Текст книги "Флибустьеры против пиратов Карибского моря"
Автор книги: Леонар Дюпри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Куда же оно делось? Говорят, за океаном есть гора из чистого серебра.
– Есть-то она есть, да как его доставить, серебро-то, когда на море хозяйничают целые флоты французских, голландских и английских корсаров. Словом, воевали мы сначала с Голландией, потом с немецкими протестантами, потом с Францией, и руки у нашего доброго короля до Португалии никак не доходили. Но, думаю, скоро дойдут.
– Как Португалия отсоединилась, так и не рассказал…
– Да это все ваш слуга, осьминог старый, меня с толку сбивал. Это было в декабре 1640 года, когда герцог Браганса, имевший династические притязания, воспользовался ослабевшим положением короны и объявил независимость Португалии от Испании. Его короновали под именем Иоанна IV.
Подобные разговоры о политике, истории и экономике велись постоянно до прибытия в Севилью, которая в ту пору была воротами в Новый Свет. Там мы оказались ближе к полудню. Николас сразу заявил, что мне во избежание эксцессов лучше не сходить на берег, и даже взял с меня обещание, что я этого делать не буду.
– Послушайтесь меня хоть раз, молодой господин. Вам лучше остаться на корабле. Везде, где бы вы ни появлялись, ваш слишком шустрый клинок делает дырки в людях, и одному богу известно, почему у нас пока не было неприятностей. Как только я найду нужный корабль, я сразу приду за вами. Не стоит шастать по городу в поиске новых приключений. Их хватит и в Новом Свете. Вот сдам вас на руки вашему батюшке, пусть он и отвечает. За вашим клинком и так тянется кровавый след по всей Европе.
Словом, Николас мог говорить убедительно. Сам он отправился на рынок закупить еду в дорогу. А я, потомившись на палубе и выслушав несколько вопросов о том, почему не хочу прогуляться, решил, что не будет ничего плохого, если я пройду по сходням и постою около них на твердой земле. Так я и сделал. Однако вскоре мне наскучило стояние, словно на привязи у своего корабля, и я решил поразмять ноги, прохаживаясь взад и вперед. Тут на наш корабль подвезли и стали грузить разные тюки, очевидно товары, я отошел, чтобы не мешать. Солнце припекало, пришлось встать под навес, что был совсем рядом.
Порт Севильи жил своей гулкой жизнью. Подходили, уходили корабли, сновали лодки, сгружали, перегружали товары, о чем-то горячо спорили купцы, сновали приказчики, переписывая тюки и ящики. В это время солнце вошло в зенит и стало припекать еще сильнее. Хотя стояли майские дни и во Фландрии лето еще не вступило в свои права, здесь было настоящее пекло, хотя ветерок с реки немного освежал. Я подумал было вернуться на борт нашего судна, которое называлось «Консепсьон», чтобы там спрятаться от жары, как вдруг увидел esportillero, мальчишку-разносчика, громко зазывающего всех страждущих утолить жажду лимонадом. Я пошел в его сторону, когда увидел, как один кабальеро схватил другого за плащ.
– Стойте, сеньор!
– В чем дело, любезный?
– Кажется, вы не слишком вежливы.
– Отнюдь.
– Уж не задираетесь ли вы?
– Если вам угодно.
– Угодно, здесь и сейчас.
И парочка сразу же перешла от слов к действию. Такого я у себя на родине не видел. Конечно, у нас много дрались, и бывало на улицах, но чтобы поединок начинался на пустом месте… то есть, я хочу сказать, без всякого повода… Между тем двое кабальеро выхватили шпаги и, несмотря на жару, стали орудовать ими с таким энтузиазмом, что меня, которого уже совсем разморило на солнце, даже бросило в пот. Между тем противники сцепились не на шутку. Я же, как и положено приезжему, стоял открыв рот, наблюдая за бесплатным представлением, пока один из них не получил укол в грудь. Он покачнулся, но устоял и, зажав рукой рану, продолжил. Через минуту получил еще один укол, потерял равновесие и, сделав несколько неуклюжих шагов, столкнулся со мной и повис у меня на руках.
