Текст книги "Искатель. 1970. Выпуск №3"

Автор книги: Леонид Платов

Соавторы: Лев Успенский,Юрий Федоров,Юрий Платонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА XIV. СТРАХ НА ДОРОГАХ

1

Колесникова охватило тягостное оцепенение. Он все слышал, все понимал, но, хоть убей, не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

Из этого состояния не вывел его даже грохот взрыва. Над лесом поднялся столб дыма, и клубы его стали медленно оседать. Вилла, где проводились опыты с лютеолом, после выхода Колесникова в эфир была спешно подорвана. Вероятно, все было подготовлено к взрыву заранее – оставалось лишь включить рубильник.

Колесников пролежал ничком около получаса. Потом открыл глаза и сел.

Солнце уже вставало из-за деревьев.

Но почему не слышно птиц, которые встречают рассвет ликующим пением?

Снизу, со стороны дороги, вместо беспечного щебета и длинных виртуозных трелей доносились гудки, рев моторов, визг тормозов, брань и шорох колес.

Колесников раздвинул высокую траву. Внизу валом валит толпа.

Странно видеть гитлеровских солдат, бредущих врассыпную. То и дело им приходится сторониться – обгоняют мотоциклы, грузовики, легковые машины. Асфальта почти не видно. По дороге, образуя завихрения у остановившихся машин, катит взбаламученный людской поток.

На миг Колесникову представилось, что стены сада не выдержали напора лютеола изнутри. И вот, вырвавшись на свободу, ядовитый газ беснуется на дорогах Австрии.

Но то было уже последнее наваждение сада. Колесников опомнился. Не лютеол, нет! При чем тут лютеол? Это же долгожданное крушение гитлеровского вермахта!

Страх бушует на дорогах Австрии. Но это не страх, сфабрикованный из резеды и чего-то там еще, с добавлением каких-то омерзительных химических примесей. Это естественный страх перед возмездием – перед надвигающейся Советской Армией!

Колесников стряхнул с себя оцепенение и встал.

Между деревьями, по ту сторону дороги, взблескивала река. Она текла почти строго на север. Гитлеровцы двигались в том же направлении.

А вот и серо-желтая дощечка указателя. На ней написано: «Река Иббс».

Помнится, Иббс впадает в Дунай? А параллельно Дунаю проходит главная шоссейная магистраль: Санкт-Пельтен – Амштеттен. Орда беглецов, вероятно, стремится выйти поскорее на главную магистраль.

Туда же нужно и Колесникову. Только он, добравшись до шоссе, не повернет с общим людским потоком к Амштеттену, а пойдет в противоположном направлении, к Санкт-Пельтену, навстречу своим.

Колесников брел по гребню холма, пошатываясь от слабости, иногда придерживаясь за стволы деревьев.

Солнце все выше поднималось над горизонтом.

Дорога петляла внизу. На крутых, почти под прямым углом, поворотах ее заботливо выложили кирпичом, чтобы легче было тормозить.

Приветливые, неправдоподобно уютные, почти пряничные домики выглядывали из-за кустов жимолости и шиповника. Колокольни церквей нацеливались, как зенитки, в самое небо. По склонам торчали столбы проволочной изгороди. Да нет, какая там изгородь! Это же шесты для хмеля и виноградных лоз!

Порой возникали на пути изумрудно-зеленые полянки, и обязательно с каким-нибудь мемориальным камнем, – австрийцы, надо думать, очень любили это сочетание: исторических воспоминаний и приятного, радующего глаз пейзажа.

Остановиться бы на такой полянке, лечь, вытянуться! Все равно через несколько часов здесь будут наши. Но Колесникову не терпелось поскорее увидеть своих.

Как ни медленно он шел, но поток машин и пешеходов внизу двигался еще медленнее. То и дело возникали пробки.

Среди солдат изредка попадались и гражданские. Некоторые понукали лошадей, впряженных в одноколки, которые были доверху нагружены чемоданами, рюкзаками. Другие катили свой скарб в детских колясочках.

