Текст книги "Харизма"
Автор книги: Леонид Каганов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Часть 2
ЛЕТО
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАТВЕЕВА НА ЮГЕ
(из рассказа Лексы)
Казалось, босые ноги в сандалиях просто шагают по роскошному зеленому ковру, на котором нарисовано горное ущелье. На самом деле ноги, конечно, болтались в воздухе, а ущелье проплывало далеко внизу. Если приглядеться, можно было рассмотреть кусты, деревья и тропинки. Линия канатной дороги то поднималась высоко над ущельями, то опускалась вниз, и тогда сандалиями можно было пинать ветки кустарника. Уже порядком измочаленного непоседливыми туристами.
Когда мы садились на канатку, казалось страшным – как это я поплыву над ущельями, открытый всем ветрам, сидя на этой пластиковой табуретке со спинкой? Зрелище и впрямь было жуткое – сдвоенные сиденья с железной лапой посередине, уходящей наверх и цепляющейся за канат. Поначалу я действительно сидел смирно и даже ногами не болтал. Цепочка была исправно пристегнута, одной рукой я на всякий случай крепко держался за сиденье, а другой обнимал за плечи Аленку, сидевшую рядом. Ей-то было по-настоящему страшно. Тихо вели себя и остальные. Следом за нами ехали Баранов с Ольгой, а за ними – Шуршик. Сиденье рядом с Шуршиком пустовало, отчего вся конструкция кренилась немного вбок. Судя по напряженному лицу и побелевшим пальцам, вцепившимся в подлокотники, Шуршика это сильно нервировало. Так продолжалось до первой пересадки. Мы вылезли, поразмяли ноги, поболтались на площадке вместе с прочими туристами и поглазели на парапланы в вышине. Парапланы срывались с вершины горы – конечной точки канатной дороги – и парили над ущельем, не думая садиться.
На втором отрезке мы уже вели себя смелее. Вертелись, шутили, перекрикивались и даже пытались срывать листья, если канатка опускалась слишком низко. Ольга шумно ругалась с Барановым – Баранов отстегнул свою страховочную цепочку, а Ольга боялась и требовала, чтобы он немедленно пристегнул. Баранов, понятное дело, наслаждался. Я несколько раз с интересом оборачивался. В пылу спора Ольга непроизвольно дергала правой ногой в сиреневой босоножке – было бы дело на земле, мы бы слышали яростное топанье.
На третьем отрезке надоело даже веселиться – просто смотрели вниз на далекое ущелье. А еще я с интересом разглядывал колеса опорных вышек, когда они проползали рядом.
А вот на вершине оказалось скучно. Мы потоптались на месте, купили мороженого, посмотрели сверху на равнину. Внизу было красиво и очень мелко, в смысле деталей. И от этого нерезко. Прямо как на мониторе, если выставить непомерно большое разрешение.
Теперь хотелось попасть вниз. Точно так же, как до этого хотелось попасть на вершину. Парапланы при ближайшем рассмотрении тоже потеряли всякое очарование. Дядьки-инструкторы, сидя на корточках возле разложенных тряпичных полотен, объясняли каждый своему туристу, как следует себя вести. Выходило, что следует вести себя смирно, наслаждаться полетом и не делать резких движений. Затем инструктор залезал в паутину веревочной упряжи и пристегивал к себе туриста. Получившаяся четвероножка смешно пыталась бежать вниз по склону, натягивая за собой веревки. Если параплан надувался, взмывал над их головами и поднимал их в воздух, то парочка, смешно болтая ногами, плавно устремлялась в глубь ущелья. И чем дальше они удалялись, тем солиднее смотрелись. Но если параплан не надувался или если одна пара ног спотыкалась, то оба падали в пыль, вставали с матюгами и брели обратно – готовиться, повторять инструктаж и снова расправлять по земле купол параплана.
– Что-то не хочется так летать, – сказал наконец Шуршик.
– Скажи честно: денег жалко, – хохотнул Баранов.
– А тебе что, хочется? – повернулся к нему Шуршик.
– Не-а… – зевнул Баранов. – Не хочется.
– А вот мне хочется! – сказала Ольга и капризно повисла на руке Баранова.
– Что тебе хочется, зайчик? – снова зевнул Баранов. – Чтобы тебя привязали к гениталиям вон того усатого инструктора?
– Пошляк, – фыркнула Ольга. – Скажи, Алекс?
