Текст книги "Без шума и пыли"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

СВЯЩЕННАЯ ЦИТАТА

Конечно, Вредлинский не был дикарем из племени мумбо-юмбо, который впервые услышал человеческую речь, усиленную мощными динамиками, скрыто расположенными в разных углах зала, имевшего к тому же прекрасную акустику. Разумом он все это понял и оценил верно. Но эмоциональное восприятие этого звукового удара оказалось гораздо сильнее. Голос, даже не голос, а глас, мощно надавил на подсознание, и Эмиль Владиславович буквально рухнул на колени, скорее инстинктивно, чем обдуманно выполнив этот грозный приказ.

– Смири гордыню! Иди вперед коленопреклоненно! – повелел глас. Это означало, что Вредлинский должен был смиренно нагнуть голову, глядеть в пол и ползти на коленях вперед, пока его не остановят. Если учесть, что пол был выложен не слишком хорошо отшлифованным мрамором, а также возраст Эмиля Владиславовича, это было не самое легкое испытание. К тому же, глядя в пол, Вредлинский не очень хорошо ориентировался в пространстве и сильно беспокоился, что вскорости стукнется головой о возвышение. Да уж! Придумал друг Паша, как поиздеваться…

Впрочем, драматург знал, что, по идее, он не должен доползти до самой «сцены». Согласно обряду где-то на середине зала должен появиться стол с разложенными на нем открытками, каждая из которых содержала текст записи от определенного числа, взятой из дневника последнего государя. Вредлинский вспомнил, что ему по этому поводу объяснял Манулов:

– Посвящение в члены клуба предваряется гаданием на цитатах из дневников императора Николая II. Цитаты разложены на столе наподобие экзаменационных билетов. Новопосвящаемый должен взять наугад одну цитату и прочесть ее перед магистрами высшего совета братства. Им принадлежит право толковать скрытый, мистический смысл цитаты и определить, будешь ли ты принят в братство сразу как действительный член, как кандидат в действительные члены и будешь ли ты принят вообще. От того, какую цитату вложит в твои руки Провидение, будет зависеть очень многое…

– Даже жизнь, может быть? – спросил Вредлинский с иронией.

– Возможно, и жизнь, – ухмыльнулся Пашка. Тогда Вредлинскому показалось, будто Манулов шутит и нагоняет страху с единственной целью: заставить бывшего однокашника посерьезнее отнестись к ритуалу посвящения. Сейчас, когда он, скрипя всеми суставами и согбенным позвоночником, передвигал спутанные балахоном колени по шероховатому полу, ему было не до шуток. Более того, он все больше ощущал страх от того, что ему предстоит. Какой аллах ведает, по каким принципам магистры перетолкуют текст? Вредлинский читал дневники Николая и кое-что помнил почти дословно. Дневники эти, с точки зрения историка, были малоинформативным источником. И записи в нем содержались в основном бытовые, скучные, ничего, по сути дела, не содержащие. Что там вообще можно толковать?! Но это с обывательской точки зрения. А вдруг магистры-мистики, если Вредлинский вытянет запись о том, как государь от скуки стрелял в Кремле ворон, найдут в этом указание на то, чтоб уничтожить «новопосвящаемого»?!

– Остановись! – Вредлинский ждал этой команды, но она последовала внезапно.

– Поднимись с колен, но не поднимай глаз!

Эмиль Владиславович, кряхтя, поднялся на ноги и с удивлением обнаружил, что находится в двух шагах от просторного стола, на котором были разложены не менее сотни прямоугольных открыток голубого цвета, с овальными цветными портретами императора. Открытки лежали ровными рядами, наложенными друг на друга, и с расстояния казалось, будто стол накрыт неким лоскутным ковром.

