Текст книги "Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы"

Автор книги: Леонид Яхнин

Соавторы: Ольга Петерсон,Пётр Полевой,Екатерина Балобанова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

IV

Долго мчало вихрем легковерного Ильмаринена, долго несло его к Северу по той дороге, которой разгуливают одни ветры да шумные бури; несло его пониже солнца, повыше месяца…

Наконец бережно опустил его вихрь на землю около самых дверей Лоухи, да так тихо, что и собаки не услыхали, не залаяли.

Беззубая ведьма тем временем сама стояла на дворе у порога и очень удивилась такому неожиданному появлению Ильмаринена.

– Ты кто такой? Как это ты сюда попал? Вихрем принесло тебя так незаметно, что и чуткие собаки не услыхали?

– Да не затем я и пришел сюда, чтобы на меня собаки лаяли, – с досадой отвечал кузнец.

– Уж не из той ли ты страны, где живет знаменитый кузнец Ильмаринен? Не знавал ли ты его там? Не слыхал ли, отчего так долго не жалует к нам, когда мы уже давно его ждем, чтобы он выковал нам Сампо.

– Еще бы мне не знать Ильмаринена, когда я сам Ильмаринен! – отвечал ей кузнец, которому польстил отзыв ведьмы о нем.

Тут беззубая Лоухи опрометью бросилась в избу и давай наряжать свою младшую красавицу дочку в самое лучшее платье, надевать ей жемчуг на шею и нанизывать его на головной убор.

– Одевайся, дочка, поскорей да покрасивей; приехал к нам дорогой гость, искусный кузнец Ильмаринен, тот самый, что должен выковать нам Сампо с пестрой крышкой, – сказала она дочке и пошла угощать Ильмаринена. Напоила его, накормила, потом ласково обратилась к нему с вкрадчивой улыбкой:

– Ты славишься своим искусством, знаменитый кузнец, и, верно, сумеешь мне выковать Сампо из лебяжьего пера, из капли молока, из зернышка да из руна молодого барашка. А если выкуешь, так и бери себе в жены мою младшую дочку-красавицу.

И вывела тут она свою дочку из другой комнаты напоказ Ильмаринену, и очень приглянулась ему стройная красотка, одетая в наряд, блиставший золотом и серебром и цветными каменьями.

– Я тебе выкую Сампо, – сказал он, – и не трудна мне будет эта работа, потому что ведь и небо уже выковано мной.

И тотчас взялся он за работу; построил кузницу, сложил в ней горн из дикого камня, приладил к нему мехи, установил посредине тяжелую наковальню, развел жаркий огонь и, бросив в него материалы, из которых должно было выйти Сампо, велел подмастерьям что есть силы раздувать огонь мехами. Три долгих летних дня и три ночки без устали работали подмастерья, раздувая мехи и сгребая уголья в кучу. В первый день заглянул Ильмаринен внутрь горна и вытащил из огня огромный лук. Хорош был он – и туг, и красиво выложен по краям серебром и золотом, да одно только жаль: он был так зол, что хотел каждый день убивать по одному человеку, а в праздники по два. Изломал его Ильмаринен в мелкие дребезги и опять бросил в огонь. На другой день, заглянувши в горн, он вытащил из него челнок; красив он был и прочно обит он медью и искусно выложен по краям золотом, да один был у него недостаток: ему хотелось плыть только на войну и служить людям только для разбоев. И его разбил Ильмаринен в мелкие щепочки и снова бросил в огонь. На третий день заглянул он опять в горн и вытащил оттуда корову с золотыми рогами, со звездами во лбу. Хороша была эта корова, да уж очень дика: все только рвалась она в лес да бодала всех своими рогами. Ильмаринен изрубил и ее в маленькие кусочки, бросил в огонь и прогнал своих подмастерьев из кузницы. И созвал он ветры со всех четырех сторон света и призвал бури раздувать огонь в своем горне. Завыли ветры: засвистал западный, загудел восточный, задул теплый южный ветер и потянул с севера резкий, ледяной вихрь. И вот – под конец третьего дня – пышет огонь из двери кузницы, искры летят из окон, дым столбом валит вверх и мешается с облаками. Заглядывает Ильмаринен внутрь горна и видит, что в нем уже начинает показываться среди пламени пестрая крышка Сампо, быстро вытащил он его из пламени, положил на наковальню, стал ковать своим тяжелым молотом, и вскоре было готово это чудное сокровище! Оно походило на мельницу, у которой с одной стороны сыпалась мука, с другой мелкая соль, а с третьей светлые деньги. И устроена была эта мельница неспроста, а искусно: на заре молола она одну меру муки для дневного пропитания, другую для продажи, а третью про запас.

