Текст книги "Последний раунд"

Автор книги: Леонид Енгибаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Леонид Енгибаров
Последний раунд
(сборник рассказов)

КОРОТКО О СЕБЕ

Коротко о себе

Вечер 22 апреля 1961 года. Счастливый вечер. Он навсегда останется у меня в памяти. Кажется, и сегодня я помню его до мельчайших подробностей. Помню, что днем у меня было ужасное настроение, какая-то подавленность. От волнения накануне плохо спал. Вечером, по своей давней привычке, пошел пешком в цирк. Москва переливалась огнями кинотеатров и магазинов. Шел мокрый снег. Проезжая часть улицы была наполнена буксующими машинами. Они в недоумении таращили желтые фары на мерзкую погоду, перед самым их носом проскакивали торопливые вечерние пешеходы. Я брел по тротуару, подняв воротник, и время от времени стряхивал кивком головы капли воды, собиравшейся на козырьке моей кепки. Когда я увидел огромную, в подтеках, афишу на фасаде цирка, которая извещала о моих гастролях, я пришел в полное уныние. В гардеробной я механически загримировался и только тогда понял, что сегодня мой дебют, премьера в Московском цирке, который считается, и по праву, лучшим в мире. Я вдруг представил себе, что будет, если я провалюсь! Противный комок встал в горле, но где-то в глубине было другое чувство, чувство спортивного азарта, хорошей спортивной злости, было тело, гибкое, сильное, послушное любой мысли, и было то, что вынашивалось в течение пяти лет, и просто так уступать я не хотел. Я помню этот вечер до мельчайших подробностей Я помню, как ко мне за кулисы забежал незадолго до конца спектакля один известный цирковой актер и умолял меня «продержаться, потому что пока все идет колоссально…», а я становился все спокойнее, главное было оставлено напоследок. Помню ревущий зал после последней клоунады «Бокс» и, что совсем невероятно, вызовы после моего ухода, вызовы, как будто это театр, а не цирк. Смеющиеся лица зрителей, рядами уходящие вверх от барьера манежа, и только одно лицо, залитое слезами, лицо справа в четвертом ряду, лицо моей матери. Все это я помню, как будто это было вчера, не помню только как я себя вел, что я чувствовал на манеже, осталось в памяти лишь ощущение свободы и счастья. В 1961 году я не был совсем новичком: к тому времени я уже проработал год на манеже и с 1956 г., правда, не регулярно, работал на телевидении и эстраде как пантомимист. Главное, что удалось сделать, если так можно выразиться, – общие контуры репертуара для цирка и для эстрады, а репертуар для клоуна, да и новая реприза, новая пантомима, так дорого стоят автору, кажется, нет такого гонорара, который бы мог окупить его муки, даже если это маленькое произведение рождается на лету. Сколько стоит за этим часов самоистязания, самобичевания, сколько часов отчаяния от мысли, что ты абсолютно бездарен и последнее, что ты сделал, так и останется последним. Но не станем утомлять читателя ужасами авторского ада, лучше вспомнить светлое и удачное. Как-то – это было в 60-м году – мне для программы в цирке необходима была хоть одна новая реприза, иначе просто завал… Все утро я бродил по городу, и чудесная мелодия Луи Армстронга не давала мне покоя. Я был один: когда я тихонько напеваю, меня почему-то друзья оставляют в одиночестве, разбегаясь в разные стороны и нелестно отзываясь о моих музыкальных способностях. О зависть! Вечером, перед началом спектакля, я рассказал моим ассистентам – их двое – свою новую репризу. Они рассмеялись и сказали, что в цирке это не поймут. В душе я был с ними уже согласен, но из чувства противоречия, в запальчивости сказал, что они ошибаются и об этой репризе, еще будут писать отдельные рецензии. В этот вечер я попросил трубача в оркестре сыграть мне что-нибудь в стиле блюза Армстронга и сделал эту репризу.

