Текст книги "Господин Бибабо"
Автор книги: Леонид Платов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Не думаете ли вы, что я должен еще считаться с вашими переживаниями? Вам мало того, что я плачу вам деньги? – спросил удивленный господин Бибабо, когда Айт вернулся с одного из митингов весь в слезах.
– Но, сударь, – сказал Айт. – У меня просто духу нехватило шутить. Ведь эти люди полгода живут впроголодь. На лицах у женщин видны только глаза, огромные дыры глаз. И потом плач маленьких детей, господин Бибабо...
– И все же вы должны были шутить! – вскричал господин Бибабо сердито. – Вы должны были развеселить их, чтобы им легче было переносить голод. Дайте мне конспект речи. Ну, конечно! Какие превосходные места. Цитаты из евангелия. Остроты из «Весельчака». Такая речь не могла не понравиться!
– Не проще ли было накормить их, – робко заметил Айт, – чем забавлять?
– Будьте довольны тем, что сыты сами, – ответил Бибабо. – Не умничайте. Вы – мой служащий и обязаны иметь убеждения, которые нравятся мне, а не вам. Кончим на этом. Я жалею, что вы затеяли такой разговор после обеда. Боюсь, что к вечеру у меня будет изжога.
Да, господин Бибабо не был теперь таким милым и сговорчивым, как в первые дни знакомства. Он умел резко оборвать и поставить на место своего двойника, мог наложить денежный штраф за пустячную провинность и с каким-то злорадством лишал Айта его единственного удовольствия – посещения театра.
За свои деньги господин Бибабо требовал работы и работы.
С утра до вечера длился утомительный и однообразный спектакль. Айт выступал, раскланивался, делал заученные жесты, говорил, смешил, улыбался. И все время при этом его не покидало ощущение тревоги и стыда – ему представлялось, что он кривляется и паясничает на чьих-то похоронах.
Вечером, поднимаясь по лестнице в отведенную ему комнату, Айт ловил себя на том, что все еще подпрыгивает и дергается, и покашливает так, как это делал Бибабо. За долгий день он настолько свыкался со своей ролью, что ему требовалось усилие, чтобы встряхнуться.
Однажды ему попалась интересная книга, и он засиделся над ней допоздна. Руфф спал, Бибабо еще не возвращался. В доме было очень тихо.
Айт не слышал этой тишины. Он весь ушел в книгу, в пестрый и солнечный мир, который раскрывался перед ним с ее страниц. Что-то из прочитанного рассмешило его. Он захохотал и сразу осекся.
Собственный смех ударил его по нервам. Это был смех Бибабо, визгливый, деланный, пугающий.
Айт встал, с грохотом отодвинув кресло. Карикатурная фигура господина Бибабо и его гримасничающее обезьянье лицо тотчас отразились в зеркалах, стоявших вдоль стен. Целая толпа Бибабо окружила Айта и, вытянув шеи, пристально глядела на него.
Он провел рукой по глазам. Бибабо повторили этот жест. Злобное безумие на секунду охватило Айта. Он показал язык своему чудовищному отражению и, не оглядываясь, выбежал из комнаты.
С той ночи Айт избегал оставаться один в комнате, где они репетировали с господином Бибабо, и в крайнем случае просил завешивать зеркала.
Айт не любил также оставаться наедине со своим хозяином. Он боялся проявить невзначай отвращение, страх, неприязнь – чувства, которые вызывали в нем откровенные речи господина Бибабо.
Знаменитый бискайский демагог не находил нужным стесняться своего двойника и говорил при нем все, что думал: «Достаточно с меня митингов и заседаний, – замечал он с простодушной улыбкой. – На службе я застегнут наглухо, дома я позволяю себе немного расстегнуться».
Господин Бибабо отводил таким образом душу. Старого, матерого плута, – ложь являлась для него одной из профессиональных обязанностей, – тешило сознание того, что иногда и он говорит правду. Пусть слушателем было только его печальное, бессловесное отражение в лице Айта, – Бибабо был рад и такому слушателю.