Вот чудеса! Вредлинский был готов поклясться, что .несколько минут назад, когда он только-только очутился в зале, этого стола тут не было. Конечно, его могли незаметно принести, пока Эмиль Владиславович полз на коленях, глядя в пол и не решаясь приподнять голову. Но откуда? Если из той двери, через которую вошел сам Вредлинский, то стол неизбежно должны были пронести мимо него – а он даже шагов не слышал! И впрямь, чертовщина какая-то, мистика!

Вредлинский выдернул из бумажного ковра, покрывшего обширный стол, голубой прямоугольничек. Внешне он ничем не отличался от десятков других.

Портрет последнего российского царя, восседавшего на троне с ореолом святого великомученика вокруг головы и атрибутами императорской власти в руках, означал, что данный масонский клуб придерживается монархического направления, а его небесным и астральным покровителем является Николай II, он же – Российский Гамлет. Так же, как и двуглавый орел – имперский герб на стене. Так объяснял Манулов на «инструктаже».

Пожалуй, Вредлинский мог бы еще тогда задать Пашке множество вопросов. Например, о том, что бывают масоны-монархисты, он в первый раз слышал. Неужели можно всерьђз надеяться на восстановление самодержавия или конституционно-монархического строя? Неужели огромная, пусть и «демократическая», российская правящая элита мирно-добровольно поклонится в ножки правнуку великого князя Кирилла Владимировича? Того самого, который в дни Февральской революции привел к Думе гвардейский флотский экипаж под развернутым красным знаменем. Тем более что этот правнук Георгий – потомок еще и грузинских царей Багратионов, и немецких императоров Гогенцоллернов!

Кроме того, Эмиль Владиславович не очень понимал, с чего это Николая II считают «Русским Гамлетом»? Под ситуацию принца датского более-менее подходил Павел I. Его отец был убит любовниками матери, и он мстил фаворитам Екатерины за убийство отца и совращение матери, хотя непосредственные организаторы переворота 1762 года уже давно покоились во гробах. А Николай вроде бы восприял престол после вполне естественной кончины отца…

Но Вредлинский не стал задавать этих вопросов на «инструктаже», а сейчас, когда он держал в руках открытку, решавшую его судьбу, – тем более.

Он перевернул открытку дрожащей рукой и увидел отпечатанную золотым тиснением запись из царского дневника за 1916 год.

– Подними голову, откинь капюшон и читай священную цитату вслух! потребовал глас.

Эмиль Владиславович с удовольствием остался бы под прикрытием капюшона, даже в этом, как казалось поначалу, совершенно пустом зале. Хотя он прекрасно знал, что это ничего не изменит. Его запоминающийся дискант, столь часто звучавший в последнее время с телеэкрана, конечно же, в любом случае сорвет с него маску. Его узнают. А что, если среди здешнего братства найдется кто-то из коллег? В их богемной среде и без того хватает всевозможных грязных интриг. Разве мало у него врагов в писательской и актерской среде, которые и во сне повторяют слова уже составленной ими последней речи над его могилой?!

Когда Вредлинский поднял голову и откинул капюшон, то изумился еще больше. Там, на возвышении под гербом и портретами, где несколько минут назад стояли пустые кресла, откуда-то взялись пять фигур, одетых в некое подобие судейских мантий из черного бархата, в длинных париках а-ля Александр Данилович Меншиков и одинаковых черных масках, закрывавших все лицо вплоть до подбородка. На шее у каждого было нечто вроде жабо, которые носили западноевропейцы в XVI веке, а на руках – голубые шелковые перчатки. Ни одного миллиметра собственной кожи этих господ Вредлинский не увидел.

Это тоже предусматривалось «сценарием» ритуала. Манулов так и сказал: «Потом появятся магистры высшего совета братства…» Но он не предупредил, как именно эти магистры появятся. Во всяком случае, не сказал, что они появятся как черти – неведомо откуда.

