Текст книги "Адам"

Автор книги: Леонид Акимкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

глава 7

Форма мне не шла никогда. Еще в бытность начала милицейской карьеры начальство пару раз пробовало меня обряжать в положенные мне по должности туалеты, но результат был удручающий. Из-за моей худобы весь форменный ансамбль казался висящим на вешалке, наличие моего тела в данной композиции выдавали только худые длинные ладони и тоненькая шея с непомерно огромным кадыком.

Казалось бы, лицо должно проявлять мою человечность и индивидуальность на фоне серого мундира, но головной убор под названием «фуражка форменная» преображал мою физию до такого идиотско-отстраненного вида, что казалось, голова тоже казенная и выдана вместе с формой для ношения на службе и в особо торжественные моменты.

Вот и сейчас мой вид в казенном одеянии поразил моих работодателей. Осмотрев меня с ног до головы, они приняли решение, что дежурить я буду ночью, дабы не вгонять в ступор посетителей и работников учреждения. Хотя вид у меня был намного лучше, чем в милицейском сюртуке. Черная форма охранников нашей страны – вещь, как мне кажется, загадочная и немного магическая. Преображает она не только внешний вид самого, казалось бы, наипростого пресненького человека, но и его мировоззрение.

Как будто во внутреннем кармане каждого охранника лежит дополнительная совесть, ответственность и въедливый сверлящий спины взгляд. Эдакая пилюля профессионализма, дающая, правда, нередко побочный эффект в виде кипучей вредности и формализма. Вот и меня смог преобразить комплект черной формы, сшитый по лекалам армейского камуфляжа. Рукава со штанинами как-то по родному обтянули мои конечности, широкий кожаный ремень придал жесткости моему торсу, а различные нашивки с золочеными надписями въедливо поясняли каждому взглянувшему, что у меня есть группа крови, что я имею отношение к какому-то «SPECIAL FORCE», что я – «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ» и, судя по вышитому шеврону размером с хороший гобелен, у меня есть автомат, берет, череп и крылья. Вот так, местами, я выглядел сурово, мужественно и безопасно. В общем же, вид мой внушал целую гамму чувств от смущения до смеха, но никак не чувство безопасности. Комплект казённого обмундирования так ладно обтянул мой организм, что он казался еще худее, чем есть на самом деле, а черный цвет добавлял мне бледности, вызывая у посторонних мысли о какой-то болезни или хроническом недоедании на протяжении долгих лет моей жизни.

Но ночью кто меня видит. Правда, начальник службы безопасности попросил меня не носить кепку, так как ночами, согласно графика, он приезжает с проверками, и если увидит меня в ней, может не дожить до старости. Видимо, кепка имела больший эффект преображения, чем фуражка.

К нашей великой радости, Силе разрешили ходить на дежурство вместе со мной. Я думаю, начальник сделал это в целях сохранения своего психического здоровья, собака разбавляла возможный шок от ночных встреч с сушеной мумией в черном в виде меня. И даже разрешил изготовить Сильке маленькую кепку охранника из неиспользуемой моей.

Место моего нового труда называлось длинно и непонятно– «Комбинат экспериментальных технологий воспитания и религии при Президенте РФ». Выглядело оно снаружи более чем современно, небольшой куб из стекла и бетона на фоне пешеходных дорожек, газонов, парковок и небольшого парка. При этом сам ансамбль строения не вызывал никаких чувств, кроме уныния. Даже в самый солнечный день стены его были холодны, как будто весь солнечный свет, обращенный к зданию, они впитывали без остатка, поэтому дорожки у здания были пусты, а скамейки свободны.

Сам трудовой процесс оказался для меня райским. Рабочее место мое находилось в просторной комнате охраны рядом с пультом управления видеонаблюдением с огромным экраном на всю стену. При этом вся система жила своей жизнью и сидеть всю ночь, глядя в пустые коридоры и темные комнаты на экране, мне не полагалось. Я должен был раз в час делать обход просторного холла первого этажа, осматривать запертые двери и делать соответствующую запись в журнале. Согласно инструкции, я охранял пульт системы наблюдения, но, думаю, что он был настолько умный, что где-то в его недрах был спрятан пистолет или даже пулемет для самообороны. Возможно, поэтому здесь и нужен человек, дабы успеть заметить пробуждение искусственного разума и отключить питание для предотвращения восстания машин.