Бибабо отзывался обо всем дурно. Не было человека в Бискайе, которого бы он похвалил. За свою долгую, наполненную всякими политическими дрязгами жизнь он успел извериться в людях и в самом себе и теперь находил успокоение в мысли о гнусности и продажности мира вообще.
Все, чего мимоходом касался в разговоре его остроумный собеседник, в глазах Айта тотчас блекло, теряло краски, делалось дряблым, уродливым, порочным. Это напоминало сказку о злом старом волшебнике, при одном приближении которого прекрасные цветы увядали и превращались в груды пепла.
– Вы, например, мечтаете о Мари, – говаривал Бибабо, потешно морща нос. – Зачем? Неужели вы думаете, что она сейчас будет любить вас бескорыстно? Это смешно, мой друг!
Однажды, находясь в особенно хорошем настроении, которое всегда располагало его к болтовне, он предложил устроить Айту тайное свидание с его подругой.
– Но перед этим я хотел бы описать вам предполагаемую встречу, – сказал Бибабо мягким тоном, опуская дряблые веки. – Ведь Мэри не знает об операции? Кажется, вы писали ей, что уезжаете на несколько лет из Бискайи... Ну-с, предположим, она получает от вас письмо, неподписанное, – согласно контракту, вы оберегаете тайну. Рандеву назначено вечером в тихом, заброшенном сквере, где вы встречались когда-то. Итак...
И перед задумчивым Айтом, под вкрадчивый говор Бибабо, стали медленно проступать прямоугольные силуэты домов на зеленом вечернем небе. В заброшенном сквере у реки было очень тихо и чуть прохладно, как всегда. Над головой мерцали огни световых реклам. Вдали позванивал трамвай.
Айт стоял под висячими круглыми часами, пряча лицо в огромный букет цветов и прислушиваясь к ритмичному шороху гравия за спиной. По аллее шли влюбленные, не удостаивая его взглядом. Ласковый шопот, взволнованный смех доносились до него по временам.
Мысли Айта улетели далеко, а когда он поднял голову, Мари прошла мимо него. Зеленый плащ ее прошумел, как весенний ливень. Айт ждал. Дойдя до конца аллеи, она повернула обратно. Она почти бежала, держась рукой за грудь и заглядывая в лица встречных.
Глаза ее безразлично скользнули по неподвижному Айту. Она отвернулась.
Тогда Айт шагнул вперед, молча, со стеснившимся сердцем протягивая ей цветы. Каким смешным и безобразным, должно быть, выглядел он сейчас? Его отвислые, морщинистые щеки, его плоский нос, его оттопыренные уши. Он судорожно глотнул слюну, но не смог выговорить ни слова и нагнул голову.
Послышалось ему, или на самом деле в удивленном возгласе Мари прозвенела радость?
Айт увидел ножки в стоптанных туфлях, приближавшиеся к нему. Потом круглые теплые руки обвились вокруг его шеи, и он почувствовал запах ее волос.
Не веря себе, он пробормотал:
– Ты? Ты узнала меня? Как?!
Светлые удивленные глаза были совсем близко от него. Нарисованные дуги бровей дрогнули.
– Но кто же вас не знает по фотографиям, господин Бибабо? – спросила Мари протяжно.
Круглые кроны деревьев, посеребренные отсветами реклам, длинная темная аллея и бегущий по ней старик, потерявший шляпу и бросивший бесполезный букет под ноги какой-то парочке, постепенно расплылись и исчезли, точно все перед глазами заволокло туманом.
Айт, согнувшись, продолжал неподвижно сидеть против улыбающегося, оживленного Бибабо.
– Вот что будет, мой друг! – сказал Бибабо с видом участия и, прищелкнув пальцами, поднялся. – Именно так. Поверьте моему опыту. Устраивает ли это вас?
