Текст книги "Земля Савчука. Затерянные миры. Т. 9"

Автор книги: Леонид Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 5

– Да, задал ты мне работу! – Андрей засмеялся озорно и весело. – Нет, осенило меня сразу, только дочитал в твоем письме, помнишь, с мыса Челюскин, до «неисчерпаемых запасов угля». Метнулся в библиотеку, листаю Миддендорфа. Ура, есть подтверждение! Раскопал библиографическую редкость, Третьякова о Туруханском крае, – то же!.. Представь, у Элизе Реклю, и у того нахожу упоминание о подземных пожарах угля!..

Я молчал, любуясь его счастливым волнением. По-видимому, он истолковал мое молчание иначе, смущенно покашлял, прошелся по комнате и, остановившись подле моей кровати, с неуклюжей заботливостью поправил сбившиеся подушки.

– Как же ты, дружище (он сказал это совсем тихо), сам-то как прозевал разгадку… Был, можно сказать, на пороге, шаг бы еще, и – вот она, наша Зеленая страна!.. А не угадал, не сделал этого шага…

Он зажег электричество. Присев на край кровати, расправил на одеяле карту Таймыра.

– Взгляни на эту часть тундры, – тон его был уже сух и деловит. – С запада – Енисей, с востока – Хатанга, на юге горный кряж Путорана, он же Большой Камень, и вот на севере таинственные ущелья Бырранга. Посредине на сотни километров раскинулись моховые равнины и лайды[3]3
  Лайда в условиях Таймырского полуострова представляет собой ложбины с водой.


[Закрыть]. Унылый пейзаж, скажу тебе: снег, вода, мох, камень. Чем дальше на север, тем больше этого камня, гористее местность. За 75-м градусом северной широты каменистые голые сопки сливаются, наконец, в скалистые вершины Бырранга. Тут, по данным позапрошлого года, считался предел человеческого обитания на Таймыре. И то летом, заметь. К южному склону Бырранга летом прикочевывало с юга несколько десятков нганасан месяца на два, рыбачили на озере. Вот оно, озеро. Как ты, наверное, догадываешься, мы с тобой находимся именно здесь!..

Красным карандашом Андрей обвел кружок в том месте, где озеро заливом вдавалось в горы.

– Наша экспедиция двинулась отсюда, – продолжал он, рисуя толстые стрелки, направленные острием на север, – от Большого Камня, точнее, края леса, где проходит Хатангский тракт, соединяющий Дудинку с Хатангой, и тянется почти по самой «опушке» цепь станов-зимовий. Тут живут эвенки и долгане (саха). Нганасане называют их «лесными людьми». Из этого можно заключить, что сами нганасане расположились еще севернее. Наш этнограф назвал их пышно – аванпост человечества на Крайнем Севере. До революции их называли иначе – самоеды, самоядь. Зимуют они на границе леса и тундры, летовать уходят в такую тундровую глушь, куда не рискнет забраться ни один эвенк. Ну, у нас и возник план: проникнуть в глубь Таймыра с их кочевьем.

– Умно придумано.

– Слушай дальше. Еще в Дудинке порекомендовали мне переводчика. Знаменитый охотник, следопыт, долго жил среди русских, зимовал на Новой Земле, на Челюскине. Меня поразила его наружность: прямой нос, тонкие губы, настоящий индеец. Потом оказалось, что это обычный тип нганасанина.

– Старик?

– Да. Но кряжистый. В ходьбе и беге неутомим.

– Не переносит запах бензина? Ворчит: тундру провоняли бензином?

– Точно.

– Тынты Куркин?

– Он.

– Старый знакомый, – засмеялся я, – вместе зимовали на Челюскине. Потянуло, значит, на лето в родную тундру. А я думал, тундра всюду тундра.

– Для нас с тобой… Но погоди-ка. Острова ископаемого льда открыты были в сентябре? Значит, «Нерпа» лавировала еще во льдах, а мы с Куркиным уже распрягали оленей в ущелье, где на следующий год появилась Зеленая Страна…

И следя за карандашом Андрея, медленно прочерчивавшим зигзагообразную линию на карте, я представил себе ожидание в зимовье и затем путь к далеким горам на севере.