– Спасибо за честный поединок, – сказал победитель, отсалютовав шпагой, а затем уже обращаясь ко мне: – Надеюсь, юноша, вы позаботитесь о благородном идальго, с кем я имел удовольствие сразиться, и передадите ему благодарность за то, что он развеял мои грустные мысли. Думаю, он останется жив, а если нет, то упокой бог его душу.
С этими словами он вытер клинок белым платком, вложил шпагу в ножны, повернулся на красных каблуках и гордо пошел прочь. Я же остался стоять в обнимку с его противником. Когда я взглянул на раненого, он уже закатывал глаза, потом у него изо рта потекла кровь и он отдал богу душу. Его смерть совсем не входила в мои планы, поэтому мне оставалось только опустить тело на землю и снять перед ним шляпу. В этой позе раскаявшегося грешника меня и застал патруль портовых альгвасилов.
– Сеньор, соблаговолите стоять на месте, назвать свое имя и объяснить нам, что тут произошло, – крикнул издалека мне сержант.
После того как я рассказал о том, что видел, командир дозора предложил мне пройти с ним в караулку для составления протокола и выяснения всех обстоятельств убийства.
– Но при чем тут я? Разве никто больше не наблюдал этот поединок? Допросите их.
– Многие видели, сеньор де Монтмор, что некий кавалер напал на мертвого сеньора, но никто толком не может его описать. Зато у вас весь камзол в крови, что служит определенным доказательством.
– Не хотите ли вы сказать, что это я убил этого сеньора…
– Кто знает, кто знает…
В этот момент откуда-то донесся страшный крик, и, пробившись сквозь окружившую нас толпу, влетел мой камердинер Николас. Он сбил с ног сержанта, выхватил из-за пояса пару пистолетов и закричал страшным голосом:
– Расступись, канальи, не то пристрелю!
Окружавшие меня альгвасилы отпрыгнули в стороны словно кузнечики, а Николас, схватив меня за руку, потянул за собой.
– Я так и знал, что вы снова влипнете в историю, молодой господин. Стоит мне только отлучиться, как вы сразу начинаете проверять на практике свое умение фехтовать. Ну скажите, зачем убили этого сеньора? Скорее всего вам не понравился его яркий плюмаж. Я тоже не одобряю подобные кричащие цвета, однако не считаю это поводом для поединка. Бежим скорее, мессир.
За нами слышался топот башмаков и крики стражников, пока мы не скрылись за какой-то оградой и не оказались в чужом дворе.
– Тут мы пока в безопасности, мессир, – сказал Николас. – Я все успел разузнать. В Испании любой преступник может укрыться в церкви, попросив убежища. Мы с вами сейчас находимся…
Запыхавшиеся, мы стали переводить дух и осматриваться. То, что мы увидели, совсем не напоминало церковные владения, хотя таковыми и являлось. Огороженный цепями двор примыкал к главному кафедральному собору. Похоже, на него действительно распространялась только церковная власть, поскольку представители правосудия не стали больше нас преследовать и убрались восвояси.
Тут было довольно шумно, стояло несколько таверн, где играли в карты, дрались, богохульствовали, да и местных девиц легкого поведения было хоть отбавляй. Ругань, крик, смех не смолкали ни на мгновение. Царило какое-то сумасшедшее веселье, поскольку кругом шла игра. Под остервенелую божбу кидались кости, метались карты, лилось вино, звенели деньги. Словом, его величество азарт царил тут в полную силу.
– Я вижу, вы новенькие, – раздался скрипучий голос. – Добро пожаловать в Corral de los olmos.
