Текст книги "Конан – изменник"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ПЛАТО ЗАМАНАС

Несколько дней спустя Конан вышел из восьмиугольной палатки и закрыл за собой полог. Сонные женские голоса были еле слышны у него за спиной. Стояло раннее утро. Только несколько наемников были на ногах. Конан кивнул Сидре, женщине из рода гундеров, с каштановыми волосами, которая стояла на страже у восьмиугольной палатки женского лагеря. Она одарила его солнечной улыбкой, после чего вновь ее лицо приняло настороженное выражение. Ее руки крепко сжимали щит и меч.

Солдаты, казалось, привыкли к тому, что Конан проводит ночи в шатре у женщин. По всему лагерю об этом, разумеется, гуляли разнообразные сплетни. Конан об этом тоже знал. Он приветливо поздоровался с одним из солдат, который сидел в кустах со спущенными штанами. Тот поглядел на него с некоторым недоверием. Он видел, как Конан вышел из женского шатра.

Еще больше народу не спало в центре плато, где острый, как бритва, хребет не скрывал встающего солнца. Люди отдыхали – бродили взад-вперед, болтали, валялись на солнышке, встречая еще один день, наполненный ленью и скукой. Киммерийца встретили скабрезными шутками, ухмылками и гримасами; тот старательно не замечал всего этого.

Недавние страхи и отвращение солдат к плато Заманас исчезли почти бесследно за то время, что они здесь находились. Переход из деревни оказался легким, хотя проводник из Харанги оставил их возле реки, заявив, что ни один человек из их племени, по крайней мере на его памяти, ни разу еще не пересекал этих вод. Подъем шел по каменному пологому склону, где почти не было кустов. Конан нашел, что это куда легче, чем карабкаться по соседним горам. Дорога шла по самому гребню; с обеих сторон тянулся отвесный обрыв, так что это место было очень легко оборонять.

Плато было широким, пологим, здесь обстояло неплохо с водой. Образовано оно выветренным розоватым камнем, который разительно отличался от пород, слагающих окрестные горы. Однако на вершине плато имелась почва, где росли деревья и трава, необходимая для лошадей. Здесь не видно было ни пещер, ни руин, где могла бы таиться опасность. Только два бледных разновеликих монолита высились в центре плато. Да и сами монолиты при ближайшем рассмотрении, с их неправильной цилиндрической формой, увенчанные округлыми навершиями, казались скорее творением матушки-природы, нежели созданием человеческих рук.

В первый день солдаты затеяли охоту, которая принесла неплохую добычу. И ничего не случилось такого, что нарушило бы покой людей. Наемники наконец успокоились и начали вести довольно-таки приятную спокойную жизнь. Дни шли, люди отдыхали, чинили вещи, вострили оружие. Искусные игроки обогащались, подвергаясь в свою очередь опасности быть ограбленными или зарезанными. Конана начало всерьез уже беспокоить безделье, которому предавались его люди.

Киммериец позавтракал овсянкой из солдатского котла, который курился паром над тлеющими углями, на закуску проглотив несколько фиг. Когда он жевал сухие фиги, его приветствовал Аки Вадсай:

– Да благословит тебя Тарим, Конан. – Он присел на корточки, по обыкновению уроженцев пустыни, возле Конана. – Еще ни одной весточки от мятежников?

– Нет, Аки Вадсай. Нам нужно послать еще одного всадника на тот случай, если первому не повезло на дороге или же он поддался соблазну,

– Да. – Аки Вадсай нахмурился. – Благо родная девица Евлалия хотела послать нам весточку о том, как развиваются события. Я только надеюсь, что принц не уничтожил все ее надежды.

Конан кивнул:

– Похоже, кофийские легионеры потеряли-таки наш след. Жаль! Мне хотелось бы, чтобы они сунулись сюда вслед за нами. Возможно, они отправились назад, в Тантизиум, помочь Ивору справиться с народными волнениями. – Он пожал плечами. – Как бы то ни было, а наши наемники, похоже, засиделись на месте. Так что чем скорее начнутся военные действия, тем…

Он замолчал, прислушиваясь к крикам, доносящимся из той части лагеря, где стоял отряд Конана. Конан поднялся и вскочил на валун, чтобы лучше видеть, что там случилось. Он еще думал, что эти крики были сигналом тревоги. Неужели неприятель или атака? Но люди кричали, что им нужна веревка.