Наконец Колесников увидел впереди магистральное шоссе, по которому, так же как и по проселочным дорогам, текла толпа беженцев и солдат.

Он спустился по склону холма. Никто не обратил на него внимания. Ведь он был в старом пиджаке и брюках, которые ночью напялили на него эсэсовцы.

Сзади резко засигналили машины. С поспешностью уступая им дорогу, несколько солдат шарахнулись в сторону и повалились в кювет вместе с Колесниковым. Когда он поднялся, то увидел, что мимо, чуть ли не давя пешеходов под колесами, двигается колонна грузовых машин.

Строго соблюдая интервал, проезжали грузовики с эсэсовцами. Солдаты в черном сидели на высоких кожаных сиденьях совершенно неподвижно, будто окаменев, держа автоматы между ног, устремив взгляд вперед. На рукавах белели черепа и скрещенные кости.

Полет Валькирий? Нет, бегство Валькирий! Черные Валькирии драпали с поля боя.

Что это? Из кабины одной из машин выглянуло мрачное лицо Банга!

А Колесников-то думал, что «мертвоголовые» намного опередили его. Но ведь он шел, от дома напрямик, по холмам. Здесь же дорога вьется серпантином. Кроме того, «мертвоголовых» задерживали постоянно возникавшие пробки.

И вдруг Колесников увидел Бельчке!

Тот сидел почему-то не в кабине, а в кузове, в ногах у эсэсовцев, скрючившись, как паук. Голова его – без фуражки – мерно покачивалась над бортом машины. На плечах желтело что-то, кажется, макинтош. Шея была толсто обмотана бинтами.

Как! Бельчке жив?!

Колесников стоял в кювете, оцепенев.

Колонна эсэсовских машин, с Бельчке в одной из них, промчалась мимо, как вереница призраков.

Так Бельчке жив! А он, Колесников, был уверен, что тот убит. Нет, не убит – только ранен!

Значит, дело не сделано?

Колесников нащупал в кармане маленький браунинг, который машинально сунул туда, сбегая по трапу. Остались ли еще в обойме патроны? Он вытряхнул их на ладонь. Два! Очень хорошо. Значит, обе пули в Бельчке, обе – для надежности, и с самого близкого расстояния!

Выйдя на шоссе, Колесников повернул не к Санкт-Пельтену, а к Амштеттену, то есть включился в общий людской поток.

2

Да, он надеялся догнать Бельчке! Шансов было очень мало, он понимал это. Может быть, один шанс из тысячи или даже десяти тысяч. И все-таки он не имел права пренебречь им, этим шансом.

Мог же спустить скат на машине, в которой ехал Бельчке? Вот и задержка! А самолеты? Могли же налететь наши самолеты и разбомбить шоссе впереди?

Однако больше всего Колесников рассчитывал на заторы-пробки, неизбежные при таком паническом отступлении. На магистральном шоссе, запруженном людьми и машинами до отказа, заторов-пробок должно быть еще больше, чем на проселочной дороге.

Он шагал, сильно подавшись вперед, будто падая с каждым шагом. Губы его шевелились беззвучно. Он подгонял себя:

«Давай иди! Догоняй! Проворонил Бельчке в доме, промазал в него в нескольких шагах, теперь догоняй!

Слышишь, как воют машины, пробивая себе дорогу через толщу пешеходов? Идут впритык, сгрудились, будто стадо баранов. Два-три достаточно плотных затора на шоссе – и ты настигнешь Бельчке.

А там уж проще простого. Согнувшись, пряча лицо, протиснись через толпу, подойди к Бельчке вплотную и вбей в него две свои заветные пули. А потом – пропадай все!»

Сердце билось как-то беспорядочно, то слабо, то сильно – рывками. В ноги иногда вступала странная слабость, и он очень боялся упасть. Упадешь – не встанешь, растопчут!

