Текст книги "На предельной высоте"

Автор книги: Леонид Эйтингон

Соавторы: Муза Малиновская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Судя по этому письму, Эйтингон и после десятилетнего заключения оставался безнадёжным романтиком, верившим в светлые дали коммунизма. Выйдя из тюрьмы, однако, он увидит совсем другую страну и вскоре начал понимать то, чего так и не смог (или не захотел понять) за все годы. Пройдет время, и он выскажет всё, что думает о Хрущёве, Брежневе и КГБ, о том, что партийные бюрократы давно перестали быть коммунистами, что их цель – не служение народу, а сохранение своих теплых местечек. Но справедливости ради надо сказать, что он никогда не позволял себе говорить такое в присутствии детей: он не хотел, чтобы они были скептиками и циниками.

В тот период делом Эйтингона занимался адвокат Евгений Зорин. Безусловно способный и очень деятельный юрист, он добился того, что Эйтингону в срок, который он должен был отбыть в тюрьме по последнему приговору, были засчитаны полтора года, которые он уже отсидел при Сталине – как незаконные. В декабре 1963 г. Военная коллегия Верховного суда определила, что срок лишения свободы Наума Исааковича Эй-тингона действительно должен включать полтора года, проведённые им в тюрьме ещё до второго ареста. Так, хоть приговор и не подлежал обжалованию, срок его заключения по нему всё же сократился.

Надо сказать, что ни Эйтингон, ни Судоплатов ничуть не были уверены в том, что, даже отсидев определённый им срок, они выйдут на свободу. На их памяти ещё была практика держать важных свидетелей в тюрьме всю жизнь, а то и уничтожать их накануне окончания срока. Но, видимо, в нынешних уело-виях это было сделать не так просто. За Эйтингона ходатайствовал не только получивший звезду Героя Советского Союза Рамон Меркадер, но и многие другие разведчики. Дело Судо-Платова и Эйтингона было бельмом на глазу ЦК КПСС. Если бы они не вышли на свободу, все разглагольствования Хрущёва о стремлении установить в стране законность и порядок и прекратить судебный произвол оказались бы вообще несостоятельными.

Лёня и Муза-младшая. Когда они, наконец, встретились с отцом, выпущенным из тюрьмы, он был уже старым человеком

Впрочем, Хрущёв и сам недалеко ушёл от своих предшественников. В 1961 г. в той же самой печально известной Владимирской тюрьме тайно судили и расстреляли около десятка человек – участников голодного бунта в маленьком городке Муроме. А в июне 1962 г. «архитектор оттепели» отдал приказ стрелять по безоружной толпе в Новочеркасске, из-за голода и нищеты поднявшейся на демонстрацию под лозунгом «Долой Хрущёва!» Около сотни человек было убито, среди них дети и женщины. Девять человек тайно судили и расстреляли. Вот такой демократ пришёл к власти на волне антисталинской кампании! Впрочем, суд истории над ним ещё будет, как случился уже над его предшественниками, но только тогда, когда окончательно сойдут с политической арены те, кого он выкормил и сделал соучастниками своих преступлений.

Как бы то ни было, но в марте 1964 г. Эйтингона освободили. Лишённый звания, орденов и партийного билета, 65-летний человек должен был начать новую жизнь, чтобы суметь себя прокормить. И всё же сознание того, что ему всё же подарили несколько лет жизни на свободе, было для него великим счастьем.

– Я на всю жизнь запомнила этот день, – рассказывает его дочь. – Мне позвонила тётя, сестра отца. Спросила, как дела, как здоровье матери. По несчастному стечению обстоятельств, мама тогда лежала в больнице. А у меня были весенние каникулы, и я каждый день её навещала. Лёня в это время служил на Краснознамённом Тихоокеанском флоте. Тётя попросила меня найти время и приехать к ней: у неё была необходимость меня увидеть. Больше она ничего не сказала.