– Похоже, у одной из моих мартышек возникли трудности, – сказал он Аки Вадсаю. – Пойду погляжу, что случилось, а то они окончательно спятят.

Другой капитан с пониманием кивнул.

Конан с трудом заставлял себя не бежать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Он приблизился к обрыву, где собралась уже толпа наемников. Иные хохотали и хлопали себя по бокам, другие с искренней тревогой глядели в пропасть. Один из таких подбежал к Конану:

– Господин, северянин Гайдар – он полез вниз по склону. Набрел на невезуху. Хотел схватить жирную ящерицу, чтобы слопать. И не может подняться наверх. – Солдат с растрепанной бородой, моргая, глядел на Конана. – Он совсем с ума сошел. Нам нужна веревка…

– Ну, это еще неизвестно, по кому веревка плачет, – прервал его Конан, – по нему или по его спасателям. Что он так разоряется?

Долговязый ванир, как определил его происхождение Конан, скорчился на маленьком выступе в нескольких шагах от кромки обрыва. Он был бос, одет в штаны красного цвета. Одна штанина была разорвана и сквозь болтающиеся лохмотья виднелась кровавая царапина. Человек осыпал проклятьями… скалу. На таком расстоянии смысл его воплей, если в его криках, конечно, был какой-то смысл, разобрать было невозможно.

– Я не знаю, что его там держит, Может, змея укусила. – Бородатый испуганно смотрел на Конана. – Он отлично лазает по скалам. Он спустился по утесу так низко, что мы его вообще не видели. Потом полез наверх и все бранил эту скалу. Теперь и вовсе подняться не может.

– Я погляжу, что там стряслось. Но удержи этих ухарей, чтобы держались подальше от края, а то ненароком свалят камень мне на голову. – Конан снял обувь и меч, положил их рядом, а затем распростерся на грубом выветренном камне и начал сползать вниз по отвесной стене.

– Эй ты там, Гайдар! – заорал он. – Сиди спокойно и ничего не бойся. Я собираюсь тебя вытащить!

Он был уже довольно близко от несчастного. Как он ни напрягался, а северный диалект этого парня никак не мог разобрать. Возможно, тот кричал неразборчиво потому, что был испуган и перевозбужден. Конан увидел, что этот Гайдар был охвачен странным припадком. Царапаясь и скребясь по камню, как сумасшедший, он будто бы изображал стремительный подъем по скале. При этом он оставался на месте. Скала перед ним была покрыта пятнами крови, сочившейся из его ободранных коленей и локтей.

Затем сверху что-то крикнули. Один из наемников сбросил веревку. При падении петли раскручивались. Это был превосходный бросок, поскольку последнее кольцо ударило ванира по плечу.

– Гайдар, веревка! Хватай веревку и жди меня! – крикнул ему Конан.

Но парень ничего не слышал. Вместо этого с пронзительным воплем он попытался сбросить с себя веревку, борясь с ней, будто это была смертоносная извивающаяся змея. Он отбивался и кричал как безумный. Внезапно он потерял опору и полетел вниз с отвесного утеса. Его крики замерли, когда он наконец скрылся из виду.

– Кром! – И Конан начал было ругаться, но затем остановился и превратил проклятия в тишайшую молитву по погибшему. Легкомыслие стоило этому парню жизни. Конан надеялся, что это отвадит остальных от подобных подвигов. Однако во всем этом было что-то очень странное и жутковатое.

Киммериец вновь взобрался наверх и, прежде чем заговорить с испуганными людьми, столпившимися у обрыва, помедлил немного. Они мало что могли рассказать ему о случившемся. Общее мнение сводилось к тому, что Гайдар увидел какого-то кобольда на скале, который так напугал его, что парень потерял рассудок. Конан оставил это без комментариев, повернулся и пошел прочь в отвратительном настроении.

Часовые донесли, что к лагерю приближается всадник. Когда Конан подошел к костру, где собирался совет командиров, гости уже прибыли. Это был барон Стефани собственной персоной на великолепном скакуне в окружении полудюжины вооруженных мятежников, в обществе уставшей Евлалии, одетой в мужскую одежду.