– «Восьмое октября. Суббота…» – прочитал вслух, как это требовалось по ритуалу, Вредлинский и умолк, ощупывая нервным взглядом лица, точнее маски, слушателей. Ему казалось, что уже после того, как он прочтет дату и день недели, в который была сделана запись, магистры как-то отреагируют. Тем более если он вытащит цитату со своим смертным приговором…

Но реакцию магистров было невозможно оценить. Каждый из них прятался под маской, скрестив руки на груди, и ни единым движением не выдавал своих эмоций. Они казались совершенно одинаковыми, будто их отштамповали по одному эталону. Вредлинский не сумел даже вычислить Манулова, хотя точно знал, что тот должен восседать среди пятерых магистров.

А вот сам Эмиль Владиславович стоял перед ними с открытым лицом, и магистры прекрасно видели, что он не просто волнуется, а пребывает в тихой панике. Между тем Манулов предупреждал, что вердикт магистров будет зависеть и от того, на-. сколько гладко и безупречно будет прочитана цитата, а также и от того, как будет при этом смотреться новопосвящаемый. «Увидят, что волнуешься, предупреждал Пашка, – могут решить вопрос не в твою пользу…»

Боже мой, куда подевался столь хорошо поставленный голос Вредлинского, который так нравился телевизионщикам! У него пересохло во рту и язык прилип к нђбу. Испуганно моргая, Вредлинский в ужасе уставился на «президиум», ожидая чуть ли не грома небесного. Особенный страх вызывал тот, что сидел в кресле перед гонгом. Сейчас тюкнет молоточком медной тарелочке – и решит вопрос «не в пользу»…

Но именно оттуда, именно с этого места подоспела поддержка запнувшемуся Вредлинскому. Оказалось, что там, перед гонгом, сидел Манулов. Поручавшийся за вступавшего в монархическую касту масонов-мистиков, а поэтому отвечавший за гладкость процедуры, он вмешался вовремя.

– Провидение великого мученика святого Гамлета Российского, – торжественно произнес Манулов, и Вредлинский узнал его по голосу, – поистине безгранично. Оно выбрало претендента на звание хранителя священного барабана достойного кандидата. Именно под восьмым номером в списках нашего высшего совета значится эта почетнейшая должность. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое января грядущего года состоится рассмотрение этого вопроса, и, бог даст, нашему новому брату снова выпадет удача. Почетная удача! Ведь барабан был одним из любимейших музыкальных инструментов нашего незабвенного императора. В детские годы, обучаясь в лицее, он настоял, чтобы его назначили не старостой класса, а барабанщиком. И позже, будучи государем, любил пройтись на войсковом смотре в той или иной роте его императорского величества имени впереди шеренг с барабаном на груди.

– Помните об этом, мой друг! – еще более возвысил басовитый зычный голос Манулов, резко повернувшись к Вредлинскому. – А теперь зачитайте священную цитату с самого начала и полностью, ничего не пропуская.

От этого замечания Вредлинский еще больше занервничал. Лицо стало мокрым от пота, в глазах защипало. Его, пожилого и уважаемого человека, заставляют повторять чтение, будто первоклашку, допустившего ошибку!

К тому же в голову вдруг полезло то, что в данный момент вроде бы не имело первостепенного значения.

Ему никак не удавалось вспомнить еще одно условие, с которым его знакомил накануне собрания Манулов. Выбор цитаты определял сумму первоначального взноса в кассу братства. Пашка сказал, что он будет зависеть от датировки цитаты. Но вот от каких цифр – года, месяца или числа – не упомянул. А может, и упомянул, но Вредлинский пропустил это мимо ушей. В голове вертелось лишь то, что к обозначенной в цитате цифре нужно прибавить условно три нуля. Вот почему, лихорадочно подсчитав в уме, во что ему может вылиться первое же соприкосновение с могучим тайным обществом, он при чтении даты пропустил цифру, обозначавшую год. Хотя прекрасно понимал, что эта детская уловка ничегошеньки не изменит.