…Западные и юго-западные ветры во второй половине мая приносят в тундру долгожданную весну. Дождь идет попеременно со снегом. Все заволакивает сырая мгла.

Народ нга начинает тогда готовиться к летнему кочевью.

А ветры дуют все сильнее. Темный полог туч раздернулся, показалось солнце. Озера и лужи, до того свинцовые, мрачные, вдруг получили праздничный блеск. Редкий лес, – сквозь него просвечивала тундра вдали, – одевшись листвой, сразу стал казаться гуще.

И вот Андрей дает сигнал к отправлению экспедиции. Длиннейшая вереница санок и нарт, запряженных оленями, потянулась на север. Полоса редколесья осталась за спиной. Впереди кирпично-красная гладь тундры и множество маленьких озер.

Весна! Весна! Нигде не радуются так теплу и свету, как на Крайнем Севере. Народ нга, насчитывающий всего 500–700 человек, не видящий солнца по много месяцев, именует себя гордо «детьми солнца». Это наивно и трогательно.

Солнечные лучи, по верованиям нганасан, – это нити, с помощью которых солнце вытягивает растения наверх, из земли. Понятно, это нелегко – земля так тверда – и это не всегда хорошо удается. В нганасанском Олимпе поэтому одно из самых последних мест отведено хозяину растений, одинокому убогому старику, который ютится в непосредственном соседстве с оледенелым царством мертвых.

Все дальше на север продвигалась экспедиция вместе с кочующим народом нга.

Наступило лето. Ночи стали совсем короткими. Они прозрачно-светлы, похожи скорее на сумерки или рассвет, чем на ночь, и продолжаются не более двух часов. Притихшая тундра кажется зачарованной в эти часы.

В июле в тундре появились первые цветы. Нежных оттенков, как бы прикрытые фатой, они сплошным ковром устилают землю. Ботаник экспедиции заинтересовался их названиями. Оказалось, что на языке нга для них нет названий.

И ни деревца, ни куста впереди. Лиственница – единственное дерево, известное нганасанам, осталось далеко позади на юге. Впереди только равнинная гладь тундры, над которой колеблется розоватый туман, – «тундра дышит», как говорит Тынты Куркин.

Для остальных нганасан неясно еще, зачем столько русских едет к Бырранге, но Куркин, бывалый человек, хорошо понял, что именно интересует экспедицию.

На одном из перегонов Тынты остановил головные санки, на которых ехал вместе с Андреем. Прислушался.

– Олени бегут, – сказал он.

Но как ни напрягал Андрей зрение, он не видел ничего. Тундра вокруг была пустынна.

– Закрой глаза, слушай, – сказал Тынты.

Вскоре до Андрея донесся далекий топот.

– Тихо у нас, – с удовольствием сказал Тынты, – слышно очень хорошо… Подожди-ка, начальник. Считай: один, два, три… О, много оленей бежит. И в упряжке есть, и табуном бегут. Это, верно аргиш (олений обоз) из того зимовья, где старый Люрюлюё живет.

Действительно, на следующем перегоне их догнали нганасане.

Вечером Тынты сказал Андрею значительно:

– Я о Люрюлюё в Дудинке говорил. Люрюлюё нужный для тебя человек. Пойдем, он расскажет, как от оспы убегал. В оба уха впускай, все замечай.

Люрюлюё выглядел совсем дряхлым. Кожа на лице его была сморщена, глаза, как подернутая ледком вода, но волосы по-старинному заплетены на голове в две тугие косицы и перевязаны ленточкой.

Взаимный обмен приветствиями занял довольно много времени. Разговаривать нужно было с паузами, тихо – нганасане, привыкшие в тундре к тишине, не выносят громкого разговора, суеты, окриков.

Люрюлюё говорил вяло, с передышками; пока он курил, Тынты переводил его рассказ.

Много лет назад, когда Люрюлюё был молод, лесными тропами пришла в тундру оспа. Люди мерли целыми семьями, трупы некому было убирать, собаки выли возле умирающих, и упряжные олени бродили вокруг опустевших чумов. Оспа поразила и род Нерхо, к которому принадлежал Люрюлюё, но сам Люрюлюё уцелел. С утра до вечера он пропадал в тундре на охоте, а так как на лыжах он бегал очень хорошо, то оспа не могла его догнать.