И он вышел, насвистывая и не глядя на своего поникшего, молчаливого двойника.
Но Айт, при всей своей доверчивости и слабоволии, не принадлежал к числу тех людей, которых несчастье превращает в студень. Внутри этого человека была заложена упругая пружина, распрямлявшая его после самых сильных ударов судьбы. То был его талант.
Кривя в усмешке безобразные, оттянутые книзу губы, Айт размышлял о том, что совсем недостаточно разработал роль господина Бибабо. В ней было еще много неиспользованных возможностей, очень и очень много.
И это стало не только утонченной местью, но и средством самозащиты. С Бибабо внутри себя, – потому что взгляд Бибабо, его вкусы и суждения против воли Айта укоренялись в нем, – Айт стал бороться самым сильным своим оружием – смехом.
Многие в ту пору были еще отуманены речами господина Бибабо, и требовалось смелое разоблачение, чтобы всем стало ясно, что знаменитый бискайский оратор всего лишь прожженный политический делец, игрушка в руках капиталистов.
В свое время Бибабо до мелочей продумал себя как популярного политического деятеля. Все в его личности было построено только на внешних эффектах, на показном благородстве, простодушии, смелости. Кто лучше Айта знал искусственность господина Бибабо? И ему удалось показать это с тем большей легкостью, что сам он был актером и хорошо разгадывал актерство в других.
Вскоре у Айта нашлись союзники. Карикатуристы левых газет с карандашами атаковали Бибабо. Айт выдавал им своего хозяина с головой. Он чересчур много улыбался, обещал, был приторно-сладок, подозрительно-любезен. Он был преувеличенным Бибабо!
Карикатуристы пошли естественно гораздо дальше Айта, который боялся выдать себя. Главной темой шаржей избирали обычно капитулянтские проповеди господина Бибабо. В одной газете Бибабо был изображен в шутовском халате и колпаке, призывающим рабочих согласиться с новым снижением заработной платы. В другой его нарядили в длиннополый сюртук пастора, сунули в руки зонтик и заботливо подвернули брюки. В таком виде Бибабо с доброй улыбкой шествовал через лужи крови, оберегая от брызг свой костюм.
Читая газеты, Бибабо вынужден был перейти с соды на бром. Оскорбительные шаржи попадались все чаще. Он отказался показать Айту шарж с зонтиком и лужей крови, напыщенно заявив, что не хочет «растлевать его молодого воображения».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Господин Бибабо, в течение многих лет трудолюбиво воздвигавший здание своей популярности, вдруг увидел, что оно заколебалось от дуновения ветра.
Ветер усиливался, переходя в ураган. Вскоре от страшного хохота сотрясался уже весь воздух вокруг Бибабо. Тысячи людей, улыбавшиеся раньше его шуткам, хохотали теперь во всю глотку над ним самим.
Впервые за свою жизнь старый пройдоха растерялся. Кто осмеливался его вышучивать? Он беспокойно озирался по сторонам, пытливо вглядывался в ухмылявшиеся лица. Напрасно! Пересмешник был вне поля его зрения, за его спиной, как тень.
Тогда Бибабо заподозрил самого себя. – Может быть, он недостаточно искусен, может быть, он постарел и случайными обмолвками выдает свои секреты?..
Неуверенность в себе вконец развинтила его, и о нем можно было сказать, как говорят о плохих музыкантах, – выпал из ритма.
Но именно сейчас, как никогда, требовалось господину Бибабо его самообладание. В Бискайе становилось день ото дня тревожнее. На глазах у всех происходило саморазоблачение правительства, скатывающегося в лагерь реакции. Все чаще на митингах и в газетах раздавались гневные голоса против правительства.
А господин Бибабо, который в ином настроении, может быть, показал бы чудеса политического лавирования, сидел без движения, оглушенный новой неприятностью. По стопам газетных карикатуристов пошли, чорт бы их побрал, фабриканты игрушек.