– Конан! Какой восхитительный лагерь! И какой вид отсюда! – Барон склонился с седла, чтобы схватить и пожать протянутую руку киммерийца. – Я считаю эту встречу очень важной, так что я оставил вместо себя Рандальфа, чтобы явиться лично. Я привел с собой моего самого доверенного помощника, – он указал на Евла-лию, которая повисла у Конана на шее и осыпала его градом вопросов.

Пока Конан пытался отвечать, он разглядывал Стефани. Худая фигура барона, облаченного в зеленую дорожную одежду, не напоминала ему больше об ученой крысе. В седле барон чувствовал себя как дома – как и дикий кот, которого он взял с собой. Животное подросло с тех пор, как Конан видел его во дворце играющим с бантиком. Полосы на пушистом хвосте и на спине стали шире. Однако это еще не было взрослое животное. Пока все обменивались приветствиями, кот спокойно сидел, оглядывая всех и каждого невозмутимым взором желтых глаз.

Подошли еще несколько офицеров, и среди них Друзандра со своей спутницей. Барону они уделяли особое внимание – их заинтересовал великолепный конь и странное животное в седле. Они окружили Стефани, который покровительственно улыбался этим воинственным женщинам, позволяя гладить серебряную гриву коня и шерстку кота – правда, последнего осторожнее.

Когда Стефани наконец соскочил с седла и привязал животное, он подошел к Конану:

– Скажи мне, как тебе удалось получить помощь от горцев? Я до сих пор их побаиваюсь. Я первый кофийский аристократ, который посмел сунуться в эти горы за долгие годы. Разве что не во главе карательного отряда.

Конан невозмутимо ответил на взгляд барона:

– Я добился их доверия потому, что я не кофит. Они обещали мне помочь в борьбе против Ивора.

– Это невозможно! – вскричала Евлалия. – Они спалят город и обратят всех крестьян против нас. Война превратится в чистый хаос.

– Может быть, – пожал плечами Конан. – Я планирую держать их на расстоянии от Тантизиума. Я использую их для того, чтобы отвлечь внимание врага от нашего главного удара.

– Против кофийской твердыни? Ты имеешь в виду…

– Да. Варета.

Барон кивнул:

– Возможно, это и выход. Эти дикари долго будут выяснять там отношения с королевской гвардией.

Снова вмешалась Евлалия:

– Но мы должны предупредить крестьян. Иначе эти горцы-дикари заживо насадят их на свои копья, просто ради развлечения.

– Только предостережение не должно быть ни откровенным, ни преждевременным, – предупредил Конан. – Среди ваших мятежников, вероятно, затесались и соглядатаи. А нам важно захватить кофитов врасплох. Я не хочу, чтобы харангийцев перебили или заманили в ловушку. Или, хуже того, предали. – Он посмотрел Стефани прямо в глаза. – У меня с ними связаны особые планы.

Евлалия рассказала офицерам наемников о том, как обстоят дела в столице.

– Ивору пришлось убедиться, что его политические игры вызвали к жизни сильную оппозицию. То, что принц снюхался со Страбонусом, прозвучало для народа громом среди ясного неба. А волнения повлекли за собой новые налоги и новые репрессии. – Аристократка издевательски усмехнулась. – Он боится дать оружие в руки своим подданным. И поэтому целиком полагается на гражданскую самооборону. Совсем недавно он потребовал, чтобы Страбонус отозвал легион из Вареты. Сейчас умоляет короля вернуть его. Он демонстрирует себя с отвратительной стороны, проводя в жизнь все более жесткие меры. Но нам это только на руку.

Евлалия тоже за последние дни стала жестче, суровее, как заметил Конан. Она была одета для быстрой скачки. Лицо уже не было напудрено, оно стало загорелым и обветренным. И ей это нравилось. Твердые нотки в голосе, все ее движения – все в ней выдавало ее радость.

– Дело мятежа становится все сильнее, – заключила она. – Чего бароны и землевладельцы не стерпели бы от самого короля Страбонуса, того они тем более не станут терпеть от этого жалкого королишки, от принца,

– А что с этим колдуном? – спросил Виллеза. – Что, Агохоф не может расправиться со смутьянами?