Я оказался прав

Это старая, как мир, история о том, что несмотря на его явные достоинства, люди не хотят принимать художника, в данном случае всего-навсего акробата. Но когда его техника достигла совершенства, а это видно, зал воздает ему должное…

Поздно, в нем убили веру в успех. Он не вернется, а если вернется… Вот что будет, если он вернется – этого я не знаю, я не могу знать, как поступят мои герои в будущем, я не пророк, я только их автор, я их породил, а как дети будут жить дальше, не всегда зависит только от родителей. Часто говорят, что автор должен «наблюдать жизнь», «подсматривать». Честное слово, я не знаю, что это такое. 3а время моей работы я написал около сорока пантомим и пятьдесят реприз и клоунад для себя и для других актёров, но ни разу не было случая, чтобы хоть один из сюжетов я «подсмотрел». По-моему, «подсмотреть» сюжет – это все равно что написать натуралистическую, как раскрашенная! рыночная фотография картину и не добавить своего «я» – все «как в жизни» и все фальшиво. Да не может, по-моему (все, что я говорю, это, конечно, субъективно), существовать сюжет пантомимы или репризы в жизни в «чистом виде», как не существуют в природе в чистом виде редчайшие и дорогие металлы. Я вспоминал, как мучительно долго я делал пантомиму «Ее день рождения» и, сделав ее, показал, как обычно, своим друзьям. Они единодушно сказали: «Да!». И несказанно удивились, что потом я несколько лет эту пантомиму не играл. Вот о чем она. Его пригласили на день рождения. Он долго думал и решил подарить ей цветы, нет, цветок, – только на это хватило его сбережений. После многих приключений по дороге и в доме у виновницы торжества он наконец пробился к ней и протянул Ей свой подарок. Она ответила что-то вроде: «А кто вас пригласил?». Он ушел. Я долго не мог исполнять эту пантомиму на сцене, долго, пока не забылась боль.

Этот сюжет я, к сожалению, «подсмотрел»в жизни

Конечно, самая большая радость, когда с листом бумаги и ручкой вы кроите судьбы ваших героев и знаете, что они живут и будут действовать согласно воле автора-родителя, как самые что ни на есть настоящие люди. А раз настоящие, то хочется сделать их добрыми и чуткими, отзывчивыми и смелыми, готовыми вступиться за слабого, не дать в обиду невиновного и, конечно, хочется сделать их по-хорошему смешными, похожими на большинство людей на земле.

Немного автобиографических данных

Родители мои никакого отношения к искусству не имели, поэтому старший сын Михаил стал художником, средний – Рачия – театральным режиссером и писателем, младший, т. е я, до сих пор не может определить кем стать. Человек очень часто мечтает приобрести именно то, чего у него нет. В нашей семье в пору моего детства, когда мы жили все вместе, я отличался от всех полным отсутствием юмора, что впоследствии и сказалось при выборе профессии. После долгих мытарств я поступил в Цирковое училище на отделение клоунады. Жизнь стала казаться мне прямо-таки райской, это и понятно, но до училища я провел девять лет на ринге. Наконец, почувствовав, что никто уже не собирается «поразить уязвимые точки» на моей голове, я, вздохнув свободно, стал грызть горький гранит юмористической науки. Наше доброе старое училище тогда, в 1956 году, не было таким светлым и красивым, как сейчас, но любили мы его не меньше. Моим педагогом был Юрий Белов, солидный человек, на два года старше меня и сам еще не окончивший училище. (Сейчас он один из ведущих режиссеров Театра им. Моссовета). Работали мы тогда от зари до зари, поминутно открывая Америку и ежедневно изобретая велосипед. Кстати, один комический велосипед мы действительно изобрели, нет, честное слово, им теперь пользуются многие комики. После недолгих, но интенсивных теоретических изысканий мы с Юрой Беловым решили, что лучшая школа для такой «звезды», как Енгибарян, это практика.

