Текст книги "Без шума и пыли"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

ОСНОВНАЯ РАБОТА

«Ниссан-Патрол», за баранкой которого восседал мощный Топорик, а на «штурманском» месте – не менее могучий Алик, проехал через ограду того самого элитного поселка, куда сутки назад «мамонты» во главе с Ляпуновым привезли Василису, бандюгана Клепу и неизвестного гражданина, которого Таран с Милкой средь бела дня похитили прямо на улице. Само собой, что и на сей раз самурайский внедорожник порулил в направлении той самой дачи-особняка, куда были доставлены пленники.

На сей раз, однако, ни капитана Ляпунова, ни Милки с Тараном в джипе не было. В салоне сидели персоны покруче– Максимов, Птицын и Колосова.

Когда Топорик вкатил тачку во двор, а затем заехал в подземный гараж и остановился, Максимов полушутливо скомандовал:

– К машине!

Тем не менее все эту команду выполнили, то есть вылезли из джипа.

– Сейчас 14.35, – объявил Кирилл Петрович, обращаясь к Топорику и Алику. Контрольное время – 17.00. К этому сроку вы должны пообедать, отмыть и дозаправить машину, покурить, оправиться и сидеть на своих местах. Кроме кухни, гаража и туалета – никаких хождений по территории дачи. О разговорах с девушками, походах за пузырями и прочем подобном вообще не напоминаю. Охрана здесь строгая и лишних слов не любит. Через ворота без моей санкции никого не пропустят, при попытке перелезть через ограждение – стреляют на поражение в область мягких тканей. Если чуть-чуть промажут и попадут туда, куда дедушка Ульянов в фильме «Ворошиловский стрелок», – не обессудьте.

– Жуть как строго! – иронически заметил Топорик.

– Разговоры! – рявкнул Птицын и строго глянул на подчиненного. – Распустил вас Ляпунов, я вижу! На «Серегу» откликается, по головке гладит и так далее. А работаете вы хреново! После того как ты, господин Топор, давеча рубанул не по тому месту, тебе надо надолго убрать язык в задницу. И сидеть тише воды ниже травы. Чтоб начальство позабыло о том, что ты напортачил. Может, тебе скучно у нас? Так прямо и скажи. Вон на той неделе областной ОМОН в Чечню отправляется. Есть желание – так я тебя в два счета устрою прикомандированным. Съездишь, разомнешься немного. Может, успеешь по второму разу Грозный штурмануть…

Топорик втянул голову в плечи. Нет, он не боялся ехать на Кавказ, тем более что зимой 1994/95 года и впрямь штурмовал Грозный. И погибнуть не боялся – семьи у него не имелось, и в плен попасть – «мамонты» живыми не сдаются, и даже покалечиться, потому что знал – при таком раскладе «мамонты» в беде не оставят. Боялся он другого – оказаться вне родного коллектива, пусть не навсегда, но перейти в чужую команду. Даже если командировка закончится благополучно и Птицын смилостивится, в течение полугода придется работать сержантом в учебной роте – восстанавливаться в звании «бойца». А то и вовсе начнут «омоновцем» называть. Жуткое оскорбление для «мамонта»!

– Виноват, товарищ полковник! – пробормотал Топорик самым покладистым тоном.

– Хорошо, хоть это понял, – бросил Птицын, в свою очередь решив, что воспитывать слишком долго не стоит. – Все указания Кирилла Петровича исполнять неукоснительно, как мои собственные. Вопросы?

– Нет вопросов! – дружно отозвались Алик и Топорик. Они остались у машины, а Максимов, Птицын и Колосова поднялись в дом.

– Ну что, сперва перекусим? – поинтересовался зам ген-директора «Кентавра», обращаясь главным образом к Ирине, потому что Птицын был человек дисциплинированный и являлся для Максимова почти таким же подчиненным, как Топорик – для Птицына. То есть если начальник приказывал – должен был обедать, а если запрещал – сидеть голодным. А вот Ирина Михайловна – дама московская, представлявшая вышестоящую организацию. С ней в командном тоне беседовать не следовало. Для того чтоб послать Колосову на контакт в «Пигмей», Максимову пришлось испрашивать санкцию у ее московского руководства.