Снова и снова он поднимал свое сердце в галоп. Беспощадно пришпоривал его и бил хлыстом. Вперед! Вперед!

«Обгоняй их, обгоняй! – приказывал он себе. – Постарайся обойти вон ту группу солдат, обвешанных фляжками и ранцами. Так! Впереди тарахтит какая-то двуколка, покрытая брезентом, – уцепись за ее борт, передохни немного! Передохнул? Обгони и двуколку!»

Он настойчиво пробивался сквозь толпу, расталкивая ее локтями, пытаясь выиграть еще сто, еще двести метров, чтобы находиться поближе к Бельчке на случай пробки-затора.

Какой-то солдат, круглолицый, еще совсем молодой, заглянул Колесникову в лицо.

– Ты-то куда торопишься, старик? – удивленно сказал он – Русские не сделают тебе ничего. Такие, как ты, им не нужны. Им нужны молодые и здоровые, как я, чтобы работать на них в Сибири.

Колесников дико посмотрел на солдата. Старик? Кто это – старик?

Сзади неодобрительно сказали:

– Что ты пристаешь к старику? Он идет, потому что на стенах намалевано: «Зиг одер Зибириен!»[5]5
  «Победа или Сибирь» – под этим лозунгом гитлеровское командование пыталось, запугивая немцев, организовать тотальное сопротивление на последнем этапе войны.


[Закрыть] Он просто дисциплинированный немец.

Солдат протянул Колесникову свою флягу:

– Хлебни! Тебе станет полегче.

Но Колесников молча, с омерзением оттолкнул его руку, и сконфуженный солдат, отстав, замешался в толпе.

Настроение у всех было взвинченное.

Когда шофер пятнистого, видимо, штабного «мерседес-бенца» требовательно засигналил, пытаясь пробиться, из толпы заорало несколько голосов:

– Не гуди, свинья! Не дергай нам нервы!

Из окошка выглянуло толстое бледное лицо. К удивлению Колесникова, шофер перестал сигналить…

Колесников миновал группу офицеров, которые, выйдя из легковой машины, озабоченно склонились над картой. Обрывки разговора;

– А если проселочными дорогами? Успеем ли?.. Американцы Паттона…

Поспешно садясь в машину, один из офицеров добавил несколько слов. Из них можно было понять, что гитлеровцы спешат навстречу войскам генерала Паттона, которые двигаются с запада.

То, что видел Колесников на шоссе, не было уже вермахтом, гитлеровской армией. То был сброд, толпа, стадо, охваченное паникой. Забыты были мечты о мировом господстве. Вчерашние завоеватели, превратившись в беглецов, мечтали лишь о том, чтобы как можно дальше уйти на запад и со вздохом облегчения поднять руки у американских аванпостов.

С каждой минутой шаги гитлеровцев убыстрялись. Размеренная солдатская поступь мало-помалу переходила в беспорядочный бег.

Тяжело переваливались, ползли танки, обвешанные солдатами со всех сторон. Их обгоняли набитые людьми грузовые и легковые машины. Рысцой трусили по обочинам пехотинцы, иногда останавливаясь и выбрасывая лишнюю тяжесть из своих рюкзаков.

В кюветах валялись котелки, шинели, накидки, чемоданы, фляжки, солдатские каски, автоматы, патронные ленты к пулеметам, консервные банки, одеяла. Все чаще попадались винтовки, воткнутые штыками в землю. Такое Колесников видел лишь на старых пожелтевших плакатах времен первой мировой войны. И вот он воочию видит винтовки в земле. Они даже колеблются еще, будто от дуновения ветра.

Но вскоре он забыл об этом. Все, что видел на шоссе, как бы скользило поверх его сознания. Одна-единственная мысль владела им, поддерживала на ногах, вела вперед.

Формула страха останется недописанной! Сегодня Бельчке умрет!

