355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Смирнов » Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу » Текст книги (страница 29)
Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:58

Текст книги "Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу"


Автор книги: Леонид Смирнов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Я не замечал окружающей нас каменной толщи – мое внимание было обращено к «барельефу», к Игорю Пришвину, глядящему на меня со стены. Я по-прежнему загораживал собой Настю и Аньку, прекрасно сознавая, что вряд ли смогу их защитить, реши Роги Нивширп напасть.

– Могу тебя успокоить, – без прежней насмешки заговорил он. – Убить меня ты не сумеешь, и я тебя – тоже. Только если воссоединимся – тогда разом, в един миг… Будет большой ба-бах-х!!! И эта гора взлетит на высоту в десять верст. Энергию воссоединения двух половинок одного целого трудно представить. Над Южной Сибирью поднимется огромное бурое облако – и рассеется лишь через несколько недель.

– Я слушаю, – снова сказал я, не найдя других слов.

– Мировой Мицелий устал. Он истощил почву, и ему все труднее получать питательные вещества, собирать те кирпичики, из которых строится тело любого не-животного и не-растения, – проникновенно заговорил Роги. – Гильдия тоже выдохлась, в ваших рядах полно брешей. Еще немного – и Гильдия прекратит свое существование. Мы предлагаем вам перемирие. Надо обоюдно поутихнуть. На время. Для начала – на год. Вы защищаете лишь крупные города, оставляя нам глубинку, перестаете делать вылазки за кордон. А мы в свою очередь прекращаем натравливать на вас мирян и уменьшим число рождений впятеро.

Я был ошеломлен. Равновесие… Вот уж чего не ожидал! Равновесие, о котором ничего не знали и никогда не думали рядовые и-чу. Равновесие как главная опора Мироздания – звучит убедительно.

Когда Роги Нивширп умолк, я стал яростно тереть подбородок, пытаясь собраться с мыслями.

– Что ты на это скажешь? – выждав минуту, поторопил меня он.

– Я не уполномочен принимать такого рода решения, – пробормотал я, ощутив, как на лбу выступает испарина.

– Не прибедняйся! – раздраженно воскликнул Роги. – Ты – лицо Гильдии. Душа Гильдии. Совесть Гильдии. Говоря с тобой, мы говорим со всеми сибирскими и-чу. Ты сумеешь донести наши слова до Круга Воевод, и он прислушается к тебе. Послушается тебя…

– Поразительная наивность! – со злостью воскликнул я. – Не знаю, чье я там лицо, но Игорь Пришвин – один из полутора сотен Воевод уездных ратей. Винтик…

– Ты забрался в земные недра, чтобы препираться со мной? Мы были о тебе лучшего мнения.

– Кто это «мы»?!

– У нас нет названия, понятного людям. Можешь называть нас Мировым Мицелием. Мы пронизываем верхние слои почвы на всей земной суше. Толщина плодоносного слоя – несколько саженей. Все так называемые чудовища нарождаются в нем. Они могут принимать любую форму, жить самостоятельно сколь угодно долго, порой даже дают потомство, но суть у них одна: это плодовые тела, носители спор,

– Так вы – грибы?

– Чепуха! – Роги Нивширпа раздосадовала моя непонятливость. – Я пытаюсь доходчиво объяснить, а ты…

– Он вытягивает из тебя сведения, – внезапно раздался чужой голос – глубокий, рокочущий. – Он тебя переиграл.

– Пусть узнает часть правды, – с обидой произнес Роги. – Может быть, тогда он нам поверит. Хуже не будет. Великие Логики о многом догадываются – ну и что это изменило?

– Кое-что, – ответил голос. – Они отстранились, вышли из игры, перестали влиять на стратегию Гильдии, и равновесие было нарушено. Это худший вариант.

– Ни за что не поверю, что главное для вас – равновесие. – Я всунулся в их разговор. Если вели его вслух, значит, он предназначался и для меня. – Докажите.