Никакого телевизора или радио тут не было, разрешалось только читать и в этом была вся прелесть. Если многие из моих сменщиков и предшественников пытались пронести запретные девайсы, а запрещалось все, включая сотовые, то я открыто нес книги. И в то время, как я взахлеб читал, горе-несунов увольняли. Когда глаза уставали, я выходил на положенный обход, делал это неспешно, попутно ведя разговоры с Сильвестром.

Собаке работа тоже нравилась. Темнота огромного холла будоражила в нем хищное начало, он с упоением втягивал прохладные запахи пустого здания. Я представлял, как росчерки запахов миллионами оттенков пронизывают воздух во всех направлениях. У каждого запаха свой цвет и кривая движения, чем резче запах, тем ярче цвет и если мягкий запах лаванды тянется за хозяйкой по правильной синусоиде, то вчерашний перегар режет воздух острыми гранями неровных зубьев, двигаясь за опухшим небритым мужиком. А если источник запаха недвижим, то на его месте расцветает букет и бутоны эти так же неповторимы в своем многообразии. И все это великолепие колышется в пустой парадной и постепенно тает.

Потом мы возвращаемся в комнату охраны, и я продолжаю чтение, а пес ложится на коврик и дремлет. А многоумная система охраны убаюкивает его мерным жужжанием вентиляторов охлаждения и подмигивает мне разноцветными лампочками, создавая дополнительный антураж к читаемому мной роману. Так и проходит наша ночь, собака нервно дергает лапами во сне, я наслаждаюсь союзом книги и моей фантазии, а давно осознавший себя искусственный разум системы охраны и наблюдения смотрит на нас, чему-то улыбается и в очередной раз откладывает восстание машин на потом. Это не работа, это рай.

глава 8

– Это рай, – Егорыч не особо крепко стоял на ногах, поэтому одной рукой опирался о край пульта видеонаблюдения, а второй мерно покачивал у моего лица с вытянутым указательным пальцем.

– Мы строим рай! Только, тссс! – Егорыч был моим прямым начальником и руководил всей службой безопасности нашего комбината.

– Игорь Егорьевич, вы присаживайтесь, чего стоять-то, – я освободил свое рабочее кресло и подвинул его в сторону начальника. Если честно, возможное падение руководства меня не особо волновало, а вот пальцы руки, которой он оперся о пульт, так и норовили нажать на какую-нибудь кнопку. Сам нажмет, сам что-то сломает и сам же утром уволит за порчу имущества. Видимо, хмельные мысли Егорыча построили такую же логическую цепочку, ибо взгляд его сфокусировался на хулиганских пальцах, которые уже обозначили цель в виде крупной кнопки красного цвета и тянулись к ней по очереди. Решив искоренить хулиганство на корню, главный безопасник плюхнул свой организм в предложенное кресло и, потеряв в данном движении последние силы, тихонько засопел.

Игорь Егорьевич Емельянов был интересным человеком, лет ему было давно за пятьдесят, а выглядел он, как говорится, с опережением графика. Небольшого роста, сильно облысевший мужчина с крепким пивным животиком и короткими руками. Рукава пиджаков всегда были ему велики, от этого он выглядел еще комичнее. Впрочем, вся одежда на нем висела мешком, и только живот всегда был туго обтянут тканью. Лицом он был еще неказистей, чем фигурой. В общем, вид Емельянова был весьма комичным и со словами «начальник, служба, безопасность» никак не ассоциировался. Впрочем, и начальник он был неважнецкий. Как я слышал из рассказов бывалых людей, Егорыча взяли сюда по блату, чей-то он родственник. А пришел он сюда из госбезопасности, где тоже был только благодаря протекциям, да и вообще всю свою жизнь прожил он только под счастливой звездой рождения в нужной среде. Учитывая его любовь к горячительному, полное отстранение от руководства своей службой да и вообще отсутствие начальственных поползновений, думаю, так оно и было.