– Как скажете, – пожала плечами Ирина. – Если время терпит…

– Пока терпит, – кивнул Кирилл Петрович. Они поднялись на второй этаж особняка, в некую уютную комнату, отделанную по стенам дубовыми панелями, с охраняемой плечистым молодцом дверью. Будто из воздуха возникла рослая официантка в короткой юбке и передничке с кружевами, быстренько накрыла столик на три персоны, достав посуду из резного буфета с витражами из цветного стекла. Она подала хозяину и гостям меню, терпеливо дождалась, пока гости отметят там блюда, которые пожелают откушать, а затем молча удалилась, звонко цокая каблучками.

– Сервис – как в ресторане! – заметила Колосова. – И за бесплатно…

– Иной раз зарубежных гостей принимаем, – ухмыльнулся Максимов, приходится пыль в глаза пускать. В рыночную эпоху без этого нельзя – маркетинг того требует.

– Что ж, примем по 50 грамм для аппетита.

– Я – пас! – строго сказала Колосова, накрывая рюмку ладошкой. – Мне еще работать с вашим клиентом.

– Как скажете, – вздохнул Птицын, наливая из графинчика себе и Максимову. – Ну что, Кирилл Петрович? За нашу Советскую Родину?

– Не чокаясь, – предупредил Максимов. – Пусть земля ей будет пухом!

– Не рано ли схоронили? – прищурилась Ирина.

– В самый раз, – мрачно произнес Кирилл Петрович, закусывая свой невеселый тост. – Той, что была, уже не будет. Придется новую делать. Долго и упорно, как папа Карло, когда стругал Буратино. И не рубанком, а шерхебелем каким-нибудь!

– Пожалуй, для начала ее еще топориком тесать придется, – накалывая на вилку малосольную кету, заметил Генрих, всякие там сучки-корешки рубить по одному…

Появилась официантка, прикатила первое, в ее присутствии все разговоры прекратили. Когда девица уцокала за дверь, Кирилл Петрович налил себе и Генриху еще по 50 граммов, которые они опрокинули, чокнувшись, просто так, без тоста. Потом дружно стали хлебать наваристую солянку с лимоном и маслинами. Колосова ела заметно быстрее мужчин.

– Наверно, вам, Ирина Михайловна, не терпится приступить к работе? заметил Кирилл Петрович в интервале между ложками. – Мечете пищу прямо как солдатик-салабон, чтоб за двадцать минут успеть.

– Не по-женски как-то, – согласился Птицын.

– Извините, так приучилась, – проворчала Колосова. – У меня вся жизнь такая

– как на бегу. То с самолета на поезд, то с поезда на самолет. За этот год не могу припомнить, чтоб провела на одном месте хотя бы неделю.

– Интенсивно живете, – заметил командир МАМОНТа.

– Работа есть работа…

С этого момента разговоров на «производственные» темы не велось. Когда обед завершился, выкурили по сигаретке и рассказали пару приличных анекдотов. Официантка убрала посуду и быстренько удалилась. Затем Максимов поглядел на часы и сказал:

– По-моему, пора, господа-товарищи. Половина четвертого.

Присутствующие встали и следом за Максимовым прошли в дальний угол столовой, к одной из дубовых панелей, ничем вроде бы не выделявшейся из общего ряда. Однако, когда Кирилл Петрович вытащил из кармана нечто похожее на электронный ключ от машины и нажал кнопочку, панель сперва подалась назад, а затем отъехала вправо, открыв проход в какое-то неосвещенное помещение.

Когда все трое прошли через проход и оказались в этом помещении, Кирилл Петрович, немного пошарив по стене, нащупал тумблер. Щелк! – и дверь, замаскированная дубовой панелью, встала на место. С внутренней стороны ее закрыла еще и звукопоглощающая заслонка. Затем Максимов включил свет.