Ведь если сумма взноса считается от года, то есть от числа 1916, то с прибавлением трех нулей получится 1 916 000! Почти два миллиона! Если даже это взнос в рублях, то у него и двух третей этой суммы не наберется. Придется «Мерседес» продать…

Вспомнилось и то, что в конце «инструктажа» Манулов дал ему подписать некие бумаги. Точнее, целую папку из более чем 30 страниц, отпечатанных мелким шрифтом на лазерном принтере.

По словам Манулова, это был некий конфиденциальный пакет документов, который в обязательном порядке подписывали все вступающие в братство. Почти все документы были на английском языке, поэтому плохо владеющий им Вредлинский просидел бы до утра, если б вздумал все прочесть и перевести хотя бы лично для себя. Поэтому он, прекрасно понимая, что, возможно, делает большую глупость, поставил-таки свои закорючки на всех этих листах. И только потом очень робко поинтересовался, что именно подписал.

– Ну, допустим, что ты мне душу продал! – нагло оскалился Пашка. – Устроит такое объяснение?

– Не шути так, пожалуйста! – пробормотал Вредлинский. – Я человек верующий…

– Не смеши мою задницу! Он верующий! То, что ты крестился в ознаменование 1000-летия крещения Руси, мне уже известно. Но это же не твоя вера. Твой папа поляк, и следовательно, католик, а мама хоть и записана русской, на три четверти еврейка. Твое место в костеле или в синагоге, но никак не в православном храме. К тому же и там ты бываешь от случая к случаю… Но все это– мелочи жизни. Насчет продажи души я действительно шучу.

– Ну и что же я подписал на самом деле?

– Не будь ты, Эмиль, Емелей-дураком! – иронично, но необычно сурово заметил Манулов, пряча только что подписанные документы в сейф. – По этим бумагам ты будешь числиться владельцем некоторой собственности в Штатах и ряде других стран. Помнишь, я говорил о сложностях с налогообложением? Каким-то людям, которых ты сто лет в глаза не видал, не хочется платить слишком много. Поэтому эти люди решили фиктивно поделиться с тобой, чтобы платить минимальные суммы налогов. Естественно, что тебе со всей этой фигни тоже будет кое-что капать. Как видишь, я с тобой очень откровенен. Но это накладывает на тебя очень серьезные обязательства. С этой минуты не говори ничего лишнего, а главное – не делай ничего против нас. Мы сильны единством и предателей не прощаем.

«Так по году, по месяцу или по дню? А может, по сумме этих цифр? Или как? – снова принялся за нервные мысленные расчеты Вредлинский. – Если по году, то ни фига себе! Около двух миллионов!..»

С трудом отогнав эти совершенно ненужные мысли, он попытался продолжить чтение.

– «Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Восьмое октября. Суббота…» отрывисто прохрипел Вредлинский, начисто потеряв всю привычную певучесть и звонкость речи… И снова осекся.

Его обескуражило совпадение месяца и числа дневниковой записи с сегодняшней датой. «Опять восьмое октября! – Вредлинский испытал настоящий суеверный страх. – Правда, нынче пятница, не суббота. Но все равно, все равно!..»

Просто роковое совпадение! Написано, что Алике после завтрака поехала на прогулку, а автор цитаты прошелся с детьми по шоссе. Разве не так поступил он, Вредлинский, прихватив с собой по пути к Манулову сына и дочку? И это произошло после того, как его жена, тезка царицы, Александра, ушла к подруге. Именно вдоль шоссе прошелся нынешний кандидат в масоны-монархисты со своими чадами, которые проводили его до надземного «стеклянного» мостика-перехода.

Или такое: «…Поехали пить чай к дяде Павлу; у него очень хороший домик…» Навряд ли у Манулова особнячок похуже. Да и зовут голливудского эмиссара тоже Павел. Разница лишь в том, что он не дядя Эмилю Вредлинскому, а бывший однокашник по ВГИКу.

Приглядевшись к тексту, профессионал-литератор сразу приметил, что дневниковая запись приведена с купюрами.