Я не ответил, я рассеянно смотрел вниз. Шла вторая неделя отдыха, и я уже немножко устал от нашей маленькой компании. Устал от Баранова, не закрывающего рот ни на минуту. Устал от скучного молчаливого Шуршика. Устал от восторженной Ольги. И чего уж тут таить – и от Аленки устал, честно говоря.
– Алеша! – дергает меня за рукав Аленка. – Смотри!
Я рассеянно перевожу взгляд, куда она указывает. Ну горы и горы.
– И чего?
– Смотри – облако!
– Ну облако.
– Оно прямо на нашем уровне!
– В интеллектуальном смысле? – вмешивается Баранов. – Гы-гы!
– Баранов, как ты надоел! – отмахивается Аленка. – Смотри, Леша, видишь – оно висит, маленькое такое?
– Ну вижу.
– Правда, как вата?
Я мысленно вздохнул и ничего не ответил.
– Леша, ну что ты на меня внимания не обращаешь? – хнычет Аленка. – Даже не слушаешь!
– Почему, слушаю. Облако – как вата…
– Я даже больше скажу! – заявил Баранов. – Не как вата, а как эта… как ее… с крылышками… эта…
– Баранов. – Я строго взглянул на него.
– Молчу, молчу, – потупился Баранов.
– А вот бы приехать сюда со своим парапланом! – вдруг сказал Шуршик. – Раздобыть где-нибудь. Научиться прыгать. И приехать сюда. И попрыгать!
– Тащить замучишься, – сказал Баранов. – Вон какой рюкзачище. Тебе своего мало?
– Зато кайф.
Мы помолчали.
– Ну что? – оглянулась на канатку Ольга. – Назад?
– Давайте хоть пива попьем! – возмутился Баранов и кивнул на ларек.
– Внизу попьешь! – закапризничала Ольга. – Алекс, скажи!
Я молчал.
– Ну что, Алекс? Ну давай пива попьем? – спросил Баранов.
– Я за пиво, – сказал Шуршик. – Алекс, ну скажи! Чего ты молчишь?
– Алекс! – дернула меня Аленка.
– Пьем пиво, – кивнул я, и мы направились к ларьку.
Теплое розливное пиво пилось быстро и неувлекательно. Аленка с Ольгой болтали о своем, Шуршик с остановившимся лицом смотрел вниз, на туманную дымку. А мы с Барановым смотрели на двух милых девушек, сидевших на пластиковых креслах под навесом у противоположного ларька. Они пили сок из одного стакана через две трубочки.
– Грудь-то, грудь какая! – вздохнул Баранов вполголоса, чтоб не слышала Ольга.
– У которой? – спросил я. – Впрочем, у обеих.
– Маечки-то, маечки как обжимают, а? Тебе какая больше?
– Черненькая, – кивнул я.
– Ага, – сказал Баранов. – Черненькая получше. Но, и подружка у нее ничего. Гордые.
– Подойдем?
– Ну… – Баранов потупился и искоса посмотрел на Ольгу. – Обидятся наши девчонки. Аленка твоя так вообще…
– Ну как хочешь. – Я отвернулся.
– Смотри, смотри! – потыкал меня локтем Баранов. – На нас смотрят. Все, уже не смотрят…
Ольга и Аленка встали.
– Ну, пойдемте уже! – капризно произнесла Ольга. – Жарко здесь…
– Идем, идем, – сказал Баранов. – Алекс, идем?
– Идем. – Я встал, заметив краем глаза, как девчушки встали и тоже пошли к канатке.
– Шуршик! – Баранов потряс его за плечо. – Хватит на планеристов зырить, сглазишь!
Я пошел к канатке, остальные потянулись следом. На душе было отчего-то нехорошо. И вновь, как бывало не раз за последние месяцы, мне показалось, что кто-то стоит за плечом. Только контур, еле различимый в воздухе. Долговязая черная фигура. Но – не человек, это я чувствовал. И сердце снова ухнуло и забилось вдвое чаще. Я резко обернулся – конечно, никого. Конечно, показалось. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Может, активность? Магнитные бури? Аленка подошла и взяла меня за руку:
– Леша, все в порядке?
– В порядке.
– Ну что ты такой?
– Какой такой?
– Ну… такой…
– Все в порядке; Алена. Все в порядке.