– Доказали одному такому, а он расстроился и сгоряча выпустил себе кишки, – усмехнулся Роги Нивширп. – Звали его Тояма Насадзаки.

Тояма Насадзаки… Знаменитый и-чу, живший в Империи Восходящего Солнца. Он дошел пешком до самого сердца пустыни Такла-Макан и исчез там без следа. Многие предполагали, что Тояма геройски погиб в схватке с песчаным драконом. Еще одной легендой меньше.

– Ты слишком зашорен, чтоб быть послом, – с сожалением произнес Нивширп. – Очень жаль…

Его невидимый собрат молчал – наверное, плюнул и убрался восвояси. Или рассосался – обратно в Мировой Мицелий. Интересно, кто это был? И как общаются между собой разные ипостаси этого самого Мицелия?

И вдруг я понял: пока Рога жив, он нас отсюда не выпустит. Я ощутил тихий ужас – тот самый, от которого сила покидает члены и хочется лечь на пол, закрыв голову руками.

А потом я почувствовал, что больше не владею своим телом. Кто-то за меня двигает руками-ногами. Этот неведомый кукловод заставил Игоря Пришвина шагнуть вперед, к «барельефу». В тот же миг Роги снова заговорил. Он пытался остановить меня, говоря намного быстрее, чем может произносить слова любой из смертных.

– Неужели тебе не жалко своих самых любимых?! Они беспомощны! Они доверились тебе! А ты решил их убить!

Я молчал. Если заговорю – не сдюжу, отступлю. А отступать мне было никак нельзя. Внезапно я ощутил: никто меня ни к чему не принуждает, никуда силком не ведет. Я по собственной воле с превеликой радостью прикончу гадину – пусть даже погибну сам. К тому же в глубине души я был уверен: рожденный быть повешенным – не утонет. Мой срок еще не наступил, а значит, Настин и Анькин – тоже.

– Стой! Пока не поздно! Они умрут на твоих глазах! В страшных муках! Ты локти будешь куса…

Я коснулся Нивширпа лбом. Ослепительная вспышка, взрыв, чернота небытия. Все кончилось. Мы умерли…

Я очнулся и понял: ничего этого не случилось – только почудилось на миг. Вражьи угрозы – брехня. Я начал давить на «барельеф». Он был удивительно мягким; он поддался давлению и стал вжиматься внутрь стены. Я не удержал равновесия и провалился следом за ним.

Я попал в каверну – ни тебе пузырящейся черной массы, ни переплетения нитей грибницы, ничего. Роги Нивширп в считанные секунды растворился в воздухе или всосался в стену. И тут обман…

Тот мир, который я привык лицезреть, ощущать вокруг себя с самого детства, все чаще оказывается не более чем видимостью. И наши поступки оказываются не тем, чем представлялись доселе.

Я выбрался из каверны назад, в тоннель. В кромешной тьме, прижавшись к стене, Настя стояла ни жива ни мертва. Анька чуть слышно попискивала у нее на руках. Я попробовал зажечь висящую у меня на шее горняцкую лампу, и, слава Логосу, она загорелась.

– Все в порядке, – сказал я нарочито спокойным голосом. – Осталось сделать одно дело, и пойдем назад. Это недолго.

Настя закивала головой. В свете лампы я увидел блеск у нее под глазами и на щеках. Старшая моя девочка беззвучно истекала слезами.

– Все будет хорошо. Потерпи.

Нужно было делать дело. И очень быстро. Я зажег семь свечей, расставил их по кругу и стал раскладывать на неровном полу атрибуты. Я собирался свершить логическую процедуру под названием «закрытие могилы». В головное заклятие я намеревался заложить отсрочку исполнения, запустив что-то вроде бомбы с часовым механизмом. Если мы не успеем выбраться из этих катакомб, нас погребет в земной толще вместе с обитающей здесь нечистью.

Атрибуты были явно слабоваты, чтобы сжечь дотла этот рассадник чудовищ, да и заклинаниями я владел на уровне старшего логика – никак не выше. Не всем же быть Великими… По крайней мере, я сделаю все, что в моих силах.