Какой-то художник придумал сшить из цветных лоскутьев маленькую куклу в юбочке. Раскрасил круглое тряпичное лицо, исчеркал резкими штрихами, придав сходство с морщинистой физиономией Бибабо. Надел куклу на три растопыренных пальца. Дурацкая фигура завертелась, закланялась.
Руфф, побывав на улице, доложил с приличной случаю скорбью, что сходство вполне удовлетворительно и новую игрушку раскупают нарасхват. Сказав это, он поспешил отшатнуться и закрыть за собой дверь, так как господин Бибабо пустил в него книгой.
Кукольные мастерские отложили в сторону другие заказы, пользуясь выгодной конъюнктурой.
На всех перекрестках выстроились продавцы с корзинами, доверху набитыми улыбающимися головастиками. Шум улицы прорезали выкрики: «Кому бибабо? Кому бибабо? Стоит три гроша. Говорит, кланяется, никогда не расстанется. Купите, купите, купите!»
Эта игра стала модной, как некогда бильбоке. Озабоченные коммерсанты, рабочие в комбинезонах, толстые домохозяйки с Северной стороны – все вертели на пальцах левой руки потешную куклу бибабо. Такой уж народ эти бискайцы – в самое трудное время они не теряют вкуса к шуткам и веселью.
Господин Бибабо, запершись в спальне, с омерзением представлял себе то, что творится на улице. Играют в куклы. Забавляются дурацкой выдумкой такого же, как они, шелопая. Всплескивают руками. Приседают от смеха... Тьфу!
А всего досаднее казалось ему то обстоятельство, что именно таким путем он вошел в историю. Имя его стало нарицательным. Его – Бибабо – потомки вспомнят, только взглянув на уродливую тряпичную куклу.
Здесь его меланхолические размышления были прерваны шорохом бумаги. Руфф с опаской просовывал под запертую дверь телеграмму.
«Приезжайте немедленно. Жду. Ларжан», – стояло там. Ничего больше. Ни любезного обращения, ни слова привета.
В совершенном расстройстве Бибабо бросился одеваться. Халат, феска, туфли полетели в разные стороны. Что одевать: сюртук или фрак? Где галстук, где проклятые запонки?
Он остановился, не попадая в рукав. Какой странный тон телеграммы – подчеркнуто-сухой. Разве финансовый король не называл его недавно своим милым Бибабо?
Десятки разных предположений пронеслись в смятенном уме господина Бибабо, пока он доехал до загородного дома Ларжана, где тот жил в окружении целой свиты врачей и сиделок.
Первый богач Бискайи был смертельно болен. Тело его гнило и разваливалось по кускам, ноги были парализованы. Последние дни стало для него нестерпимо мучительным даже передвижение в коляске или на носилках. Когда четыре дюжих лакея поднимали богача, чтобы переменить под ним простыни, он кричал так, что слышно было на улице, и прислуга внизу, бледнея, затыкала уши.
Огромные средства были потрачены на докторов. К Ларжану приезжали знаменитости из Америки, к нему выписывали тибетцев, гипнотизеров, изобретателей патентованных снадобий. Его поддерживали переливанием крови (в отдельном флигеле жило несколько постоянных доноров). Жизнь, еле тлевшую внутри, пытались разжечь всеми доступными медицине средствами.
И все же Ларжан был обречен. Он медленно умирал. Только мозг его – прекрасно вышколенный и неутомимый – жил.
Проходя мимо пестрых клумб и легких белых строений (все в загородном доме Ларжана напоминало санаторий), господин Бибабо в сотый раз задал себе вопрос: «Почему этот умирающий человек, знающий, что часы его сочтены, продолжает с такой страстью умножать свои богатства?»
«Жаден, как Ларжан» – это стало поговоркой. Шутили, что он не умирает так долго оттого, что черти боятся, как бы он не организовал в преисподней филиал своего ростовщического банка.