Обрадовалась беззубая Лоухи, увидев, что Сампо готово; долго не знала она, куда его спрятать, потому что нельзя было установить его ни в одном из ее обширных погребов. И снесла она его бережно в медную гору и заперла в ней девятью крепкими замками.

– Ну, теперь Сампо готово, – сказал кузнец беззубой ведьме самым вкрадчивым и ласковым голосом, – теперь можно мне взять твою дочку за себя замуж.

Лоухи не смела ему отказать, но дочь ее заупрямилась и не хотела выходить за Ильмаринена.

– Не любо мне ехать в чужую, дальнюю сторону, уходить из-под родимого крова, – отвечала она. – Кто здесь без меня заставит петь птичек и кукушку куковать; уйду я – и они далеко отлетят от наших холмов и лесов.

Нахмурился Ильмаринен, надвинул шапку на самые брови, а сам глубоко призадумался.

– Хоть бы на родину-то мне вернуться удалось, хоть бы кто-нибудь указал мне туда дорогу, – шептал он про себя тихо.

Лоухи спросила его о причине его задумчивости; он откровенно высказал перед ней свою тоску по родине. И наделила его Лоухи на дорогу всякими съестными припасами, снарядила ему легкий челнок, распустила на нем белый парус и послала попутные ветры сопровождать его до самых берегов отчизны.

V

Пасмурным осенним утром приехал Ильмаринен домой и очень неохотно отвечал на вопросы Вейнемейнена, который любопытствовал узнать об устройстве Сампо, его новейшего изделия, одаренного чудными свойствами.

Вейнемейнен очень хорошо понял из немногих и коротких ответов своего брата, что ему не посчастливилось в сватовстве, и премудрому пришло в голову еще раз попытать счастья, еще раз искать руки гордой северной красавицы, дочери Лоухи. Но как попасть туда, где живет она со своей матерью и со всем своим родом? Дороги туда не знал никто, даже сам Вейнемейнен. И вздумал премудрый певец построить такую лодку, которая бы сама довозила его всюду, куда бы он ни пожелал ехать. Никому другому, кроме могущественного Вейнемейнена, не пришла бы в голову такая смелая мысль, ни у кого бы и сил не хватило ее выполнить, а ему все нипочем! Надобно было ему только выбрать дерево, которое по свойствам своим годилось бы для такого чудного судна. И послал Вейнемейнен своего приятеля Самзу Пеллервойнена (того самого великана, который помогал ему засевать землю травами и деревьями) выбрать и срубить годное дерево. Пошел Самза с топором на плече на восток, за три горы и пришел сначала к осине сажен трех в вышину, которая и спросила его поспешно:

– Чего тебе от меня надобно?

– Мне нужен лес на постройку судна для Вейнемейнена, – отвечал великан.

А ему в ответ зашелестела густолиственная осина:

 
Промокать бы стало судно,
Кабы строить из осины:
Ствол мой полон всяких скважин,
Да к тому же нынче летом
Трижды червь мне сердце выел
И подгрыз меня у корня.
 

Пошел Самза на север; видит, растет там высокая ель, сажен шесть в вышину; ударил он по ней топором и спросил:

– Ты-то уж верно пригодишься на постройку корабля для Вейнемейнена?

С досадой зашумела ему в ответ высокая ель:

 
Не гожусь я на лодку,
Ни на челн о шести ребрах;
Много есть во мне пороков:
Трижды гнезда нынче летом
Вил в моей вершине ворон,
А в ветвях моих ворона.
 

Самза поверил и направился в южные страны. Там увидел он громадный дуб, девяти сажен в обхвате. К нему обратился он с вопросом:

– Не пригодишься ли хоть ты на постройку чудного судна для премудрого?

