают ягоды от наливок, приготовляемых на водочном заводе И. Смирнова. Очень часто при вытаскивании рыбы в этой местности она испражняется как бы кровью, но затем оказывается набитою битком ягодами, особенно вишнею.

Плотвы в этом месте, впрочем, ловили мало, а больше подъязка – прямо с берега или с купальни, у водосточной трубы, где течения нет совсем, на поплавок; насадка – красный червь и даже выползок, и крючок, следовательно, уже довольно крупных размеров. Многие удильщики, большею частью заводские, вытаскивали здесь по десятку-полтора подъязков, обыкновенно ранним утром. Говорят, что прежде многие пробовали насаживать на крючок ягоды, но так как они плохо держались, то принуждены были отказаться от этой насадки. Нет сомнения, однако, что ввиду такой постоянной ягодной привады можно с успехом ловить около этого места на крупную, не совсем доспевшую вишню. За границей это весьма обычная насадка для голавлей.

В конце мая и в июне подъязка и голавля ловили, хотя в небольшом количестве, нахлыстом сначала на жука и шпанку, потом на тополевого червя, больше взабродку. Но умелых удильщиков нахлыстом у нас, как и везде, немного, и они известны наперечет. С июня, с Казанской, начали ловить преимущественно у свай Каменного моста на кузнеца с берега взабродку, а также с лодки. Последняя ловля труднее, так как при неумелом закидывании лодка дает волну, что отпугивает рыбу. Ловля нахлыстом на Москве-реке имеет многие оригинальные особенности, и подробное описание этой ловли здесь неуместно. Главное ее отличие – это то, что она производится не посреди дня, как всюду, но главным образом вечером, когда стемнеет, и ночью, или ранним утром и под вечер, и то взабродку и на перекате. Причину тому надо искать в том, что днем рыба держится здесь далеко от берега, слишком грязного, да и вообще в таких реках, как Москва-река, рыба подходит к берегам только ночью и плавится, т. е. плывет поверху, посередине, где ее не достанет самый искусный в забрасывании спортсмен-рыболов, вооруженный английским нахлыстовым удилищем с катушкой и патентованною лескою, выбрасываемою им чуть не на десятки сажен. Полагаю, однако, что успех ночной ловли нахлыстом много зависит от электрического освещения на мосту, которое, во всяком случае, имеет большое значение как для ловли, так и для самих рыб. Кстати, не могу не сказать несколько слов об одном весьма эффектном явлении, вызываемом этим освещением и доказывающем вместе с тем, какая масса мелочи вывелась в этом году. В июле, когда большая часть молодой рыбы отошла от берегов на средину реки, можно было наблюдать следующее явление: ровно в полночь на левом берегу реки у храма Спасителя мгновенно тушились все электрические фонари (кроме мостовых), и вся мелочь, по обыкновению плававшая в верхних слоях воды, испуганная внезапно наступившим мраком, выпрыгивала из воды. Вся река на секунду-две точно кипела и серебрилась, а затем все затихало, и вода из белой становилась черной.