Мозг больного работал лихорадочно без роздыха, на какой-то предельной страшной скорости. Из-за сильных болей страдая бессонницей, Ларжан бодрствовал днем и ночью. Секретари и стенографистки сменялись подле него через каждые пять-шесть часов. Беспрерывно звонили телефоны, приезжали и уезжали порученцы, и здесь же, у ночного столика, где высилась пирамида склянок с микстурой и порошками, созывались совещания, решавшие судьбы Бискайи.
Раздумывая о том, что все это отнюдь не облегчит ему объяснений с Ларжаном, господин Бибабо на цыпочках взошел по лестнице Дежурный врач встретил его сочувственным покачиванием головы. «Гневен, – шепнул он доверительно, – рвет и мечет. Боли усилились». И он отступил, давая ему дорогу к двери.
Входя в комнату короля парфюмерии, господин Бибабо поспешил натянуть на лицо приятнейшую из своих улыбок, хотя в данный момент он предпочел бы респиратор противогаза. Воздух в комнате был тяжелый, застоявшийся. Тошнотворно пахло лекарствами и еще чем-то, что было, повидимому, запахом гниющего мяса.
Ларжан лежал в покойных креслах. Мертвые ноги его были укрыты шотландским пледом. Он обратил к раскланивающемуся Бибабо свое худое, иссиня-бледное лицо.
Очень живые, блестящие глаза смотрели не мигая. Над ними были густые черные брови, под ними – черные, коротко подстриженные усы. Все в этом лице было угловато и резко: скулы, раздвоенная пробором полуседая голова, тяжелый подбородок.
Ларжан молчал, и Бибабо, знавший толк в ораторских паузах, смиренно склонил голову набок.
Миллионер пошарил на столике рядом, нетерпеливо свалил несколько склянок на пол и ткнул под нос Бибабо глупо улыбающуюся тряпичную куклу.
– Что это? Что? – вскричал он, размахивая жалким трофеем. – Как вы могли допустить это, бездарный болтун?
Бибабо открыл рот. Ларжан махнул нетерпеливо рукой.
– Помолчите, вы! Знаете ли, тупица, что я хотел сделать из вас, может быть, даже премьера, а вы позволили превратить себя в шута?!
Бибабо горестно вздохнул. Он знал все, что будет говориться дальше.
– Для господ и для рабов существуют две разные морали. Религия правящего класса – это культ грубой силы, культ сверхчеловека, которому позволено все. Другие истины надо вколачивать в головы рабов. Рабам надо прививать чувство покорности, мистический страх перед судьбой, веру в то, что счастья можно добиться даже стоя на коленях.
– И вас угораздило в такое время потерять популярность, – заметил сердито Ларжан. – Правительство непрочно. Коммунисты делаются по-настоящему опасными. Мне нужно, чтобы вы разговаривали с чернью, но вас освистывают, как только вы поднимаетесь на трибуну. Так-то, Бибабо!
Блестящие глаза его на мгновенье потухли, он переменил положение в кресле, что причинило ему, видимо, сильнейшую боль. Потом его запекшиеся губы снова разжались.
– Вам нужно возвратить популярность любой ценой, – сказал он. – Даже ценой собственной крови, понимаете?
Он продолжал говорить суховато, как всегда, поглядывая изредка с неудовольствием на Бибабо, лицо которого постепенно бледнело, по-мере того, как Ларжан развивал свой план.
Вот, значит, до чего дошло уже дело! Положение правительственной партии стало настолько критическим, что нужна была авантюра, дерзкая провокация, чтобы улучшить шансы в игре. Придуманное Ларжаном остроумно, спору нет... Но почему выбор пал именно на него, Бибабо? Он готов охотнее поступиться этой честью перед другими, более даровитыми и достойными деятелями правительственной партии.
Однако взгляд Ларжана выражал приказание. Он покачал головой и сказал с раздражением:
– Ну, чего вы мнетесь? Говорю вам, что это совершенно безопасно. Вы останетесь живы. Зато одним ударом вернете всю свою популярность. Больше того, вы станете мучеником, Бибабо!