Она схватила его во сне. Он увидел женщину с золотистыми волосами[4]4
  Так нганасане представляют себе оспу.


[Закрыть], которая сидела подле его ложа и смотрела на него. Сердце его похолодело, – она была в черном. Если бы ее одежда была красной, у Люрюлюё еще могла бы быть надежда на выздоровление.

Он закричал и проснулся. Никто не отозвался на его крик. В чуме было темно и тихо. Он подполз к жене, лежавшей поодаль. Она была мертва и прижимала к груди мертвого ребенка. В углу у догоревшего костра недвижно лежал его тесть.

Люрюлюё встал. Колени его подгибались. Он чувствовал непривычную слабость, шум в ушах. Собаки завыли у входа. Он вышел, запряг самых быстроногих оленей и, не оглядываясь, помчался на север.

Он давал роздых оленям только на очень короткое время. Он привязал себя к санкам, как делают нганасане обычно в пургу, чтобы не вывалиться. И он ехал и ехал, размахивая своим хореем, понукая оленей диким голосом, потому что очень боялся гнавшейся за ним по пятам болезни.

Когда перед ним поднялись скалы Бырранги, Люрюлюё удивился, что так быстро доехал, и обрадовался, – в ущельях было легче спрятаться, чем в открытой тундре.

Он проник очень далеко в горы. Так далеко не проникал еще никто из его соплеменников. И он усмехнулся про себя, представляя, как мечется и злится женщина в черном, ища его между скалами.

На дне ущелья шумел поток. Люрюлюё осмотрелся и увидел несколько лиственниц, между которыми пробивалась высокая, ярко-зеленая трава и цвели кусты шиповника и жимолости. Люрюлюё остановил оленей. Что это? Может быть, спасаясь в полубреду от смерти, он сбился с пути и попал не на север тундры, к Бырранге, а на юг, к Большому Камню. Не околдован ли он?

Вокруг лежал еще толстым слоем снег. А на склоне горы снег давно стаял, и земля была мягкой и теплой на ощупь.

…Они вступили, наконец, в скалистый лабиринт…

Пройдя с полкилометра, Люрюлюё нашел моховое болото, обильно поросшее морошкой, голубикой, черникой и княженикой. В болоте из-под земли били теплые родники.

Дальше идти было трудно: горячо стало ногам, а впереди из расселин вырывались клубы черного дыма.

В этом удивительном ущелье Люрюлюё прожил до глубокой осени и, вернувшись в зимовье, рассказал о случившемся родичам.

Нганасане не знают лжи. Вдобавок, Люрюлюё был уважаемым человеком, ему поверили безусловно. Но хотя соблазн был велик, никто не решился проникнуть по следам Люрюлюё в ущелье, – шаман объяснил, что Люрюлюё забрел в жилище хозяина огня и избегнул наказания только потому, что хозяин в то время был в отлучке.

– Услышь я все это много лет назад, – задумчиво сказал Андрей, когда члены экспедиции возвратились к себе, – я голову б дал наотрез, что там вулкан. Теперь я иначе смотрю на вещи. О вулканах на Таймыре речи быть не может. Есть только одно объяснение, и оно нас устраивает, как нельзя более: горел пласт угля. Горит ли он сейчас? Посмотрим.

И вот, спустя много дней пути, они вступили, наконец, в скалистый лабиринт, преддверие Бырранги, где молодой Люрюлюё из рода Нерхо когда-то играл в прятки со смертью.

Здесь пути разделились. Народ нга двинулся по берегу озера Таймыр, богатого рыбой, а экспедиция Андрея с Тынты Куркиным углубилась в неизведанные ущелья.