– Ну ладно. – Аленка отошла назад, к Ольге. На посадочной площадке толпился народ. Я встал за девчушками. Черненькая обернулась и с интересом посмотрела на меня. Длинные черные волосы до плеч, как ей не жарко?
Я взглянул ей в глаза. Красивые глаза, карие, блестящие, влажные. С такими озорными искорками, ну ты знаешь. Девчушка отвела взгляд.
– А как по отчеству? – спросил я.
– Что? Это вы мне? – Она удивленно повернулась.
– Спрашивать имя у незнакомой красавицы – пошло и скучно. – объяснил я. – Поэтому всегда спрашиваю отчество. Кто вы по отчеству будете?
– Михайловна, – сказала девушка и хлопнула длинными ресницами.
– Михална… – Я покатал слово по языку, звучало красиво. – А из какого города, Михална?
– Из Москвы.
– Тоже из Москвы?
– И вы тоже из Москвы?
Подружка дернула ее за рукав и шагнула к наезжающему сиденью. Михайловна замешкалась, а когда опомнилась, подружка уже плюхнулось на сиденье. Михайловна попыталась обойти и сесть с другой стороны, но каретка уже тянулась к краю, и дежурный по Площадке, загорелый парень с обветренным лицом, остановил Михайловну:
– Куда? Стой! На следующей.
И усадил ее на сиденье, идущее следом. Они уехали – каждая на своей каретке, с пустующими соседними местами.
– Эх! – сказал сзади Баранов. – Быть может, это место для меня!
Я сел на следующую каретку, а рядом со мной плюхнулся Шуршик. Каретка на миг застыла, неуверенно покачнулась и двинулась вперед. Отсюда хорошо смотрелся черный затылок Михайловны. Она повернулась, улыбнулась, помахала рукой, да так и осталась сидеть вполоборота.
Мои сандалии еще раз чиркнули по листве, и склон резко пошел вниз. Я поднял голову и посмотрел на железную лапу, которая пристегивала наши с Шуршиком сиденья к канату. Лапа смотрелась солидно и уверенно.
– Перелезем? – спросил я Шуршика.
– Куда? – не понял Шуршик.
– Вон, к Михайловне.
– Ну, на пересадке… Ты же не сейчас хочешь?
– Сейчас хочу.
– Алекс, ты чего?!! – Шуршик округлил глаза.
– А чего? Между каретками метров десять каната. Встал на спинку кресла в полный рост, держишься за лапу, подтянулся – и ты уже на канате болтаешься. Знай только руками перебирай.
– Как перебирай?!
– Как. Как в мультфильме. Молча. Представь, что это турник. Ты что, не пролезешь вдоль перекладины десять метров?
– Не уверен… А дальше?
– А дальше ногами обвил следующую лапу и спустился на пустующее кресло.
– На фиг такое надо… – протянул Шуршик и стал демонстративно смотреть вниз.
– Я покажу, – кивнул я. – Вот только следующую опору проедем.
– Нет!
– Это уж я сам решу.
Я помахал рукой Михайловне и начал смотреть на приближающуюся опорную вышку. Стальной канат тускло блестел на солнце. Вышка приближалась. Я отбросил цепочку.
– Алекс! – крикнул Шуршик.
– Ша, – отмахнулся я. – Со мной все будет нормально. Со мной всегда все нормально, понял?
Вышка приближалась, канат резко пошел вверх. Я приготовился. Наверху громыхали пары железных колес, похожие на колеса вагона. Трос прокатывался между ними. Сиденья тряхнуло, и трос пошел вниз. Вышка осталась позади.
Я решительно схватил рукой железную лапу и встал на кресле в полный рост.
– Алекс!!! – крикнул Шуршик.
Кажется, Михайловна тоже что-то крикнула. Тем лучше. Эффектнее. Трос был рядом, я поднял руку и дотянулся до него. Он был теплый и шероховатый – сплетенные стальные жилы. Я сжал кулак крепче, схватился за трос другой рукой и повис. Затем передвинул переднюю руку, качнулся взад-вперед, перекинул вторую руку. И пополз, все дальше от Шуршика.