Это был мерзкого вида вонючий беззубый оборванец, у которого, однако, на поясе висела ржавая рапира. Он нагло осматривал нас с ног до головы, противно улыбаясь. При виде его моя рука инстинктивно потянулась к эфесу шпаги. Неужели опять придется драться? Николас прав – я просто притягиваю к себе подобные приключения. И вот опять…
– Это напрасно, сеньор. Ваша изумительная шпага вам не понадобится. Я с совершенно мирными намерениями. Разрешите представиться – благородный идальго из Галисии дон Франсиско Луис де Арсуа-Гонсалес дель Примоточе, известный в этих местах как Зубоскал, из древних христиан, чей род за много веков не запятнал своей крови родством с иудеями или маврами.
При этих словах он, словно петух, важно выставил одну ногу вперед, снял дырявую грязную шляпу с драным пером и помахал ею перед собой, подметая пыльную мостовую. Затем, нахлобучив ее, улыбнулся, выставив напоказ то, что раньше, возможно, и называлось зубами, но сейчас больше походило на обломки темных галисийских скал, которые явно не дружили между собой, поскольку стояли особняком.
– Я тут вроде главного мажордома. Если у вас есть деньги, могу помочь и рассказать, как лучше их потратить, как организовать вашу жизнь или хотя бы найти прачку, которая отстирает вашу одежду от крови. Вы надолго к нам?
Николас перестал сжимать рукоятку кинжала, который висел у него на поясе, а я в ответ попытался показать Зубоскалу, как должны на самом деле выглядеть зубы, потом снял шляпу и назвал свое имя. Вскоре мы очутились в одной из маленьких таверн, находящихся во дворе Лос-Ольмос. Это был самый настоящий сарай, где стоял неимоверный шум, а запах гари смешивался с запахом пота, вина и чеснока. Зубоскал уверенными шагами завсегдатая провел нас сквозь толпу к столу у окна, которое было распахнуто, и, заказав вина, стал выслушивать нашу историю по версии Николаса. Вино было так себе, но оно оказывало расслабляющее действие, поэтому все наши приключения были целиком поведаны мажордому двора Ольмос.
– Я думал, сеньоры, у вас большие проблемы, раз дон Педро весь залит чужой кровью, но, оказывается, их у вас и нет совсем. История на Аренале – я имею в виду то место, где пристают корабли, – не стоит и скорлупы от ореха. Альгвасилы все уже, наверное, выяснили и не станут преследовать вас по этому поводу. Ведь, как вы говорите, было много свидетелей, которые видели поединок этих двух кабальеро. Но вот ранение при исполнении начальника альгвасилов в Бильбао… Обычно такие вещи не прощаются. Скорее всего, на вас уже подали в розыск по всей стране. Вы же не скрывали, что намерены отправиться в Западную Индию, а это можно сделать только из Севильи. Скорее всего, ваши описания и приметы уже известны всем альгвасилам города. Это у них быстро делается. Почта работает хорошо. К тому же вы уже засветились. Думаю, стоит вам появиться в порту, как вас схватят.
– Но что же делать? Я уже договорился с капитаном и с помощью носильщиков отнес вещи на корабль… – почесав затылок, сказал Николас, с надеждой посмотрев на Зубоскала.
– Я помогу таким приятным сеньорам, как вы. Провожу вас в порт и посажу на корабль. Не безвозмездно, конечно. Нужно только дождаться темноты. Значит, ваше судно называется «Feliz Navidad». Я узнаю, где оно стоит и как лучше всего к нему подобраться. Дам знать капитану. А уж там вы сами разберетесь. На судне всегда прячут контрабанду, когда флот пойдет в Западную Индию – и вас спрячут. А флот, между прочим, отходит завтра. Так что альгвасилы искать вас будут, это уж точно.