1 ноября 1956 года я начал свою карьеру пантомимиста и актера. Я выступил в студенческом клубе Московского государственного университета.

Успех был огромный

Единственно, что меня немного огорчило, это то, что сюжет, каким его воспринимали зрители, был совершенно иной, чем тот, который на самом деле я им показывал, а все остальное было прекрасно. Собственно, этот день я считаю последним в моей прежней жизни и первым в жизни актера и сценариста. С этого дня все, чем я живу, что меня волнует, так или иначе отражается в моей работе, и теперь моя биография – это репризы, пантомимы, которые я делаю, сюжеты, которые я пишу для кино. С того памятного дня к моим первым трем пантомимам прибавлялись все новые и новые. Иногда удавалось придумать две или три сразу, а чаще проходили бесплодные недели, месяцы, пока наконец в тумане воображения, среди идей, которые годятся только для домашнего круга, удавалось найти что-то стоящее и вынести на сцену. Так постепенно рождались пантомимы «Штангист», «Укротитель», «Человек-шлагбаум». Однажды после концерта, точнее одного из первых концертов, я был особенно радостно возбужден и импровизировал для актеров на закрытой сцене. Из этих импровизаций появились пантомимы «По Дороге к тебе», «Сегодня у папы свидание». Для меня, как для пантомимиста, самым важным всегда будет день 1 ноября 1963 года. (Обратите внимание, опять 1 ноября, и это не последний раз). В этот день состоялся мой первый сольный концерт пантомимы «О смешном и грустном» в театре.

Как же это произошло – случайно? По-моему, нет! Это была, если можно так сказать, закономерная случайность

Окончив в 1959 году училище, я начал работать в цирке коверным клоуном, и хотя судьба меня бросала из города в город, с арены на арену, мелькали Оренбург, Астрахань, Саратов и навсегда оставались в памяти красавица Одесса, сказочный Краков и величественный Ленинград, я не забывал о пантомиме, и в каждом из этих городов состоялось по три-четыре вечера пантомимы. В те же годы я наотрез отказался показывать по телевидению свои цирковые номера, так как считал и считаю, что сделанное и написанное для тринадцатиметрового манежа надо и исполнять там, а главное – лучше всего цирковые номера смотрятся на манеже цирка. Поэтому по телевидению я выступал и выступаю только со специальной программой (например, «Ревю», «Огонек») или показываю пантомимы. Это привело к тому, что многие зрители знают меня только как мима. Думаю, это не страшно. Постепенно такая работа привела к тому, что у меня скопилось примерно 23–24 пантомимы и появилась мысль сделать сольный концерт. Когда все уже было готово, я вынужден был уехать с цирком на гастроли в Чехословакию. Моим товарищам по поездке и мне сразу пришлись по сердцу люди этой страны. Кому может не понравиться неистовый, просто армянский темперамент зрителей Кошиц? Я часами мог бродить по улицам Братиславы, и Дунай оказался не таким, как в песнях, хрестоматийным, – просто красивая шоколадная речка в обертке зеленых берегов.

И наконец, первая встреча с Прагой

Разве осмелюсь я хотя бы попробовать передать словами, какой это город! Нет, Прагу надо видеть, а увидев раз, нельзя не влюбиться. И, как все влюбленные, я, тоскуя от встречи к встрече, вглядываясь в другие города, пытаясь найти в них черты моей печальной строгой Королевы, украшенной венцом Влтавы с колдовскими мостами, но все бесполезно. Прага на свете единственная. Трудно быть объективным, правильно оценивать свою работу за последние 3–4 года – для этого нужно время, расстояние.

Видимо, поэтому я последние три года и ближайший год, на который строю планы, воспринимаю как один длинный сегодняшний день.