Надо признаться, в реальности это оказалось куда сложнее, чем казалось, пока я сидел на удобном пластиковом сиденье каретки. Трос, матовый и блестящий, на самом деле оказался масляным на ощупь. Тягучая маслянистая грязь пропитала все его поры. Руки сразу же стали черными, потеряли чувствительность, и приходилось сжимать кулаки изо всех сил, чтобы не соскользнуть. Вниз я специально не смотрел. Мне что-то кричали люди, проезжающие мимо на встречных каретках, но я не слушал. Я упрямо полз вперед, и расстояние до Михайловны стремительно сокращалось. Примерно на середине я решил, что проще и безопаснее будет не висеть на руках, а ползти, обхватив канат ногами. Черт с ними, с джинсами, отстираю. Я попробовал закинуть ноти наверх, но это не удалось. Зато я увидел землю. Земля была далеко. Это было не самое высокое место, но тем не менее…
Я снова заработал руками и пополз вперед. Оставалось совсем немного, но тут впереди показалась вышка. Я перебирал руками все быстрее, но мне казалось, что я почти не двигаюсь – устали мышцы, и перехваты выходили все короче и короче. Я оглянулся назад. Шуршик кричал и размахивал руками. До Шуршика было очень далеко. Внизу плыла роща. Кажется, тополя. Или платаны. А может, березы? Кто их разберет, эти южные деревья. Я стиснул зубы и снова рывками полез вперед. Глупо! – думал я. Очень глупо. Так нельзя. Я так не хочу. Я не хочу так. Так нельзя.
Вышка была уже. близко, вдали громыхнули колеса – это проехала опорную вышку каретка подружки. Михайловна тоже кричала, она залезла с коленками на сиденье и совсем развернулась в мою сторону. Надо прыгать, подумал я. Иначе никак. Я сделал еще три перехвата, но руки вцепились в канат. Вышка была все ближе, канат дернулся под руками и резко пополз вверх, унося меня с собой. В воздухе мелькнули коленки Михайловны. Ну все, подумал я. Нет! – крикнул кто-то внутри. Все, повторил я. Нет! – крикнул голос внутри головы. Все, сказал я и закрыл глаза. Нет!!! – крикнул голос. Хорошо, сказал я и перекинул левую руку на другую сторону. Перед самыми колесами я спрыгну.
Но я не спрыгнул. Не знаю почему. Руки держали канат все крепче. Громыхнула на колесах каретка Михайловны и миновала вышку. Колеса вышки приближались – железные, лоснящиеся. Канат прокатывался между ними и, кажется, даже слегка плющился с обеих сторон. По-моему, я что-то крикнул. Помню только, что боли не почувствовал. Это даже была не боль. Будто опустил пальцы в кипяток. Или ударили по рукам с размаху чем-то тяжелым. Ощущение есть, а боли пока нет.
Помню, как сверху на лицо брызнула кровь и я полетел вниз. И последнее, что увидел, – оторванный указательный палец, который кружился в воздухе перед моим лицом.
Очнулся я на земле. Боли не было. Лежать было уютно. Далеко наверху сквозь ветки деревьев плыла черная нитка канатной дороги с каретками. Сколько времени прошло?
Если я мыслю, подумал я, значит, существую. Если существую, следовательно, со мной все в порядке. Не вполне логично, но что поделать – очень хочется жить. Вот только как жить без пальцев?
Я долго лежал и боялся посмотреть на свои руки. Затем мне пришло в голову, что руки могут истекать кровью и их надо перевязать. Поэтому я зажмурил глаза и поднес руки к лицу. И резко открыл глаза. Все пальцы были на месте! Я машинально пересчитал их – ровно десять. Более того – ни крови, никаких следов не было на пальцах! Пальцы как пальцы. С такими я родился, такими ковырял в носу в детстве и топтал клавиатуру компа.
Я сел на землю, посидел немного, затем встал на ноги и прислушался к своим ощущениям. Все в организме казалось исправным. Наверно, я все-таки спрыгнул в последний момент, подумалось мне. И очень удачно упал с такой высоты – сквозь ветки. Слишком удачно. Куда теперь идти?