Ожидание ночи в этом вертепе длилось для нас довольно долго, пока мы вынужденно находились среди отбросов общества. Мы выпили много прохладительных напитков, которые так любят испанцы, включая апельсиновые и клубничные, продаваемые повсюду esportilleros– разносчиками штучного товара, или buhoneros– бродячими торговцами. Там, в Севилье, я впервые осознал, что, если есть деньги, можно хорошо устроиться даже в таких притонах, как этот, или, как их называют испанцы, garitos. Это были низы общества. Во Фландрии нет особого сословия, называемого в Испании «пикарос». Это карточные игроки-профессионалы tahures, которым большие специалисты fulleroпродавали крапленые колоды, capeadores– мрачные личности, срывавшие плащи с добропорядочных граждан в темных переулках. Были и откровенные бандиты с большой дороги salteadores, и наемные убийцы matones, и разного рода авантюристы valentones, также вместо лишних слов пускающие в ход клинок. Всем им помогали скрашивать время многочисленные женщины легкого поведения от rameraи cantonera, предлагавших себя на улице, до, например, dama de achaque, выдающих себя за добропорядочных буржуа.
Стало смеркаться, как вдруг неожиданно на улице заиграла музыка и все сидевшие в кабачке поспешили к дверям. Нужно заметить, что танец для испанцев – национальная страсть. Обучаясь в колледже для благородных подростков в Брюсселе, я научился аристократическим испанским танцам, которые были модными в ту пору в салонах: паване, бранле и аллеманде. Но их размеренные и плавные движения совсем не были похожи на то неистовство под гитару, тамбурины и кастаньеты, что я увидел. Танцевала юная девушка с распущенными длинными вьющимися волосами. Постепенно ее экспрессивные движения потеряли всякую скромность и сдержанность. Во время прыжков оголялась грудь, ноги и даже те места, что должны всегда оставаться прикрытыми. Ее взгляды могли зажечь любого мужчину, а манера поворачивать голову, затем встряхивать копной волос приводила в неистовство собравшуюся толпу, особенно когда она шла широким шагом по кругу, тряся оголенными плечами.
– Что это за танец? – спросил я Зубоскала.
– Чакона, – ответил он, весело притоптывая в такт и щелкая пальцами.
– А кто эта девушка?
– Альдонса, – прокричал завсегдатай двора Лос-Ольмос благородный дон Франсиско Луис де Арсуа-Гонсалес дель Примоточе.
Внезапно музыка замолкла, публика закричала, захлопала в ладоши и стала кидать танцовщице монеты. Я был настолько поражен увиденным, что так и остался стоять с открытым ртом.
– Ну а вам, сеньор, не понравилось?
Эти слова вывели меня из оцепенения. Черноволосая невысокая девушка во всей своей красе стояла передо мной и, наклонив голову, лукаво протягивала мне свой тамбурин, наполненный мелочью. В ее карих глазах горели искорки чертенка, а открытая грудь все еще вздымалась.
– Вот, возьми, – сказал Николас.
Я продолжал стоять. Она засмеялась и пошла дальше.
– Мне пришла одна интересная мысль, как проникнуть на корабль, – вдруг сказал Зубоскал. – Вам, сеньор, нужно переодеться в женщину, и тогда все проблемы будут решены. Никто из альгвасилов и не заподозрит, что вы мужчина.
Делать было ничего, и я согласился. Через некоторое время появилось платье, и вот уже я в сопровождении Зубоскала и Николаса, надевшего мою шпагу и несущего узел с моей одеждой, шел по улице Головы короля Педро, потом по улице Ломпады. Уже совсем стемнело, когда мы через Аббатский и Сапожный переулки, где все дома были с плоскими крышами, вышли к маленькой площади под чудным названием Барабан, а от нее по пустынной Речной улице пришли к Ареналу. Несмотря на поздний час, там было многолюдно и шумно. Горели костры и воткнутые в землю факелы, между которых сновали грузчики, занося последний товар на корабль, который должен был утром покинуть Севилью и отправиться через океан к берегам Нового Света.
Зубоскал оказался прав, и альгвасилы, стоявшие у сходней корабля, не обратили на меня никакого внимания. Николас расплатился с нашим проводником, который напоследок пожелал прекрасной сеньоре (то есть мне) приятного плавания, и мы беспрепятственно поднялись на борт корабля, шедшего в Западную Индию с товарами для наших колоний.