Умно и гордо отвечал ему дуб:

 
Лесу есть во мне довольно,
На постройку того судна,
Нет во мне, высоком, скважин,
Ни других каких пороков.
Трижды в нынешнее лето
Во мне солнце укрывалось
И сиял в вершине месяц,
На ветвях кукушка пела,
Птички маленькие в листьях.
 

И срубил великан великана, обрубил его могучие ветви, наготовил из него для мудрого Вейнемейнена столько досок, брусьев и бревен, что всех и не пересчитаешь сразу…

А мудрый певец неспроста строил свое чудное судно. Он строил его при помощи своих могучих чар. Спел он одну песню, и глубокий киль лодки был готов; затянул другую – словно сами выросли из киля круглые бока, спел третью песню – и бока сами собой сошлись на носу, а по краям их явились выемки для весел. Недоставало у премудрого трех заветных словечек, чтобы достроить свою чудную лодку, срубить на ней корму и вставить посередине мачту. Стал ломать себе голову премудрый, вспоминая те три могучие слова, которые были ему так нужны; стал гадать по внутренностям птиц и зверей, надеясь отыскать их, – все напрасно.

– Я знаю, где найти мне эти слова, – сказал наконец Вейнемейнен, – я найду их в царстве мертвых, там, где правит могущественный Туони.

И отправился он в путь, пошел в царство мертвых добывать себе три словечка, и как скоро он ни шел, а все прошел до него недели с три. Одну неделю шел все по лугам, поросшим травой, другую – по боярышнику, а третью по можжевеловому перелеску, и вот наконец показался вдали холмистый остров, на котором правит могущественный Туони над покинувшими землю мертвецами. Глубокая река отделяла его от остальной земли. Увидев на другом берегу безобразную маленькую дочку Туони, мудрый Вейнемейнен стал просить ее, чтобы она перевезла его через реку; долго не соглашалась она перевезти живого человека в таинственное царство своего отца; долго старался обманывать ее Вейнемейнен, придумывая разные предлоги в оправдание своего желания переехать на противоположную сторону. Наконец он должен был сказать ей всю правду, и она перевезла его на другую сторону реки.

– Глупый ты человек, – сказала она ему с досадой, – тебе бы дома сидеть, а не сюда приходить! Разве не знаешь ты, что приходят сюда многие, а не уходит никто.

– Старым бабам прилично бояться всяких пустяков, а я ничего не испугаюсь! – отвечал Вейнемейнен и смело направился к дому Туони. Хитрая жена Туони, злая старуха, стала угощать Вейнемейнена пивом и встретила его ласково. Но мудрый певец был осторожен. Искоса взглянул он в поданные ему кружки пива и увидел, что в них плавали ядовитые жабы и большие черви свивались в широкие кольца. Он отказался от угощения и объяснил жене Туони, что он пришел к ней не бражничать, а спросить у ее мужа те три слова, которые были ему необходимы для окончания волшебного судна. С хитрой улыбкой отвечала ему жена Туони:

– Не делится мой муж ни с кем своей мудростью, не поделится и с тобой, а в наказание за твою смелость объявляю тебе, что ты уже никогда более не увидишь своей родины.

И в ту же минуту усыпила она премудрого и велела снести его на жесткую постель. Между тем поручено было одному старику и одной старухе, у которых на руках было всего по три пальца, ссучить много железных ниток и вытянуть столько же медной проволоки, и сын Туони, у которого вместо пальцев на руках были железные крючки, сплел из этих ниток и проволоки сети, окружил ими весь дом своего отца и перегородил реку, чтобы мудрому Вейнемейнену нельзя было ускользнуть из царства мертвых. Долго проспавши, проснулся премудрый и увидел себя в страшной опасности. Но не легко было его преодолеть силой чар, превзойти его в хитрости! Он обернулся сухой осокой, а потом пошел к берегу черным червяком, а там скользнул в воду гибким змеем, прополз сквозь частые сети, переплыл глубокую реку, отделявшую остров Туони от остального мира, и, выйдя на берег, долго и жарко благодарил Укко за его помощь в опасном предприятии и в легком избавлении из когтей Туони.