Мир переполняет рассеянная энергия. Ее только надо уметь сконцентрировать и извлечь. Логические процедуры – один из путей. Магические ритуалы – другой. У Мирового Мицелия – собственные умения.

Наконец все было готово. По наитию я замкнул «цепь разрушения» тем самым амулетом против стратега зверей, что помог мне когда-то поймать неуловимого вервольфа. Поднялся с корточек, встал в середину боевой логической фигуры и начал читать заклинание. Я возвышал и возвышал голос, пока он не загремел.

– …из тверди земной вышла, в тверди да упокоится. Аминь! – закончил я почти громовым раскатом.

Стены дрогнули, и с потолка нам на головы посыпался песок.

– Бежим! – крикнул я Насте и, перепрыгнув через «цепь», схватил ее за руку.

Мы ринулись обратно – к поверхности, но земная твердь не собиралась так легко нас выпускать. Коридор неожиданно завилял, уводя нас совсем в другую сторону. В эти минуты я не пытался вспомнить будущее. Я твердо знал: век мой длинен, а значит, на сей раз как-нибудь спасусь. И надеялся, что уцелеем мы все втроем.

Мы неслись что есть духу, но коридор не думал кончаться. За очередным поворотом мы влетели в заваленный каменными глыбами тупик. И тут снова раздался голос – тот, что спорил с Роги Нивширпом:

– Мицелий уже покинул приговоренную тобой зону. Так что все старания напрасны. Прощай, логик. – И он смолк.

– Мамочка… – простонала Настя и села на пол. – Я больше не могу.

– От-ста-вить! – скомандовал я и попытался ее поднять.

Ноги не держали мою старшую девочку. Категорически подгибались. Неужто придется нести обеих, бросив драгоценное оружие? И даже если брошу, быстро с таким грузом не побежишь.

– Вставай, милая. Нам нельзя тут застрять, – уговаривал я Настю. Все без толку.

Тогда я прочитал самый сильный ободрительный заговор – но колени ее снова подогнулись.

– Бери Аньку! Беги! Ради бога! – умоляла Настя. И тут я разозлился на нее – едва ли не впервые в жизни. Злость мне, как видно, и помогла – понял, что надо делать.

– Чичас, – с притворной веселостью ответил я. – Токо портки подтяну. – Высыпал в рот из ладанки подаренное Ли Ханем снадобье и прочитал «богатырский» самозаговор, чтобы мобилизовать все свои силы. Я еще никогда не использовал его, приберегая на черный день. Примененные впервые, заговоры срабатывают в десять раз сильнее. Потом я скинул с плеч рюкзак, перебросил пулемет и перевязь с мечом за спину и подхватил мою женушку на руки. Аньку она все так же прижимала к груди.

Я прочитал еще один самозаговор и определил верное направление. Осталось найти нужное ответвление коридора или какой-нибудь лаз. Не было их – хоть ты тресни. Коридор вел нас обратно к «цепи разрушения».

– Господи! – простонала моя душа вопреки робким протестам хладного разума. – Выведи нас отсюда. Я не верую в тебя и вряд ли когда поверю, но, если ты есть, выведи нас… – я не знал, чем закончить эту странную молитву, – ибо божье дело мы вершим.

Плохо дело: если прошу кого-то о помощи, значит, перестал рассчитывать на самого себя. Тогда, считай, пропал. И тут я почуял едва уловимое движение воздуха: слабейший ветерок на мгновение коснулся виска и отлетел прочь. Кто мне помог? Бог, которого нет? Слепой случай? Переданное по наследству звериное чутье?

Надо было спешить, чтобы ведущий на поверхность спасительный ход не исчез, закончившись тупиком, не увел куда-нибудь в недра, сделав очередной предательский крюк. И я побежал. Я не чувствовал веса моих девочек, не нагибал голову, чтобы защитить макушку от ударов о выступы потолка, и даже не смотрел по сторонам. Нюх вел меня, животный нюх предков, живших сто тысяч поколений тому назад.