«Интересно, что кроется за отточиями в цитате, за пропусками? – продолжал мучить себя догадками Вредлинский. -Обязательно потом сверю по царскому дневнику. Если выйду отсюда живым, конечно… Может, в этих-то пропусках и кроется роковая судьба?..»

Что же он делает?! Надо читать, а он рта открыть не в силах, голова от мыслей лопается!

Из оцепенения Вредлинского вывела резкая боль в локте, который кто-то крепко сжал сильными пальцами. Ба! Это напомнил о себе Манулов. Откуда он взялся, черт побери?! Ведь только что его голос звучал с председательского места за столом магистров. Неужели Вредлинский настолько отключился, что не сумел заметить, как он спускается с возвышения?!

– Брат наш волнуется, – извиняющимся тоном произнес Пашка из-под маски. Прошу простить его, господа магистры. Итак, еще раз, с самого начала! Пока вы полностью не озвучите священную цитату, вердикт не может быть вынесен.

Собрав всю волю в кулак, Вредлинский уже без сбоев зачитал то, что содержал своеобразный «экзаменационный билет». Когда же он произнес последние слова: «Читал у Алике, потом принял участие в игре в прятки в темном свитском вагоне», то ощутил, будто гора с плеч свалилась.

ВЕРДИКТ

Не успел Вредлинский утереть пот со лба и отдышаться, как кто-то, бесшумно подойдя сзади, набросил ему на лицо капюшон. Причем так, что прорези для глаз оказались где-то на лбу, и Эмиль Владиславович потерял способность что-либо видеть. Поэтому он не удивился, что голос Манулова вновь послышался со стороны, где находился «президиум».

– На время совещания магистров высшего совета братства новопосвящаемый должен покинуть зал! – торжественно объявил он.

Крепкие руки вновь сцапали Вредлинского за локти. Должно быть, это были все те же «братья», что привели его сюда. Они буквально вынесли Эмиля Владиславовича обратно в коридор, закрыли дверь и поставили на колени. Да еще и лапищи на плечи положили, наверно, чтоб не сбежал. Но Вредлинский не только не собирался бежать, но даже пискнуть не решался, хотя все его существо так и протестовало против такого обращения с пожилым и заслуженным человеком.

Магистры совещались недолго – минут десять, наверное, но Эмилю Владиславовичу показалось, будто прошел час или даже два. Он уже полностью смирился с судьбой и даже размышлял, что когда-нибудь, и уже довольно скоро, все равно придется помирать. Неизвестно, будет ли естественная смерть от чего-нибудь сердечно-сосудистого или, того хуже, от рака менее мучительна, чем насильственная. Поэтому удар председательского гонга, донесшийся в коридор из зала, Вредлинский воспринял скорее с облегчением, чем с тревогой. Будь что будет, все в руках божьих!

На сей раз «братья» – Вредлинскому все время хотелось назвать их «братками»! – не стали впихивать его в зал, а довели под руки до того места, где стоял стол с открытками, и вновь установили на колени, пригнув головой к полу… Гестаповцы проклятые! Фаталистическое настроение мигом исчезло. Вдруг сейчас возьмут да и выстрелят в затылок? А потом бросят в печку, сожгут, размелют кости в порошок и удобрят клумбу во дворе особняка. Или сделают укол какой-нибудь дряни, создающей иллюзию смерти от инсульта или инфаркта… Ни один врач не усомнится в причинах смерти – возраст подходящий. За что, почему его могут убить? А хрен его знает! Просто не глянулся магистрам – и все.

Жуть, обуявшая Вредлинского в этот момент, была настолько сильной, что он почти полностью отключился от внешнего мира и даже не обратил внимания на то, что со стороны боковых «трибун» слышится характерный негромкий шум – там появилась публика.