На другой день сын Туони, не видя нигде Вейнемейнена, стал вытягивать на берег сети, закинутые в реку, и нашел в них красноперых окуней, да широких лещей, да серебристых сигов – нигде и следов премудрого не осталось.

VI

Вернулся домой премудрый Вейнемейнен, исходив без пользы многие тысячи верст, не добыв из царства Туони тех могучих слов, которые нужны были ему для окончания его чудного судна.

– А ты еще попытайся, – сказал ему один старый пастух, – ты сходи-ка на край света к Випунену, может быть, он знает то, что тебе нужно? А уж, кажется, кому быть мудрее этого старика-великана? Все-то он знает и славится своей давней мудростью.

– А как пройти-то к нему? – спросил Вейнемейнен.

– Дорога к нему идет не то чтобы самая лучшая, ну да и не самая худая; один день бежать нужно по иголкам, а другой пробираться по лезвиям мечей, а третий-то весь идти по острым краям топоров.

Выслушав его, Вейнемейнен пошел к брату Ильмаринену и говорит:

– Скуй мне, братец, сапоги из железа, да рубашку из железа, да такие же перчатки, да сделай еще тяжелую стальную булаву, я собираюсь идти к Випунену добывать себе мудрости.

– Охота тебе идти в такую даль! Ведь Випунен-то уже давным-давно умер, уже не ставит больше своих силков да сетей по лесам для ловли птиц и зверей.

Но Вейнемейнен не обратил внимание на его слова, пустился в путь-дороженьку, преодолел все препятствия и под вечер третьего дня прибыл к тому месту, где жил некогда мудрый великан Випунен. И увидел он, что лежит этот Випунен, словно большая гора, лежит и спит мертвым сном. Видно, давно уж спал он так, потому что на плечах у него успели вырасти трепетные осины, на висках тенистые березы, на щеках корявые ветлы, на бороде частые ивы, на лбу вековая сосна, а во рту старая смолистая ель. Посмотрел на все этой Вейнемейнен, вынул свой острый меч, порубил и осину, и ель, и частые ивы, потом глубоко вонзил меч в широкие губы Випунена:

– Вставай, старина, – сказал он, – подымайся от долгого смертного сна.

Просыпается Випунен, начинает ворочаться; земля кругом стонет, пыль столбом вверх летит; чувствует великан страшную боль в пронзенных мечом губах, начинает от досады грызть клинок меча зубами, широко разевает свой громадный рот, и Вейнемейнен, стоявший на краю его, не успел остеречься, поскользнулся и провалился в эту страшную пропасть.

Випунен очень спокойно закрыл рот, потом проглотил премудрого певца, как муху, и самодовольно улыбнулся.

– Славный кусочек, – сказал он, – случалось мне много есть на своем веку, случалось и козу, и корову, и целого вепря зараз проглатывать, а такого еще никогда не приходилось.

И располагал он опять спокойно заснуть, но, видно, не суждено было…

Вейнемейнен совершенно неожиданно попал в желудок Випунена и стал придумывать, как бы ему повеселее провести время в этой темной и просторной тюрьме.

– Давай-ка займусь я кованием, – подумал он и тотчас же развел огонь, из рукавов своей одежды сделал мехи, приладил их кое-как к огню, и на своем колене, закованном в железо, стал, как на наковальне, ковать своей булавой. Ковал он день и ночь, без устали; стучит, гремит, огонь раздувает, уголья в него ногами подгребает, только дым столбом вверх валит да искры с пеплом летят во все стороны. Нет никакого покоя Випунену ни днем, ни ночью!

– Что это за человека я проглотил? Вот уже прошло сколько дней, а все во рту у меня какая-то копоть да уголья, а в желудке горячо и точно кто-нибудь молоточком постукивает.

День ото дня становилось ему все хуже и хуже, и он наконец не знает, куда и деваться от чудовища, которое проглотил спросонья. Сколько ни старался он, какие ни употреблял средства, чтобы изгнать Вейнемейнена из своего желудка, – все понапрасну. Он стал грозить ему своей силой и гневом богов, тот только посмеивается да булавой постукивает. Наконец Випунену пришлось уж так плохо, что он решился вступить в переговоры со своим жильцом.

– Да выйдешь ли ты из меня когда-нибудь? – взмолился к нему Випунен.