Глава 7

– Что мы знали о Бырранге, – говорил Андрей, откалывая куски камня, и с любопытством их рассматривая. – В Москве меня напутствовали словами: Бырранга похожа на Пай-Хой. А что такое Пай – Хой? Горная страна, северное продолжение Урала. Из этого делалось предположение о богатствах недр Бырранги…

Закладывая разведочные шурфы на южном склоне, экспедиция подолгу скиталась в скалистых лабиринтах Бырранги, взбиралась на плоские вершины, двигалась узкими распадками и, покружив в горах, каким-нибудь ущельем неожиданно выходила снова к глубокому озеру. Там устраивалась обычно дневка. Озеро кишмя кишело рыбой; блеск рыбьей чешуи и солнечной ряби слепил глаза. А за спиной громоздились серые камни, глыбы камней, занесенные снегом.

– А Куркин наш все принюхивается: не тянет ли откуда дымком, – сказал, улыбаясь, ботаник, – и все приглядывается: нет ли среди скал травы и деревьев.

– Правильно, – невозмутимо подтвердил старый охотник, раскуривая трубку, – я хорошо начальника понял. По следу гари под землей уголь найду. Где пожар под землей горит, там значит много угля есть!

Но кончался уже и август, а нигде не попадалось еще описанное Люрюлюё ущелье с жимолостью, шиповником и целой рощицей лиственниц. Скалы были по-прежнему угрюмы, скаты ущелий безлесны, и снег лежал на дне горных долин.

Андрей и его спутники подступили к подножью центрального, самого высокого хребта.

Снеговое облако, зацепившись за острые зубья скал, вяло перевалило через хребет и поползло вниз, сея мокрые снежинки. Когда же белесая пелена раздернулась, Андрей увидел в нескольких шагах перед собой что-то черное.

Это были огромные закоптевшие камни.

Раздались голоса других участников экспедиции, шедших широким фронтом по ущелью.

– Андрей Иванович, сюда, скорей, – звали они. – Нашли стоянку первобытного народа! Удивительное открытие! Остатки кузнечного производства!

– Не верю глазам своим! – бормотал этнограф, ползая на четвереньках по земле и разглядывая в лупу комки шлакообразной массы. – Не верю! Помилуйте, железный век, и где, за 75-ой параллелью. Эвенки, и те кузнечных печей не видали в глаза до прихода русских. Всюду на Севере до самого последнего времени каменный век был, каменный!..

…Руки Андрея дрожали от волнения…

– Тогда метеориты может быть. Расплавились от трения и… В Гренландии, например…

– Успокойтесь, друзья, – сказал Андрей, подойдя. Руки его, однако, дрожали от волнения, и он выронил комок шлака, едва подняв его с земли. – О, легкий совсем! Я так и думал. Вглядитесь-ка получше. Железной окалины нет, зерен чугуна также. Этот шлак не имеет никакого отношения к кузнечным печам. Я обрадую тебя, Тынты. Мы дошли, по-видимому, до ущелья Люрюлюё!

Тынты с удивлением огляделся. Ни деревьев, ни травы, ни ягод не было. Вокруг громоздились те же серые скалы, лежал тот же смерзшийся снег.

А Андрей уже проворно взбирался на гору, не отрывая взгляда от земли. Широкая красная полоса, след перегоревших горных пород, уводила его все дальше вглубь ущелья.

Так дошли они до места, где Люрюлюё видел когда-то ягодные болота. Характер местности, расположение скал, горный рельеф – все совпадало в точности с описанием. Но как пусто и голо здесь теперь. Куски черного шлака разбросаны повсюду, ущелье напоминает двор заброшенного металлургического завода.

– Это путь, по которому двигался огонь, – сказал Андрей, – пласт выгорал постепенно. Судя по всему, пожар длился много лет.

Пройдя еще с десяток метров, он указал на ручей, мирно журчавший среди камней.

– Вот то, что требовалось для полноты картины. Вода породила огонь.

В угольных пластах всегда встречаются серные колчеданы. Притекая к ним с поверхности, вода разлагает их и от этого получается избыток тепла. Все выше и выше поднимается температура пласта, пока, наконец, он не начинает гореть. Тяга воздуха из появившихся трещин убыстряет течение огненной реки, бушующей в своих тесных берегах. В подземном тигле возникают новые минералы: нашатырь, квасцы, сера. Меняется цвет горных пород: пласты, содержащие железо, делаются пестрыми; каменноугольный песчаник – полосатым, бело-красным; каменноугольный сланец и глина – сплошь красными, как обожженный кирпич. В оставшиеся после прогоревшего угля пустоты проваливается земля, соседние горизонты оседают, преображается рельеф местности.