Я огляделся и прикинул направление. Вверху ползла канатка, сзади торчала злополучная гора, на которую мы поднимались. Значит, надо идти вперед. И я пошел вперед, раздвигая ногами большие южные лопухи. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел на лопухах красные брызги. Несомненно, это была кровь. Я пригляделся – один лопух посередине был пробит насквозь. Я приподнял его. На черной земле лежал палец. Бледный, обескровленный. Указательный. Я брезгливо поднял его и осмотрел. Он был точь-в-точь как тот, что рос у меня на руке. Это было непонятно. Это было дико. Я еще раз пошевелил рукой – все пальцы были на месте, все работали, послушно сгибались и разгибались. Хорошие, чистые, белые пальцы. Я посмотрел на ладонь – ладони были черные, в пыли и смазке от стального каната. А пальцы – белые, розовые. Словно никогда не ползали по канату. А отрубленный палец – черный. Я не смог найти этому никакого объяснения. Просто положил палец в карман и пошел дальше,
Дороги в лесу не было. Я шел, перелезая через овраги, груды замшелых камней, продирался сквозь кусты. И лишь старался не удаляться от нитки канатной дороги, висевшей высоко над деревьями. Местность то спускалась ниже, то поднималась. Забравшись на очередную груду камней, я увидел впереди за деревьями пересадочную станцию. И тут же услышал топот. Оттуда неслись люди. Впереди бежал Баранов – с очумевшим красным лицом и открытым ртом. За ним, чуть поотстав, неслась Аленка. За ней – Шуршик, и замыкала процессию спотыкающаяся Ольга. Я подождал, пока они подбегут поближе.
– Эй! – окликнул я и помахал рукой. – Куда это вы?
Баранов остановился как вкопанный, Аленка с размаху врезалась в него. Баранов поднял голову вверх и стал смотреть на ползущие вверху каретки.
– Я здесь! – сказал я. – Внимание на кучу камней!
Баранов и Аленка, как по команде, уставились на меня. К ним медленно подошел Шуршик, а за ним Ольга.
– Привет! – сказал я. – Куда это вы несетесь?
– А… – сказал Баранов тупо и показал пальцем вверх, а затем на меня.
– Что такое? – спросил я. – В чем дело? И стал неспешно спускаться к ним.
– Ты это… Как? – наконец выдавил Шуршик.
– Все нормально, – сказал я. – Просто захотелось прогуляться понизу.
– Но… – сказал Шуршик. – Ты совсем?
– Что – совсем?
– Совсем цел?
– Совсем. – Я вытянул вперед руки и пошевелил пальцами.
Аленка бросилась мне на шею и заплакала.
– Надо выпить, – сказал наконец Баранов. – А то я ничего не понимаю.
– Ты же упал и разбился? – сказала Ольга.
– Кто сказал? Никто не разбился, никто не упал. То есть упал, но не разбился.
– У тебя кровь на лице, – сказала Ольга. – На лбу. Я поплевал на пальцы и потер лоб.
– А так?
Ольга заботливо вынула платочек и стала тереть мне лоб.
– Все, – сказала она. – Теперь нету.
– И отлично, – сказал я. – Пойдемте, нам еще надо успеть на обратный автобус.
И мы пошли. Дошли до пересадки канатной дороги, к нам бросилась бабулька-смотритель.
– Ну что? – закричала она. – Нашли?
– Кого нашли? – спросил я холодно.
– Ну кто у вас там вниз упал?
– Никто у нас вниз не падал, – сказал я. – Откуда такая информация?
Бабулька посмотрела на меня сурово, поджала губы, но ничего больше не сказала. Мы сели на канатку и без приключений спустились вниз, в долину. И на автобус успели, и вернулись в поселок у моря, где снимали сарайчик. Мы весело болтали всю дорогу и, казалось, уже забыли, что кто-то падал сегодня с канатной дороги вниз. Да и мне уже казалось, что ничего этого не было.
Неприятность ждала нас в поселке при выходе из автобуса. На остановке стоял милицейский фургончик, возле него толпились трое скучающих ментов. По-южному загорелые и поджарые, они ленивыми глазами провожали всех, кто вылезал из автобуса, но прицепились почему-то только к нам.
– Ребята, документики готовим, – сказал один из них.
– А что случилось? – спросил я.
– Ничего, – пожал плечами милиционер. – Проверка. Документики. Регистрация. Отдыхающие?
– Отдыхающие.
– Значит, регистрация должна быть. Если нет регистрации – штрафчик.
Регистрации у нас, конечно, не было, какая там регистрация, на две недельки к морю выбрались.
– Штрафчик? – спросил я грозно.
– Алекс, Алекс, не надо, – зашептала сзади Аленка, нежно положила мне ладони на плечи и успокаивающе помассировала.
– Готовим, готовим документики, – сурово сказал второй милиционер, подходя вплотную.