Стефани наклонился вперед, чтобы ответить:

– Ивор не позволяет ему развернуться. Я думаю, он опасается, что колдовство, употребленное в самом сердце провинции, только раздует пламя мятежа, настроив людей против принца. – Барон нахмурился. – Меня беспокоит, что Ивор может натравить колдуна на мои владения или на владения кого-нибудь из крупных аристократов, живущих на окраине, чтобы на нашем примере дать урок всем остальным. Мы должны нанести упреждающий удар, пока еще не поздно.

– Подожди!.. – На этот раз в разговор вступил Аки Вадсай. – Мы разве встретились для того, чтобы говорить об атаке? Уверен, совесть не остановит Ивора, когда он вздумает натравить на нас колдуна. Как только мы встанем у него на пути, Агохоф будет спущен на нас точно цепная собака. Ивор только и ждет, чтобы мы высунулись.

Конан решительно хлопнул себя по колену и встал. Он вышел вперед, гневно обведя собравшихся глазами.

– Хватит болтать об этом недоноске Агохофе! Я сам с ним разделаюсь! Клянусь Кромом!

И снова поглядел на своих товарищей. Никто не собирался ему перечить. Его взгляд задержался на Аки Вадсае, который слегка поклонился, как бы выступая свидетелем его клятвы и принимая ее. Конан нетерпеливо пожал плечами:

– Давайте спланируем атаку. Нечего тут медлить. А то еще немного – и мои люди станут неуправляемыми.

Немного позднее, во время перерыва, Конан пошел к монолитам. Известие о смерти Гандара, похоже, произвело мало впечатления на наемников. Целая орда буйных голов шумно пыталась выкопать каменные колонны, используя для этого древки копий. Они предполагали, что под монолитами скрыто сокровище. Их предводитель Павло стоял на более маленьком камне, высота которого была в три человеческих роста. Оттуда он азартно руководил всей сворой, пытавшейся, обвязав вертикально торчащий монолит веревками, повалить его набок.

– Прекратить! – заревел Конан. – Ты, аргосиец, слезай оттуда! Хватит придуриваться!

Он прошел сквозь толпу людей, которые шарахались от него в стороны.

– Идите собирать монатки, псы войны! На рассвете выступаем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ГОРНЫЕ РАЗБОЙНИКИ

Дикие горцы прискакали ночью. Холодно горели над ними звезды. К глухому стуку копыт примешивалось звяканье уздечек, резкие звуки варварской речи. Вдали мужские голоса звучали в унисон, слаженно распевая песни, сложенные харангиискими племенами еще в те достопамятные дни, когда, согласно легендам, они безраздельно властвовали на широких равнинах Востока.

Конан направил свою лошадь, ориентируясь по звуку, потому что он мог едва лишь различать очертания вооруженных всадников или сверкание звездного света на их остроконечных шлемах или обитых металлом щитах. Мысленно он прикинул направление движения орды по положению звезд и успокоился. Их вожди, должно быть, пользовались тем же самым методом, ибо из всей сотни харангийских всадников только один нес пылающий факел. То и дело Конан видел этот огонь, а потом опять терял его из виду за склонами гор. Иногда видел Конан и их штандарт – череп и рога оленя, обитые бронзой.

Это была долгая скачка во главе армии наемников по горам. Затем Конан оставил своих людей и вместе с разбойниками-горцами вырвался по ущельям на открытую, незащищенную местность. Харангийцы за день проходили огромные расстояния, двигаясь с молниеносной скоростью. В темноте они неслись подобно бесформенным духам, что устремляются на жертву в мрачных глубинах ночи. Конан дважды менял коней. Маленькая горная лошадка с трудом тащила на себе тяжесть веса варвара. Так продолжалось какое-то время, а теперь снова в предвкушении битвы он пересел на своего могучего черного скакуна.

Далеко впереди возникло какое-то беспокойство. Спустя секунду Конан разглядел и источник тревоги – одинокий всадник несся на цепь, глядя на горящий факел. По обе стороны от факелоносца ехали харангийские вожди.

– Хайя!

Вождь Харанги, который гнал свою лошадь рядом с Конаном, дернул поводья и тоже устремился в сторону факела. Движением руки он указал своим людям, чтобы те оставались на левом фланге. Конан оторвался от них и поскакал рядом с горцами. Без труда его могучий жеребец обошел более маленьких коньков горцев.