Глава четвертая Из рассказов капитана Пикара
Простым людям, которые заняты лишь тем, чтобы прокормить себя и свою семью, нет дела ни до чего другого. Они предпочитают думать не о том, что правительство их обворовывает и нагло обманывает, не о том, что заставляет платить все больше и больше налогов, утверждая, будто это в их же интересах, а о том, как бы отдохнуть после тяжких трудов. Но тут их подстерегают другие напасти. Как, по-вашему, выглядит пират в представлении обыкновенного обывателя? Если ваше воображение рисует эдакого одноглазого типа без ноги, на костыле, с красной косынкой на голове, с пистолетом за поясом, со шпагой на боку и с попугаем на плече, добро пожаловать в балаган. Именно такой шутовской образ они и используют, добавляя по последней моде еще черный флаг с черепом и костями, чтобы детям было пострашнее. Тьфу, какая мерзость!
Хочу заметить, что сей знак совершенно не подходит для флибустьеров, которые никогда им не пользовались, поскольку никогда пиратами не были, так как всегда действовали от имени французского правительства, выдававшего комиссии, поэтому с чистой душой ходили под государственным флагом. Когда на вольный морской промысел вышел запрет, мы по доброй воле прекратили свои набеги. Этот же поганый черный флаг, о котором я все больше и больше слышу от разных молодых капитанов, – изобретение каналий-англичан. Это их безрассудные команды первыми выбросили его, объявив войну всему человечеству, пойдя против законов всех стран и сделав себя изгоями и разбойниками, каковыми мы, настоящие флибустьеры, ходившие под флагами короля Франции, никогда не были. Что-то я разнервничался, так что плесните мне, мой добрый друг, чтобы язык обрел привычную проворность, а горло не слиплось, как во время засухи в Сахаре.
Итак, в прошлый раз я, наверное, рассказал вам массу всякой малоинтересной ерунды про сельское хозяйство. Не обижайтесь, но это было необходимо, чтобы лучше понять, что без этого в Новом Свете просто не выжить. Нужно было знать азы всего, чтобы, даже попав на необитаемый остров, не умереть с голоду, когда вокруг тебя так много разнообразных продуктов.
Как я уже говорил, моим первым учителем в этом деле был Мартен, царство ему небесное. Ведь вскорости он внезапно умер от неизвестной болезни. Ему всего-то и было чуть более сорока. Самый здоровый возраст, еще жить да жить, но бог распорядился иначе. Вместе со смертью Мартена кончилась и наша довольно вольготная жизнь. Хозяин перевел нас на другие, более тяжелые работы поближе к своему дому. Теперь мы каждый день вместе с неграми рубили сахарный тростник. От рассвета до заката. Для нас было легче рубить лес, чем этот проклятый тростник. Хозяин кормил отвратительно, все время одним и тем же – бобовой похлебкой. Он говорил, это самая здоровая пища и она придает силы, а если нам чего-то не хватает, у нас под рукой тростник, сок которого питателен и восстанавливает силы, стоит только взять стебель в руки, скрутить его как следует и подставить рот под струйку сладкой жидкости. Он шутил, мол, теперь у нас началась «настоящая сахарная жизнь».
За этим ли я приплыл в Вест-Индию, о которой бредил в детстве, как и все мальчишки, мечтая бросить там якорь навсегда. Бывало, к нам в Дьеп заходили корабли из Нового Света, и я с жадностью слушал рассказы старых моряков. Так же, как вы сейчас слушаете меня. Примерно за 5 лет до моего рождения Мартиника и Гваделупа стали французскими. Поэтому хотя я и жил вместе со своей многочисленной семьей, но сердцем был уже в далекой стране, о которой мечтал. Мне представлялось, что золото там течет рекой и что стоит только попасть туда, как можно будет сказочно обогатиться. Я твердо для себя решил: отправляюсь в Новый Свет не только для того, чтобы разбогатеть, но и для того, чтобы обрести свободу.