– Побыстрее, пожалуйста, – сказал третий. Паспорта у нас были с собой, мы вручили их милиционерам.
– Угу, – сказал первый милиционер. – Регистрации нет? Готовим штраф.
Баранов вздохнул.
– А может, договоримся как-нибудь? – сказал он и подмигнул милиционеру.
– О том и речь, – спокойно сказал милиционер, – Штрафчик заплатим – и свободны.
– Только рюкзачки и кармашки покажем, – пробурчал второй милиционер.
– Это зачем? – спросил я.
– Мало ли что. Знаем мы вас, приезжих. Оружие, наркотики.
– Какие наркотики? – обиделся Баранов.
– Уж не знаю, какие у вас наркотики, но выкладывайте все, какие есть, – кивнул первый милиционер.
– Хорошо, – сказал Баранов и расстегнул свой рюкзачок.
Первый милиционер наклонился, просунул руку и пошуровал внутри. Естественно, ничего там не нашел. Ольгина куртка, мятая пластиковая бутылка с минералкой и прочий мусор отдыхающих студентов. Милиционер внимательно ощупал кармашек рюкзака. Там хрустели маленькие пакетики.
– Что это? – спросил милиционер.
– Я при женщинах стесняюсь отвечать, – сказал Баранов.
Милиционер расстегнул кармашек и заглянул внутрь,
– Понятно, – сказал он. – А зачем такое количество?!
– Люблю я это дело, – мечтательно вздохнул Баранов.
Второй милиционер тем временем похлопал меня по карманам. Я вытащил мобильник и носовой платок.
– А в этом кармане что? – спросил милиционер.
– Пустой, – сказал я и вывернул карман наружу. В пыль плюхнулся палец – тусклый и посиневший. Наступила зловещая тишина. Второй милиционер проворно нагнулся, поднял палец и подул на него, сдувая пылинки и налипший сор. После чего торжествующе показал палец коллегам.
– Н-у-у-у… – протянул первый милиционер. – Все понятно.
– Что вам понятно? – спросил я. – Это мой палец. Милиционеры переглянулись. Баранов открыл рот и посмотрел на Шуршика. Шуршик посмотрел на Баранова.
– Придется проехать, – сказал первый милиционер, – Быстро, быстро в машину.
Нас энергично затолкали в фургончик и повезли. Ехали мы молча. Сидеть на деревянной скамейке в душном железном ящике было неудобно, к тому же машина неслась по горной дороге, и ее мотало в разные стороны.
Наконец машина остановилась, дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Это был дворик сельского отделения милиции. Я огляделся. Отделение милиции находилось в каменном двухэтажном особняке, крашенном в противный желтый цвет. Неподалеку грудились пятиэтажные дома, далеко внизу колыхалось море, а наверху в сиреневой дымке маячили горы, и надо всем этим, в темнеющем южном небе, висела яркая луна, идеально круглая.
– Быстро заходим в помещение, – скомандовал первый милиционер.
Нас провели внутрь, мимо стойки дежурного, мимо клетки обезьянника, где на каменном полу храпел в стельку пьяный мужик. Быстро обыскали еще раз, отобрали все вещи и заперли в камере. Это была самая настоящая тюремная камера. По крайней мере именно так я ее себе и представлял. Вдоль исписанных стен тянулись деревянные лавки. Мы сели на них. Я на одну, ребята – на противоположную. На меня они не смотрели. Долгое время мы сидели молча. Наконец сказал:
– Ребята, честное слово, я сам не знаю, как это. Ребята молчали.
Распахнулась дверь, и вошел незнакомый пузатый милиционер.
– Матвеев! – сказал он грозно и оглядел комнату, – К следователю!
Я молча встал и пошел к двери.
– Стоп, – сказал пузатый и положил руку на кобуру. – Вперед на расстоянии! Двигаться и останавливаться по моей команде!
Я пожал плечами и кивнул. Милиционер провел меня по крохотным коридорам до лестницы, заставил подняться на второй этаж и довел до двери с яркой табличкой “Старший дознаватель Серпухов А.Г.”.
– Стоп! – сказал пузатый. – Входи.
Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Кабинет был обставлен бедно – в углу стоял сейф, рядом кресло и письменный стол, на краю которого торчала лампа на длинной железной ножке. Напротив стола белела крашеная табуретка. Окно было забрано решеткой.