Помещение оказалось совсем небольшим, не больше четырех квадратных метров. Справа от двери, за металлической перегородкой вроде тех, что бывают в рентгенкабинетах, находилось нечто вроде пульта управления, с компьютерным монитором и клавиатурой, телефонной трубкой и несколькими панелями с кнопками и тумблерами. Слева от двери стояло кресло, напоминавшее одновременно и зубоврачебное, и электрический стул. Сходство с последним придавали висевший над креслом обруч-наголовник с подключенными к нему проводами – правда, низковольтными, соединенными в несколько толстых кабелей, а также металлические защелки на подлокотниках, спинке и подставке кресла. Защелки явно предназначались для того, чтоб фиксировать руки, ноги, туловище и даже шею того гражданина, которому выпадет судьба сидеть в этом кресле. А прямо напротив входа стоял большой стальной ящик или контейнер, выкрашенный шаровой краской, как военный корабль.

– Напоминаю, – строго произнесла Колосова, которая, судя по всему, в этой комнате становилась скорее хозяйкой, чем гостьей. – Последовательность работы со спецтехникой должна выдерживаться неукоснительно. В кабину заходим по одному, работаем за закрытой дверью, выполняем свою часть работы и выходим. Товарищ Максимов, вы первый.

Максимов вошел, закрыл за собой дверцу кабины, снял телефонную трубку на пульте управления, набрал цифры 362 и нажал кнопку.

– Девятый на связи, – отозвались из трубки.

– Ноль первый говорит, – объявил Максимов. – Подготовить объект 18 к работе.

– Принято!

После этого Максимов включил какой-то тумблер на одной из вспомогательных панелей, и кресло стало плавно опускаться куда-то под пол. Пока это происходило, Колосова нажала кнопку, запускающую компьютер. Через несколько секунд на черном экране засветилась мигающая надпись: «Your first code, please?» Под надписью в светящемся прямоугольничке мерцала черная горизонтальная черточка. Кирилл Петрович быстро набрал на клавиатуре число 630560 и нажал на клавишу ENTER. На мониторе появилась красная надпись: «First code accept». Продержавшись несколько секунд, надпись исчезла, а вместо нее возникла другая: «Next code, please?» Максимов вышел из кабины, и на его место в кабину зашел Птицын. Миссия Генриха была совсем короткая. Закрыв за собой дверцу, он сразу же набрал на клавиатуре число 242212 и ввел в машину. На несколько секунд возникла надпись: «Second code accept», а затем заменилась на «Next code, please?».

Птицын вышел, и в кабину отправилась Колосова. Она тоже затворила за собой дверь и ловко настучала на клавишах третий код: 153430. Загорелась надпись: «Third code accept». Ниже ее засветился голубой прямоугольник с вопросом «OK? Are you sure?», а ниже в маленьких желтых прямоугольничках обозначились «yes» и «no». Колосова знала, что никакого четвертого кода нет, и, уверенно наведя стрелку «мыши» на «yes», дважды нажала на левую клавишу. Человек, который не знал этой маленькой хитрости, засомневался, нажал бы «no» и… мгновенно стер бы все программное обеспечение с жесткого диска.

После выбора «yes» на мониторе возникла крупная надпись «READY!». Колосова вышла из кабинки и обратилась к Максимову:

– Можете давать команду на подъем. Кирилл Петрович вновь вернулся за пульт, снял трубку и набрал 362.

– Девятый на связи.

– Я – ноль первый. Объект готов?

– Так точно.

– Начинаю подъем, – предупредил Максимов и щелкнул тумблером. Где-то под полом заурчали моторчики, на пульте загорелась красная лампочка, но Кирилл Петрович не стал дожидаться, когда кресло окончательно поднимется наверх. Он вышел из кабинки, вытянулся перед Колосовой во фрунт и доложил не без иронии:

– Задание выполнено, пани генерал!

– Кирилл Петрович, Генрих Михайлович, вы свободны, – строгим голосом объявила Колосова и тоже пошутила под финиш:

– Разрешаю покурить и оправиться!

Максимов вновь отодвинул дверь, и они с Птицыным вышли из спецпомещения. Колосова закрыла ее тумблером изнутри, а это означало, что действие электронного ключа Кирилла Петровича блокируется. Теперь, если б Колосова отчего-то померла, дверь пришлось бы взрывать.