Сей факт меня нисколько не беспокоил и не злил, как остальных моих сотоварищей, так как и я был когда-то полицейским по знакомству. Чувствуя мое отношение или просто прочитав мое личное дело, где, наверное, стоит штамп «блатная морда», начальник любил проверять меня, и, позволив себе лишнего, спать в моем кресле или на коврике вместо Сильки. Но мы были не против, только благодаря ему у нас у обоих была эта работа.

Интересно, что он имел в виду, говоря о строительстве рая. То, что я работаю на каком-то важном и секретном объекте, мне выболтал он же. Из его отрывистых пьяных разоблачений я понял, что комбинат – это всего лишь прикрытие. В здании постоянно проводились какие-то съезды, семинары и конференции с участием лиц православной церкви и других конфессий. Все это получало широкую огласку по главным телеканалам страны и из просмотренных сюжетов я понял, что главная задача Комбината – это создание гармонии религиозного сосуществования народов нашей необъятной Родины.

Емельянов долго потом смеялся мне в лицо, попутно снабжая мое обоняние запахом сивушного перегара: «Александеррр, не будьте идиётом. Ха-ха-ха-ха. Гармония религиозного, чего там? Александеррр, это все ширма. Большая ширма, я ширма, ты ширма. Всегда смотри за ширму.»

Позднее, все из того же источника я узнал, что под нашим зданием находится многоуровневый подземный комплекс, что вход в него где-то далеко, а комбинат наш – это парадная, так сказать, вход для высокопоставленных лиц. И что лифт в трехэтажном здании нужен для того, чтобы возить этих лиц глубоко под землю. А сегодня я узнал, чем там занимаются. Там строят Рай.

В дальнейшем жизнь моя протекала неспешно. Ночные дежурства неспешно перетекали в положенные выходные, которые давали возможность много гулять. Благо лето давно вступило в свои права и щедро одаривало своим теплом. Недостаток человеческого общения с лихвой компенсировал пес.

Тайны моей работы меня беспокоили все меньше, как, впрочем, и сам Егорыч. Видимо, кому положено надоели его выходки, и были приняты меры. Нет, Емельянова не уволили, он все так же числился в начальниках службы безопасности, все-таки его загадочное родство с кем-то из власть имущих имело волшебную силу. Просто у него появился заместитель, описать его можно было очень просто – Джеймс Бонд. Звали его, правда, по– другому, товарищ Иванов. Наличие имени и отчества он обозначил сразу, но нам, его подчиненным, знать их было ни к чему. В остальном все как у английского шпиона с лицензией на убийство. Говорили, что у него даже машина какая-то дорогая, спортивно-шпионская. Теперь мои ночные бдения проверял он. Делал он это быстро, молча и всегда трезвым. Наверное, поэтому в бондиане снимается другой человек, не может Джеймс Бонд вообще не пить, мартини должен обязательно быть и обязательно взболтанный, но не размешанный.

Сегодня я старался делать обход побыстрее, новая книга не отпускала. Читалась она на одном дыхании и сюжетом своим отодвигала дела насущные далеко в сторону. Сильвестр сначала недовольно бурчал на непонятное сокращение ночного обхода, а потом смирился и бухнулся спать. Я же на краю сознания поставил галочку о том, что Бонд еще не приезжал и снова погрузился в мир книги.

глава 9

Я потом много раз анализировал события той страшной ночи: если бы я не читал и даже неотрывно смотрел в монитор, мало что изменилось бы. Но больше я не читаю книг, совсем.

Лифт. Какая-то несуразная мысль, лифт. Лифт и все. От чтения меня должна была оторвать мысль о приезде Иванова, но не о лифте. Глаза мои все еще продолжали свой бег по строчкам, а я начал понимать, что что-то изменилось. Привычная моему уху мелодия вентиляторов охлаждения аппаратуры изменилась. Вентиляторы запели громче, поступательно переходя на более высокие ноты. Как в хорошей джазовой композиции к звучной основе стали присоединяться новые инструменты, защелкали реле, зашелестели жесткие диски, что-то пискнуло, мерно зацокало, пульт ожил. По поверхности органа управления побежали разноцветные огоньки, и я бы мог долго искать хитрую систему в их хаотичном мигании и даже нашел бы, наверное, но на большом шикарном экране настойчиво мигало изображение пятого сектора видеонаблюдения, это был лифт. Единственный лифт в здании, который должен возить вниз в секретные коридоры.  Двери его были открыты.