Ветер свистел в ушах, черно-серые стены мелькали, уносясь за спину. Я бежал все быстрей – я был разогнавшейся паровой машиной, уносящимся от погони диким зверем, селевым потоком, сметающим все на своем пути.

– Есть!

Мы вылетели из подземного хода. Солнечный свет ударил по глазам, свободный дух ворвался в нос и горло. И тут «цепь разрушения» сработала. Земная твердь содрогнулась под ногами. Потеряв равновесие, я вместе с девочками свалился на камни, успел прикрыть их телом. Из распахнутого зева тоннеля швырнуло в небо столб каменного крошева. Меня осыпало с головы до пят, ударив по спине, плечам и загривку.

Гора содрогалась в конвульсиях, ходила ходуном, подбрасывая нас в воздух вместе с выбитыми из склона глыбами. Я откатился в сторону, чтобы не раздавить своим весом Аньку. Теперь мои девочки как мячики скакали рядом со мной. Пыльные фонтаны били из земных недр, и вот уже горный склон затянуло удушающее бурое облако. Мы жмурились и надсадно кашляли.

И вдруг Настя стукнулась об один из скальных обломков и на мгновение ослабила хватку. Завернутая в одеяло дочка покатилась вниз по склону.

– Ига!!! – истошно крикнула жена.

Изо всех сил оттолкнувшись ногой от земли, я устремился вслед за Анькой. Сгруппировавшись, я упруго отскакивал от каменистых уступов. Я нагонял туго завязанный сверток и наконец поймал его в воздухе. Перед лицом возник сосновый ствол. Хрясть!

Свет померк. Когда я очнулся, землетрясение кончилось. Я лежал на спине, прижимая к груди Аньку, а в глазах кружились, кружились, кружились желто-красные стволы. В раскалывающейся от боли голове басисто гудели колокола, и мне казалось: еще немного – и она взорвется, как граната. Нос мой был расквашен, из рассеченного лба текла кровь, а мозги взболтались в гоголь-моголь. Пыль висела в воздухе, и мы трое чихали, кашляли, отплевывались…

– Игорь! – слабым голосом позвала Настя.

– Мы живы! – крикнул я, еще отнюдь не уверенный, что это так.

Черепушку мою стиснули стальные клещи. Охнув, я попытался сесть. Мир качнулся, едва не швырнув меня на переплетение корней. Я вцепился свободной рукой в злополучный ствол и с горем пополам сел. Привалившись к сосне, первым делом проверил, как там девочка. Трясущимися руками рассупонивал я свое сокровище. Анька теперь орала как резаная. «Кричит – значит, жива», – успокаивал себя я. С перепугу я никак не мог раскутать дочку, чтобы проверить, все ли у нее на месте.

Через минуту до нас пошатываясь добралась Настя, и дело сразу пошло на лад. Анька, как это бывает с маленькими детьми, упакованными в мягкие одежки, отделалась легким испугом.

Жена как-то умудрилась успокоить и начала кормить дочку. А я, заговорив боль и отряхнувшись, пошел искать вестового и наших лошадей.

Скорее всего лошади испугались землетрясения, сорвались с привязи и ускакали. Так что поначалу меня не слишком встревожило отсутствие Аббакума Сватикова. Правда, лошади могли поломать ноги, и тогда нам придется идти пешком.

– Бо-оря!!! – кричал я, сложив руки рупором. – Мы ту-ут!

Только звонкое горное эхо звучало в ответ. Отражаясь от соседних вершин, оно множилось, медленно затухая в заросшем лесом распадке.

Я тщательно обследовал место стоянки: хлебные крошки, оброненные Аббакумом-Борей, следы его сапог, отпечатки конских копыт, просыпавшиеся ячменные зерна, кучки подсыхающего конского навоза – уже часа два лежат. Ничего необычного.