Все это так сходно по результатам с вулканическими извержениями, что явления подземных пожаров получили название ложно-вулканических.

Вечером на бивуаке Андрей рассказывал, как он пришел к своей идее.

– Долгое время я, подобно многим наивным исследователям прошлого, допускал наличие в Сибири действующих вулканов. Первым высказал предположение об их существовании у истоков Енисея Исаак Масса[5]5
  Масса (Исаак) родился в 1587 г., итальянец, жил в Голландии. С торговыми целями приезжал в Москву и Архангельск. Заинтересовавшись Сибирью, собрал о ней ценные сведения и издал книгу.


[Закрыть] в своем латинском трактате, изданном в 1612 году. Его поддержал Риттер[6]6
  Риттер Карл (1779–1859) – крупный германский географ.


[Закрыть] и, как ни странно, Гумбольдт[7]7
  Гумбольдт Александр-Фридрих-Вильгельм(1769–1859) – знаменитый географ и естествоиспытатель, основоположник научного страноведения.


[Закрыть]. Против выступили Шренк[8]8
  Шренк Леопольд Иванович(1830–1894) – известный русский ученый, работавший в области этнографии Сибири, антропологии и зоогеографии.


[Закрыть] и затем Семенов-Тян-Шанский[9]9
  Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович(1827–1914) – географ, ученый и путешественник.


[Закрыть]. Население, по-видимому, принимало за вулкан подземные гари.

В начале XVIII века недалеко от устья Хатанги под 73°30′ северной широты горел пласт и обметал трещины нашатырем, который употребляется енисейскими и туруханскими лудильщиками. Лаптев[10]10
  Лаптевы Харитон и Дмитрий – братья, исследователи полярных берегов Сибири (XVIII век).


[Закрыть] не упоминает об этом ни слова. Значит, в то время пожар уже потух. Гмелин[11]11
  Гмелин Иоганн Георг (1709–1755) – академик, исследователь Сибири.


[Закрыть] не нашел след этого пожара, но напал на другой, на реке Таймыре. Этот продолжался полтора столетия. О нем упоминает Витзен[12]12
  Витзен Николай Корнелий(1641–1717) – голландский ученый и государственный деятель, посетивший Россию в 1664 году.


[Закрыть], а Миддендорф отыскал очевидца, который лет за десять до его приезда побывал на пожарище и сушил там свое платье. Подземные пожары в Сибири повсеместны.

По мнению Миддендорфа, угли в Сибири самовозгораются чаще, чем на юге по двум причинам: оледенелая почва задерживает тепло раскаляющегося пласта, и нужная для поддержки горения вода сама является из почвы от таяния.

Меня поразило название одной реки, впадающей в Нижнюю Тунгуску – Горелая! В работе Третьякова я нашел указание, что в конце XVIII века там существовали подземные пожары. Отсюда и возникло название реки. Уголь, подумал я, это тепло. На месте подземных пожаров должна быть пышная растительность.

Слушатели плотнее придвинулись к Андрею.

– Припоминаю, – продолжал он, – как Эйхвальд описывал места подземных пожаров по реке Таймыре. Он отметил, что под влиянием подземного тепла окрестности покрылись тучными лугами, густыми кустами малины, рябиной, березой. Таких растений поблизости не было.

Тынты, весь день бывший в дурном настроении, приставил ладонь лопаточкой к уху, чтобы не проронить ни слова.

– Описание гари, – рассказывал далее Андрей, – приведено и в книге «Туруханский край», изданной еще в 1871 году. Снег там не держится в течение целой зимы. В каменистых расселинах не очень высокого, но крутого берега Тунгуски длинной палкой с трутом на конце достают из этой гари огонь. В окрестностях гари растут березник, ольха и хвойный лес, а верст 30 южнее, на правом берегу Таймыры на месте такой же гари, растет даже боярышник.

– Северный оазис, – пробормотал кто-то.