Оставшись одна, Колосова вернулась в кабинку и через узкое окошечко наблюдала за тем, как поднимается кресло. Теперь оно было не пустое. В кресле, намертво зафиксированный металлическими защелками и ошейниками, находился человек. Тот самый, которого Таран с Милкой среди бела дня затолкали в «Ниссан» поблизости от кафе-мороженого на улице Тружеников… Человек этот явно был жив, но вряд ли соображал, что с ним происходит.

На экране монитора, по-прежнему не мигая, горела надпись «READY!». Ирина Михайловна нажала на клавишу «ENTER», надпись заменилась на «GO!», внутри компьютера что-то загудело, зашуршало и даже слегка защелкало. Когда все унялось, монитор окрасился в голубой цвет и на нем возникло прямоугольное «окошко», заполненное какими-то абракадабрами из русских и латинских букв, цифр и малопонятных значков. Колосова набрала какую-то команду, и надписи внутри окошка преобразовались в более-менее понятные.

Колосова включила тумблер на вспомогательной панели, послышалось тихое жужжание моторчика, и обруч-наголовник с подключенными проводами стал плавно опускаться на голову гражданина, зафиксированного в кресле. Второй тумблер заставил открыться крышку контейнера, стоявшего посреди комнаты. Из недр этого стального ящика поднялся какой-то странный прибор, механизм или аппарат, одновременно похожий на старинную фотокамеру, современный станковый гранатомет АГС-17, а также на космического робота из фантастических фильмов. К нему так же, как к обручу-наголовнику, уже утвердившемуся на голове похищенного гражданина, было подключено несколько кабелей, разветвлявшихся на множество низковольтных проводков. Любой человек, во всяком случае любой россиянин, мог бы с первого взгляда определить, что неведомый аппарат сделан не пришельцами из других миров или гостями из будущего, а трудом отечественных ученых, инженеров, техников, рабочих и, возможно, даже колхозников, потому что минимум одна из деталей поворотного механизма была отвинчена от старого зерноуборочного комбайна «СК-4».

Тем не менее общая неказистость таинственного прибора вовсе не означала, что он представлял собой вчерашний или позавчерашний уровень развития техники. Более того, Ирина Михайловна прекрасно знала, что подобного прибора не производят ни в одной шибко развитой и цивилизованной стране, и более того, там убеждены, что произвести его нельзя. По крайней мере, в XX веке и первой половине XXI. А он уже есть, выпущен в числе двух десятков экземпляров, безотказно работает и практически применяется. Правда, не государственными органами, а условно говоря, частной организацией. Более того, государство, как это ни парадоксально, даже не имело понятия о том, что на его территории производят нечто подобное, а Российская Академия наук объявила лженаучными даже физические принципы, лежащие в основе этого аппарата. Тем не менее аппарат существовал, действовал, а Ирина Михайловна уже в течение нескольких лет работала с такими же или более современными аппаратами в различных городах бывшего СССР.

Одной, но далеко не единственной функцией этого прибоpa, именовавшегося ГВЭП – генератор вихревых электромагнитных полей, – было прямое считывание информации с человеческого мозга. Вот это-то и было основной работой госпожи Колосовой…

ИНФОРМАЦИЯ

В 16.30 работа завершилась. Ирина открыла дверь в спецпомещение. Максимов зашел в кабину и дал команду тем, кто Хработал внизу, принять «объект 18» «на хранение». После того как пустое кресло было вновь поднято в спецпомещение, пульт отключили, комнату обесточили и вернулись в столовую.

– Какие будут указания? – вглядываясь в мрачноватое лицо Колосовой, почти без иронии поинтересовался Кирилл Петрович.

– Быстро подготовить СППК к работе, – ответила Ирина Михайловна. – Мне нужно срочно информировать Центр.

– А нас вы ни о чем информировать не намерены? – скромно спросил Птицын.

– Только после передачи информации Центру, в рамках его реакции на мое сообщение.