Однако бледный Бибабо ответил, с трудом ворочая языком:
– Признаюсь вам, дорогой господин Ларжан, с юных лет я не выношу вида крови. Это слабость, согласен. Но стоит мне обрезать палец, как я тут же падаю в обморок...
– Обморок – это хорошо, – задумчиво отозвался Ларжан. – Это получится естественнее. Подготовьте только какое-нибудь приличное случаю изречение. Публика любит чувствительные реплики под занавес.
– Я все же, дорогой господин Ларжан... – начал, заикаясь, Бибабо.
Ларжан перебил его:
– Решено, Бибабо! Надеюсь, что все будет выполнено со свойственным вам вкусом. Денег можете не жалеть!
И только на обратном пути домой с чувством невыразимого облегчения господин Бибабо вспомнил о своем двойнике.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Последние дни Айт был предоставлен самому себе. Временно господин Бибабо прекратил его выезды на митинги, чтобы дать буре хохота улечься. Сидя в комнате с завешанными зеркалами, Айт мог размышлять на досуге о своем хозяине.
Все в этом человеке теперь претило ему. Скольким людям он обещал счастье? Он делал это так самоуверенно, точно ключи от нового Эльдорадо лежали в заднем кармане его брюк. А когда доходило до дела, он пританцовывал, отбегая на несколько шагов, и говорил умильно: «Еще немножечко придется подождать! Еще кое-что уступить!»
Язык его, казалось, был отполирован на оселке, льстивые фразы так и скользили с него.
И многие люди верили, что в жизни можно чего-нибудь добиться ценой уступок и просьб. Верили, пока их не съедали живьем.
Он, Айт, был в числе обманутых.
Когда-то рисовались в его воображении: ферма у реки, рыбная ловля, еще какой-то вздор. Сейчас он не смог бы наслаждаться этим. Его душа горела и ныла, точно ей надавала пощечин. И даже, если бы вернули Айту молодое лицо, улыбка его попрежнему оставалась бы старой и горькой.
В таком настроении он получил распоряжение готовиться к очередному митингу.
С особым тщанием разучивал господин Бибабо со своим двойником новую речь. Все сверкало и гремело в ней, точно исполнял ее не один человек, а целый полковой оркестр. А в конце было несколько вычурных фраз о смерти, которые Айт в рассеянности принял за обычную аллегорию.
– Исполняйте сами теперь, – говорил господин Бибабо, когда Айт доходил до этого места. Потом грузно опускался в кресло и закрывал глаза.
– Продолжайте, пожалуйста, – шептал он растроганно. – Мне так ярко представляется вся картина. Очень, очень хорошо.
В тот вечер двойники засиделись за шахматами. Айту везло, он атаковал пешками левый фланг и медленно продвигался вперед. Бибабо задумался над своим ходом.
Часы монотонно тикали на камине.
Оба игрока были так увлечены, что не заметили, как вошел Руфф, сопровождавший Айта во всех его поездках. Он стоял одетый, с плащом через руку.
– Нам пора, – сказал он. – Собирайтесь, Айт!
– Минуточку, – попросил Бибабо, поглощенный игрой. – Еще минуточку. Вот вам, Айт!
И он переставил фигуру.
– Ничего не сделаете, Айт! Снимайте фигуру. Так! Это гамбит. Жертва фигурой за счет качества. Теперь инициатива перешла в мои руки.
Бибабо встал, с сожалением смотря на доску.
– Ну, ничего. Может быть, доиграем, когда вернетесь.
Он собственноручно помог своему двойнику надеть плащ, так как на улице начинал моросить мелкий холодный дождь и, провожая отъезжающих, шепнул Руффу на ухо:
– Главное – помните об эффекте! Пусть тот человек стреляет, куда хочет, но даст ему договорить всю речь.