Жизнь мою нельзя было назвать сахарной. Я был пятым сыном каменщика, у которого было еще три дочери. Несмотря на то что наш отец много работал, семья жила впроголодь. Да к тому же проклятые чиновники тянули из семьи последние жилы, а отец тянул их из нас. Он часто приходил домой пьяный и колотил всех подряд. Сами понимаете, такую жизнь тоже мало кому придет в голову назвать «сахарной». Поскольку я был младшим, то не мог рассчитывать ни на какое наследство. Я знал, что был обузой, а это отвратительное чувство. Сначала отец хотел отдать меня в монахи, но поскольку я не выказал никакого смирения и был с позором выгнан из послушников братьями доминиканцами, он вознамерился отдать меня в армию.
С тех пор я знал, что рано или поздно стану солдатом или матросом. Подумав, что раз все равно суждено тянуть военную лямку, я решил сбежать из дома и податься в Новый Свет. Сами знаете, как в юности бродит молодая кровь, кипят честолюбивые мечты и чешутся руки. Наслушавшись рассказов про заморскую вольготную жизнь, я нанялся на корабль. Только потом узнал, что вербовщики специально ищут таких простачков вроде меня, чтобы затем выгодно продать их в Новом Свете. Я подписал контракт, по которому капитан перевозит меня бесплатно через океан, а там сдает внаем на три года плантаторам, чтобы возместить убытки.
Итак, вместе с двумя парнями из Нормандии я оказался на борту «Медузы», шедшей из Дьепа на Сан-Доминго с разным товаром. В те времена не было ограничений на перевоз пассажиров за океан, поскольку еще не был отменен Нантский эдикт и гугеноты не стремились в массовом порядке покинуть страну. Мы обогнули Бретань, прошли вдоль побережья Аквитании, затем ушли в открытый океан. Не хочу описывать свои ощущения от пересечения Атлантики, скажу только, что эти сорок два дня были утомительными. К тому же я вытерпел множество всяческих издевательств во время морских праздников, не меньше страдал и от нелепых обычаев, специально придуманных старыми моряками, чтобы посмеяться над новичками в долгом переходе. Слава богу, шторма нас миловали, только около Малых Антил налетела короткая буря, частый гость в этих краях. Первая земля, которую я увидел в Новом Свете, был остров Барбуда. Поскольку корабли, идя из Европы, предпочитают пользоваться попутными ветрами и течениями, то это был обычный для них маршрут. Затем наш корабль прошел мимо Пуэрто-Рико, потом вдоль северного побережья Сан-Доминго, которое показалось мне совершенно пустынным, проследовал до Свободной гавани.
Помню, как, войдя в эту вместительную восхитительной красоты бухту, наш корабль наконец-то бросил якорь. Все высыпали на палубу, с интересом вглядываясь в берег. Я старался всей грудью вдохнуть аромат неведомой и экзотической земли, где мне предстояло жить. На берегу на расстоянии чуть более пушечного выстрела в чаще леса с трудом угадывались крыши поселка, крытые пальмовыми листьями. У берега было несколько наспех сбитых причалов, где болтались на привязи лодки. Нужно сказать, что в те времена все французские поселения на Сан-Доминго выглядели одинаково. Люди не селились у моря, поскольку знали, что настоящие хозяева этих мест – испанцы – считают их поселки незаконными. Поэтому и строили дома вдалеке от моря, спрятанными в чаще леса, чтобы испанский галеон не смог обстрелять их с рейда. Да и сами дома были лишь ветхими времянками, их оставляли без сожаления, когда надо было уйти в лес, отсидеться. При здешнем климате можно было строить дома без стен, с одними лишь крышами от дождя. А когда испанцы после разрушения поселка убирались восвояси, его обитатели возвращались назад из леса и жизнь начиналась снова. Нужно сказать, что это жизненный принцип всех жителей Нового Света, будь то французы, голландцы, англичане или испанцы. Тактика поселенцев тоже всегда была одинаковой.
Одним словом, когда я попал на Сан-Доминго, моей радости не было предела. Ведь я же обманул злую судьбу и сам выбрал жизненный путь, тот, который был мне более всего по душе. Как мне тогда казалось, дело оставалось за малым – обеспечить себе безбедную жизнь в этом диком, но богатом крае.