– Сурово! – вздохнул Максимов. – Работать будете, как обычно, из моего кабинета?

– Так точно, – подтвердила Ирина.

Все трое перешли в домашний кабинет Максимова, который находился на этом же этаже дачного особняка. Кирилл Петрович занял место за компьютерным терминалом и бодро застучал по клавишам. Где-то на крыше особняка заворочалась «тарелка»-антенна, настраиваясь на нужный спутник. – Центр на связи, – доложил Максимов так, будто был сержантом-оператором.

– Спасибо! – Место Максимова заняла Ирина Михайловна, которая вынула из кармана жакета лазерный диск и вставила его в CD-ROM компьютера. Потом она ввела свой личный пароль, дождалась отзыва, который подтверждал, что на связи с ней именно те, кому положено, а затем меньше чем за минуту перегнала своему адресату все содержимое CD в упакованно-спрессованном виде. На экране в это время не появлялось ничего, кроме быстро удлиняющейся синей линии и периодически меняющихся цифирок, отмечающих процент информации, отправленной «потребителю»: 25%, 50%, 75%, 100%.

После этого на мониторе возникла надпись: «Принято. Ждите ответа».

– И долго будем ждать? – поинтересовался Максимов.

– Это не от нас зависит, – отозвалась Ирина. – Но судя по тому, что не назначили время сеанса, – ответят оперативно.

Через пять минут СППК – спутниковый приемно-передающий комплекс – выдал на экран надпись: «Идет прием информации». Опять возникла синяя удлиняющаяся полоска с цифрами процента, но уже не переданного, а принятого текста. После того как полоска вытянулась до 100%, Ирина подала команды на распаковку и дешифровку сообщения.

– Так, – сказала она, увидев, что текст, возникший на экране, расчленился на три неравных абзаца, из которых только самый короткий, верхний, превратился в читабельный, а остальные два остались некой абракадаброй из букв, цифр и значков. – Похоже, лично мне только вот это: «Ира, срочно вылетай в Москву. Борт от Генриха».

– Сделаем, – кивнул Птицын.

– Остальное дешифруйте сами, – Колосова встала из-за терминала, уступила место Максимову и отошла в сторону, демонстративно отвернувшись, чтоб не видеть, как Кирилл Петрович будет расшифровывать остальной текст.

Максимов уселся в кресло, нажал несколько клавиш, быстро прочитал второй абзац, который был несколько больше первого, и тут же стер его с экрана. Третий, самый большой абзац остался нерасшифрованным.

– Как видно, это для вас, сир! – саркастически произнес Кирилл Петрович, уступая место Генриху. – Прошу!

Птицелов хмыкнул, расшифровал свою часть сообщения, стер ее и поглядел на часы:

– Ну что ж, нам надо вас покидать, Кирилл Петрович. Дела торопят. Как раз до 17.00 уложились. В 18.00 идет борт до Щербинки. Успеем смотаться за вашими вещичками в гостиницу. За «девяткой» присмотрят «антаресы». Вас устроит, Ирина Михайловна?

– Вполне. Хотя в принципе можно и без спешки, с некоторым запасом по времени. Следующий борт когда?

– Следующий только в 20.30 примерно. Кроме того, там полетят офицеры из дивизии, человек пять. Нежелательно, чтоб они с вами контактировали. Лишние приметы, разговоры, вопросы…

– Глядишь, познакомиться захотят… – хмыкнула Колосова. – Ладно, вам карты в руки. Успеете, так успеете.

Через пять минут Колосова и Птицын уже сидели в «Ниссан-Патроле», а Топорик выруливал из гаража на свежий воздух.

Кирилл Петрович своих гостей не провожал. Он остался в кабинете. В то время, когда джип выкатывал наверх по пандусу, он уже отдавал кое-какие ЦУ по внутреннему телефону:

– Комплект 18-й – на утилизацию. 19-й – туда же. 20-й упаковать и вернуть поставщикам. Все ясно? Молодцы. Работайте!