– Что случилось, Хваг с Красных Утесов? Неужели ваша разведка обнаружила вражеские посты? – Конан уже сносно изъяснялся на суровом харангийском диалекте, с которым имел возможность познакомиться в последние дни.

Но горец даже не повернулся.

– Зачем тебе это знать, чужеземец?

– Я здесь для того, чтобы удостовериться в том, что твои дикие волки хватают ту добычу, что нужно.

Конан замолк и насторожил уши, вылавливая смысл фраз, которыми обменивались вожди.

– В самом деле? – фыркнул Хваг с издевкой в голосе. Он и не скрывал своей неприязни. – Я думал, что ты просто гусак, которого гонят вместе с армией, чтобы защитить нас от предательства твоих кофийских друзей.

Конан нахмурился:

– Гм. Это тоже возможно. Долго ли коротко ли, но я вас покину, чтобы присоединиться к атаке мятежников… и уладить еще кое-какие дела.

Харангиец бросил подозрительный взгляд на киммерийца в желтом свете факела.

– Это решат мои вожди. Без их согласия тебе отсюда дороги нет.

Затем внимание Конана вновь переключилось на разговор вождей.

Вожди выкрикивали приказы гетманам. Конан изо всех сил пытался уловить хотя бы примерный смысл. Но долго гадать ему не пришлось. Внезапно Хваг и все остальные разразились воплем, который стремительно разнесся по рядам, повторяясь многократно, усиленный сотнями голосов:

– ВИРИДИЯ! Вперед!

Тысяча глоток исторгала этот крик. Масса всадников начала стремительно набирать скорость. Сперва они перешли на быструю рысь, так что жеребец Конана легко шел с ними в ногу. Гремящие копыта и вопли человеческих глоток сливались в единый оглушительный шум. Затем кони пустились вскачь. Воздух дрожал, гремел истошными дикарскими воплями и яростной музыкой конского топота. И вот орда со страшным грохотом перешла в безумный галоп по бездорожью.

Факел и штандарт остались далеко позади. Всадники неслись по черной ночи, освещаемой только светом звезд. Вокруг в темноте смутно виднелись очертания холмов.

Ритмичный стук копыт и жесткие удары кожаных седел точно вбивали тупые гвозди в голову Конана. Он начал ощущать, как в нем растет безумное, самоубийственное возбуждение. Он мчался сквозь ночь на смертельного врага, растворив свою жизнь в чудовищной мощи орды. Тщетно он всматривался в мрак, расстилающийся впереди. В горячечном уме возникали фантомы, которые мгновенно исчезали перед мордой коня.

Конай чувствовал, что постепенно начинает отставать от маленьких, но очень выносливых горских лошадок. Один раз, когда его конь попал ногой в неглубокую выбоину, Конан едва не вывалился из седла. Он ничуть не сомневался, что горцам такая безумная скачка нипочем. Они были прирожденные всадники. Они точно приклеились к своим седлам.

Черный жеребец начал выдыхаться, а сам Конан уже гадал – сколько же еще безумные харангийцы будут нестись в своем страшном галопе. И вот впереди мелькнуло облако пыли, которое грозило всех задушить. Постепенно в нем проступали какие-то темные фигуры. На горизонте поднялись облака дыма, и в них мелькали человеческие тени. Затем вся сцена стала более отчетливой.

Это была деревянная стена укрепленного лагеря легионеров, перед которой кишели всадники. На палисаде горели факелы. Часовые с тревогой смотрели со стен на атакующую орду. Ужасающие вопли, вырывающиеся из глоток ха-рангийцев, были таковы, что казалось: стены вот-вот падут под их натиском.

Однако палисад выглядел довольно высоким и прочным, а ворота были закрыты. Стремительно приближаясь к цели, Конан поневоле продолжал гадать: что эти дикари будут делать с такой прочной обороной? Но сейчас, когда почти вся орда ушла вперед, он ясно мог видеть всю атаку. Передние всадники разделились перед стеной, выпустив целый град дротиков и копий. Несколько защитников упали вниз с палисада. Затем к стене с воем подкатила плотная волна атакующих. Вверх полетели веревки с крючьями на концах, вонзившиеся в дерево. Эти всадники повернули своих лошадей в самое последнее мгновение и понеслись вдоль стены. Другие же все подходили и подходили.