Что поделать, если уже в юности я был прагматиком. Если родился и вырос в бедности, невольно знаешь, чего хочешь. Возможно, тяжелее тем, у кого достаток вошел в привычку, но это не обо мне. Я знал, что все отправляются в колонии лишь с одной мыслью – разбогатеть, и черт с ними, с этими колониями. Пусть мы вырубим там весь лес, пусть выкопаем все недра, пусть перебьем всех животных, пусть сделаем этот край пустыней из пустынь – все равно мы не собираемся там оставаться. Нам главное – уехать оттуда богатыми в Европу, где жизнь уже устоялась и где уже можно пожить в свое удовольствие. Наворовать, награбить и уехать, это ли не мечта любого настоящего пирата или разбойника, как вы нас называете? Зачем нам оставаться в этой дикой стране, где не существует никаких законов, где даже самый богатый может угодить за решетку, если вовремя не даст взятку губернатору или не понравится лично президенту. Теперь я понимаю, что вся пресловутая свобода берегового братства, которую некоторые отчаянные головы сейчас называют «вольной плавучей республикой», была просто свободой сильных.
Вскоре к борту нашей «Медузы» прибилась шлюпка с каким-то угрюмым человеком в красном камзоле. Им оказался местный комендант бухты. Этот начальник, разодетый в то, что некогда было дорогой одеждой, горделиво проследовал в каюту капитана и вскоре вышел оттуда, довольно улыбаясь. Видно, звон монет в его карманах явно веселил владельца золотых. Он дал «добро» на разгрузку судна и торговлю. Вследствие чего наш корабль спустил шлюпки и стал свозить товары на берег. Мы с ребятами помогали вынимать из трюма тюки с полотном, бочонки с порохом, ящики с инструментом, оружием и прочее, чем был богат Старый Свет. Когда с этим было покончено, пришла и наша очередь сходить на берег.
Я спрыгнул в лодку, и она понесла меня по лазурной лагуне к берегу моей мечты. И раз, и два… С каждым гребком я приближался все ближе и ближе к земле, которая должна была надолго стать моей новой родиной. Сердце колотилось все быстрее и быстрее. И раз, и два… И вот уже борт бьется о причал, где еще лежат свезенные с корабля товары. Трудно передать те ощущения, которые я испытывал, но это, несомненно, была настоящая радость. Как будто бы все плохое осталось позади и ты начинаешь жить с чистого листа. Я находился в какой-то неведомой ранее эйфории даже тогда, когда капитан продал меня батраком по контракту на три года плантатору. Я уже говорил, что это была своеобразная плата за переход через океан. Но по молодости мне было интересно наблюдать даже за этим, словно все происходило на невольничьем рынке в Алжире или Кандии. Я понял, что купить или продать слугу на Сан-Доминго – это самое обычное дело, людьми в Новом Свете торгуют так же открыто и небрежно, как лошадьми в Старом. Бывают капитаны, которые неплохо наживаются на том, что сманивают множество легковерных молодых французских крестьян небывалыми посулами, а потом продают их в кабалу похлеще прежней, да так, что бедняги вынуждены работать как ломовые лошади. Именно в таком положении я и оказался.
Вместе с двумя ребятами из Нормандии я попал к плантатору, который слыл самым жестоким изувером на всем Сан-Доминго. Хотя испанцы и предпочитают называть этот остров Эспаньолой, что означает Маленькая Испания, нам, французам, жить в пусть даже маленькой, но Испании совсем не резон. Поэтому мы окрестили свою колонию именем святого Доминика, покровителя Франции. Помните старинный боевой клич французов: «Дени Манжуа!»? Это для тех, кто мало разбирается в тонкостях наименований тамошних мест. Словом, я попал к Гийому Пету, который считал, что с белыми работниками нужно обращаться намного хуже, чем с неграми, поскольку чернокожие будут работать на него всю жизнь, а мы всего лишь несколько лет. В связи с этим он не испытывал к своим соотечественникам никакой жалости, стараясь выжать из них все, что только можно. Болели мы или нет, мы должны были работать одинаково много.