Когда я приехала к ней на улицу Кирова, я увидела, что у неё собралось довольно много родственников: папин брат, старшая дочь Светлана и другие. Причём выглядели все как-то празднично, нарядно. Это заставило меня насторожиться. Тётя посадила меня за стол и сказала: «Подожди минуточку». Я поняла, что происходит нечто важное. Тут в комнату вошёл папин брат и сказал: «Ты только не волнуйся». Я же ещё больше разволновалась. Потом они все вышли из комнаты, и вошёл отец. Когда я видела его в последний раз, это был сильный, крупный мужчина, с волевым лицом, с густыми черными волосами. Теперь передо мной стоял совершенно седой, старый человек с печальными глазами. У него был землистый цвет лица, от розовых щёк не осталось и следа. К горлу подкатил комок, и не могла сказать ни слова. Отец подошёл, положил руку мне на голову, а я разрыдалась. Он сказал: «Поплачь! Это хорошие, счастливые слёзы. Они принесут нам радость…» Мы сидели, обнявшись, и я не могла произнести ни слова. А он говорил, что очень долго ждал этого мгновения, и боялся только одного – что никогда не сможет увидеть меня. А 30 марта у меня был день рождения. Мне исполнилось 17 лет. За все годы моей жизни то был самый дорогой подарок к моему дню рождения.

До конца своих дней Эйтингон шутил, что март для него – самый удачный месяц в году. Мало того, что в этом месяце «аист принёс ему дочку»; судьба дважды в жизни дарила ему свободу именно в марте.

Пропуск папы 1968 года

После выхода из тюрьмы ему была назначена пенсия – 12 рублей в месяц. Это при том, что нормальная пенсия у граждан-скихлиц, расставшихся с государственной службой, составляла 100–120 рублей в месяц, а максимальная – 132 рубля. Пенсия военных была выше. В справке, которую ему выдали в КГБ, было указано только, с какого и по какое время он проработал в НКВД-МГБ, но не были указаны ни должность, ни размер зарплаты; как следствие, пенсия и была назначена ему – минимальная.

На эти деньги, естественно, просуществовать было нельзя. А для того, чтобы получить нормальную пенсию, надо было устроиться на работу. Но вся сложность заключалась в том, что для того, чтобы устроиться на работу, надо было иметь московскую прописку. А тут тоже были сложности. Понадобились совместные усилия друзей, родственников и знакомых, чтобы Эйтингон, наконец, был прописан в Москве.

С такой анкетой, как у него, да ещё в возрасте 65 лет он был не нужен никому. Ему с большим трудом, вновь с помощью друзей, удалось устроиться на работу в издательство «Международные отношения». Сначала он был переводчиком, потом стал редактором. Чтение книг на разных языках – единственное, что скрашивало годы тюремного заключения – оказалось, делом очень полезным. Через год ему была назначена пенсия – 132 рубля.

В свободное время он часто гулял с детьми по Москве – привыкал к вольной жизни. По сути дела, Леонид и Муза знакомились с ним: ведь они были маленькими детьми, когда его арестовали. Несмотря на длительное пребывание в тюрьме, Эйтингон сохранил светлый ум и прекрасную память. Во время прогулок он читал им наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока.

Увидев у меня на столике томик стихов шотландского поэта Роберта Бернса, отец сказал, что приятно удивлён, – рассказывает Муза. – Он искренне радовался, что я читаю не только то, что положено читать по школьной программе. А я была удивлена, услышав от него наизусть целые главы из Евгения Онегина. И самым любимым отрывком его было письмо Онегина к Татьяне. Он с удовольствием вслушивался в музыку стиха и хотел, чтобы я испытывала такое же благоговение перед ней. Мне было немножко странно, что человек столь суровой профессии мог так относиться к стихам, к творчеству, ко всему прекрасному.