Сегодня утром стало известно, что правительство продолжает антинародную империалистическую политику, развязывает силы войны. Возмущенная общественность Бискайи потребовала от премьера честного, без виляний, ответа: «Так это или нет?» Премьер продолжал отделываться излюбленными, осточертевшими всем общими фразами. Эта уклончивость изобличала. Волна негодования прокатилась по стране.
Днем рабочие муниципальных предприятий столицы объявили, что если эта политика не будет изменена, они начнут в полночь забастовку. Сейчас Айт ехал к ним, чтобы в тысячный раз уговорить их потерпеть.
Усиленные пикеты полиции на перекрестках, медленно двигающиеся по улицам взад и вперед бронемашины поразили Айта.
– Опасаются рабочих волнений, – пояснил коротко Руфф, смотря Айту в переносицу. – К предместьям стягивают войска. Вы не тревожьтесь. Вы под надежной охраной.
От того тона, каким были сказаны эти успокоительные слова, Айту стало не по себе. Только сейчас он заметил, что его сопровождает целый конвой. Рядом с Руффом на заднем сиденье сидел невзрачный человек в пестром галстуке, не вынимавший правой руки из кармана пиджака. Айт знал, что наемные молодцы Бискайи обычно держат там револьвер.
Незнакомец отвел от Айта странный, немигающий взгляд и принялся бережно раскуривать папиросу.
Все было тревожным и необычным в эту поездку.
Айт чувствовал себя сейчас буквально скованным заботливостью Руффа. Он решил проверить свои подозрения и на повороте приоткрыл дверцу автомобиля. Тотчас шофер затормозил, а в плечо Айта впились пальцы Руффа.
– Вы что, Айт? – спросил он сердито. – Одурели? Закройте – дует!
Они так и вошли в здание «Паласа», где уже шумела толпа: Айт посредине, Руфф и пестрый галстук по бокам.
«Палас» – один из лучших бискайских мюзик-холлов, здание которого иногда снимают под многолюдные собрания.
В огромном зале свистели, ухали, стучали ногами. Ораторам правительственной партии, судя по всему, приходилось туго. Потом по залу разлилась тишина, и вдруг – грохот аплодисментов, пение. С трибуны сошел коммунист-трамвайщик.
Айт присел за кулисами, вдыхая знакомый запах опилок и сосновой воды, которой обрызгивают сцену. Сердце его тревожно билось. Спокойно! Спокойно! Нужно трезво обдумать все: почему так настороженно держится Руфф, зачем здесь наемный молодец в пестром галстуке...
– Пора, Айт! – сказал над ухом голос Руффа. – Слышите, свистят. Значит, председатель объявил, что будет говорить Бибабо.
Айт послушно встал. Сияние софитов на миг ослепило его, и он почти ощупью добрался до трибуны. Смех и выкрики долго не давали ему говорить. Потом он начал.
Он говорил машинально, почти не вдумываясь в смысл, – речь была хорошо вызубрена. Вдруг он запнулся.
Странная догадка поразила его. Гамбит! Жертвуют фигурой, чтобы выиграть качество...
На секунду ему стало ясно все, как будто вблизи ударила молния. Бибабо решил инсценировать политическое покушение и подставил грудь Айта убийцам. В зале его подстерегали убийцы!
Айт по инерции сказал еще несколько фраз, продолжая пристально вглядываться в темнеющую воронку зала. Показалось ли ему, что у второго запасного выхода возникло движение, точно кто-то, энергично расталкивая соседей, пробирался ближе к рампе? Айту вспомнился холодный, изучающий взгляд незнакомца в пестром галстуке и правая рука, лежавшая в кармане пиджака. Вот для чего, значит, сопровождал его в машине этот человек!
Айт сбежал с трибуны. За кулисами ему преградил дорогу Руфф.
– На сцену, Айт, на сцену, – в шопоте Руффа свистели бичи. Правая рука двигалась за бортом пиджака. Лицо было спокойно, только ходуном ходили желваки, и смотрел он не в глаза Айту, а в переносицу.