В этом длинном дне был международный конкурс клоунады. Счастливые минуты в театре на Забрадли и позже, в 1966 году, в театре Иржи Волькера. Серьезная, настоящая творческая работа еще раз в Московском цирке и многое другое в разных городах, на разных аренах и сценах в теле– и кинопавильонах. Были досадные и обидные неудачи, были падения, буквальные падения, после которых долгие дни разглядываешь белый потолок. Но плохое забывается, а думая о будущем, мечтаешь сделать то, что еще не успел. Почему я, как и многие современные актеры, на арене, в театре и кино предпочитаю молчание? Это неправда. Разве пантомима молчаливое искусство? Разве вы не слышите, как стонут руки Марселя Марсо, пытаясь разогнуть железные прутья бесчисленных клеток? Вас не оглушает рев толпы после каждого «поворота», «трюка», когда мим сражается впервые в жизни с быком во время корриды? И вас не оглушает свист толпы, когда наш герой терпит неудачу? Мир пантомимы полон звуков и красок. Вспомните весь в камнях и блестках костюм укротителя из пантомимы «Укротитель тигров» или замасленную спецовку шофера. Разве нельзя не заметить безвкусный, аляповатый стиль гостиной в пантомиме «Ее день рождения»? Гремит и грохочет, смеется и аплодирует, шумит вокзалами и поет с эстрады, и тихо шепчет слова любви Огромный Мир, и миму ничего не стоит перенести нас из конца в конец, рассказать о большом и маленьком, трагическом и смешном. Рассказывать о мире, где живут рядом Добро и Зло, и о том, что человек обязательно победит злое начало в этом мире, в самом себе.

Как трудно быть комиком!

Это знают только сами комики. Жалуемся мы на это постоянно, но… Однажды в одном из интервью мне, кажется, удалось сформулировать эту мысль:

«Клоун – не профессия; это – мировоззрение». И уж коль вы так смотрите на мир, чем бы вы ни занимались, вы останетесь клоуном. Мне всегда кажется, что клоунада или комическая пантомима, комический фильм сродни сказке, где может быть и очень страшно, но все абсолютно серьезно и всегда грустно, несмотря на счастливый конец, грустно, потому что кончается сказка. Планы, планы, они роятся в мозгу, вытесняя один другой и рождая новые. По-моему, сегодня происходит смешение жанров и не только жанров, но и разных по форме искусств. Меня сегодня наряду с эксцентрикой, пластическим выражением комического сюжета, волнует цвет. Мне его не хватало на эстраде и в цирке. Свои киносценарии я пишу в «цвете», мне хочется «организовать» цвет, как это сделали Клод Лелюш и Жак Дени. Мне кажется, огромные возможности и новые приключения ждут моих романтических и смешных героев в цветном мире. Это усилит контраст между трагическим и смешным, выплеснет и раскроет перед зрителем чистые, нежные краски их чувств. Цвет должен стать в комедии дополнительным компонентом, и хочется верить, что этот день не за горами. Вечер… По своей давней привычке я иду пешком… Куда? Может быть, меня ждет пыльный павильон киностудии и ослепляющие «диги». Может быть, переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которой так тяжело работать, а может быть, знакомая и таинственная сцена, медленно раздвигающийся занавес, обнажающий все самое сокровенное, что есть у тебя на душе… Я не знаю. Я знаю, что каждое утро я должен проводить за письменным столом, иначе придешь пустым и тогда уж лучше не выходить из дома.

Осень… я иду по улицам большого города. Уже почти коричневый, мокрый кленовый лист мелькнул под фонарем и упал к моим ногам, вот и еще один отдал все свои силы, чтобы весной появились зеленые побеги. Я влюблен в осень. Осень – это чудесное Завершение Открытий. Открытий, в которых начало Новых Начал.