– Нет, мне и здесь хорошо, – отвечал премудрый, – я отсюда не уйду, а все только ближе и ближе буду пододвигаться к твоему сердцу со своей наковальней, проберусь к тебе в самый мозг и уж там устрою себе настоящую кузницу. Не пойду я из тебя, пока не услышу от тебя всего, что ты знаешь, пока не научусь всей твоей мудрости.

Делать нечего! Пришлось старику Випунену распоясаться; подумал он, подумал, припоминая и собирая в голове своей все, что знал, и запел песню, в которой складно передавал все свои знания. Много дней и много ночей пел он, и слушал его внимательно Вейнемейнен, опершись головой на руки и стараясь не проронить ни одного слова. И не один он слушал: в небе солнце с месяцем приостановились, а на море – волны, даже струи реки не текли: все слушали, всем хотелось получить от старого Випунена хоть частицу его дивной мудрости.

Когда кончилась песня Випунена, Вейнемейнен опрометью бросился вон из желудка, обернулся золотистой белочкой, скользнул из его широкого зева на землю и пустился бежать домой… Только что прибежал к кузнице Ильмаринена, как тот и работу бросил, выскочил из нее, давай его расспрашивать о новом опасном странствовании.

– Много я узнал нового, – отвечал ему премудрый, – большой мудрости набрался, узнал то, чего никто, кроме меня, теперь не знает.

И пошел он на берег достраивать свою лодку. Мигом достроил он ее, и много дней потом занимался тем, что ее разукрашивал: всю ее вымазал красной краской, облепил на носу серебром, а на корме золотом, врубил в середину крепкую мачту; потом, не откладывая надолго, собрался в путь, и в одно прекрасное утро, когда Ильмаринен еще храпел на постели, Вейнемейнен спустил свою лодку на воду, поднял белый парус и поплыл к далеким берегам Пойолы. Но не мог он уплыть незаметно: женщины полоскали на берегу белье и видели, как он отплыл, расспросили его, куда и зачем он идет. А когда он рассказал им о цели своего путешествия, то не прошло и часу, Ильмаринен уже знал и об его отъезде, и об его намерении… Скоро седлал он коня, еще скорей того садился в седло и гнал во всю прыть в Пойолу…

Видно, уж очень не хотелось Ильмаринену уступить свою невесту другому, видно, скоро и ехал он, потому что поспел в Пойолу в одно время с братом своим; тот морем плыл, а этот берегом за ним следил. В одно время они и в дом Лоухи вступили: но гордая дочка беззубой ведьмы на старика Вейнемейнена и взглянуть не захотела (хоть мать и советовала ей выбрать именно его в мужья), а Ильмаринену объявила, что охотно пойдет за него замуж. Поднялась на всем Севере страшная суматоха – все стали готовиться к свадьбе. Все хлопотали, все шумели, всюду пиво варили, вино курили, во всех кухнях готовили кушанья, всюду шили наряды один другого красивее – всем хотелось побывать на свадьбе дочери Лоухи с Ильмариненом. Всех и пригласили на эту свадьбу; забыли только пригласить Леминкайнена.

VII

Леминкайнен жил далеко от всех других людей, далеко от Ильмаринена и Вейнемейнена, на морском берегу, вместе с матерью и своим сильным родом. Долго жил он спокойный и довольный, пока ему не вздумалось свататься за дочку Лоухи. Напрасно отговаривала его мать, утверждая, что там он погибнет. Леминкайнен смеялся ее словам и поехал на Север. Лоухи приняла его ласково, но сказала, что если он хочет получить ее дочку себе в жены, то должен исполнить несколько трудных задач. Смелый Леминкайнен, не бледневший ни перед какой опасностью, взялся исполнить все трудные задачи, которые придумала для него Лоухи. Хитрая ведьма взвалила на его плечи такие труды, что несчастный Леминкайнен должен был погибнуть. Гоняясь за адскими лебедями на реке, отделяющей царство Туони от остального мира, он нечаянно упал в воду, а злой сын Туони тотчас подхватил его и изрубил в куски. Только материнская любовь помогла тогда Леминкайнену. Прослышав о смерти его, мать поспешила на Север, а разузнав подробно о месте, в котором погиб ее сын, своими руками повытаскала все куски его тела из воды, сложила их плотно, помазала бальзамом и силою своих чар заставила жизнь вновь возвратиться в омертвевшее тело. Тут рассказал Леминкайнен матери о своих похождениях и гибели, потом вместе с ней отправился домой. Страшная опасность, которой подвергся он при этом последнем странствовании, надолго отбила у него всякую охоту куда бы то ни было удаляться из дома. Но когда до него дошли слухи (а слух у него был тонкий) о том, что на Севере готовится свадебный пир, что все приглашены на пир, один только он забыт, – тогда загорелся Леминкайнен страшной злобой на Лоухи, на ее мужа и на весь ее род. Одна только мысль о мести завладела всем его сердцем, и он решился тотчас же привести ее в исполнение.