Еще раз прозвучал гонг, и Вредлинский услышал торжественный голос Манулова:

– Высокочтимое братство! Высший совет магистров по воле провидения, содержавшейся в священной цитате, в полном соответствии с древлеустановленными обычаями и традициями «Русского Гамлета», рассмотрел на совещании своем обращение сего господина, находящегося в центре зала. В вышеупомянутом обращении он выразил смиренное желание вступить в братство и предоставить судьбу свою в руки провидения святого великого мученика Гамлета Российского. При свершении ритуала провидение назвало сего новопосвящаемого возможным кандидатом на звание хранителя священного барабана. Однако при зачтении вслух священной цитаты новопосвящаемый дважды останавливался и лишь с третьего раза сумел прочитать ее так, как подобает. По рассуждению братьев-магистров, это обстоятельство свидетельствует, что новопосвящаемый подвержен воздействию астральных сил тьмы и не в полной мере соответствует высоким требованиям, предъявляемым к действительным членам братства. Поэтому высший совет магистров предлагает высокочтимому братству принять данного новопосвящаемого кандидатом в действительные члены братства с правом пройти дополнительный ритуал через два дня, на следующем заседании братства. Есть ли несогласные с оглашенным вердиктом?

– Есть вопрос, – послышался незнакомый голос, – какова была последняя фраза в священной цитате?

– «Читал у Аликс, потом принял участие в игре в прятки в темном свитском вагоне», – отозвался голос Манулова.

– Браво! – вскричало сразу несколько молодых голосов, а затем по залу раскатился смех.

– Вот как вы угодили братству своим судьбоносным выбором, господин новопосвящаемый! – Манулов тоже ухмыльнулся и пошутил:

– Сейчас мы по телефону закажем отдельный вагон и прокатимся до Первопрестольной в электричке. Поступим так, как предписал нам наш великий покровитель!

Смех усилился, повергнув Вредлинского в удивление. У него опять появилось ощущение, что все это «масонское сборище» есть розыгрыш, точнее, хорошо поставленная клоунада, где роль «белого клоуна» – меланхолика Пьеро, которого колотят палкой, лупят по щекам и угощают пинками, – принадлежит ему, а роль «рыжего» – нахала-зубоскала Арлекина, который издевается над Пьеро для потехи почтеннейшей публики, – энергично, с фантазией и импровизацией играет Манулов.

– Итак, – разом остановил смех магистр-председатель, – к порядку, дорогие братья. Я спрашивал, возражает ли кто-нибудь против вердикта высшего совета братства? Если через минуту никто не выскажет несогласия, решение магистров будет считаться утвержденным.

На некоторое время в зале воцарилась гробовая тишина Потом Манулов торжественно возгласил:

– Минута истекла. Решение вступило в силу! Поздравляй! вас, новопосвященный брат, и желаю успеха послезавтра, 10 октября, на дополнительном ритуале. Пока же позвольте вам вручить серебряный перстень кандидата в действительные члены . клуба «Русский Гамлет». Надеюсь, что уже десятого числа, по воле провидения, вы смените его на золотой перстень действительного члена. Вручаю вам также фартук вольного каменщика и голубую маску. Всецело надеюсь, что послезавтра буду иметь честь вручить вам ритуальную шпагу с золотым эфесом, присвоенную действительным членам клуба.

Под аплодисменты братства Манулов – как он спустился с возвышения, Эмиль Владиславович опять не смог заметить – надел на средний палец левой руки Вредлинского увесистый перстень. Затем он опоясал чресла кандидата в действительные члены голубым полукруглым фартуком со звездочками и прямо поверх капюшона надел ему на голову еще и маску. После этого Вредлинский полностью перестал что-либо видеть и лишь подчинялся «братьям»-конвоирам, которые под руки вывели его из зала.

На сей раз они обращались с ним заметно почтительней, но повели не к проходу, ведущему в неработающий туалет, а куда-то вправо по ответвлению коридора, о котором Вредлинский до сих пор не догадывался. Вскоре под ногами ощутились ступеньки, и Эмиль Владиславович понял, что его ведут вверх по узкой винтовой лестнице. Когда лестница кончилась, его еще немного провели по коридору, провели через какую-то дверь и относительно бережно усадили в мягкое кожаное кресло. После этого Вредлинский перестал ощущать лапы конвоиров на своих локтях, а еще через несколько секунд послышался щелчок дверного замка, и тут же зажегся свет. Вредлинский, немного помедлив, рискнул снять маску и капюшон.

Оказалось, что он находится в небольшой комнатке, где стояли два кожаных кресла и журнальный столик, а также маленький шкаф для одежды, похожий на те, в которые рабочие вешают спецовки, уходя с работы домой, только не жестяной, а деревянный, полированный. В комнате были две двери, одна напротив другой.

Освободившись от фартука и балахона, которые сковывали движения, Вредлинский подергал обе двери – заперты. Значит, его еще не отпустили домой, и там, на даче, молодежь может спокойно продолжать свой «сейшен», «пати» или как еще по-современному называются подобные развлечения. Вероятнее всего, он просидит тут вплоть до завершения заседания. А потом сюда, верней всего, пожалует Манулов, чтобы еще раз промыть мозги кандидату в действительные члены… Сколько же эта заседаловка продлится? Между прочим, новопосвященный тоже человек, он и в туалет захотеть может!

Пока, слава богу, не хотелось. Зато неожиданно на Вредлинского напала сонливость. Должно быть, сказалось нервное напряжение. И то, что помаленьку накапливалось в последние дни и бессонные ночи, и то, что пришлось испытать сегодня. В общем, Эмиль Владиславович, откинув голову на спинку кресла, погрузился в дремоту…

КОЕ-ЧТО О МАСОНАХ-МОНАРХИСТАХ (штрихи к портрету российского масонства)

Зачинатели одного из самых таинственных среди разномастных масонских организаций орденского клуба-братства «Русский Гамлет» вели свою родословную со времен создания ордена «Орионийское посвящение», возникшего, по трактовке самих гамлетистов, в 1894 году, вскоре после смерти Александра III. Именно с Орионом – могучим в стати и крутым в делах мифологическим охотником – посвященные члены ордена сравнивали Александра-Миротворца. Вопреки официальной версии, они считали смерть императора внезапной и неестественной.

По мнению орионистов, причиной ранней смерти Александра III – он умер в возрасте 49 лет – послужило вовсе не беспробудное пьянство и развившийся на этой почве цирроз печени, а роковая паутина тайного заговора. Нити этого заговора вели не к народовольцам, с которыми царь-миротворец успешно справился, и уж конечно, не к марксистам (большевиков, меньшевиков и социал-демократов вообще в России просто еще не было).

Орионисты узрели в безвременной кончине государя мстительную руку благоверной супруги императора – царицы Марии Федоровны, в девичестве датской принцессы Дагмары-Софьи-Доротеи, дочери короля Христиана IX.

Поначалу Дагмара числилась невестой великого князя Николая Александровича, старшего сына Александра II.

Нельзя сказать, что при их первом знакомстве да и после обручения Дагмара воспылала страстной любовью к тому, кого ,ей предназначили в мужья во имя династических интересов. ;Но принцесса с детства знала, что ради укрепления безопасности и авторитета маленькой Дании, на которую то и дело ра-g зевала пасть усилившаяся Пруссия, надо выходить не за того, кого любишь, а за кого папенька прикажет.

Впрочем, жених с берегов Невы показался Дагмаре не самым плохим. Умный, учтивый, хорошо образованный и галантный, настоящий европеец. Принцесса была вполне готова стать «супругой этого молодого человека.

Увы, заупокойная молитва по жениху опередила обряд венчания. «Цвел юноша вечор, а нынче умер». Не суждено было великому князю стать императором Николаем II. Судьбе было угодно, чтоб этой чести удостоился его племянник и полный тезка, сын его бывшей невесты. Ведь русско-датские отношения требовали, чтобы династический брак все же состоялся. У русского царя был второй сын, который на здоровье не жаловался. Под венец с датской принцессой пошел великий князь Александр Александрович – живой контраст старшему брату.

Взамен светской куртуазности и учтивости Дагмара приобрела в образе мужа настоящего русского медведя, гвардейскую силу, солдатскую грубость и простоту нравов. Став царем, Александр III даже из военной формы вышиб вольнодумный европейский дух, нарядив солдат и офицеров «а-ля мужик», то есть в барашковые шапки, рубахи навыпуск с кушаками и широкие шаровары, заправленные в смазные сапоги-гармошки.

Новокрещеная Мария Феодоровна не скрывала своего страха перед мужем и неприязни к нему. Из придворных кругов ползли сплетни, что государь-де иной раз, пребывая во хмелю, поколачивал благоверную государыню, невзирая на ее тонкое европейское воспитание. И тогда, когда он долгие годы (до 36 лет) состоял «переростком»-наследником, и когда прослыл сильным самодержцем не только в России, но и в Европе. В годы его правления ни одна держава, даже могучая Британская империя во главе с королевой Викторией, хитроумными премьерами Гладстоном и Дизраэли, не рисковала разговаривать с Россией с позиции силы. И ни одной крупной войны на территории Европы ни в 80-х, ни в 90-х годах XIX века не произошло. Потому что все охотники помахать кулаками и изменить существующие границы сразу же остужали пыл, когда задавали себе вопрос: а какова будет реакция России? Именно Александру III принадлежат уничижительные для Запада слова: «Европа может подождать, пока русский царь почивает…» Россия Александра III по международному авторитету и уважительному страху, который она внушала своей мощью всему миру, вполне сравнима с СССР времен Брежнева.

И вот в 1894 году царя-миротворца не стало. На троне оказался сын Марии Феодоровны, Николай II. Полный тезка своего покойного дядюшки, так и не связавшего судьбу с принцессой Дагмарой. Тоже вполне европеец по воспитанию, характеру и галантности, обожавший своих многочисленных дочек и единственного, безнадежно больного сына. Но он-то вошел в историю как Николай Кровавый. Его царствование началось с Ходынки, когда несколько сот человек передавили друг друга на торжествах по случаю коронации, а кончилось Февральской революцией и гибелью 300-летней династии. На правление Николая II пришелся карательный Китайский поход 1900 года, когда восемь сильнейших держав мира с беспримерной жестокостью подавили народное восстание, бездарно проигранная русско-японская война, когда цусимский разгром и череда поражений в Маньчжурии втоптали в грязь веками нажитую славу русского оружия, «Кровавое воскресенье», резня на Пресне, «столыпинские галстуки», Ленский расстрел и, наконец, Первая мировая, когда «немец бил патронами, а мы его – иконами». В общем, сын удался не в отца…

Орионисты не сомневались в том, что Мария Федоровна повинна в безвременной кончине царя-великана Александра III, подобно тому как мстительная древнегреческая богиня Артемида в гибели гиганта-охотника Ориона. Узкий круг устроителей ордена представлял собой, по сути дела, тайный следственный комитет по сбору информации о насильственном устранении с престола и из жизни своего кумира. Под видом изучения мистической литературы и спиритических опытов к этой строго законспирированной работе привлекались надежные люди, причем только те, кто мог бы располагать соответствующими сведениями. Зачастую новые члены, приближенные ко двору и царской семье, даже не подозревали об истинных целях общества, в которое вовлеклись, являясь вместе с тем ценными осведомителями о закулисных интригах вдовствующей императрицы Марии Федоровны и ее коронованного сына.

Деятельность орионистов так и осталась за семью печатями. Да и об их существовании мало кто знал. Даже спецслужбы. Сперва царские, потом советские. И лишь в апреле 1940 года в секретных архивах НКВД появились в официальном изложении первые записи о западне для последнего российского царя.