Топорик до самого города гнал «Ниссан» со скоростью не ниже восьмидесяти. По улицам, правда, шел в пределах законных шестидесяти, чтоб не конфликтовать с ГИБДД, но все равно быстро. Поэтому дорога до гостиницы «Турист» заняла всего минут двадцать, не больше.

– Полчаса вам на сборы, – прикинул Птицын. – Успеете?

– Постараюсь, – буркнула Колосова, выскакивая из машины. Больше всего сейчас она боялась повстречать Ваню Муравьева. Он бы у нее точно минут пять украл. Даже если б Ирина резко его отшила.

Но обошлось, при входе стояли другие «антаресы», а Ивана поблизости не наблюдалось. Колосова быстро проскочила в лифт и стала подниматься на шестой этаж…

Теперь она знала все о том, что произошло в 511-м номере.

Гнатюк Петро Тарасович действительно не совершал суицида и не резал себе горло бритвой, запершись изнутри в совмещенном санузле своего одноместного номера. Криминалистический дар у Муравьева был вполне приличный: он точно вычислил почти все обстоятельства этого убийства. Но самым важным было то, что убийство Гнатюка имело прямое и непосредственное отношение к той катавасии, которая вот уже несколько лет крутилась вокруг пресловутого 14-го цеха химкомбината в поселке Советский. Иначе говоря, оказалось, что и похищение Василисы с визиткой мистера Пола Н. Мэнулоффа, и смерть Евсеева, и убийство Гнатюка были тесно связаны между собой.

Правда, всерьез размышлять над этим она уже не имела времени. Да ей, строго говоря, и не положено было делать это. В ее задачу входила только добыча информации при помощи своего сверхсекретного аппарата, а не анализ фактов и уж тем более не принятие решений. Все, что она вытянула из господина Негошева – он же «объект 18» или «комплект 18», как именовал его Кирилл Петрович, – надо было записать на лазерный диск, передать в Центр и поскорее забыть. Во-первых, потому что подобные операции Ирина проводила уже многократно, в самых разных российских городах, в странах СНГ и даже в дальнем зарубежье. Даже если б она очень жаждала сохранить в памяти всю добытую информацию, то не смогла бы это сделать. А во-вторых, если б даже сотая доля этой информации, задержавшись у нее в памяти пусть и без злого умысла, а по чистой случайности, ушла не в те уши, то жизнь Колосовой прервалась бы намного быстрее, чем ей отмерил бог.

Лифт остановился, Колосова вышла из кабины и заторопилась к 611-му…

Через пятнадцать минут она со своей колесной сумкой уже загружалась в «Ниссан-Патрол», к великой радости Птицына:

– Отлично уложилась! Топорище, жми!

– Уложиться-то уложилась, – вздохнула Колосова, – только вот контору малость в расход ввела – номер-то у меня на неделю вперед был оплачен. Надо в таких случаях денежки обратно получать, а я не успела.

– Что, могут вычесть?

– Запросто. Им же не объяснишь, что гражданин начальник Птицын так торопился меня из области спровадить, что даже собраться толком не дал.

– Сами же приказали отправить срочно, ближайшим бортом, – хмыкнул Генрих.

– Насчет «ближайшего борта» в том сообщении, что пришло для меня, ничего не говорилось.

– Зато в том абзаце, который мне предназначался, говорилось.

– Я ссылаться не смогу на это.

– Ладно, когда-нибудь сочтемся…

Топорик к этому моменту уже подъезжал к выезду из города.

– Немного не успеваем, товарищ полковник! – озабоченно заметил он. – Минут десять не хватает.

– Попрошу задержать на четверть часа, – проворчал Птицын. – Но больше – ни в коем случае!

– Успеем! – Топорик поддал газку.

Птицын тем временем нажимал кнопки на сотовом.

– Егор?! Здорово, это Гена. Сделай так, чтоб моя знакомая смогла успеть на московский борт. Нам еще минут 15 ехать. Ну и отлично. Спасибо!

Повернувшись к Ирине, Птицелов пояснил:

– Все нормально. Борт и так задержат. Что-то еще не погрузили.

Через КПП аэродрома «Ниссан» проехал без задержки.