Диплом

Мать долгих двадцать лет мечтала, чтоб ее сын был «не, как все». Сама она родилась и выросла в Марьиной Роще и все у нее было, в общем, как у людей: трудное детство, восемь сестер и братьев, война и муж, погибший на фронте, и голодные послевоенные годы – все как у людей, обычных людей в Марьиной Роще, и страстно она хотела, чтоб сын ее был «не как все». Правда, фантазия матери в выборе профессии для сына дальше переводчика где-то в посольстве не шла. Да и трудно это тренировать фантазию, когда тебе едва исполнилось двадцать лет и ты уже шьешь по двадцать часов в сутки варежки с одним пальцем на правой руке – такая уж мода была во время войны – и когда эта мода прошла и Марьина Роща снова зацвела своими скверами, мать за те десять лет, пока не срубили ясени и не поставили серые кооперативные коробки, сумела вырастить сына, на последние гроши покупала книги, на чтение которых у самой не оставалось времени. Одев очки, она шептала малознакомые прекрасные имена на обложках: Куприн, Стендаль, Андерсен, и уж очень трудное, самое трудное Ан-ту-ан-де-Сент-Экзюпери – господи, разве выговоришь! А сын вырос, по старой традиции Марьиной Рощи, прекрасно бил обеими руками не только на ринге, был дерзок и смел на экзаменах в своем каком-то непонятном то ли театральном, то ли еще каком «искусственном» институте. И когда старые профессора ставили в пример его скромность, талант и воспитанность, они не удивлялись, что его мать кончила всего четыре класса, они видели ее руки.

И для матери наступил счастливый день: сын, который зарабатывал неплохо и на которого не могли насмотреться соседи, наконец сделал для нее главное – принес то, что она долгие годы ждала, то, чего не имела ни она сама, ни ее подруги: диплом о высшем образовании. Мать стояла во дворе у корыта, а соседка тетка Фрося сидела на скамье и лузгала семечки, когда сын, пританцовывая, шутливо бросил матери бордовую книжку.

– Держи, ма! Все! – и убежал. – Скоро буду-у-у-у!

Она вытерла руки, раскрыла диплом, и непрошеные слезы искривили двор и тетку Фросю на лавочке.

– Что там такое? – поднялась тетка Фрося.

– Клоун, – прочла мать дрожащими руками, а тетка Фрося, обнимая ее, сказала:

– Ну чего ты расстраиваешься, небось это тоже профессия.

ЛЮБИМЫЙ ЦИРК

Шар на ладони

В цирке люди делают сложнейшие трюки. Они летают под куполом, жонглируют десятком предметов и еще стоят на руках, и этому, я утверждаю, особенно трудно и сложно научиться. И сложно это не только потому, что по ночам у вас будут болеть плечи от бесконечных тренировок, распухать кисти рук и наливаться кровью глаза…

Все это, конечно, тяжело, и все-таки это рано или поздно забывается. Вот только одно никогда не забывается, это когда ты стоишь на двух руках, медленно отрываешь одну руку от пола и понимаешь, что у тебя на ладони лежит земной шар.

Жонглер

Гремит барабан, рассыпается сухая дробь, между тремя булавами мечется фигурка жонглера. – Не урони! Не урони!

Три булавы вылетают из-за спины, выскакивают из под ног, вот они над головой, вот у самой земли, и то бешено крутятся, то будто замирают в воздухе.

– Не урони, как однажды уронил свое счастье. Эти три деревяшки забрали у тебя все, а что дали взамен?.. Но об этом потом. Сейчас твои ладони в кровавых трещинах, и беспощадные прожекторы бьют, до слез бьют по глазам.

– Не урони! Ты жонглер! Сплети еще одно прекрасное кружево, выдумай еще одну невероятную линию, которая мелькнет и исчезнет…

Потом, когда кончится дробь барабана и подойдет к концу жизнь, тебе скажут, что ты был несчастлив в жизни, потому что ты всегда работал и ни на что другое у тебя не оставалось времени. Но зато ты делал невозможное – человек, чьи ладони в кровавых трещинах… Разве это не Счастье?