Над бивуаком замерцали звезды, и участники экспедиции, утомленные переходом, разошлись «по спальням», по своим теплым спальным мешкам. Ночи в августе стали темными и холодными. Уже и Андрей, занеся в журнал экспедиции все события прошедшего дня, собрался было спать, когда увидел, что Тынты Куркин сидит по-прежнему у костра, погруженный в глубокую задумчивость.

– Ты что, Тынты? – спросил Андрей.

– О хорошем рассказал ты, начальник, – сказал Тынты, не сводя глаз с тлеющего моха. – Жаль, потух пожар здесь. Опоздали мы. Повезло Люрюлюё, нам нет.

Сейчас только понял Андрей причину подавленного настроения своего спутника. Он засмеялся и обнял Тынты за плечи.

– Не горюй, Тынты, – прошептал он ему на ухо, – увидишь еще на Бырранге и цветы, и деревья!

1. Путь экспедиции Савчука. 2. «Зеленая страна». 3. Архипелаг Исчезающих Островов. 4. Полярные станции. 5. Изобаты. 6. Горы и возвышенности. 7. Тундра.

Он выпрямился и обвел рукой вокруг. Притихшему нганасанину представилось вдруг, что Андрей творит заклинание.

– Мы подожжем угли Бырранги, Тынты! Мы будем управлять подземным пожаром! Мы направим его в нужное русло. И тогда, ты увидишь это своими глазами, Тынты, в одном из этих серых ущелий расцветет сад!..

Глава 8

Нет. Когда я сказал Тынты, что ущелье зазеленеет, это не было хвастовством. Я знал, что это можно сделать. И знал, как это сделать. Не забывай, я горный инженер.

Андрей устроился поудобнее на подоконнике, продолжая задумчиво смотреть в темноту. Часы мерно тикали, стрелка давно перевалила за полночь, но он не замечал этого, увлеченный рассказом.

– Знаешь ли ты о подземной газификации? – неожиданно спросил он.

– В общих чертах, конечно, – ответил я.

– Первым эту идею предложил Менделеев, так? Рамзэй сконструировал подземный газогенератор, но проект его исчез бесследно.

– Конечно, техническая революция в производстве означала разорение для шахтовладельцев…

– Да… Потом Ленин. Его знаменитая статья «Одна из великих побед техники». Идея подземной газификации снова тревожит умы. В годы первой сталинской пятилетки советские инженеры получают, наконец, газ от подожженного пласта… Ну, а что ты знаешь о применении газа?

– Это форменный экзамен, – засмеялся я. – Мне известно, что газ вертит газотурбины, сжигается в топках, двигает газогенераторные автомобили. В смеси со светильным или коксовым газом служит для бытового потребления. Кроме того, это ценное химическое сырье. Из него можно вырабатывать аммиак, бензин, спирты…

– Все?

– Как будто…

Андрей засмеялся:

– Вот и видно, что несколько лет ты провел на каких-то Исчезающих Островах. Сведения неполны и явно устарели.

Он полюбовался моим недоумевающим видом, затем сказал уже серьезным тоном:

– Мы решили отеплить одно из ущелий Бырранги.

Андрей надышал на стекло и пальцем быстро начертил нечто вроде калорифера парового отопления.

– Мне, конечно, пришлось выдержать не один бой. И на страницах журналов, и на технических совещаниях меня атаковали многочисленные оппоненты. «Нерентабельно. Это будет нерентабельно». Вот на что они упирали. Пришлось, скрепя сердце, взяться за бухгалтерские расчеты. Сальдо, как говорят, было в мою пользу.

Видишь ли, из множества цифр мне удалось уловить главное. На Таймыре за последнее время были открыты богатейшие месторождения ценных ископаемых, начали возникать индустриальные очаги, которые в ближайшем будущем должны стать крупными центрами заполярной промышленности.

– На побережье?

– Да, освоение полуострова началось, как тебе известно, со стороны моря. Затем уж начали расшифровывать белое пятно в центре Таймыра и наша экспедиция сыграла в этом большую роль…

Итак, для новой заполярной промышленности нужна будет дешевая энергия, которую по нашему проекту и должны были дать специальные подземные газогенераторы. Кроме того, для жителей новых населенных пунктов в большом количестве нужны будут овощи, фрукты, ягоды. Вот и решено было создать овощную и плодовую базу в одном из ущелий Бырранги, вблизи подожженного угольного пласта. Подземная грелка. Нечто вроде гигантского парника…

* * *

Еще прокладывалась насыпная дорога через болотистую тундру, еще шли из Хатанги и Дудинки вездеходы со сложным оборудованием и разборными бараками, а нетерпеливый Андрей уже зажигал опытный огневой забой.