– Садись на табуретку, – сказал пузатый, запер дверь и сел в кресло.
– А где следователь? – спросил я.
– Я следователь, – сказал пузатый.
Он достал из кармана кителя очечник, нацепил на нос очки, неспешно порылся в ящике стола, вынул лист бумаги и ручку. Разложил это все перед собой. На секунду задумался и залез под стол. Долго там копошился и шуршал проводами, наконец звякнул штепсель, и лампа на столе зажглась неожиданно ярко.
Толстячок вылез из-под стола, довольно потер ладони и повернул лампу так, чтобы она била мне в лицо.
– Ну-с, – сказал он. – Начнем. Рассказывай!
– Матвеев Алексей Леонидович, – сказал я. – Студент Института автоматики, старший лаборант кафедры вычислительных машин, по совместительству работаю начальником отдела информационных технологий московского представительства “ЕМ-софт”.
– Помедленней, – сказал толстяк, выводя на листе бумаги фразу за фразой. – Год рождения, прописка?
Я назвал.
– Отлично, – сказал толстяк, залез в карман кителя и вынул полиэтиленовый пакетик.
В пакетике лежал палец. Следователь потряс пакетиком и бросил его на стол. Поправил абажур лампы, чтобы прямее светила мне в лицо, и подул на обожженную руку. Затем еще раз потер ладони и уставился на меня.
– Ну? – сказал он.
– Палец мой, – сообщил я.
– Руки подыми! – скомандовал толстячок. Я поднял ладони.
– Где же твой? – спросил следователь.
– Не могу знать, – сказал я. – Наверно, дополнительный.
– Ты мне здесь не Ваньку валять! – сурово сказал следователь. – Где хозяин пальца?
– Я хозяин пальца.
Следователь побагровел, вскочил со стула, пробежал взад-вперед по кабинету и сел обратно.
– Убийство – сто пятая статья, – заявил он. – Ты это знаешь?
– Нет никакого убийства, – сказал я. – Палец мой. Сравните.
Я вытянул вперед указательный палец и встал с табуретки.
– Сесть! – взвизгнул следователь. – Сесть на место! Я сам командую!
Я сел обратно на табуретку. Следователь аккуратно развернул полиэтиленовый пакет и вынул палец. Затем покопался в столе, достал черную подушечку с печатью и чистый лист бумаги. Отложил печать в сторону, схватил палец и потыкал его в краску. Затем прижал к бумаге.
– Так, – сказал он. – Теперь подойди сюда.
Я подошел. Следователь схватил мою руку и с силой вжал в красящую подушку. Затем поставил оттиск моего указательного пальца рядом.
– Сесть на место! – скомандовал он. – Сейчас я тебя… Он достал из ящика гигантскую лупу в медной оправе – я думал, такие бывают только в музеях, – и начал внимательно изучать оба отпечатка.
– Ну и где? – заявил он сразу. – Абсолютно ничего общего! Хотя-я-я…
Он долго водил лупой по листку бумаги. Я смотрел в решетчатое окно. Там в ослепитель-но черном небе плыла огромная луна. Такая огромная и круглая, какая бывает только на юге.
– Вот не было печали, – пробормотал наконец следователь, достал платок и вытер испарину на лбу. – У тебя есть брат-близнец?
– Нет, – сказал я. – Единственный ребенок в семье.
– А палец чей?
– Мой.
Следователь вздохнул:
– Покажи еще раз руки.
Я показал. Следователь снова тоскливо вздохнул.
– Я жду объяснений, – заявил он.
– Не знаю, – ответил я. – Палец мой. Объяснений не имею.
– Как же он твой, когда он вот – Следователь схватил палец со стола и потряс им в воздухе.
– Не знаю, – сказал я. – Сам удивился.
– Ты мне дурить прекрати! – рявкнул толстяк. – Ты себе же еще больше срок накручиваешь! Ты же не хочешь сказать, что у тебя пальцы отваливаются и вырастают заново?
– Не хочу, – кивнул я. – Но приходится.
Следователь шлепнул палец на стол, откинулся в кресле и посмотрел на меня, прищурив глаза.
– Хорошо-о-о… – протянул угрожающе. – Тогда ответь мне, дружок, на такой вопросец… Вопросец… – Он задумчиво побарабанил пальцами по подлокотникам. – Вопросец у меня к тебе будет следующий… Хотя нет, это уже бред какой-то… Матвеев! – рявкнул он неожиданно громко. – Зачем ты его с собой таскаешь?