– Матушка, – сказал он, подойдя к своей матери, – накорми меня, напои меня, вели вытопить для меня баньку, дай мне мои лучшие одежды и отпусти меня в дальний путь-дороженьку.

– Куда это ты, сыночек, собрался? Уж не за хищной ли рысью гоняться, не легких ли белок стрелять?

– Нет, матушка, не на охоту стремлюсь я, не на забаву себе, а иду на свадебный пир в Пойолу, иду мстить Лоухи и мужу ее, и всему роду ее за то, что они одного меня не позвали к себе на праздник, надо мной одним посмеялись!

– Не ходи ты туда, куда тебя не звали; не будет в том проку, коли пойдешь! Смотри, смотри, не нажить бы тебе худа, не накликать бы тебе беды на свою голову, да и на мою-то также! – говорила ему мать. – Не ходи, сыночек, не пришлось бы мне на старости лет проливать горькие слезы по тебе, моем милом сыночке!

– Нет, не прощу я им этой обиды! – отвечал ей бесстрашный сын. – Они меня не звали, так мечом разведаюсь с ними.

– Знаю я, сын мой, что тебя ничто не устрашает, да ведь прежде чем доедешь до Пойолы, много встретишь ты на своем пути преград и опасностей.

– Какие же это преграды, матушка? Есть ли там такие, которых бы стоило пугаться: ведь женщины часто и по-пустому боятся.

– Не по-пустому боюсь я, сынок, и сам ты вспомнишь мои слова! Первая тебе преграда встретится: огненная река, а на той реке огненная скала, а на той скале огненный орел, сидит и днем клюв, а ночью когти точит на гибель всякого прохожего чужого человека. Вторая преграда на пути твоем будет огненная пропасть, которая тянется от востока до запада, полна она раскаленных камней и влечет к себе всякого прохожего чужого человека. Многие тысячи людей сложили уже в ней свои головы! А третья преграда: у самых ворот Пойолы, в самом узком месте пути попадется тебе навстречу огромный волк; такого нигде в другом месте не слыхано: многие тысячи людей растерзал уж он, растерзает и тебя, горемычного!

– Не испугаешь ты меня этими преградами, матушка, а лишь больше возбудишь во мне желание преодолеть их, – отвечал матери бесстрашный Леминкайнен.

– Да что в том проку, если ты и все эти препятствия преодолеешь. Самое-то страшное на конце пути предстоит тебе: вокруг всей Пойолы тын железный от земли и до неба, а за железным тыном стальные стены; стены оплетены шипящими змеями, а в узких воротах лежит огромный и толстый змей, покрытый железной чешуей: гордо поднимает он голову и страшно разевает пасть навстречу каждому входящему в ворота, всегда готовый проглотить всякого прохожего чужого человека. А за стальной стеной частокол стоит и на каждом-то колушке по головушке; на одном только колу головы еще нет – видно, твоей-то голове и быть на нем, сыночек, коли вздумаешь идти непрошеный на свадебный пир в Пойолу.

– Не ребенок уж я, матушка, не побоюсь всех этих страхов! Сумею я проложить себе торную дорогу! – отвечал Леминкайнен, надел тяжелую кольчугу, опоясался отцовским мечом, простился с матерью, сел на коня и поехал путем-дорогой на Север, обдумывая, как бы ему получше отомстить Лоухи. А старушка-мать еще долго смотрела ему вслед и гадала: вернется ли он еще домой или оставит свою буйную голову на чужой стороне?