– На восьмую стоянку, – подсказал Птицын Топорику. – Смотри только, еропланы не раздави… Вещь хрупкая!

– Постараюсь, – Топорик, как видно, немного рассердился на Птицына за недавнее внушение и шутки не поддержал. Тем не менее до восьмой стоянки, где уже прокручивал винты небольшой серо-голубой «Ан-26», доехали вовремя и без приключений. Птицын галантно подхватил Иринины вещички, сопроводил Колосову до трапа, а затем передал сумки борттехнику, который понес их дальше уже внутри самолета.

«Ан-26» начал выруливать, а джип уже выкатил с аэродрома.

– На базу, товарищ полковник? – подчеркнуто официально спросил Топорик.

– Да, – отозвался Птицын. – А потом обратно сюда. Добровольцы в Москву лететь есть?

– А почему не прямо сейчас? – спросил Алик. – В женском обществе приятнее было бы.

– Потому что эта дама сама по себе, а мы сами по себе, – хмыкнул Генрих. Что же касается женского общества, то не скучай. Милочка с вами полетит. А также еще одна дама. Нежная и воздушная…

– …Как «В-52», – договорил фразу повеселевший Топорик. – Но если добровольцем – я готов.

– Я тоже, – подтвердил Алик. – Если опять Милка, Юрка и Ляпунов за командира – запросто.

– Между прочим, там будет деликатное дело, – заметил Птицын. – Придется кое-кого прибрать, но очень тихо и без стрельбы. Причем с той стороны запросто могут стрельнуть, и хорошим калибром.

– Надо постараться, чтоб не успели… – хмыкнул Топорик.

– Ну-ну, старайтесь… – кивнул Генрих.

МУКИ ТВОРЧЕСТВА i

Ночь накануне 10 октября Вредлинский провел на диване в своем рабочем кабинете, с пистолетом под подушкой.

То, что ничего ужасного в эту ночь не произошло, Вредлин-ского весьма приободрило. Да и погода поначалу обрадовала.

Поднявшись ни свет ни заря и подойдя к окну, Вредлинский полюбовался рассветом, проследив за тем, как яркие, но мелкие, вроде бриллиантов его дражайшей супруги, звезды медленно тают в постепенно розовеющем небе, как из-за вершин деревьев медленно всплывает красноватый солнечный диск, а свет зари плавно перетекает из розового в золотистый… Иней на траве искрился– красота! И облаков на приятно-голубом небе долгое время не показывалось.

В хорошем настроении у Вредлинского появлялось желание творить. Наскоро хлебнув крепкого чая, он уселся за компьютер и застучал по клавишам…

Из рукописи Вредлинского

Георгий-Георг был моложе Николая-Ники на три года.

Первый прослыл в семье умным, тихим, чутким. Второго считали странным. Но и Георг, и Ники, несмотря на столь явную разность в характерах, довольно часто разделяли вынужденное одиночество. Шумные детские забавы, заполнявшие комнаты и двор царских покоев и дворцов, ни того, ни другого не втягивали в свой неукротимый водоворот.

Георг любил сидеть за книгами или за спокойными играми-головоломками. Гонять по залам и закоулкам парка ему не позволяло здоровье. Он часто болел, отпугивая от себя детвору то надсадным кашлем, то кровотечениями из горла, то внезапно нападавшими на него головокружениями. «Добрый, но заразный», судачила между собой детвора дома Романовых, обегая хилого кузена стороной.

Не приглашали к играм и Ники, который ни с того ни с сего мог то замереть на месте, засмотревшись в одну точку, то из-за пустяка обидеться и надуться, то, высокомерно ухмыльнувшись, отвернуться от собеседника на полуслове.

Да он и сам сторонился шумных компаний. Возле Георгия же мог сиживать часами.

– Душка, Георг, прочитай вслух вон ту яркую книжицу! – просил Ники брата. Ты так выразительно читаешь! А еще лучше расскажи вчерашнюю сказку. У тебя так прекрасно получается говорить разными голосами!