Будто связанный с Бельчке длинным буксирным концом, Колесников продолжал продвигаться по шоссе. Ноги его одеревенели, мучительная боль пронизывала суставы, сердце прыгало у самого горла.

Какой-то город возник на пути. Крутые узкие улицы и площадь со статуей богоматери у фонтана сплошь забиты немецкими солдатами и офицерами. Он увидел двух бледных генералов, которые жались рядышком в подворотне. Видно, ждут не дождутся, пока шофер кончит копаться в моторе. Ну и вид! Козырьки генеральских фуражек надвинуты на глаза. Плечи подняты и вздрагивают, точно на дворе январь, а не май, и вокруг черные руины Сталинграда, а не домики маленького австрийского городка, которые в целости и сохранности простояли до самого конца войны.

Не останавливаясь, Колесников прошел город от одного его конца до другого.

Грузовиков Банга не видно. Может быть, профессора ожидала здесь легковая машина и он пересел в нее? Но здравый смысл подсказывал, что это не так. Бельчке трус. Он слишком напуган, чтобы расстаться со своими черномундирниками. Где грузовик Банга, там и Бельчке.

Сзади раздались тупые удары.

Ага! Бомбят город!

Солдаты кинулись по кюветам. Но звуки взрывов не приближались, а, наоборот, удалялись. Эх, жаль! Нужно было бы пробомбить все впереди, чтобы остановить отступающие колонны.

Колесников не мог знать, что за ним на расстоянии нескольких десятков километров стремительно продвигается наша авангардная часть, оказавшаяся, подобно ему, в одиночестве среди поспешно отступающих гитлеровских войск. Это был уже известный читателю дивизион самоходных орудий гвардии майора Васильева – из той же гвардейской дивизии, батальон которой, высаженный моряками-дунайцами у основания Имперского моста, овладел этим мостом за два дня до падения Вены.

Самоходки гвардии майора Васильева – как острие копья – проникли в глубь фашистского тыла и на полной скорости продолжали мчаться вперед, кроша и сметая все на своем пути…

ГЛАВА XV. «ПРАВИЛЬНО! Я – ТЕЗКА»

ШТУРМ АМШТЕТТЕНА

(Продолжение письма бывшего командира отдельного гвардейского дивизиона самоходных орудий бывшему командиру отряда разведки)

«…Восстанавливая согласно Вашей просьбе подробности этого удивительного дня, продолжаю его описание с того момента, когда мы в недоумении остановились на шоссе: Санкт-Пельтен – Амштеттен в нескольких километрах от Амштеттена.

Самолеты продолжали на глазах у нас виться роем над городом. Доносились тупые удары взрывов.

Прорываться через город нужно было во что бы то ни стало и возможно быстрее. Решение созрело: воспользовавшись действиями нашей авиации, штурмовать Амштеттен! Я подал команду: «Полный вперед!»

С остатками боеприпасов и с неполными баками горючего танкисты и артиллеристы, как львы, бросились на город!

Само собой разумеется, что нашим наиболее надежным союзником был моральный фактор – уверенность в близкой победе. У гитлеровцев же, наоборот, было сознание неминуемого и очень близкого поражения, а отсюда, понятно, и паника.

…За время войны я участвовал во многих боях, которые теперь даже и не смогу перечислить. Но то, что я увидел в Амштеттене, не идет ни в какое сравнение с виденным мною до сих пор. В Амштеттене я увидел панику, если можно так выразиться, в классическом ее воплощении.

Давя гусеницами и тараня с ходу машины, повозки и пушки, расстреливая с коротких остановок гитлеровских солдат и офицеров, мы ворвались на восточную окраину Амштеттена.

Некоторое время дивизион не мог пробиться в центр Амштегтена через скопление людей и техники. Гитлеровцы стояли буквально вплотную друг к другу. Оказывается, готовя город к обороне, гитлеровское командование воздвигло на улицах баррикады (каменные стены из бутового камня), оставив между ними только узкие проходы. Стоило какой-нибудь одной машине застрять в этом проходе, как все движение останавливалось.