И лишь странный след вел вниз по склону. Как будто четырех лошадей подцепили крюком подъемного крана и потащили с горы так, что их ноги едва касались земли, оставляя отметины лишь на самых высоких бугорках. Роль крана с успехом могло исполнить какое-нибудь огромное чудовище – вроде дракона или птицы-рок.

– Сва-ти-ков!!! – еще раз, уже без особой надежды, крикнул я.

Теперь эхо ответило кратко:

– Ов! Ов!

Меня кольнуло меж лопаток: это был знак.

– Пошли, – вернувшись, сказал я Насте. – Будем искать.

– Подожди меня, – устало произнесла она.

Настя с большим трудом встала с земли. Она едва передвигала ноги. Я прочитал еще один ободрительный заговор, и на сей раз он помог.

Я нашел конские тела в ручье. Шумливые струи бурлили и звенели, пытаясь смыть нежданное препятствие на пути к реке, но задача была непосильной. Стиснутая каменистыми берегами, вода боролась с грудой обглоданных скелетов.

Человечьего трупа там не было. Но я уже не надеялся – вдруг вспомнилось одно из моих многочисленных видений: мы с Настей устало плетемся по тайге, и Сватикова с нами нет. Вспомнил слишком поздно. Эх, не надо было брать его с собой!..

Я искал вестового и в густом ельнике, и на проплешинах горного склона – меж причудливо обглоданных дождями и ветрами камней. Я обнаружил его там, где меньше всего рассчитывал: Аббакум висел на верхушке одинокой сосны. Судя по его лицу, умирал он долго и трудно. Враг не преминул ударить на прощание – чтоб мы навек запомнили Мировой Мицелий…

Я вскарабкался вверх по стволу, снял труп, перерезав упругие жилы, которыми он был привязан. Затем я похоронил Аббакума Сватикова, завалив тело каменными обломками.

Потом мы тронулись в обратный путь, идя по следам наших лошадей. Воды в этих местах было предостаточно. Провизия наша погибла, но я легко мог раздобыть пищу с помощью своего «дыродела» – дичь здесь была непуганой. Опять же куда ни глянь – ягоды да съедобные коренья, так что мы не голодали. Да и погода баловала: ни тебе беспросветного октябрьского дождика, ни ранних заморозков. Одно плохо: двигались мы очень медленно.

Пока мы были в отлучке, в Сибири начался мятеж. Вспыхнул он разом в десятках мест – прохлопала Князева контрразведка, или же это был сговор. И Гильдия тоже прохлопала. Слишком занята была своими делами.

Союз Спасения создала группа крупнейших землевладельцев, которых Виссарион обложил непомерным налогом, и высшие офицеры Корпуса Охраны. И это после стольких чисток!.. В одних губерниях Союз легко взял власть – порой целые гарнизоны переходили на его сторону. В других мятежникам оказали жестокое сопротивление, где-то они и вовсе были разгромлены. Ни одна сторона не имела решающего преимущества. Возникло не столь частое в истории страны, но хорошо известное историкам двоевластие.

В лихое время раздолье для лихих людей. Власть в очередной раз ослабла, и человеческий мусор всех мастей и оттенков тотчас поднял голову. Уже на следующий день после начала мятежа появились «охотники за скальпами», которые стремились получить вознаграждение, обещанное враждующими сторонами. Они убивали одиночек и небольшие группы сторонников той или другой силы. А некоторые банды гробили всех подряд – не разбирая. При этом они могли получать деньги и от наместников Виссариона Удалого, и от стражников Союза Спасения.

Мы вышли к жилью на четвертый день пути. Из печной трубы не валил дым, «красная» изба-пятистенок стояла с распахнутой дверью. В хлеву жалобно блеяли козы. У порога дома валялось несколько полешек – кто-то нес дрова от поленницы в сени, уронил, да так и не стал поднимать. Хозяева как сквозь землю провалились. Изба не была разграблена – все на своих местах, только каравай, ничем не укрытый, сох на столе. Понюхал я его, отломил кусочек, помял в пальцах – часов пять назад испечен.