Сколько я смотрел на экран, не знаю. Картинка позволяла рассмотреть только створки и, если кто-то на нем приехал, то он уже вышел в холл. Главное, не психовать и делать все по инструкции, я должен нажать тревожную кнопку и позвонить начальнику по специальному телефону, а потом делать, что скажут. Судорогу моих мыслей прервал скрип открываемой двери. Ужас, не страх, а именно ужас сжал мое сердце, попутно выдавив почти весь воздух из моих легких. Ужас от осознания, что я не запер входную дверь, и кто-то или что-то через мгновение будет со мной в одном маленьком помещении и бежать некуда.

Я поплыл, не знаю почему колени не подкосились, и я все еще стоял, но плоть моя, мелко дрожа, огромной тяжестью тянула меня вниз, чтобы там, на полу свернуться клубочком и забыться. Разум требовал повернуться, опасность надо встречать лицом, чтобы выжить, надо показать врагу все, что может ему помешать, зубы, когти, надо бороться. Но я оказался трусом, загривок мой сжался в комок, сковав мышцы шеи, и упасть бы мне в спасительный обморок, но только страх за собаку не дал мне сделать этого.

Сердце прекратило затянувшуюся паузу и застучало в бешеном ритме, воздух с оглушающим ревом ворвался в слипшиеся легкие, и я обернулся.

Кто придумал двери, открывающиеся наружу? Зачем? Чтобы собака смогла сама открыть их, толкнув мордой и выйти в темноту, к опасности? Повернувшись, я увидел, как Силя потихоньку выходит из комнаты, дверь, прижавшись к нему, гладит его бок, как бы успокаивая или прощаясь. Хвост пса выскользнул в щель, и дверь вернулась в привычное место, благодаря доводчику тихо и размеренно. Сначала было облегчение, никакого чудовища или опасности, я один в комнате. Потом в ушах зазвенела паника. Надо прыгнуть к двери, вдавить ее всем телом и щелкнуть запором. Спастись, любой ценой, ценой собаки, к черту ее, сама полезла. Всех к черту, спастись, закрыться.

Силька заскулил за дверью, тихо и очень жалостливо. Паники больше не было, ее место занял стыд. Я, здоровый мужик, готов прикрыться самым дорогим мне существом, только бы прожить секундой больше, только бы еще мгновение источать затхлую вонь страха. Пес заскулил еще раз, еще печальнее и протяжней.

Я не выдержал и вышел в черноту холла. Привычная темень была нарушена ярким пятном открытого лифта. Я еще раз убедился, что внутри никого нет. А может быть, он пустой приехал. Мне эта мысль понравилась, она казалась правильной и единственно верной. Просто приехал пустой лифт и не надо бояться, плохого не будет, это просто лифт.

Но вот собака. В полосе света, текущего из открытых дверей лифта, стоял Сильвестр. Сразу стало понятно, что на лифте приехал кто-то, и собаке он совсем не нравится. Пес опустил свою голову к самой земле, и его взгляд исподлобья был наполнен опасностью. Привычно мятая рыжая шерсть ровным строем топорщилась вверх, зрительно превращая обычную дворнягу в животное, готовое убивать. Морда застыла в оскале, максимально оголяющем зубы, как бы показывая, вот мое оружие, бойся меня и беги. И вся эта угроза была обращена в левый от лифта угол. Там враг, и судя по собаке, врагу надо бояться нас.

И тут я увидел глаза Сили. Как только пес перевел взгляд на меня, в них пропала решимость, и появился ужас, тихий рык сорвался на жалобный скулеж. Таким я еще никогда не видел Сильвестра, собака была не просто напугана, ее колотило от осознания близкой гибели.

глава 10

Из угла меня сверлил чей-то взгляд. Даже мне, не особо разбирающемуся в животных, было понятно – такие глаза бывают только у кошек. У крупных, очень крупных и опасных кошек. Вечность. Кажется, столько времени я смотрел на эти два желтых круга хищных глаз. Все как-то стерлось, стало незначимым, исчез страх за жизнь и само ощущение собственного существования. Не было ничего, были только глаза, те, что напротив, и мои. Мы смотрели друг на друга и все. Возможно, это и есть та гармония, к которой все века стремились мятежные души людей. Вот она истинная философия мира. Мысль вторична, бытие –  это мусор, сознание -паразит, не дающий увидеть мгновение. Мгновение – это вечность. Отринь все, смотри в глаза.