Я молчал. Действительно, зачем? Следователь встал из-за стола и снова зашагал по кабинету взад-вперед. Наконец он остановился около меня, схватил за подбородок и резко. дернул. Наклонился ко мне с перекошенным лицом.
– Ты что же это, сволочь?! – прошипел толстяк, и из его рта полетели мелкие брызги. – Кого ты надурить решил?!
– Никого я не дурю. Отлетели пальцы, выросли новые. Запишите себе в протокол, что это были молочные пальцы.
– Какие? – удивился следователь.
– Молочные. Как зубы. А теперь у меня коренные пальцы.
Следователь отпустил мой подбородок и снова залез в кресло.
– Ну, Матвеев! – сказал он. – Я хотел тебе помочь, видит Бог. Но теперь тебе придется ответить по закону. Завтра поедешь в город, в управление по борьбе с бандитизмом. Там пусть с тобой разбираются, чей палец и чьи зубы.
– Палец мой, – сказал я.
– А ну-ка сбрось свои пальцы и вырасти новые, – сказал следователь.
– Не уверен, что это возможно…
Я глубоко вздохнул и еще раз посмотрел в окно на луну. Мне вдруг показалось, что я могу все. Я поднял пальцы к лицу, уставился на них и сосредоточился. Ведь если получилось сегодня один раз, значит, получится и второй? Следователь внимательно смотрел на меня. Лампа слепила глаза. В кончиках пальцев началось покалывание. Я мысленно представил себе, как они отваливаются. Но пальцы оставались на месте. Мне даже показалось что они стали чуть больше. Я напрягся… и пальцы начали удлиняться! Они вытягивались прямо на глазах, росли в длину..
– А-а-а-а-а-а!!!!!!!!! – заорал следователь и выхватил пистолет. – Оборотень!!!
– Оборотень? – переспросил я.
Пальцы прекратили расти. Я представил, что на них вылезают длинные когти. Кончики пальцев защипало, и ногти стали выползать наружу все дальше, как лист из принтера.
– Не подходи, – сказал следователь задыхающимся голосом. – Не подходи"!
– Хочешь, клыки покажу? – неожиданно предложил я.
Вместо ответа толстяк вжался в кресло с каменным лицом, выставив ствол пистолета. Рука его судорожно тряслась.
Я открыл рот пошире и представил, что у меня растут клыки. Было не больно, просто щекотно деснам. Я скосил глаза вниз, но не увидел, удалось ли мне вырастить убедительные клыки. Но когда я попытался закрыть рот, он не закрывался – там что-то мешало. Я подумал, что неплохо бы вырастить и морду побольше, как у волка. И увидел, как удлиняется мое лицо, вытягивается вперед трубой. Нос стал подниматься вверх, а под ним тянулась вперед здоровенная губа, поросшая щетиной. Теперь из-под нее явственно торчали два нижних клыка.
Я поднял глаза на следователя. Он сидел совершенно неподвижно и смотрел не мигая. В руках его трясся пистолет. Дуло ходило в разные стороны, будто он целился в толпу, но не знал, на ком остановиться.
– Ну фот. Как-нибудь так… – сказал я.
Говорить было неудобно, особенно произносить букву “в”.
– Ы-ы… – глухо выдавил следователь.
– Ну, не фнаю, – сказал я.
– Ы-ы-ы!! – повторил следователь.
Глаза у него были совершенно круглые. Он нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Следователь затряс руками и судорожно снял пистолет с предохранителя.
– Фот не надо этого, – сказал я.
Следователь выстрелил. Пуля просвистела мимо, и посыпались бетонные крошки.
– Фрекратите, пофалуйста, – сказал я.
Следователь выстрелил снова – четыре раза подряд. Две пули прошли сквозь меня. Это было очень неприятно в первую секунду. Но я помнил, что мое тело сразу регенерируется. Так оно и было. Следователь нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока в пистолете не кончились патроны. Воздух в комнате стал мутным, повис тяжелый запах пороховой гари.
– Бред какой-то проифходит, – сказал я. – Фы не находите?
Следователь судорожно кивнул. В коридоре послышался топот ботинок, и ручка на двери кабинета задергалась. Дверь была заперта.