Эти веревки не предназначены для того, чтобы забираться наверх, внезапно понял Конан. Вместо этого горцы продемонстрировали настоящий цирковой трюк верховой езды. Они ухитрялись растаскивать бревенчатую стену, используя силу и скорость своих коней. И вот с громким треском бревна палисада начали подаваться. Один часовой потрясенно вскинул руки и упал спиной вперед, на двор форта, когда бревно выскочило из-под его ног. Остальные ухватились за падающую стену.*

Снова и снова забрасывали всадники вверх свои веревки с крючьями, а их товарищи прорывались сквозь бреши. Кофиты, засевшие в деревянных башнях по углам стены, были теперь блокированы. Короткие луки харангийцев звенели как лютни, а длинные копья сражали солдат, оборонявших стены. Конан видел, как горцы соскакивали с седел или влезали на плечи своих товарищей, чтобы взобраться на палисад. Некоторых отбрасывали, но другим удавалось зацепиться и добраться до верха.

Новая волна атаки вынесла Конана прямо к стене. Он потрясенно обнаружил, что держит в одной руке топор, а в другой меч и что из глотки его рвется на волю свирепый боевой клич. А затем он вместе с остальными бросился на высокий палисад и больше ни о чем уже не думал, оказавшись в толпе воющих всадников. Он чувствовал только одно: непреодолимое желание крушить в щепу древесину, ибо человека-противника в это мгновение перед ним не было.

Затем он обнаружил брешь, открывшуюся в ненавистном барьере, между двумя уцелевшими секциями стены. Харангийцы как раз пытались опрокинуть их. Боевой жеребец, похоже, обезумел еще больше, чем его хозяин. Без всякого пришпоривания разъяренное животное взлетело над барьером и проскочило в узкую щель.

Теперь наступил сущий ад. Воздух содрогался от воплей. Вокруг Конана колыхался лес пик и факелов, которые расступались перед ним, ибо никто не ожидал, что буквально с неба на них свалится громадный конь с гигантом-всадником, яростно размахивающим секирой. Черный жеребец несколько мгновений топтался по поверженным человеческим телам, дробя их и кусая, точно одержимый. Конан поднимал и опускал свое оружие, разя противника направо и налево, оставляя везде изувеченные трупы. Затем человек и конь пронеслись сквозь толпу защитников, как нож сквозь масло, и развернулись, чтобы снова атаковать их.

Однако теперь упала уже большая часть стены, и во двор форта ворвалась огромная толпа вопящих харангийцев. Кофиты не могли устоять между ними и разъяренным диким киммерийцем. Они рассыпались и побежали кто куда. Конан навалился на фланг поверженного врага и беспощадно гнал кофитов, а затем довернулся и встретил новую волну защитников форта, которые выскочили из горящих палаток.

Последние кофиты нашли убежище в старом каменном строении в середине форта. Вокруг этого строения и выросли впоследствии разрушенные ныне деревянные стены. Королевские солдаты отбивались с яростью обреченных, ибо от диких горцев не ждали никакой пощады. Теперь харангийцы громили ворота. Когда отзвучали равномерные удары их тарана, наскоро сделанного из бревен палисада, стало ясно, кто одержал здесь победу.

Наконец наступил момент, когда, несмотря на то что боевой клич все еще гремел над вражеским лагерем, ни одного кофита не осталось во дворе. Многие из харангийцев занялись тем, что грабили трупы. Конан вынужден был остановиться, когда его жеребец страшно захрипел. Он соскочил с седла. Из пасти храброго животного клубилась розовая пена. Он повел животное к колодцу, вода которого почти не была запачкана кровью.

Пока конь пил и снова набирался сил, Конан пошел договариваться с горцем, который хотел вывести из кофийской офицерской конюшни пять коней с дикими глазами. Выбрав самого большого, киммериец вырвал поводья из рук горца, а затем цыкнул на него и яростно сверкнул глазами. Тот начал было протестовать, но затем пожал плечами и быстро увел остальных коней.

Конан оседлал свежего коня, а своего черного жеребца привязал к луке седла. Когда он сел на коня, он услышал ликующие вопли и треск дерева. Это упали ворота каменного здания.

Киммериец взял поводья и направил коня сквозь брешь в стене наружу, к усеянному телами полю, где яркий полумесяц уже поднялся и заливал всю восточную часть небосклона.