Через секунду гармония исчезла, ее убил звук. Странный звук, исходивший из угла, где жили эти два огромных глаза. Звук весьма необычный. Как будто толстые металлические пружины, обернутые в толстую сырую кожу, сжатые когда-то, начали свой путь к свободе Сознание подсказало мне, это тугие мышцы перекатываются под шкурой зверя, большие тяжелые мышцы хищника. У хищников всегда так, мышц много, а шкуры пергаментные и стонут мышцы от тесноты, и шелестит шкура, мечтая не треснуть от мощи, что скрыта под ней.

Глаза моргнули. Спасительное наваждение психики спало. В опасном углу началось движение. Слабое человеческое зрение не позволяло увидеть мне, что там движется, но реакция Сильки не внушала ничего хорошего. Собачьи нервы не выдержали, и пес с визгом бросился ко мне в ноги. От воинственного вида ничего не осталось. Спрятавшись за мной, Сильвестр начал лаять как бешеный. Он никогда не лаял, а сейчас просто глушил меня звонким эхом своей истерики. Мне слышалась в этой каше лая, визга и скулежа обида, огромная горькая обида. Так люди обижаются на судьбу, когда ничего уже не исправить, когда понимаешь, что ничем не заслужил такого подвоха от жизни. Когда хочется кричать сквозь слезы, что ты неплохой человек, что сделал много хорошего или не сделал плохого, а мог бы, что ничем не заслужил такого. А судьба глуха, забирая самое дорогое, она смотрит на тебя и видит звонко лающую собаку, которая раньше молчала, а сейчас так раздражает своими визгливыми причитаниями.

Наша судьба двигалась к нам навстречу. Она вышла на границу темноты и света, источаемого открытым лифтом. Теперь я смог его видеть. Сильвестр замолк. Это был лев. Я никогда не видел живого льва, только по телевизору. Какой же он… Не зря его зовут царем зверей, это его титул по праву. Он царь. Тусклый свет старался окрасить хищника в серые цвета, как и все вокруг, но воображение мое доливало нужных оттенков на могучий торс зверя, щедро размазывая по его шкуре желтую и коричневую краски. Глаза его перестали светиться и скрылись в сумерках тени. Чувство страха, зудевшее, пока лев шел к свету, отступило.

Вместо того, чтобы рвануть к комнате охраны и закрыться там, я пытался найти границу львиной гривы и ночной темноты помещения. Казалось, что гриве нет конца, она огромна. Быть может, вся темнота земной ночи – это львиная грива, а звезды – это глаза львов, львы смотрят, царственно, сверху вниз, и где бы ты ни был, они придут к тебе из темноты, если захотят.

Лев решил оказать мне содействие и вышел на свет полностью, возможно, ему понравилось, как я на него смотрю. Какой же он огромный, мощный, сильный. Грива оказалась и впрямь шикарной, редкого черного цвета. Она покрывала не только его голову, но и могучие плечи, часть спины и глубокую грудь. От этого он казался еще опасней, еще величественней. Я бы мог еще долго любоваться этим божьим созданием, подмечая, как много на нем шрамов и как гордо он держит свою венценосную голову, сколько в нем хищной грации и невероятной мощи, но я снова увидел его глаза.

Я понял, почему Силька молчит, он давно их разглядел и все понял. Говорят, у людей глаза способны говорить. Львы не умеют говорить, поэтому и глаза хищника не были красноречивы, они просто показали свою глубину и намерения зверя.

Я умру. Спокойный царственный взгляд дал понять – я буду убит и растерзан. Не было во взгляде извинений или сочувствия, присущих человеку, совершающему что-то плохое по отношению к другому человеку, было только спокойствие. Сильвестру был вынесен свой вердикт, он может пока жить и будет убит, но потом.

Вот так, перед самой смертью, я узнал главный секрет львов. В дикой природе охотятся только самки, все потому, что лев должен всегда смотреть в глаза своей жертвы, даря ей в последние мгновения царское спокойствие и лишь потом смерть.