Младший никогда не отказывал старшему в подобных просьбах, даже если чувствовал себя скверно. Он любил брата. Правда, несколько меньше, чем брата придуманного. Вернее, реального, но умершего в раннем младенчестве. Его образ сложился по рассказам маменьки. О нем в семье поговаривали, как правило, в очередную годовщину его смерти. Георг же вспоминал очень часто.

– Как жаль, что Александр не дождался нашего взросления, – с грустью делился он с Ники своим глубоким горем, употребляя маменькины или книжные выражения. – Он к этому времени столько смог бы увидеть, везде побывать. Представляешь, как интересно было бы слушать его рассказы?

Но случалось, что Ники угнетал Георгия своим странным поведением. В такие минуты он придвигался близко к братищке, тискал его до боли, горячо шептал в самое ухо:

– Георг! Душка! Какой ты миленький и славненький!.. Георг слабо вырывался, начинал плакать. Однажды братьев застала мать, императрица Мария Федоровна.

– Ники! Не мучай Георгия! – повелела она, окинув вспыхнувшего братолюбивого подростка пронзительным взглядом.

Больше ничего говорить не стала. Но в следующий раз, когда заплаканный Георг прибежал к ней и пожаловался на то, что Ники снова пристает и мучает его, Мария Федоровна решительно направилась к мужу.

Она знала, что за симптом одолел тринадцатилетнего наследника престола, знала, как этот симптом укротить, не ломая психику ребенка. В их Датском королевстве, где она именовалась принцессой Дагмарой, ее кузены при дворе лечились от ранней мужской «болезни» лишь мужскими средствами. Не то что в России, где в состоятельных семьях барчукам для взросления приводят белошвеек или опытных в таких делах горничных. После подобных сеансов подростки то ли проявляют излишний нездоровый интерес к сестрам и даже матерям, то ли, опошлившись и развратничая, преисполняются к женской половине своей семьи неуважением и презрением.

Войдя в кабинет Александра Александровича, Мария Федоровна заговорила сухо и официально, словно вела речь о государственных делах:

– Ваше императорское величество! Ники повзрослел. Ему нужен мальчик.

– Да? – возмутился император. – А может, ему нужен Мещерский?

– Фу! Как грубо! – надула губки жеманная Мария Федоровна. Столица была преисполнена слухами о петербургском «короле извращенцев» князе Мещерском.

– А что? – вдруг оживился Александр Александрович. – Ему действительно нужен Мещерский. Только, извини, матушка, не для твоих датских глупостей, а для серьезного дела. Именно Мещерский станет для Ники хорошим воспитателем. , Он отучит его волочиться за женскими юбками и по-настоящему приобщит к интересам престола. Ну а остальное – вздор Настоящего мужика глупостями с толку не сбить. Но настоящим нужно родиться. Вот Мещерский и проверит нашего Ники на прочность, устойчивость и настоящесть.

Так у наследника российского престола, которого мать-датчанка пыталась воспитать принцем Гамлетом, появился одиозный скандальный воспитатель, а также товарищ по играм, приученный, словно покладистый щенок, к непристойным княжеским забавам.

Ваня Мануйлов, раздобревший на частом обильном угощении, смазливый, полногубый мальчик, оказался почти ровесником Георгу и на два года моложе Ники.

Его пригрел не только редактор газеты «Гражданин» и известный петербургский издатель Мещерский, но и директор департамента духовных дел Мосолов. Они за покорность и ласки одаривали своего любимца и любовника деньгами, которые тот ценил пуще всего, дорогими подарками, возили по злачным притонам. Иногда князь приторговывал малолетним фаворитом, сдавая его в краткосрочную аренду нужным и состоятельным извращенцам. Взамен получал различные материальные вознаграждения, а также ценную информацию о доходных местах, проталкивал различные выгодные проекты.

Теперь Ваня Мануйлов пригодился для некой «мужской стажировки» царского наследника.

Вообще-то у него была двойная фамилия: Манасевич-Мануйлов. Но первую часть он всегда опускал, избегая разговоров о своем происхождении. По этой причине и в православие перешел по собственной воле.

Но иногда ему, когда он зарывался, а у него подобное получалось довольно часто, напоминали, кто он и откуда.