Участок угля окружили стеной из шлакобетона, чтобы локализовать пожар. В стене внизу выбрали три узких «печки» и заложили легко воспламеняющейся смесью: опилками, паклей, щедро политыми смазочными маслами. Внутри такого своеобразного «костра» находились патрон и спираль, соединенная с проводником электрического тока.

Андрей стал к рубильнику. Он перевел дух, оглянулся. В окно дощатого барака, где расположили временно пульт управления, видны были сумрачные силуэты гор, нависших над котловиной.

Снег никогда не сходил с вершин. По склонам громоздились скалы. Казалось, маленькая группа людей, дерзко проникших в заповедную глушь Бырранги, была стиснута со всех сторон, запрятана в каменный мешок, в ловушку.

… Андрей включил рубильник.

Андрей включил рубильник. Ток побежал вниз, накалилась спираль и вспыхнули «костры», разложенные в угольном массиве.

Теперь главное внимание строителей было приковано к тому, что совершалось у них под ногами, в недрах земли.

Бывало, что и ночью охваченный беспокойством Андрей вскакивал с постели и бежал проверять показания термометров. Термометры были вставлены в землю, трубы газового отопления проходили как раз под ними. Ниже труб находился слой вечной мерзлоты, еще ниже – сам горящий пласт.

…При свете прожекторов люди двигались, как призраки.

Оснований к беспокойству не было, столбик ртути бодро взбирался вверх.

Наступила зима. Полярный мрак сгущался над Арктикой. В надвигающихся сумерках неясно видны были вдали белые вершины Бырранги, но в самом ущелье снега уже не было. При свете прожекторов, установленных на высоких мачтах, люди двигались, как призраки, то возникая из темноты, то снова скрываясь за чертой освещенного пространства.

Визжала электропила, гудели автогенные аппараты, в ущелье вырастали белые кубики жилых домов и служебных помещений.

Это был поселок, непривычный для глаз шахтера, – здесь не было ни шахтных копров, ни сортировочной, ни рельсовых путей для откатки. Подземная газификация производилась наиболее совершенным способом, бесшахтным. С помощью гидравлических буровых станков сверху проходили все необходимые выработки. Прямо с поверхности уходили вниз две скважины, глубиною в двести метров, соединяющиеся под землей.

В одно отверстие мощные компрессоры подавали воздух, в другое выходил газ и распределялся по газопроводным трубам. Регулирование подачи воздуха позволяло управлять подземным пожаром, по желанию усиливая его, ускоряя или замедляя.

На лето резко сократили количество горящих участков-панелей. Земля прогревалась теперь не только снизу, но и сверху. Солнце медленно покатилось по небу, прожекторы и лампы в домах были потушены до осени.

* * *

– Ростки, Андрей Иванович! Ростки показались! – Агроном бурей ворвался в кабинет начальника но-во-стройки.

На тщательно взрыхленной и удобреной грядке, действительно, робко показались зеленые листочки. Люди сидели вокруг на корточках, и когда Андрей сделал движение, чтобы прикоснуться к росткам, на него замахали руками, как на святотатца.

Одним из главнейших видов удобрений в Бырранге была углекислота, полученная в результате подземной газификации. Углерод – это пища растений. Обогащение атмосферы углекислотой повышает в умеренных широтах урожай вдвое. Здесь, на крайнем севере, эффект должен был быть еще разительнее.

Солнечное облучение удлинилось, – солнце почти не сходило с горизонта, – растение работало интенсивнее и более жадно поглощало и усваивало углерод.

В конце лета был собран первый урожай овощей. Он оказался действительно богатым.

На второй год существования Заполярного Сада (так стали называть зазеленевшее ущелье в горах) агроном заканчивал для научного журнала статью, в которой с гордостью перечислял идеальные условия для жизни растений, созданные на Бырранге.