Пришлось взять хлеб – не пропадать же добру. А еще я забрал дюжину сваренных в мундире картошин, три крутых яйца, горстку сольцы и пару луковиц. Придавив опустошенным чугунком, оставил в уплату бумажный червонец – новую сибирку.

На безлюдной пристани мы нашли брошенную лодку – старую, но добротную, с законопаченными щелями, просмоленным днищем, крепким рулем, прочным шестом и парой коротких весел. Не стал я возвращаться в дом – добавлять деньжат. Живы будем – сочтемся. А нет… так на Страшном Суде добавится еще один пунктик многотомного обвинительного заключения.

– Это подарок судьбы! – закончив осмотр, воскликнул я. Настя покорно кивнула. Она совсем пала духом.

Мы спускались по реке без особых приключений. Одна забота – не пропороть днище и не опрокинуться на перекатах. Я то и дело откладывал весла и начинал работать шестом, выталкивая нашу посудину с камней на стремнину. Ничего – справился. Лодка временами черпала забортную водицу, и Настя споро вычерпывала ее ковшом. Так что и тут был порядок.

…Первая пуля пролетела у меня под рукой, прошив боковину куртки и оцарапав кожу на ребрах. Я пригнулся, и несколько пуль свистнули над головой. Били с дальнего, обрывистого берега – иначе бы я уже мирно покоился на дне лодки.

Мой «дыродел» ответил от живота – стрельба на авось, но, глядишь, побоятся связываться с пулеметчиком и отстанут. Не отстали, хотя ружейные выстрелы теперь гремели реже. Стрелков я так и не засек, а потому тратить патроны смысла не было. Но и невидимые мне стрелки мазали – лодку то и дело швыряло в стороны, сбивая прицел.

– Не бойся! – кричал я Насте, перекрывая рев воды и грохот выстрелов. – Проскочим!

Затем пальба прекратилась совсем. Я было подумал: неужто ушли? А дальше… дальше русло сужалось втрое и делало крутой поворот. Над рекой навис скальный утес – лучше позиции не придумаешь. Я понял это саженей за сто до горловины, попытался отгрести к берегу – куда там! Течение настолько ускорилось, что мне не хватило сил его перебороть.

Нападавшие поставили на утесе пулемет. Когда лодка была в пятидесяти саженях, ударил станковый «трофимыч». Пулеметчик открыл огонь с изрядным упреждением. Еще немного – и река вынесет лодку в зону досягаемости. Тогда суденышко накроет огненный ковер.

Настя перестала вычерпывать воду и прижала к груди совершенно вымокшую Аньку.

– Ложись! – крикнул я.

– Прощай, – словно не слыша меня, прошептала жена и скорчилась у задней банки.

«Трофимыч» строчил и строчил, словно в него заправили бесконечную ленту. Пули прошивали воду впереди по курсу лодки, рикошетили от торчащих у берега камней. Я не отстреливался – греб изо всех сил, пытаясь ускорить и без того стремительное движение по-над кипящими струями воды. Зона поражения была все ближе. И вот первые пули вонзились в нашу несчастную лодку, лишь по счастливой случайности не задев нас самих.

Я бросил весла, кинулся назад, чтобы закрыть собой моих девочек. Тут-то меня и зацепило – пуля ударила в лопатку кузнечным молотом. Я потерял сознание.

Когда очнулся, лодку уже вынесло из «ворот» на речной простор. Пропали оглаженные водой каменные зубья, пенные буруны. Плыть бы нам да плыть – до самой Колдобы. Одна беда: нашу прошитую пулями посудину заливала вода. Еще несколько мгновений – и идти нам на дно. Будь я невредим, мы наверняка бы спаслись. Но моя левая рука висела как плеть, я потерял много крови и ослабел, несмотря на самозаговоры: они перестали работать. Мы были в промокшей, тяжелой одежке и смертельно устали. Сам бы я как-нибудь выплыл и с одной «ластой», но Настю и Аньку буксировать уже не мог. Поэтому я обнял плачущую Настю здоровой рукой, шепнул:

– Это не больно.