Эйтингон переживал за детей: он сознавал, что в его положении он вряд ли сможет быть им опорой. Он старался быть в курсе всех их дел, но все время ощущал, что безнадежно отстал от жизни. Реалии новых времен казались ему странными. Он убеждал дочь вступить в партию – в ту партию, которой служил и в которую безгранично верил, несмотря на всё то, что испытал сам и что испытали его друзья и близкие. Но к его удивлению узнал, что ЦК КПСС распорядился не принимать в партию студентов, пришедших в институт со школьной скамьи. «Пражская весна», в которой главную роль сыграли студенчество и интеллигенция Чехословакии, напугала партийных бюрократов в Кремле. Ввод советских войск в Прагу и репрессии против студентов и интеллигенции вызвали такой всплеск эмоций в СССР, что Брежнев и его клика решила перестраховаться. Всему студенчеству страны было отказано в доверии.

Полковник Зоя Рыбкина-Воскресенская, замечательная разведчица, некогда руководившая американским отделом Госбезопасности. Как и многие другие товарищи и соратники Эйтингона и Судоплатова, она требовала их реабилитации

Эйтингон снова начал общаться с прежними товарищами по работе в центральном аппарате внешней разведки, с видными разведчиками.

Если не считать разведчиков-нелегалов, мало кто из них ещё был в строю: кто отсидел в тюрьме, кто был уволен досрочно. Поводов для недовольства у них было немало, но никто из них по-прежнему не сомневался в преимуществе социалистической системы; если и критиковали хрущёвский режим, то лишь за глупость, продажность и некомпетентность бюрократов, которых Хрущёв выдвинул на руководящие посты во многих отраслях экономики, во многих регионах страны.

Для каждого из ветеранов жизнь в основном была прожита, но их тревожила судьба страны, судьба народа, который столько вынес в годы Второй мировой войны и спустя многие годы снова должен был терпеть лишения из-за недомыслия и бездарности правителей.

Ещё более важным было для Эйтингона общение с бывшими товарищами по боевой работе: с испанскими коммунистами, прошедшими горнило Гражданской войны, с офицерами разведки, работавшими с ним в Турции, Мексике, Китае. Особенно он был близок с Рамоном Меркадером. Встречаясь с ним, он нередко брал с собой детей: Эйтингон всегда говорил, что ему очень приятно, когда его дети и его друзья вместе. Это были счастливые для него минуты.

Эйтингон начал работать переводчиком испанского языка. Работал много, сильно уставал, от большой нагрузки болели глаза. Леонид-младший заверил отца, что он уже в состоянии взять материальную ответственность за маму и сестру на себя (служба во флоте закончилась и Лёня профессионально играл в футбол). Но Эйтингон не мог представить себя иждивенцем. Много лет спустя, обсуждая этот вопрос с Елизаветой Паршиной, дети Эйтингона выяснили, что сложность переводов была вызвана их тематикой: шли тексты с Кубы в своём большинстве о сельхозтехнике и о сахарном тростнике.

Елизавета Александровна Паршина родилась в г. Кушпо, жила в Нижнем Тагиле Свердловской области. Окончила институт иностранных языков в Москве.

Печатная машинка Паршиной, на которой она корректировала переводы Эйтингона

В 1936 году комсомолка Е. Паршина в числе добровольцев отправилась в Испанию, где участвовала в войне в качестве переводчицы сначала в частях воен-но-воздушных сил, а затем в отряде общевойсковой разведки, которым командовал прославленный разведчик Артур Карлович Срогис.

По возвращении из Испании Елизавета Александровна работала инспектором в Наркомате внешней торговли, затем её направили слушателем в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

С августа 1941 года Е. Л. Паршина – в действующей армии.

Вначале она участвует в работе по организации партизанского движения (Центральный фронт), а с 1943 года – на Северо-Кавказском фронте.

Боевые заслуги Е. А. Паршиной на фронтах в Испании и в годы Великой Отечественной войны отмечены орденами Красного Знамени, Красной Звезды, многими медалями, в том числе Польской Народной Республики и Народной Республики Болгарии.

В 1981 году вышла её книга «Динамит для сеньориты», которая в конце 80-х была издана в Мадриде. Ушла она из жизни в 2002 году.

После того, как Хрущёва заставили покинуть кресло первого секретаря, Эйтингон надеялся, что новый лидер страны – Брежнев, в прошлом не только партаппаратчик, но и генерал политической службы, окажется более внимательным к его собственной судьбе и к судьбе Судоплатова. Но Брежневу, видимо, вовсе не хотелось ворошить прошлое, тем более, что в его биографии тоже всё было далеко не безупречно: он довольно долгое время верой и правдой служил Хрущёву.

Винаров в форме офицера НКВД.

Впоследствии он стал министром обороны Болгарии

Во время празднования 20-й годовщины победы в Великой Отечественной войне группа из 31 ветерана НКВД-КГБ, включая легендарного разведчика Рудольфа Абеля и пять Героев Советского Союза, обратились к Брежневу с просьбой рассмотреть дела Судоплатова и Эйтингона. К ним вскоре присоединились зарубежные коммунисты, работавшие с ними или воевавшие во время войны в партизанских отрядах. Но люди Брежнева, судя по всему, твердо решили придерживаться фальсифицированных обвинений прокурора Руденко. Когда же в ЦК обратился с аналогичной просьбой генерал Винаров, министр обороны Болгарии, служивший под началом Эйтингона ещё в Китае в 20-е годы, отрицательный ответ из Политбюро был настолько резким, что болгарский министр даже опешил.

Устные просьбы и письма были дополнены и весьма серьёзным документом, направленным в феврале 1966 г. в адрес ХХШ съезда КПСС. Это было ходатайство о реабилитации Судоплатова и Эйтингона, подписанное двадцатью восемью генералами и офицерами, разведчиками и фронтовиками, партизанами и нелегалами. В их числе были Рудольф Абель, Георгий Мордвинов, Зоя Воскресенская (Рыбкина), Лев Василевский, Михаил Орлов, Виктор Дроздов, Александр Тимашков и другие. Они обращались к съезду с просьбой об организации специальной партийной проверки судебных дел и реабилитации их товарищей – а на это даже в брежневские времена тоже было не так просто решиться. Дети Судоплатова и Эйтингона считают, что все люди, подписавшие письмо и указавшие свои адреса и место работы, не только проявили честность и высокую порядочность, но совершили гражданский подвиг. Они подтвердили, что считают друзьями и боевыми товарищами разведчиков, которых государственные чиновники обвинили в предательстве.

«Во-первых, мы узнали, – говорилось в письме, – что коммунисты Судоплатов П.А. и Эйтингон Н.И. виновными себя в предъявленных обвинениях не признавали и не признают.

Во-вторых, к нашему удивлению мы узнали, что в приговорах по делам Судоплатова и Эйтингона сказано, что Особая группа НКВД СССР, ими возглавляемая, по планам, разработанным Судоплатовым, якобы занималась уничтожением советских людей, неугодных бывшему Наркому НКВД Берии. В приговоре и на суде не было приведено ни одного факта – когда, где, кем совершены преступные действия, приписываемые Особой группе. Не названо ни одного имени пострадавших, потому что таких фактов нет.

В приговоре говорится, что эта Особая группа будто бы была создана «из особо доверенных Берии лиц». Но кто эти лица, не указано ни одного имени. Нам не известен ни один сотрудник Особой группы, который был бы привлечен к судебной ответственности за так называемую преступную деятельность Особой группы, которая инкриминирована Судоплатову и Эйтингону.

Зато нам известны сотрудники Особой группы, которые вошли в историю своей героической борьбой с кровавыми врагами нашей Родины: Герои Советского Союза товарищи – Лягин, Молодцов, Кудря, Кузнецов, Медведев, Галушкин, Озмитель, Орловский, Абель и многие другие, как погибшие в борьбе с врагами, так и ныне живущие.

Нам хорошо известно, что Особая группа при Наркоме НКВД СССР (переименована во 2-й Отдел в конце 1941 г., а в 1942 г. – в 4-е Управление) с первых же дней войны и до её расформирования после войны, под руководством начальника Особой группы т. Судоплатова и его заместителя т. Эйтингона с честью выполняла поставленные перед ней партией задачи как на временно оккупированной врагом территории, так и за рубежом. Это подтверждается документами, хранящимися в архивах МВД-КГБ, а также это могут подтвердить многочисленные непосредственные участники этих дел, и в том числе мы, подписавшие это письмо.

Поэтому обвинения Судоплатова и Эйтингона, сформулированные в приговоре, мы рассматриваем как извращение исторической правды, как безответственную клевету на многочисленный коллектив коммунистов, комсомольцев, чекистов Особой группы как живых, так и погибших…»

Но что чиновникам до просьбы героев! Ещё более обюрократившийся и разжиревший «аппарат» предпочёл не ссориться с теми выдвиженцами Хрущёва, которые для себя решили раз и навсегда: малейший намёк на связь с «преступником Берией» – уже повод для того, чтобы держать человека как можно дальше от политики и прессы. Лучше всего – на обочине жизни или в тюрьме. Руденко, пока был Генеральным прокурором, само собой разумеется, никогда бы не согласился на реабилитацию Эйтингона и Судоплатова: ведь это означало бы очевидное – он, в угоду Хрущёву, сфабриковал их дела и посадил в тюрьму без всяких оснований.

Судоплатова выпустили на свободу 21 августа 1968 г., в день вторжения советских войск в Чехословакию. Когда он вернулся домой после пятнадцатилетнего заключения, Эйтингон пришёл проведать старого друга. Кроме него, Судоплатова навестили Зоя Рыбкина и другие разведчики первого эшелона. Каждого из них переполняли чувства. Они всегда считали, что отдали жизнь делу без остатка. Теперь к гордости за то, что жизнь была прожита «в борьбе за правое дело», примешалось чувство огромной горечи за то, что отечество отблагодарило их тюрьмой и позором.

Но, видно, им так было написано на роду! Когда они выполняли за рубежом задания своей страны, их жизнь как бы проходила в двух параллельных пространствах: в одном они были преданными партии и державе офицерами, в другом же играли необходимую на данный момент заученную роль. И теперь было то же самое: они оставались преданными партии и стране, но в другом, параллельном, пространстве их заставляли играть роль вчерашних преступников, которые, отбыв срок заключения и не восстановленные в прежних правах, должны ежемесячно отмечаться в местном отделении милиции. И эту роль должны были играть два генерала, не раз рисковавшие своей жизнью во имя дела, которое считали правым!

Наум Эйтингон с детьми. 1972 год

В 1976 г. Судоплатов и Эйтингон сделали ещё одну попытку восстановить своё доброе имя. Они обратились к Меркадеру и Долорес Ибаррури с просьбой поддержать их ходатайство о реабилитации перед руководством КГБ и Комитетом партийного контроля. Председатель КГБ Андропов и Председатель Комитета партийного контроля Пельше дали заключение по делам Судоплатова и Эйтингона; в заключении чёрным по белому было сказано, что никаких доказательств их «причастности к преступлениям Берии» нет. Было решено, что дела Судоплатова и Эйтингона с заключениями Пельше, Андропова, военной прокуратуры и следственного отдела КГБ будут докладываться на Политбюро. И вновь – отказ! Те члены Политбюро, которые были связаны с хрущёвским переворотом, меньше всего хотели обсуждения в высшем партийном органе тех дел, которые могли выставить их в самом невыгодном свете. Правда, к тому времени был реабилитирован – спустя 15 лет после смерти на допросе у хрущёвских костоломов – выдающийся разведчик Яков Серебрянский. Но, видимо, в том и была вся игра. Самое простое было реабилитировать человека после смерти, когда ни он, ни его состарившиеся друзья уже не в состоянии выступить с обвинениями в адрес сановных преступников.

В середине 1970-х годов, в качестве особой милости ЦК КПСС, Судоплатов и Эйтингон получили право пользоваться так называемыми «кремлёвскими» лечебными учреждениями: поликлиникой и больницей 4-го Главного управления Минздрава, обслуживающего высшую номенклатуру государства, а также госпиталем КГБ. То была весьма малая компенсация за утраченное в тюрьме здоровье. Но для старых людей это было пусть маленьким, но немаловажным знаком: если верхушка партаппарата не хочет признавать их заслуг и возвращать им доброе имя, партийный билет и ордена, то в стране немало людей, которым это не важно: они помнят и ценят выдающихся разведчиков. Это особенно чувствовалось в отношении врачей и медсестер. Они были не только внимательны и добры, но старались всячески подчеркнуть своё уважение к заслуженным разведчикам.

Но далеко не всё было в их власти. Годы в заключении привели к необратимым результатам. Наступил момент, когда у Наума Эйтингона началось сильное кровотечение; его поместили в реанимационное отделение, но врачи почти не надеялись на его выздоровление. Теперь многое зависело и от родных – сестра генерала и его старшая дочь были врачами, и они не жалели ни времени, ни сил, выхаживая больного. Под конец Софья Исааковна Эйтингон предложила последнее средство: прямое переливание крови. Все дети были готовы стать донорами; однако лишь у Леонида была подходящая кровь для такой процедуры. Он согласился без колебаний, хотя прямое переливание крови – вещь неприятная: вены больного и донора соединяют гибкими трубками, и при этом возможны потери крови и у одного, и у другого. Выйдя после этой операции на улицу и сев в машину, Леонид потерял сознание; к счастью, он ещё не успел запустить двигатель. И хотя это могло кончиться плохо, огорчения в душе у него не осталось. Наоборот, и он, и его сестра были счастливы, что Леонид смог продлить отцу жизнь на несколько драгоценных лет. Правда, во второй раз эту операцию провести было, увы, нельзя.

Н.И. Эйтингон (в центре) и бывшие бойцы ОМС БОН на встрече ветеранов

В 1981 г. Эйтингон скончался – так и не добившись ни реабилитации, ни восстановления в партии, ни возвращения незаконно отнятых у него боевых наград. Теперь борьбу за доброе имя обоих вёл один Судоплатов. Верный памяти боевого товарища и друга, он не скрывал, что его цель – реабилитация двух имён: Судоплатова и Эйтингона. Они долгие годы шли по жизни плечом к плечу. Павел Судоплатов хотел, чтобы и реабилитированы они были вместе. Произошло это, однако, только годы спустя: в 1991 г.

«Военная прокуратура по-новому подошла к моему делу и Эйтингона, – писал Судоплатов в своих воспоминаниях. – Материалы показывали, что мы не фабриковали фальшивых дел против «врагов народа». Официальные обвинения, что мы являлись пособниками Берии в совершении государственной измены, планировании и осуществлении террористических актов против правительства и личных врагов Берии, были опровергнуты документально.

После августовских событий 1991 г. и распада СССР, незадолго до ухода в отставку, главный военный прокурор прекратил наши дела и заявил: если бы я не реабилитировал вас, архивные материалы показали бы, что я ещё один соучастник сокрытия правды о тайных пружинах борьбы за власть в Кремле в 30—50-х годах. Он подвёл черту в нашем деле и подписал постановление о реабилитации Эйтингона и меня».

И мы очень благодарны П.А. Судоплатову за его светлую память о нашем отце.

Так, честь и доброе имя генерал-майора Наума Эйтингона, спустя десять лет после его смерти, были восстановлены. В печати появились статьи о нем, на телевидении – документальные фильмы о его операциях времён Второй мировой войны.

Но для его семьи, для его друзей и для сотрудников, знавших его по работе в самые ответственные периоды его жизни, реабилитация Эйтингона была формальностью. Они никогда не верили в обвинения и не сомневались в нём ни на йоту. В их памяти, в их сердцах его образ всегда был чистым и ясным.