Фашисты сами себе устроили ловушку. Еще до нашего появления гитлеровские войска большими массами подходили к городу, но пройти через город было очень трудно, и поэтому они непрерывно накапливались в нем. Мы подоспели как раз в тот момент, когда наша авиация отбомбила их. Думаю, что в то время в Амштеттене находилось минимум 50 тысяч вражеских солдат и офицеров.

С великим трудом мы пробились к центру города. Большинство гитлеровцев были вооружены. Однако они не произвели ни одного выстрела. Я заметил там даже двух или трех генералов, которые могли бы взять в свои руки управление войсками и организовать хоть какое-нибудь сопротивление. Но, видно, генералы проявляли полное безразличие ко всему.

Это поразило моих артиллеристов и танкистов. Прошло всего около трех часов, как мы побывали в Мельке, а между тем разница в реакции гитлеровцев была огромная. В Мельке нас забрасывали гранатами и активно обстреливали из окон и чердаков. В центре же Амштеттена не стрелял никто. Вал паники как бы катился впереди нас, и он полностью захлестнул этот город.

Я с удивлением увидел, что мои артиллеристы и танкисты, как ни были они раскалены и разгорячены, вдруг перестали стрелять из своего личного оружия в гитлеровцев. Даже как-то трудно было это осознать. Вот перед тобой фашистский генерал, офицер или солдат. Он вооружен, но не стреляет в тебя. Просто стоит в толпе на тротуаре, как обычный пешеход, или прижимается спиной к стене дома и смотрит на проходящие советские самоходки и танки. Некоторые гитлеровцы тянут руки вверх, некоторые не тянут. Но у всех написано на лицах: «Больше не воюю!» Морально они были разоружены, а ведь нам, советским воинам, непривычно стрелять в разоруженных людей.

Прорвавшись через Амштеттен, мы уже без боя двинулись навстречу американскому танковому эскадрону, который, по словам его разведчиков, высланных вперед, остановился в городе Штернбурге».

НА АБОРДАЖ!

(Окончание письма)

«Американским танковым эскадроном командовал очень приветливый подполковник. Но прежде чем начать с ним разговаривать, я попросил разрешения вымыть руки. Подойдя к умывальнику, я увидел в зеркале свое лицо. Оно было почти черным от пыли, с грязевыми потеками. Белели только белки глаз.

Признаюсь, я не знал, как вести себя с американцем. Получая ночью задание, я не думал о встрече с войсками союзников и в связи с этим не задал командиру дивизии ни одного вопроса, касающегося возможной встречи.

Американцу была при мне вручена радиограмма. Прочтя ее, он быстро вскинул на меня глаза, потом, видимо, встревоженный, быстро жестикулируя, начал что-то объяснять переводчику. Им был солдат-американец не то югославского, не то польского происхождения. Он коверкал русские слова и, видя, что я плохо его понимаю, очень нервничал. Наконец я понял, что с востока к Штернбургу приближаются фашистские тяжелые танки. Переводчик прибавил: «Господин подполковник выражает свое глубокое сожаление, но ничем не сможет помочь русскому офицеру, так как располагает только легкими танками». Эту-то фразу я понял, вернее, уловил ее смысл.

Тотчас же я выскочил из комнаты и бросился на улицу.

Не зря же все время ожидал, что тяжелые танки противника рано или поздно наступят мне на хвост! Все утро они шли за нами, нависали, неотвратимо настигали. И вот наконец настигли!

Дом, в котором принимал меня американский подполковник, стоял на окраине Штернбурга (если не ошибаюсь, второй или третий при въезде в город). К домам примыкал лесок. Шоссе при въезде в город делало крутой поворот и спускалось в низинку или выемку, так что танк, вошедший туда, не мог повернуть ни влево, ни вправо.