Мы погружались в волны. Вода почти сровнялась с бортами. Каким-то чудом лодка еще была на плаву, продолжая плыть по течению.

И вдруг кто-то огромный, страшный подхватил нашу дырявую, готовую пойти на дно посудину могучими когтистыми лапами и поднял в воздух. Не обращая внимания на выстрелы «охотников за скальпами», он дотянул до обрывистого левого берега, перевалил через поросший вековыми елями гребень и тяжело опустился на заросшую березняком вырубку.

Нас спас от смерти песчаный дракон. Отпустив превратившуюся в решето лодку, он демонстративно поскреб когтями землю, так что в стороны полетели брошенные дровосеками бревна и сухие ветки. Видно, их кто-то испугал – в Сибири не принято впустую валить лес.

– Откуда ты взялся? – выдохнул я. (Похоже, весь наш перелет я не дышал.) Вместо благодарности я задал вопрос. Впрочем, дракон и не надеялся услышать от меня теплые слова.

– Пролетал по своим делам, – буркнул прожорливый пустынный хищник, каким-то немыслимым ураганом занесенный в наши края. – Вдруг чую: мокрой шерстью завоняло. Пришлось сделать крючок.

Жутковатая манера дракона говорить брюхом произвела на Настю должное впечатление: она с удивлением и испугом глядела на его наглухо закупоренную пасть, даже ненадолго позабыв о дочке. А ведь Аньке очень не нравилась мокрень, в которую превратились пеленки и распашонка.

Дракон скорчил легкую меланхолическую гримасу, став похожим на избалованного всеобщим вниманием гигантского пса, и произнес:

– Моченые яблоки – знаю, моченый папоротник – тоже. Теперь пришло время отведать моченых и-чу.

Дракон шутил, но Настя этого не знала и инстинктивно прижала к промокшей груди полураскутанную Аньку. Та взвыла в знак протеста. Я укоризненно покачал головой, и дракон решил сделать хорошую мину при плохой игре.

– Впрочем, сегодня не с руки – спешу, – объявил он. – Как-нибудь в другой раз…

Я принялся собирать дрова для костра, а потом без трута и кресал разжег огонь – моя «Зиппо» не подвела. Маленькие огоньки вяло закопошились в сухом мхе и кусочках коры, хилый дымок шевелил хвостиком. Верно, пламя искало подходящую струю воздуха, но потом вошло во вкус и принялось облизывать построенный мною шалашик из тонких веточек.

Разведя огонь, я присмотрелся к дракону. Черт подери! Крылья его стали больше, по краю начали обрастать перьями, плечи раздались, а летучая пара лап заметно обросла мышцами. И крылья его теперь могли не только вибрировать. Дракон научился махать ими по-птичьи и даже планировать. Зато рачий хвост заметно утончился. На конце его больше не было «веревки» с шипами – он стал единым целым и постепенно сужался к кончику. С его помощью дракон менял направление полета.

– Ты ли это? – подивился я. – Песчаным тебя больше не назовешь. Как есть летун. Переселился на пажити небесные?

– Хочешь жить – умей вертеться. Пустынщиков выкосила моровая язва – суслики, верно, принесли. С голоду я, конечно, не помер, но пробавляться джейранами и сайгаками ниже моего достоинства. На севере полным-полно разной живности, а охотников не осталось – вот где раздолье. Я и перебрался к вам… А новая дичь требует новой сноровки.

– То есть ты теперь и-чу замещаешь?

– Свято место пусто не бывает.

Я так и не узнал, как его зовут. Свое подлинное имя дракон не выдаст никому на свете – это все равно что в разгаре яростной сечи сорвать с себя броневые доспехи.

Он ведь живет в магическом, а не в логическом мире, как мы, и-чу. Придумывать же себе кличку дракон не захотел.

Передохнув, дракон пожелал нам ни пуха ни пера и улетел, оставив нас обсыхать.