Пету привел нас к себе на плантацию и вместо обеда познакомил с человеком по имени Мартен, сказав, что теперь он будет для нас главным, чтобы мы слушались его во всем. Этот загорелый чернобородый верзила родился на острове, поэтому все досконально знал. Без него мы скорее всего бы просто умерли с голоду, поскольку наш новый хозяин вообще нас кормить не собирался.
– Тут так много еды, что сдохнуть от голода сможет только ленивый или такие приезжие неженки, как вы, – грубо сказал Мартен, когда мы заикнулись об обеде. – Вас тут никто кормить не будет, так что привыкайте сами находить пищу. Я для этого к вам и приставлен, чтобы вы не откинули копыта среди обилия еды. Я всему вас научу.
Мы получили топоры, кирки, лопаты, другие инструменты и сразу же отправились с мэтром Мартеном на окраину поселка. Единственное, что нам удалось сделать, так это по пути попить холодной воды из ручья. Придя на опушку леса, Мартен сказал: «Вот здесь мы будем жить и работать». Оглядевшись вокруг, мы не увидели ничего, кроме кустарника. Тогда Мартен объяснил, что нам предстоит очистить эту территорию под плантацию, но сначала нужно построить дом. Под руководством мэтра мы стали рубить деревья в лесу, а он тем временем принес нам обед – несколько связок бананов. Мы впервые съели эти плоды и остались весьма довольны их вкусом. Это была вся наша еда в тот день.
В течение следующих недель мы вырубали и кустарник, и деревья, а затем все это сжигали, кроме больших стволов, с которых только обрубали сучья. Все в хозяйстве могло пригодиться, к тому же это можно было продать. Мартен научил нас ловить на берегу огромных черепах, чье мясо было очень вкусно и питательно, готовить крабов с фасолью и бататом.
Мы работали не покладая рук, пока не расчистили намеченный участок. Затем он был засеян специальным сортом фасоли, которая созревает через полгода, так что вскоре мы могли есть ее вдоволь. Мартен научил нас варить из нее суп с добавлением яиц черепах, сока лимона, красного перца и свиного сала. Он показал, как готовить из батата особый кисловатый напиток маби, хорошо помогающий от жажды. Показал, как печь на железном листе касаву – хлеб из мариоки, по вкусу напоминающий кекс. А из отрубей мариоки готовить вайкау – напиток, который, перебродив, становится похож на пиво. Мартен был настоящим аборигеном, знающим все и вся. То, чему он нас научил, безценно. Он просто подарил нам жизнь, новую жизнь в Вест-Индии, не только сытую, но и пьяную, поскольку показал, как из бананов, которых там видимо-невидимо, делать алкогольный напиток, ударяющий в голову не хуже вина. Научил, что лучше всего закусывать мясом с фигами. Словом, мы стали не только настоящими поварами, но и ботаниками, знающими, что можно есть, а что нельзя.
Кое-как обосновавшись и набравшись опыта, а также сделав некоторые запасы после сбора урожая, мы в январе на той же делянке начали выращивать табак. Это и было основной целью. Сначала мы все перекопали, потом посеяли, покрыли землю пальмовыми листьями, чтобы она не пересохла, и поливали каждый вечер, когда не было дождя, а также пропалывали. Когда побеги выросли, мы пересадили их на специально приготовленные грядки. Потом подрезали стебли, чтобы весь сок уходил в листья, а параллельно строили помещения для просушки табака. Через некоторое время оборвали листья и отнесли их в просушку. Когда они просохли, Мартен вызвал опытных работников-негров, которые скручивали листья в сигары. Таким образом, мы убирали с делянки табак четыре раза в год. Наш хозяин продавал его на корабли, прибывавшие в лагуну из Франции, Голландии и Англии. А там уж из листьев изготавливали жевательный, курительный или нюхательный табак, а также использовали как сырье для изготовления красок. Словом, делали то, что хотели.