На улице я подал команду: «Танки с тыла!» Артиллеристы и танкисты засуетились у орудий, а я побежал к повороту шоссе. За мной бросились мои телефонисты, радисты, разведчики, связные.

Я был уже у поворота шоссе, как на меня внезапно надвинулось громадное бронированное чудовище (таких я еще никогда не видел). Оно было покрыто маскировочной сетью. Я едва успел отскочить в сторону.

Но для гитлеровцев наше появление было еще более неожиданным, чем их появление для нас. Эсэсовцы (это была эсэсовская часть) не успели опомниться.

Тяжелые машины противника, по своим габаритам доселе невиданные нами, были покрыты металлическими маскировочными сетками. Миг – и мы полезли по этим сеткам, как матросы на абордаж. Не помню, подал ли я такую команду, произошло ли все стихийно, само собой. Но мы повисли на сетках первых двух или трех самоходок и быстро вскарабкались по ним наверх, где с перекошенными от ужаса лицами сидел десант эсэсовцев.

На самоходках произошла короткая, но ожесточенная схватка. Эсэсовцы упрямились, не хотели сдаваться. Их били прикладами автоматов, вытаскивали из люков и сбрасывали вниз.

Механик-водитель первой фашистской самоходки не успел закрыть люк. Его вытащили наружу за шиворот, остановив тем самым головную машину. На очень узком, как я уже писал, участке шоссе остальные самоходные установки не смогли ни развернуться, ни обойти свою первую самоходку.

Что же касается американцев, то они, едва лишь из-за домов появилась головная гитлеровская машина, бросились врассыпную и мгновенно очистили улицу. Ожидали (и не без основания), что сейчас грянет на близкой дистанции всесокрушающая артиллерийская дуэль, в которой преимущество – из-за превосходства брони и калибров – будет не на стороне русских.

Но боевой азарт моих артиллеристов и танкистов, несмотря на крайнее их переутомление, был таков, что в каких-нибудь несколько минут они на глазах у американцев захватили эту эсэсовскую часть, причем без единого выстрела.

Затем плененные самоходки были, подогнаны к дому, где американский подполковник только что беседовал со мной, и поставлены в общую колонну нашего гвардейского дивизиона. Тут же выстроили военнопленных. Их было 86 человек, а в моей «абордажной команде» насчитывалось всего 20. Эсэсовцы были здоровые, молодые, все как на подбор. С запозданием разобравшись в обстановке и в реальном соотношении сил, обезоруженные, под дулами советских автоматов, эсэсовцы ошарашенно смотрели на нас.

Я возвратился в дом, где находился подполковник. Он был изумлен и горячо поздравил меня. Видно было, что никак не ожидал подобного оборота дела.

Американские солдаты тоже были очень довольны увиденным. Окружили моих артиллеристов и громко хвалили их, с воодушевлением хлопая по плечу.

Думаю, что «братание» между русскими и американскими солдатами не понравилось американскому командованию. Через несколько минут после описанного события подполковник сообщил мне, что должен отвести свой передовой отряд на реку Эннс, которая явится демаркационной линией, разделяющей советскую армию и американскую.

Но и мне, как вы понимаете, было не до светских бесед. Вторая часть моего задания оставалась еще невыполненной.

Однако люди мои были вымотаны вконец. Ведь за несколько часов дивизион прошел с боями около ста километров.

Кроме того, наши войска еще не подошли. Вокруг было полно бродячих гитлеровцев с оружием в руках. Уже не говорю о том, что на восточной окраине Штернбурга скопилось несколько тысяч обезоруженных фашистских солдат, захваченных нами в плен. Вставала проблема: как охранять их ночью, имея в своем распоряжении горстку людей, вдобавок до крайности утомленных?

И все же я ни на минуту не забывал о сверхсекретном военном объекте и о нашем разведчике, который еще мог там находиться.

Поэтому, оставив в Штернбурге своего заместителя и основную часть экипажей и техники, я на танке в сопровождении двух самоходок двинулся на поиски…»