Ей было тоскливо…

У короля клоунов была девушка, которая никогда не улыбалась. Она была манекенщица. Но ведь это же странно – манекенщица, которая никогда не улыбается! Нет, улыбалась, но только тогда, когда была с ним, с королем клоунов. Да и то редко. Потому что он надолго забывал ее. Ей было тоскливо и больно. Но когда они случайно встречались, она все-таки улыбалась. Оказывается, она просто не умела сердиться на него. Ведь он король!

Девчонке, которая умеет летать

Ты только не бойся. С тобой никогда ничего не случится, потому что у тебя два сердца. Если в воздухе на секунду замрет одно, то рядом забьется второе. Одно из них дала тебе твоя мать. Она смогла это сделать потому, что девятнадцать лет назад сумела полюбить, полюбить… Ты не смейся, это очень трудно – полюбить. А второе сердце дал тебе я. Носи в груди мое шальное сердце. И ничего не бойся. Они рядом, если замрет на секунду одно, то забьется второе. Только за меня не волнуйся, мне легко и прекрасно идти по земле, это понятно каждому. Мое сердце в твоей груди.

Аплодисменты

Каждый вечер в огромном зале я собираю тысячи аплодисментов, тысячи всплесков человеческих рук, и охапками приношу их домой. Ты сидишь на тахте с книжкой в руках, укрывшись пледом. Я включаю свет, чтобы ты могла разглядеть то, что я принес, и закрываю окно, чтобы они не разлетелись. Аплодисменты заполняют всю комнату, плещутся у твоих ног, фонтанчиками взлетают к потолку, а ты радуешься, как маленькая. Я сажусь в кресло и жду, когда все утихнет и успокоится. Ты продолжаешь играть, и мне становится грустно, потому что всякая игра рано или поздно надоедает. Я встаю и распахиваю настежь окна, аплодисменты вырываются на улицу и разлетаются… Минута, другая, вот и стих последний хлопок. Я поворачиваюсь к тебе, хочу, чтоб ты меня разглядела, я устал, я голоден, и у меня болят плечи. Но ты ничего не видишь и не слышишь, тебя оглушил огромный зал и закрыл меня. Завтра я снова пойду собирать для тебя то, без чего ты уже не можешь жить.

Сила искусства

Умирал старый жонглер Войцеховский. Да, в обычной гостинице, на обыкновенной койке, рядом с обыкновенной больницей, которая была занята своими больничными делами, и поэтому ей не было никакого дела до старого Войцеховского. А умирал не кто-нибудь, умирал сам Вацек Войцеховский – «Король трех зонтов»… Чему удивляться, разве не в провинциальной гостинице умерли Фредерик Леметр, Орленев, Сальвини? А теперь и Войцеховский. Он был Королем трех зонтов.

У кровати стояли близкие. Васька – «каучук», Веников – «сатира» и «Митрич» (помесь сенбернара с лайкой). Плохо было Войцеховскому. Сердце подпрыгивало еле-еле, как шарик у жонглера.

И вдруг Ваську и Митрича осенила идея. Они бросились по соседним номерам и скоро принесли три разноцветных зонтика. Положили их перед Вацеком и оцепенели. Вацек увидел зонтики, и у него навернулись на глаза слезы. Мы сняли кепки, а он тихо встал, посмотрел вдаль и горько сказал: «Рано хороните Войцеховского», Короля трех зонтов. Рано!». И пошел в душевую. Все облегченно вздохнули, Митрич залаял, а Васька побежал за пивом. Да, сила искусства – великая сила.

Падение

Когда я разбился, меня положили в «холодную» палату. Оттуда не выходят, оттуда вывозят на лифте. А я хотел уйти из этой палаты по лестнице. Я пытался вспомнить, ради чего стоит жить. Ради солнца? Оно есть у всех. Ради весны? Ради первого снега? Ради первомайской грозы? Я выжил. Я вспомнил дрожь твоих ресниц, когда ты прижималась к моей щеке. И понял солнце, весну, первый снег, первую майскую грозу. Еще хоть раз прижмись к моей щеке.