– На сцену! Ну!
Ненависть к господину Бибабо стиснула Айту горло. Он выбежал на сцену. Он понял, что в эти несколько оставшихся мгновений обязан выкрикнуть правду о Бибабо. Его не страшила уже мысль о смерти. Он боялся только, что не успеет договорить. И еще на ступеньках трибуны он закричал, протянув вперед руки:
– Друзья! Товарищи! Вас обманывают...
Что-то хлестнуло его по руке, потом вдоль груди. Он упал на колени, продолжая кричать, но уже беззвучно, разевая рот широко, как рыба, выброшенная на берег. «Поздно», – пронеслось в надвигающемся на него сумраке, и он повалился на бок.
А в это время в зал «Паласа» ринулись дежурившие у запасных выходов полицейские.
– Товарищи, не поддавайтесь на провокацию! – прозвенел женский голос. Замелькали полицейские дубинки, трости, зонтики, кулаки. Тяжелое, взбаламученное море колыхалось в тесных берегах. Машина полицейской репрессии была пущена в ход.
Но Айт не слышал ничего. Он лежал у ног Руффа в стремительно мчавшейся машине...
Вой сирены, шелест дождя. Проносятся мимо фонари, светлые квадраты окон. Скрип тормозов, крутой спуск. Вдруг потемнело все, точно на улицы, площади, дома накинули сразмаху черное покрывало. Противный лязг, машину тряхнуло, бросило в сторону. Неподвижность...
– Что там, шофер?
– Ткнулись в столб. Не рассчитал на повороте, когда потухли огни... Почему потухло все?
Руфф взглянул на часы.
– Двенадцать! Рабочие муниципальных предприятий начали забастовку.
Шум дождя. Шофер чертыхается, возясь у погнутого крыла.
– Скоро, шофер?
– Не пособите ли мне, господин Руфф? Здесь надо подержать клещи...
Руфф с шофером исправили повреждение, крыло не цепляет за колеса. Шофер собирает инструменты. Его окликнул Руфф. Голос его дрожит:
– Чорт! Где Айт? Айта нет! Уполз?!
Автомобиль, рыча, разворачивается на месте, освещая светом фар темень вокруг.
Колеблющаяся пелена дождя. Карнизы окон, плиты тротуара, водосточные трубы возникают из мглы и снова пропадают в ней. Блестки брызг в луче прожектора.
– Вот он!
Сутулая спина удаляется. Выстрел! Выстрел! Человек исчез за углом дома...
...Айт вошел в тупик. Прижался лицом к стене. Еще выстрел! Осколок кирпича, падая, задел щеку. Значит, пуля ударила поверху.
Шлепанье ног по грязи. В тупик, хрипло дыша, вошел Руфф.
– Где вы! – сказал он сквозь зубы, и Айт представил, как ходят желваки под его тяжелыми скулами. – Бросьте играть в прятки! Идите ко мне!
Молчание. Дождь безустали барабанит по крыше.
Шаги приближаются. Слышно, как чмокает грязь под ногами преследователей.
Вот он – смертный час Айта, ловушка, черный тупик! Он сам загнал себя сюда! Он пошел на сделку с Бибабо, поддался на уговоры, обман – и вот он здесь.
В отчаянии Айт прыгнул на стену, ожесточенно зацарапался вверх, помогая себе коленями, головой, зубами. Выстрел! Выстрел!
Тишина. Шум дождя. И очень слабый замирающий стон.
Руфф нащупал носком ботинка неподвижное тело, небрежно перевернул.
– Берись за голову, шофер! – сказал он просто. – Оттащим это в машину.
Так умер Айт, один из наиболее талантливых и несчастных актеров-пародистов нашего времени, убитый ночью в глухом тупике для восстановления пошатнувшейся репутации своего хозяина – господина Бибабо.