В 2005 году АВИКОС разместил свою рекламу на фотографии Музы. Первая реакция была как-то разобраться с этим вопросом хотя бы финансово, но её внуки попросили не делать этого. Они сказали: «Смотрите, фото нашей бабушки на всех выездах из Москвы. За 70 лет не нашли женщины красивее её. Она была символом нашей страны в 1935 году, она олицетворяет её и сейчас». Рекламные щиты на выезде из Москвы в аэропорты Внуково, Шереметьево и Домодедово с Музой Малиновской стояли до осени 2007 года.

Трудно выразить те ощущения, которые мы испытали от общения с людьми, хорошо знавших наших родителей и сохранивших самые тёплые воспоминания о них. Это Герой Советского Союза Надежда Троян, Герой России Юрий Колесников и Герой России Алексей Батян.

Н. Троян и Ю. Колесников

А. Судоплатов и А. Батян

Мы, дети Н. Эйтингона, счастливы, что наши дети свято берегут память о своих дедах, что они постоянные участники всего, что связано с историческими датами страны.

Об Эйтингоне, романтике и рыцаре великой эпохи, помнят и журналисты, и писатели, и профессионалы Службы, которой он посвятил более тридцати лет своей жизни. В суровые времена он защищал от врагов не только великую державу, но и светлое будущее.

Такие люди будут бессмертными в памяти страны и потомков, потому что память о профессионалах высочайшего класса хранят не только люди, но и документальные свидетельства их подвигов.

8 мая – ветераны ОМСБОНа отмечают День Победы. 2004 год Слева направо: дочь И. Григулевича – Надежда, разведчик К. Квашнин, дочь В. Зарубина – Зоя, сын А. Тимашкова – Александр, сын Я. Серебрянского – Анатолий, писатель Л. Воробьёв, разведчик И. Гарбуз, внуки Н. Эйтингона – Игорь и Александр, внучка и дочь С. Окуня, сын П. Судоплатова – Анатолий, писатель С. Васильев

8 мая, День Победы на «Динамо». 2006 год Слева направо: Татьяна Окунь, Валерий Назиров, Муза Малиновская, Пётр Нищее, Сергей Васильев, Зоя Зарубина, Теодор Гладков, внучка Н. Эйтингона – Анастасия, Леонид Эйтингон

На вечере, посвящённом столетнему юбилею со дня рождения Наума Эйтингона, его соратники говорили:

Что Эйтингон был мозгом всех крупнейших операций, проведённых в его эпоху по заданию командования,

Что он – один из самых известных разведчиков в мире, включённый в первую сотню лучших агентов двадцатого века, Что он был одним из руководителей «атомного проекта», и что он – тот самый человек, который создал во всём мире эффективно действующие агентурные сети ОГПУ, заложив фундамент внешней разведки.

Между тем, всё, что мы знаем сегодня о Науме Эйтингоне, – лишь малая доля того, что им было сделано. Всё, о чём пишут журналисты, – только верхушка айсберга, большая часть которого пока недоступна для широкой публики, да и вряд ли будет доступна при жизни и нынешних поколений. Но и того, что есть, оказалось более чем достаточно, чтобы память о нём жила!

Сотрудник разведки, как правило, не имеет право на известность при жизни. Говорят, полковник Абель стал знаменитостью лишь потому, что был арестован в Америке ФБР и обменен на американского пилота-шпиона Фрэнсиса Гарри Пауэрса; не случись этого, так и жил бы Абель в полной безвестное-ти. Но Судоплатов и Эйтингон стали легендами при жизни: говорят, не было ни одного разведчика в стране, кто не преклонялся бы перед их знаниями, талантом и авторитетом. Недаром товарищи по работе ходатайствовали за них перед властями, когда Судоплатов и Эйтингон были брошены в тюрьму по лживому обвинению: ведь в это обвинение никто из них не верил.

Дети Н.Эйтингона – Леонид со старшей сестрой Светланой Уруцкоевой

Муза, Владимир и сын Музы Александр Эйтингон завещал детям – жить дружно и помогать друг другу

Высокий профессионализм и порядочность – действительно памятник при жизни…

В год 65-летия ОМСБОНа в 2006 году была учреждена медаль с барельефом Судоплатова. Ею были награждены (посмертно) члены ОМСБОНа: П. Судоплатов, Н. Эйтингон, 3. Воскресенская, М. Малиновская, И. Асимова, А. Тимашков, М. Батурин, И. Кумарьян, М. Маклярский, С. Окунь, И. Григу-левич и другие. Награды получили их дети.

Дети разведчиков, получившие награды за своих родителей: сидят – А. Асимов (Тимашков), П. Нищее, М. Ковалёва, Э. и М. Кумаръяны, стоят – Ю. Батурин, А. Рыбкин, А. Серебрянский, Т. Гущина (Окунь), Б. Маклярский, Н. Григулевич, М. Малиновская.

2006 год. Фото Л. Эйтингона

Они пришли навестить своих родителей.

Ю. Колесников Л. Воробьёв, А. Серебрянский, А. Судоплатов, 3. Зарубина, Л. Эйтингон, М. Малиновская, С. Васильев

Могила Эйтингона на Донском кладбище окружена могилами его соратников и друзей.

Здесь покоится ушедший, оказавшийся теперь уже в другом веке, отряд романтиков, подлинных рыцарей своего долга. Они шли непростыми путями, сквозь тернии, служа своей родине без страха и упрека. Их обвиняли в заговорах, бросали в тюрьмы, выпускали, когда было удобно властям, лишали средств к существованию, натравливали на них продажных писак и беспринципных чиновников, чтобы они умирали не от пули, а от сердечного приступа: ведь так проще…

А они продолжали верить в то, что не напрасно посвятили жизнь служению своей стране, и даже находясь в тюремных казематах, умирали с этой верой. Некоторые из них были ещё живы, когда над ними кружили стервятники и кричало вороньё, но они верили, что им предстоит ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ.

Москва, 2009 г.

Дети и внуки разведчиков часто собираются вместе. Им есть что рассказать друг другу. Они свято чтут память своих предков.

Сидят – внучка Н. Эйтингона Галина, дочь Н. Эйтингона Муза, дочь В. Зарубина разведчица Зоя, дочь С. Окуня Татьяна, дочь М. Ярикова Татьяна, дочь И. Григулевича Надежда.

Стоят – сын М. Маклярского Борис, разведчик Иосиф Гарбуз, сын И. Эйтингона Леонид, сын Я. Серебрянского Анатолий, сын И. Судоплатова Анатолий, сын Г. Мордвинова Баррикадо, сын Л. Сташко Ефрем

Авторы выражают благодарность друзьям, а также родным и близким, предоставившим документы и фотографии для этой книги:

старшим братьям Владимиру и Станиславу и сестре Светлане,

сыну Израэла Эйтингона – Александру,

дочерям Софьи Эйтингон – Елене и Ирине,

детям Серафимы Эйтингон – Александру и Нине,

дочери В.М. Зарубина – Зое,

сыну П.А. Судоплатова – Анатолию,

сыну Я.И. Серебрянского – Анатолию,

дочери И. Григулевича – Надежде,

сыну Г.И. Мордвинова – Баррикадо,

сыну А.Э. Тимашкова и И.Н. Асимовой – Александру,

сыну З.И. Рыбкиной (Воскресенской) – Алексею,

сыну И. Кумарьяна – Михаилу,

сыну И. Маклярского – Борису,

сыну М. Батурина – Юрию,

сыну Е.А. Паршиной – Леониду,

разведчику И. Щорсу, разведчику И. Гарбузу,

Герою России А. Батяну, Герою России Ю. Колесникову,

Герою Советского Союза Н. Троян.