Настя перво-наперво раскутала и докрасна растерла Аньку, затем высушила над костром бинты и по всем правилам перевязала меня, так что я наполовину превратился в запеленатую мумию древних египтян.

Я долго приводил в порядок свой «дыродел»: разобрал, сушил и смазывал детали – одной-то рукой совсем не сподручно. Затем я приладил пулемет на поваленном стволе и еще дольше ждал оказии. Промахнуться не имел права – нам позарез нужна была горячая пища. А вязать и ставить силки было некогда.

Первым же выстрелом я сбил с еловой верхушки нагулявшего жирок тетерева – падая, он пересчитал десяток пушистых, усыпанных шишками веток. Настя сбегала за тушкой.

Смеркалось. Вдвоем мы натаскали лапника к подножию огромной сосны с узловатым, ветвистым стволом. Общими усилиями соорудили себе лежбище, и вскоре Настя уснула в обнимку с Анькой. А я полночи прислушивался к лесным звукам – шороху ветвей, мышиному писку и совиному уханью. Мерещились чьи-то шаги, я приподнимал голову, вслушивался, всматривался, внюхивался – ничего.

Настя спала, скрючившись на самодельном ложе. Ворочалась, вздыхала, вздрагивала и постанывала – похоже, видела страшный сон. Я не решился ее будить. Анька дрыхла без задних ног, посапывая и временами причмокивая. Я лежал чуть в сторонке и старался не шуршать. Мои дорогие были со мной, и я вдруг почувствовал, что совершенно счастлив. Ничего мне больше не было нужно. Вот так бы вечность лежать – хоть и в тревожной таежной ночи, – охраняя их сон.

Это волшебное чувство постепенно истаяло. Я лежал и думал обо всем, что с нами произошло. Жена моя должна была погибнуть во время моей отлучки, но я взял ее в экспедицию, и она осталась жива. Жива – не волею провидения, а нашей общей силой и волей.

По логике вещей я обязан был оставить Настю под усиленной охраной, окружив самыми верными моими людьми.

Но они бы ее не уберегли и, защищая, полегли все до одного. Мать подсказала мне решение – я рискнул. И выиграл. Переиграл смерть на ее поле. Значит, я могу изменить свой удел, назначенный небом. Я сам буду творить его – так, как попросит душа.

Вот уже второй раз я меняю предначертанное мне будущее, и вдруг обнаруживается: мои воспоминания о последующих событиях стали другими. Мне начинает казаться, что все так и предполагалось с самого начала…

Подлунный мир меняется на глазах, все в нем переворачивается с ног на голову. Раньше главным несчастьем, величайшей опасностью для человечества были чудовища, и Гильдия веками защищала от нее. Теперь, судя по всему, главное зло коренится в людях. Существо с гордым именем «человек» все чаще становится чудовищем.

Гильдия больше не исполняет свою охранительную роль, – напротив, она оказалась пороховым запалом гражданской войны и первой пала ее жертвой. И неужели теперь чудовищам (по крайней мере, их части) предначертано стать мироохранителями?

Роги Нивширп говорил о равновесии. Живи я на Востоке, наверное, мне легче было бы его понять… Если Равновесие – основа основ, значит, оно должно быть сохранено любой ценой. И тогда «чудовищем» следует назвать тех, кто посягнет на Равновесие. Вполне возможно, в оба лагеря попадут и люди, и нежить.

Наш мир оказался немыслимо запутан, и все сложней найти в нем свой путь – достойный и не ведущий в тупик. Выжить смогут только люди, способные видеть глубинную, сокрытую от большинства суть вещей. Таких мало даже среди и-чу – что уж говорить о мирянах…

Вот такие скорбные мысли бродили в моей голове. По крайней мере, я с открытыми глазами шагну из страшного настоящего в жуткое будущее.

Близился рассвет. Небо на востоке медленно наливалось роковым багрянцем. Но придет минута, и народившееся солнце вырвется из-за верхушек гор, в един миг залив теплым, радостным светом нашу поляну и крутой берег реки. Рассвет неотвратим…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю