Текст книги "Возлюбить духа"

Автор книги: Леонид Цель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– В первый раз ты сказал, что мурашки побежали?

– Поди разберись, что там побежало. Палил ведь, как сумасшедший, не продохнешь. – Руг покосился на нервно сжимающиеся пальцы сухих, жилистых рук Чанга и ничего не сказал.

Они сделали несколько кругов над каменистой осыпью, сквозь которую пробивался ручей, но кроны деревьев мешали оглядеться, и Руг рискнул, да и что оставалось, кроме риска? – Он втиснул вертолет на полянку и приготовил оружие.

– Здесь?

– Угу, во-он там, чуть правее, мы натолкнулись на куст со сломанной веткой. А еще шагов на пятьдесят ниже по течению я встретил того психа.

– Прикрой мне спину – и ни на шаг от вертолета! Сам осмотрюсь.

Руг Прент скользнул в траву и растворился в ней, исчез, будто мышь. Пять лет он прослужил волонтером Звездного легиона наций и знал толк в этих лесных играх на выживание. Вернулся он совсем с другой стороны, спустя пол-часа, и на лицо его неприятно было смотреть.

– Все верно, Роман. Есть куст со сломанной веткой, ошметки мха на валуне, следы каблуков на влажном песке, только Макса нигде нет, скверно. Ты расслабься – мы одни, поблизости никого, я бы учуял. – Чанг тяжело вздохнул и вытер вспотевшие ладони об изодранные штаны. Прент как-то странно смотрел на него, глаза его словно остекленели. Ничего хорошего такой взгляд предвещать не мог.

– Ты чего, Руг?

– Говоришь, пули свистели, просто страсть?

– Ну да, я петлял, как заяц, а этот псих палил и палил.

– Сними-ка рубашку.

– Рубашку? Зачем?

– Снимай, снимай – проветришься.

Чанг уловил неприятный холодок в голосе командира и беспрекословно подчинился. Прент взял рубашку и развернул на раскаленном капоте. Тут уж Чанг не сдержал крика – наискосок, от левого плеча до правого бедра тянулись дырки с обгоревшими чуток краями, и в каждую свободно проходил указательный палец.

– У тебя крепкая шкура, Чанг. – Руг ощупал смуглую кожу, лопатки, потрепал приятеля по шее. – Небось и не почувствовал, как пули барабанили по спине почище града?

– Не-ет, Руг...

– Надо же!

– Руг, смилуйся, что это могло быть? – голос Романа сорвался на шепот, он затравленно озирался, и даже насмешливая ухмылка Прента его не образумила... – Я во всяких передрягах бывал, всякого насмотрелся и нанюхался, но чтоб такое? Не пистонами же он стрелял?

– Сам говоришь, что пули свистели.

– Еще как свистели, Руг, еще как!..

– А вот так! – Руг тихонько присвистнул. – Мне знаком этот звук, не старайся объяснить. А тебе знакома физиономия парня, который разделался с вами, как с птенцами, имея в руках допотопный пугач. Напрягись, Чанг, это дерьмо плохо пахнет, напрягись – кто он?

Чанг виновато покачал головой – память юродива, поди разберись в ее химерах...

По широкому лицу Прента пошли трещины, бицепсы вздулись.

– Что ж, будем благоразумны. Сейчас поднимемся в воздух и попытаемся накрыть их сверху. Если укрылись в пещерах, слетаем за Юджом и Деннисом и выйдем дальше на охоту вчетвером. Восьми стволов хватит, чтобы выжечь половину этого леса!..

Но поохотиться им не пришлось – Макса Царфиса они обнаружили, перевалив через кроны гигантских секвой. Старатель лежал у самой кромки воды, раскинув руки, изрешеченный, словно утка, угодившая под дуплет, и ласковая зыбь реки вымывала из остывающего тела последние капли крови. Мертвые зрачки ослепительно отражали нестерпимый оранжевый свет.

– Первый, – спокойно сказал Ян Кошель, когда обряд погребения завершился. – С почином вас, ребята!

Никто не ответил – прикидывали. Потеря товарища отозвалась в сердцах скорее не скорбью, а озабоченностью – что дальше? Безусловно, военное положение, круглосуточные дозоры, пристрелка территории, но все это знакомо и привычно, а дальше?

– Судя по всему, мы наткнулись на остатки неудачной экспедиции. Сухо заговорил Чепанис, едва лишь они осушили поминальные чаши. – Весьма вероятно, что колония рассыпалась, и выжил всего один человек, одичал, тронулся умом...

– И бродит как, тень, по джунглям в начищенных крагах и с револьвером? Хорошая гипотеза, Дик, запиши-ка ее на всякий случай на мягкой бумажке! – язвительно отозвался Деннис Ульвич. В минуты, когда гнев смешивался с вином, его единственный глаз полыхал рубиновым светом в отличие от меланхолического, тусклого блеска искусственного глаза.

– Возможно, кто-то провоцирует нас.

– Что ты имеешь в виду?

– Это мог быть и кибер, мало ли штампуют сейчас кукол и для дела, и на потеху, черта с два отличишь от живого человека!

– Но кто тогда доставил сюда эту игрушку?

– Которая шмаляет хрен весть чем?..

– Э-э-э, ребята!..

– Роман! А ты не вспомнил, на кого похож этот сукин сын?

Женщины, подавленно молчавшие доселе и не мешавшие беседе мужчин, подали голос. Матфея, попыхивая самокруткой, полюбопытствовала, достанет ли у них форсу перехватить инициативу и разобраться ху из ху на этой планете? И кто будет править бал? Ответить ей не успели, обругать тоже, потому что взорвалась донья Эстебана, единственная, кто возложил на себя траурные кружева.

– С кем вы собрались сражаться, безумцы? С кем? Истинно говорю вам, что прегрешения наши велики и переполнили чашу Грааля – дьявол, сам дьявол пришел по наши души – трепещите! Поздно сопротивляться. Опомнитесь – это бесполезно! Последняя надежда – в покаянии. Растворитесь в молитве, и Всевышний развеет дьявольские козни пеплом по ветру.

Юдж громко выругался, его дубленая морщинистая физиономия стала похожа на котелок с похлебкой, парящий злобой и тухлым мясом. Единственный глаз Ульвича вновь затек кровью, словно заменструировал.

– Ты сама ведьма, Эстебана, промозглая, выжившая из ума ведьма! От твоей гнусной болтовни у меня бородавки на заднице вырастут, поэтому заткнись и, если тебе нечего сказать путного, помалкивай или ступай на камбуз, иначе я за себя не ручаюсь!

– Юдж, не перегибай!

– К черту! Я не мешаю ей молиться в ее склепе, пусть хоть голяком там стебается, но пусть никто и не пытается меня, Юджина Портера, вольного старателя и рейнджера, заставить плясать под свою дудку!

– Вот что я тебе скажу, Юдж Портер, – донья Эстебана поднялась, прямая и недоступная, как крест на шпиле храма. – Я многое терпела и позволяла вам. Спаси и сохрани! Вы обращались со мной, как с портовой девкой, и я подчинялась, уступала, понимая, что всего лишь рабыня на новой планете, что мужчина без женской ласки – зверь! Зверь и антихрист. Только любовь женщины, только грех, который она принимает на себя, впитывает в себя, разрушая, – только он спасает вас, сукиных котов, от деградации, иначе вы лопнете от своего семени, как гнилые грибы. Я мыла и стирала за вами, готовила вам еду, выбирала коренья и запасала плоды впрок, чтобы вы не подохли с голоду. Составляла календарь... Бог лишил меня всего богатства, семьи, любви, но я терпела, принимая как должное Его немилость. Ныне же речь идет о святая святых – о душе человеческой, и я не уступлю, ибо нет страшнее греха, чем уступить душу дьяволу.

– Ладно, сказано неплохо, ну и каков твой план? – спокойно отозвался Патрик. – И вообще, если пошли такие разговоры, может, отправим детей спать?

– Мы можем уйти, – степенно отреагировал Олаф, – но толку с этого?

Донья Эстебана прижала к себе бледную Ольгу. Девочка с трудом сдерживала рыдания.

– Позвольте мне спасти этого ангела? Мы уединимся и будем молиться, только просветление душ, очищение рассудка от скверны соблазна, от вожделения, может спасти нас.

С трудом сдерживая раздражение, заговорил Прент.

– Мы договорились обсуждать любую точку зрения, рассматривать любой план. Я немало пошатался по свету и знаю, что самая страшная система общественного обустройства – это та, когда человека заставляют бояться не подлой власти, не жестокости лжезаконов – а бояться себя самого. Тогда все в порядке – и волки сыты, и овцы, якобы, целы. Худые времена – это времена страха души, великого страха, когда люди сидят под водой и едва дышат через соломинки. Ладно... пусть будет дьявол. Но где же он? Где прячется, и вообще – зачем пожаловал?

Донья перекрестилась.

– Спасибо тебе, Прент, ты задал хороший вопрос. И я отвечу тебе честно: все в воле Божьей. Нам не следовало прилетать сюда, где в задумчивости бродит Дух Божий, мы осквернили Его, и Он в смущении отпрянул, позволив лукавому бессовестно вторгнуться и править свой черный бал. И никогда не спрашивай, где он прячется, ибо истинно, истинно говорю тебе, Руг Прент, дьявол никогда – ни-ког-да! – не прячется, он всегда на виду, и потому неуязвим. Ты хочешь взглянуть на него? – Так подойди к зеркалу! Взгляни, взгляни! Пристальнее – он скалится...

– Вон! – Юдж взорвался похабной руганью, не обращая внимания на протестующие крики Ванды. – Пусть уматывает в свою молельню, пусть! Ничего себе обсуждение, а, Руг? – Нас будут подстреливать, словно кроликов, а мы будем покорненько шлепать губами, стоя на коленях, или любоваться на себя в зеркало? Зачем теряем время, слушая эти бредни? Дьявол – значит дьявол! Против моего калибра еще ни одна гнида не устояла!

– Довольно! – Прент припечатал ладонь к столешнице. – Отныне выходим только группами по трое, и все трое держат наготове оружие. Я бы не хотел отпускать тебя в часовню, Эстебана, но и неволить не собираюсь. Просто хочу попросить: не откалывайся – это дурной знак. Скажу откровенно: я не уверен, что надо предпринять. Атаковать первыми? Но кого?! У нас два стареньких вертолета и катер, который, возможно, продержится пару часов на плаву. В достатке энергии, раций, оружия. Не густо с провизией. И ежиться нам еще девять лет...

– Тс-с! Ян Кошель вскинул руки. – Я что-то слышу, какая-то возня в подвале. Тихо, тихо...

– Ну вот и галюники пошли, хе! – хохотнул Патрик. – Потеха! А я вам скажу, почему так вышло: нас прилетело сюда тринадцать человек, чертовски неудачное число, вот и расплата, ха-ха.

Ян Кошель, подойдя на цыпочках к люку, рывком отворил его, и все услышали грохот падающих банок и какой-то писк. Ольга взвизгнула и прыгнула к матери на колени. Мати и донья Эстебана оцепенели. Портер и Чанг среагировали мгновенно – мигом сорвались с места и проскользнули в подпол. Секундой позже за ними последовали Кошель и Ульвич. Остальные колонисты сгрудились над люком и напряженно вслушивались в яростную возню.

– Что там? – не выдержал Чепанис. – Эй, парни?

– Заткнись! – хрипло прорычал Ульвич, голос его из подземелья гудел набатом.

Потом четверка выбралась наверх, и даже у несгибаемого Юджа подрагивали веки и пальцы. Восемь пар глаз неотрывно глядели на них.

– Господи, смилуйся над нами! – вымолвил наконец Ян Кошель. – Это... гномы, что ли? Какие-то крохотные человечки в дурацких колпаках, со сморщенными печеными личиками. Они вмиг разбежались по щелям.

– Эти коротышки хуже крыс, – мрачно добавил Ульвич, – они пытаются уволочь жестянки со жратвой. Вот кто истинные хозяева планеты, ты здорово прошиб, Дик, посчитав Надюху необитаемой.

– Она и есть необитаемая! – взорвался инженер. – У меня мизер приборов, но уловить и прямые, и вторичные признаки белковой жизни я могу. Здесь эволюционировал лишь растительный мир, аминокислоты же по какой-то странной прихоти не сложились в длинные молекулы, в них чего-то не хватает, самой малости.

– Как они выглядят, эти коротышки?

– Не здорово их разглядишь-то. Но рожи корчат злобнейшие. Ну, дюймов десять-двенадцать от силы. Куцые бороденки. Курточки зеленого сукна с медными пряжками... Что-то полосатое? А – гетры! И грубые башмаки.

– Очень красные, просто пунцовые и морщинистые рожи. – Вставил Чанг. – Юркие, ни одного не удалось схватить.

– Мы наткнулись на присутствие очень странной цивилизации, которая не числится в каталогах, – задумчиво произнес Чепанис. – Худо дело, это какая-то аномалия.

Реплика Ульвича дышала гневом:

– Мы наткнулись на нечисть, которая стреляет в нас безо всякого повода, пытается сожрать наши припасы и кроме того...

Негромкий смех остановил спорщиков.

– Вот вы и сами вышли к истине – нечисть! – Донья Эстебана торжественно перекрестилась. – И как же наивно противопоставлять ей грубую силу!

Из-за спин послышался вкрадчивый голос Патрика:

– Ничего, ничего, ты же, донья, не оставишь нас в своих молитвах, верно? А как совладать с этим отродьем, нам подскажет дружище Чанг. Патрик шагнул вперед, и палец его уперся в прорезь рубашки на груди Романа Чанга.

– Почему я? – вздрогнул тот и отступил. Кинься он с кулаками на обидчика, никто бы не удивился, а, может, и бровью не повел бы, не до того – но Чанг отступил в растерянности, чем весьма удивил и насторожил колонистов.

– Потому что дыры на твоей рубашке – это след! Хреноватый, но след, Чанг. А, кроме того, ты и сам признаешь, что...

– У тебя было предчувствие, что ты увидишь этого человека? – спросила вдруг донья Эстебана. – Верно, Чанг? Тебя мучило предчувствие какой-то встречи?

– Нет, – вконец растерялся Чанг, ища взглядом поддержки, но его окружал лед, разве что сочувствием теплился взгляд девочки-сероглазки. Ничего меня не мучило, просто мне кажется, где-то я видел его раньше...

– Во сне, Чанг, во сне?

Тут он призадумался.

– Не уверен, не помню, скорее всего, нет – мне редко снятся настоящие сны, и обычно я их запоминаю.

– А ты, случаем, не оборотень? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Патрик, и никто не одернул его, все напряженно вслушивались, но в подполье было тихо.

– Это уж слишком! – прервал долгую и гнетущую паузу Прент. – Сейчас мы договоримся насчет дозорных. Кому-то придется стеречь вход, а кому-то погреб. Завтра запустим единственного кибера-сторожа, что у нас есть – на подвал его хватит... По периметру выставим импульсную мину. Все! Кончилась вольница, а отступать нам некуда. Кто бы ни опередил нас на этой планете, ему придется потесниться. Вариант с нечистой силой, при всем уважении к донье, пока отставим, попробуем пострелять.

Но выспаться как следует им не удалось. Стояла пора ночей, и тьма окутывала леса и добиралась до вершин, мерцающих сединой среди звездной пыли. Стометровый круг электрического света вырывал из девственной чащи белый купол форта и прилегающую полоску луга, плавно стекающего к реке. И перед рассветом, когда тьма сгустилась до каучуковой вязкости, а тишина ртутью залила землю по самые макушки деревьев, так что у дежурившего Патрика закладывало уши – неожиданный и резкий звук прозвучал трубой Иерихонской. Он был похож на лязг, и в нем не было ничего от камня и дерева, от глухого и неопасного.

Патрик вскочил и изготовился к бою. Звук, после короткой паузы, повторился, источник его таился в самом чреве непроглядной тьмы, далеко, по крайней мере, в пятистах шагах от купола. Затем, спустя четверть часа, зачастило. Звуки слились в скрежет, негромкий, но пронзительный и, наконец, в шум. Он нарастал, вздымался гулом, клубился у земли, забегал вперед угрожающими всхрипами. Это был _ж_и_в_о_й_ шум.

Патрик сохранял спокойствие, пока не стали различимы смутные тени, что вплотную придвинулись в освещенной кромке периметра. Сигнализация помалкивала, следовательно, в охранную зону вторжения еще не было. На черном небосводе проступили лиловые дыры, предшествующие утреннему свету. Вероятно, на горизонте вспыхнула и малиновая полоска, но сплошная стена леса и отроги гор сдерживали золотистый поток расплавленного света. Патрик пытался высмотреть в клубящейся массе контуры чего-то различимо-понятного, знакомого, но тщетно. В конце концов он не выдержал и поднял Прента. Вдвоем они вслушивались в таинственный гул, пытались расшифровать его посредством акустического анализатора, однако проекции на экране оказались им не по зубам, и пришлось тормошить Дика Чепаниса.

Тем временем рассвело. Их возня разбудила практически всех, даже дети сонно допытывались, что же происходит? Никто и не пытался ответить.

Те, кто таился во тьме, наконец выступили, и воинственный клич прорезал мертвенную тишину, обрушился, словно гром, на белый купол, под которым затаилась горстка людей.

– Воистину мы в преисподней или на подступах к ней, – прошептал Ян Кошель, нащупывая рукоять бластера и прижимая к себе сына. – Сейчас мы увидим, кто перед нами!

– Занять боевые расчеты! – скомандовал Прент. – И не стрелять – это приказ! Последнее, что мы сделаем – это откроем огонь, если иного выхода не будет. Сохраняйте выдержку, парни. Приличные люди прежде знакомятся...

Колонна фантастических пришелиц начала обтекать периметр. Свет прибывал и уже были ясно различимы лоснящиеся, обнаженные тела, перевитые ремнями, к которым крепились колчан и меч. Грозно вскинутые луки и томагавки, золотые амулеты на груди, украшенные перьями золотые обручи на лбу и браслеты на запястьях и щиколотках.

Амазонки! Несомненно, перед ними гарцевали воинственные девы верхом на существах, которые могли привидеться разве что в страшном сне. Амазонки восседали на кентаврах со свирепыми, бородатыми рожами, ибо невозможно назвать лицом обличье монстра. Их тело покрывала густая и короткая шерсть. Крохотные, недоразвитые ручки сжимали дротики, пригодные для ближнего боя. Грудь была прикрыта щитом с изображением странного черепа с тремя глазницами и массивной нижней челюстью. Белки выпученных глаз пурпурно отсвечивали, жесткий, черный волос топорщился в косичках, а клыки яростно теребили цепочку, заменявшую узду. Наездницы в большинстве были светловолосы, мускулисты, их лица практически не отличались от земных, разве что неукротимая свирепость сквозила в решительных взглядах, искажала черты и прорывалась в воинственных выкриках, но дикие, атавистические черты отсутствовали. Босые ступни были продеты в плетеные стремена с костяными шпорами, а вместо седел на крупах лежали циновки из лыка, украшенные геометрическим орнаментом.

– Боже, Боже праведный! Вот и явилась кара твоя, и полчища темных сил вступили на поле боя! Грядет, грядет Армагеддон. Так внемлите же, братья, не разуму ожесточенному, а смиренному сердцу...

– Ступай, молись, Эстебана, – процедил зловеще Юдж, прилаживая лучемет на турели. – Армагеддон предполагает схватку, а не скулеж.

Амазонки не решались до поры до времени пересекать расплывчатую границу, что очерчивал лазерный прожектор. Они пришпоривали кентавров, и те, злобно урча, несли их по кругу, выбивая копытами глухую дробь. Запах потных, возбужденных ненавистью тел пропитывал утренний воздух, еще прохладный и терпкий. Но вот окончательно рассвело, и электрический свет растворился в свете нового дня. Живое кольцо сомкнулось, темп скачки возрос. Около сотни наездниц мчались по кругу, держа наготове луки, и еще примерно столько же рассредоточились чуть поодаль, на опушке. Кентавры рычали, и в их рычании угадывались членораздельные звуки. Пена обильно слетала с толстых губ.

– Крутые девочки, – ухмыльнулся Деннис Ульвич, – похлеще наших гномиков.

– И имя им – легион! – выкрикнула донья Эстебана. Но ее уже никто не слушал, все завороженно глядели на скачущих дев, чьи воинственные вопли оглашали всю округу.

– И с чего бы им так окрыситься на славных парней? Гляди, как огрызаются, ишь ты!

– Да, похоже, тянет на заварушку...

– Погляди на их мужиков, неужто и впрямь сражаемся с демонами? Эй, Дик, ты и сейчас будешь утверждать, что перед нами остатки прежней экспедиции? Ну-ка, выдай очередную хохму о хлорофилловой цивилизации? Грош цена, как погляжу, твоим микроскопам. А скачут лихо, экое полчище.

Дик Чепанис разглядывал пришельцев в бинокль, наконец он оторвался от окуляров и хладнокровно предложил, массируя мешки под глазами:

– Давай попробуем подстрелить одну из них?

Прент отреагировал сурово:

– Всем помалкивать и наблюдать – мы не станем ввязываться первыми! Как бы там ни было, но худой мир все же получше войны. Даже самой удачной.

– Тьфу! – возмутился Деннис Ульвич. – О какой войне речь, Прент? Один-единственный хороший залп – и от всей этой улюлюкающей компании останутся обугленные копыта! Кстати, если зажмурить глаза и обрубить головы, тушки сойдут за говяжьи, хе-хе!

– Ты скотина, Ульвич! – крикнула Ванда. – Давайте обратимся к ним это ведь гуманоиды, разве не видите? Мы будем последними ублюдками, если откроем огонь, не попытавшись договориться...

– В какой последовательности нас будут жрать и как поделят между карликами, парнями в крагах и этими монстрами, да?

– Ого! Они атакуют – берегись!

На купол обрушился град стрел. Древки были выморены в багровый цвет, оперение – иссиня-черное, а наконечники отливали медью. Колонисты наблюдали атаку сквозь бойницы с пуленепробиваемым термостойким стеклом и на экране панорамного обзора (телекамера была установлена на верхушке купола). Пока амазонки не пытались приблизиться и штурмовать подиум пешим строем, но чувствовалась отменная выучка, слаженность действий – и это напрочь отметало иллюзии о том, что стычка случайна и мимолетна. Нет, перед ними было недурно организованное войско, спаянное дисциплиной и агрессивной идеологией. Набегом управляла твердая и хладнокровная рука.

– Ядреные девахи, – храбрился Ульвич, – парочку обязательно оставим для развода, не побрезгуем. Эй, Чанг! Что творится в подвале, наши маленькие друзья не оприходуют под шумок жратву, а заодно и выпивку?

– Только паучьи глазки сверкают из щелей, – отозвался Чанг, – я малость пошугал их горелкой, подействовало.

– Хорошо сидим, правда? Надеюсь, у этих дьяволят туго с порохом и семтексом и недостанет мочи подложить под нас славненькую мину, унций так на сорок. Руг, дай команду подстрелить парочку гномиков, пусть Дик удовлетворит свое любопытство: может, перед нами и впрямь чудеса хлорофилловой эволюции?

– Непременно, – подумав, ответил Прент. – У Ванды диплом и практика медсестры – она и освежует эту пакость. Надо же разобраться, кто перед нами?

Ванду передернуло, но капризничать было бы глупо, подули суровые ветра.

– Они атакуют! – закричал Патрик. – Разом кинулись со всех сторон.

Натиск впечатлял. Каждая из амазонок выпустила с двухсекундным интервалом несколько стрел, они волнами обрушились на купол, особого вреда не причинили, но заставили осажденных поежиться. Затем, повинуясь неслышной команде, воительницы спешились и мигом вскарабкались на огромные валуны, из которых был сложен подиум. В стекла застучали томагавки, замелькали воспаленные лица в боевой раскраске – впрочем, это могла быть и косметика. В оскаленных ртах блестели великолепные, крупные зубы. Часть из них была фигурно подпилена и окрашена черной эмалью. Плечи, бедра и груди покрывала замысловатая, красно-синяя вязь татуировки. Матфея зарычала в ответ, взбив смоляные кудри, но сквозь тонированные стекла ее вряд ли различили.

– Наверх! – скомандовал Прент, и туда бросился Патрик Кофроф, к башенке, где была установлена турель с психотропной пушкой. – В первом поддиапазоне, слабый круговой импульс на отпугивание. Все сохраняют выдержку!

Первые, пристрелочные залпы не дали результата, но Патрик подстроил частоту, и вскоре устрашающие вопли сменились криками ужаса. Стройные ряды дрогнули, и амазонки беспорядочно посыпались вниз, многие ломали руки, ноги, пальцы, и скалы обагрились самой настоящей кровью.

– Вот так-то лучше, милашки, образумьтесь-ка, – усмехнулся Ульвич. А я бы еще наподдал, пусть катятся.

Однако, ярость амазонок вновь вспенилась неукротимой волной. Второй эшелон, доселе державшийся поодаль, ринулся на штурм. K основанию купола посыпались факелы, жирный, черный дым затянул бойницы и телекамеры и почти свел на нет визуальный обзор. – Припекает! – хохотнул Юдж. – Ух и девчонки! Когда мы откроем здесь первый бардак для астров, будем брать дополнительную плату – за темперамент. Никакие цены не отпугнут ребят.

– Они подожгли вертолет! – закричал сверху Патрик.

Лицо Прента окаменело – какая промашка! Сукин ты сын, а не командир! А у верфи стоит катер, и тоже практически беззащитный. На этот раз он не колебался.

– Огонь! На поражение!

Патрик влупил по периметру, и пол-сотни размалеванных тел скорчились в траве, изрядно вытоптанной кентаврами. Сами монстры выдержали залп хрипели, но продолжали пятиться, шишковатые, щетинистые черепа сдерживали жестокое излучение психотропной пушки.

– Подай, поддай! – в азарте подпрыгнул Юдж. – Эй, готовимся к вылазке, надо спасать вертолет!

Чанг, Ульвич, Чепанис и, конечно, Прент натянули бронежилеты и проверили бластеры. Ян приготовил инструменты, надлежало сразу же заняться машиной.

Турель Патрика сделала еще пару оборотов, но амазонки успели отступить в лес. Быстрота исполнения маневра, согласованность действий поражали.

Участь раненых никого не волновала, так уж у них, выходит, заведено, и они, сцепив зубы, ждали своей доли, истекая кровью. Их и не пытались вынести с поля боя или добить. Но колонистам было не до пленных – вертолет погибал в жарких языках огня.

Амазонки облепили его какой-то густой, резиноподобной массой, похожей на застывший сок гевеи, и пылала эта дрянь, что называется, ясным пламенем, прожигая в металле чудовищные дыры.

Четыре огнетушителя обрушили свои струи на клубок огня, и вскоре обугленная машина покрылась пеной, но спасены были, увы, лишь останки. Самый большой и надежный вертолет оказался уничтоженным. К счастью, уцелел катер и двухместный геликоптер, установленный на корме. Слабое утешение.

– Они уходят! – Патрик помахал сверху биноклем. – Пусть кто-нибудь сменит меня, я помогу Яну.

Прент не отреагировал, тупо глядя на дымящийся остов – что тут помогать?

– Капитан, – угрюмо глядя на Прента, произнес Ульвич, – нам не отсидеться. Ладно, карликов мы вытравим канцерогенным паром, а как быть с этими? – Он кивнул в сторону леса. – Мы не проживем без лесной подкормки, в сущности, дело швах.

– Ты предлагаешь их преследовать?

– Конечно! Следить за ними с воздуха. Разнюхать, где кочует их орда, есть ли у них укрепления, лагерь, город, табор или что там еще, черт возьми?! Разрушить их гнездо, отвадить их на веки вечные, иначе как мы продержимся здесь еще девять лет?

– Это разумно, – поддержал Портер. – Помнится был такой парень Кортес – так он не упустил своего шанса. У каждого есть свой шанс, а, Прент?

Руг задумался. И вот о чем – молчал Дик Чепанис, нехорошо молчал, и это настораживало. Инженером слишком часто овладевали сомнения и боли в желудке, но в остальном – железный парень, и без его совета рискованно затевать карательную экспедицию.

– Боже праведный! – прохрипел Ян Кошель, вытирая платком чумазое лицо. – Что с Патриком?

Они обернулись так стремительно, что женщины, высыпавшие на крыльцо, испуганно отпрянули. Силуэт Патрика четко просматривался в стеклянном колпаке, он распахнул створки, очевидно хотел что-то крикнуть или просто глотнуть свежего воздуха и не успел: багровая стрела пробила ему горло и пригвоздила к высокой спинке кресла с подголовником. Когда-то это кресло стояло в рубке, и на нем еще осталась бирка "второй пилот".

##### часть текста утрачена #####

Лишь через девяносто часов в организме скопилось достаточно сил, чтобы растворить веки и вытолкнуть наружу распухший язык. Прент попытался вспомнить, где же он, что произошло, и кто спит рядом, свернувшись в клубочек.