Квартира

Нет, вы не знаете, что такое чужая квартира.

Для этого нужно родиться или вором – «домушником», или артистом цирка, только в этом случае вы поймете всю правоту народной мудрости: «Чужая квартира – потемки».

Представьте себе: вы приезжаете на гастроли с цирком в прекрасный южный город.

На бульварах растут фикусы, море пахнет аптекой, а из каждой собачьей будки торчат загорелые ноги курортников. Вас встречает администратор, который заикается, суетится, жалуется на нехватку корма для зверей, на погоду и даже на вас, – рановато, дескать, прибыли…

На следующий день утром, после того, как вы переночевали в красном уголке цирка, укрывшись стихотворным плакатом, вас приводят в вашу временную обитель и знакомят с хозяйкой.

– Да… – говорит она, поджимая губы и собираясь с мыслями. Затем вам сообщается, что вы не имеете права на…

Следует, примерно, двадцать или тридцать пунктов, в которые не входят лишь связь с африканской контрразведкой и сеансы спиритизма. Вы довольны. Затем скрепя сердце хозяйка вручает вам связку ключей и отмычек и вдалбливает вам в голову сравнительно краткую, но содержательную инструкцию о том, как ими пользоваться.

…Подойдя к двери, вы обнаруживаете справа от нее зарешеченное окошко, просовываете сквозь решетку полуметровый багор, который вам выдан, простым движением от себя, вправо и вверх, отодвигаете острием багра дверной засов и попадаете в прихожую. Запираете на засов дверь и идете прямо (налево соседи) и отпираете дверь на кухню. Ключ от вашей комнаты будет находиться в третьем нижнем ящике кухонного стола, ключ от ванны – под цветочным горшком, ключ от туалета – под холодильником, свет в ванной включается у вас в комнате, свет в туалете – в ванной… Как видите, все очень просто.

Вы благодарите хозяйку за все ее заботы о вас и спешите в цирк на премьеру. Премьера проходит удачно, и это не удивительно – ведь вот уже десять лет вы ежедневно исполняете один и тот же номер. Двумя-тремя стаканами разливного вина вы отмечаете свою удачу и по ночным улицам спешите домой. Вы попадаете в свою комнату через каких-нибудь 30–40 минут. Достав из чемодана походную аптечку, замазав и перевязав синяки и легкие раны, полученные в темноте на кухне и в прихожей от острых углов, вы отправляетесь, уже вооруженный опытом, в обратный путь, чтобы запереть все двери на ночь. Под утро приходит желанный сон.

Вам снится успех на международном конкурсе клоунады, вы выигрываете Гран-при.

Десятки репортеров и фотокорреспондентов, сотни поклонниц буквально разрывают вас на части, они хватают вас за руки, трясут за плечи, дергают за воротник, бьют по щекам…

…Вы открываете глаза, видите участкового милиционера, а из-за его спины выглядывают полуодетые и сердитые люди. Все говорят одновременно, кричат, энергично подталкивают вас, помогая одеться, и ведут в ближайшее отделение милиции. Через полчаса приезжает на выручку администратор со скорбным лицом, который жалуется на ишиас, на судьбу и на вас за то, что вы хоть и правильно запомнили номер дома и квартиру, но перепутали улицу.

Как стать клоуном?

В последнее время эта профессия приобрела особую популярность.

Во-первых, она приносит необыкновенно обильный урожай медалей, но главное – лаврового листа (столь дефицитного на наших рынках). Уверен, что жены Карандаша, Попова, Никулина за этим продуктом на рынок не бегают, а это уже кое-что.

Во-вторых, всех привлекает общедоступность этой профессии, поэтому автор, в какой-то мере являясь в прошлом причастным к цирку, хочет дать несколько полезных советов толпам молодых людей, решивших посвятить себя древнему искусству клоунады.

Вот качества, которыми должен обладать человек, одевший большие башмаки и клетчатые штаны:

Юмор

должен начисто отсутствовать, так как человек, наделенный чувством юмора, не только не станет клоуном, но даже не сможет загримироваться. Его начнет разбирать смех, начнут душить колики – как он, вполне нормальный человек, на свой нос клеит огромную красную грушу с лампочкой внутри; он не выдержит, увидев себя в зеркале в зелено-рыжем парике. Клоун должен быть абсолютно серьезным человеком.

Жизненный опыт

должен быть как можно более обширным. Вы должны переменить десятки профессий, чтобы убедиться в своей полной непригодности для любой работы и службы… И тогда выход один – на арену!

Здоровье

должно быть отменное, богатырское, жаботинское, так как в цирке вас подстерегает масса сюрпризов. Вы будете дышать пылью, поднятой метлами униформистов. На вашу голову будут падать с купола трапеции, блоки, гайки и другие предметы с плохо закрепленных воздушных аппаратов За кулисами вас будут кусать собаки и медведи, готовящиеся к своему выходу а поэтому очень чувствительные и нервные. В цирковом буфете вас будут так кормить… лучше заранее наметить часы для посещения терапевта.

Семейное положение

Клоун обязательно должен быть женат. Тогда у него не будет несчастной любви и в его творчестве не будет темы «Смейся, паяц, над разбитой любовью», а это значит, ему уже обеспечена благожелательная критика.

Способность к творчеству

клоуну иметь совершенно не обязательно, даже наоборот, клоун должен быть своим, простым (безо всяких «измов», склонностей и колебаний) парнем. Он должен часто повторять истины: «Цирк есть цирк!», «Мы не опера, мы цирк», «На руках стоишь – хлеб ешь» и т. д. И лишь после этого клоун прослывет патриотом цирка и приобретет среди коллег много друзей.

Репертуар

Эта проблема несущественна и проста.

Еще ни один клоун не имел собственного репертуара.

Относиться к прессе

клоун должен сурово, гуманно, восторженно, угрюмо и богобоязненно. Журналисты это любят, особенно последнее. В глазах журналиста нормальный клоун должен выглядеть этаким тапиром (см, Брема, том А, стр.73, с 4 строки сверху до 21 снизу, изд. С.-Петербург, 1911 г.), т. е. очень необыкновенным. И тут наступает самый щепетильный момент: должны ли вы писать сами статьи, эссе и т. п.? Категорически отвечаю: «Нет», что означает «Да!». Поясняю, что вы не должны писать, вас должны записывать и редактировать. Вы автор, но рядом с вашим именем скромно стоит: «Литературная запись такого-то…». И тогда вам открыта зеленая улица. Через год появляется ваша первая книга. Вот, на мой взгляд, несколько примеров того, как можно назвать книгу о цирке: «37 лет вниз головой», если вы на ней стояли, или «Возьми меня в руки» – полет, «Всегда в твоих зубах», имеется в виду «зубник», ну и, конечно, если у вас есть основания: «Да, я клоун». Обязательно черные буквы на серебряном фоне… Как мой дорогой читатель понял, этот раздел моих советов наитруднейший. Зато вы сразу становитесь в один ряд с такими людьми, как В.Шекспир, Э.Хемингуэй, Л.Толстой и Е.Сазонов.

В заключение

должен сказать, что если у молодого человека есть все эти необходимые качества, то в счастливый путь! Его жизнь будет безоблачной, без дурацких мук: что, почему и как? У молодого клоуна не будет бессонных ночей и сердечных спазм перед премьерами. И мы все будем ему только, это я говорю совершенно серьёзно, только завидовать.