– Ванда! – тихо позвал Руг, и она тут же проснулась, встрепенулась, как пугливая лань и склонилась над Прентом. Ее грудь была стянута повязкой, а лицо – сплошь в подсохших ссадинах.

– Господи, Руг, ты выкарабкался? Лежи, лежи, я недавно ввела тебе двойную дозу витофила, голова, наверное, кружится?

– А от нее осталось что-нибудь? Ванда, там на лугу...

– Молчи, молчи, я знаю.

– Но?..

– Я вчера похоронила ее, мою девочку, мою крошку... Молчи, Руг, молчи, иначе я найду, чем заткнуть твою нечестивую глотку.

– Что же мне делать?

– Смотри, как я буду варить суп, и терпи, когда настанет время менять повязки. Ты... один уцелел? Где Ульвич?

Прент не решился сказать правду, да и знал ли он ее вообще?

– Не знаю. Рация не отзывалась?

– Нет. – Слезы Ванды капали в котелок, и она размешивала их ложкой. Вот видишь, и солить не надо.

– Как вы очутились на лугу?

– Прилетел Юдж. Странный. Страшный. Пьяный до омерзения. Велел собираться. Когда я спросила, где ты – он плюнул и сказал, что у тебя дела с Ульвичем. Мы спустились на луг, почему-то налегке... дальше не могу, Руг!.. Кошмар...

Прент хотел спросить, куда же делся вертолет, но передумал. К чему задавать вопросы, на которые заранее знаешь ответы?

– Жаль, что молчит рация, я так надеялся, что Дик объявится в нужную минуту.

Ванда кивнула – да, жаль.

– Он меняется на глазах, этот беззвучный мир. Прислушайся – слышишь?

– Нет.

– Да слушай же, слушай, бесчувственный Руг Прент!

– Что-то журчит.

– Это птицы, птицы! Здесь появились птицы и не только стервятники, но и те, те... что снились мне, Руг, – розовые попугайчики.

– Я видел рыбу в реке и, вроде, ракушки.

– Я тоже, когда собирала плоды сегодня утром.

Его охватило возбуждение, он попытался приподняться.

– Ты покидала окрестности пещеры?

Ванда усмехнулась, трагические складки дрогнули в уголках губ. Разорванные мочки и зловещие рубцы на шее обнажились, когда сползла косынка и Руга захлестнула терпкая волна жалости, Ванда усмехнулась печально и отползла разве что не скуля, как подбитая собака.

##### часть текста утрачена #####

...пристрелить эту ненормальную бабу – и дважды его ослеплял жар, исходивший из ее чрева.

Раствориться? В чем, Господи, в чем! – В собственном дерьме?

Он и с места не тронулся, пока не кончилось бренди. Разве хватило бы сил и выдержки глядеть, как Ванда обнимает за шею мохнатого мужебца с нависшим лбом и вспученными губами, как крохотные, короткопалые ручки хватают ее за бедра, как он ржет ей в ухо и клочья пены сваливаются с багрового языка, стертого уздой? Увольте!

Собственно, было все равно куда идти – ноги несли его к форту, куда еще? Похудевший, обросший бородой странник вышел к реке. На плече его мерно покачивался боевой карабин. Он удивленно присвистнул и покачал головой, увидев обглоданные кости на песке – ну-у-у, жизнь продолжается и даже набирает силу.

С появлением птиц гнетущая тишина планеты рухнула, и Ругу легко шагалось под воркование и пересвист пичуг. Единственное, что смущало гигантские бабочки с размахом крыльев до метра.

Любопытно, чья больная фантазия расстаралась? И еще мохнатые лесные человечки, они появлялись внезапно, угрожающе шипели и благоразумно исчезали под лопухами, едва мутный взгляд Прента останавливался на сморщенных личиках.

– Ау-у, идет-бредет лесной колдун! – завопил Руг, пьянея от свободы, от безумной свободы, которую не каждому дано испытать в жизни, когда ни парить, ни падать уже некуда. – А не припасли вы, дьяволята, отравленных стрел для колдуна Руга, а? Не то мигом сотворю клыкастого крысолова, обожающего лесных коротышек!