Текст книги "Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее"

Автор книги: Леон Дегрелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Бури и ущелья

В октябре 1942 года нами был захвачен большой кусок дороги между Майкопом и Туапсе, что было важной победой. Нам оставалось пройти всего 20 километров, чтобы добраться до крупного нефтяного порта. Мы приближались к своей цели.

Ночью нам удалось кое-как отдохнуть, но на следующее утро мы покинули шоссе, чтобы начать второй обходной маневр через леса. Мы прошли несколько километров по дну долины, а затем снова вошли в дикий дубовый лес. Шел проливной дождь. Земля, усеянная гниющими трупами, стала особенно вязкой. У нас не было отличного снаряжения альпийских дивизий, ни коротких курток, ни железных кошек. Наши длиннополые шинели уныло волочились по грязи. Мы сами поскальзывались на склизкой земле. Для нас продвижение по этим диким и мокрым джунглям превратилось в сплошные мучения. Люди проваливались в овраги.

Добравшись до вершины горы, мы увидели знаменитый нефтепровод. Он проходил на полдороге вниз по склону от одного холма к другому, отважно перепрыгивая через долину. На противоположном хребте русские построили укрепления. Их окопы спускались с гор в долину. Пока одна наша группа шла вдоль долины, я поднялся к толстой черной трубе, держа в руках автомат. Сев верхом на трубу, я перебрался через ущелье, а в 50 метрах подо мной мелькали всяческие ловушки. Я благополучно добрался до противоположной стены ущелья, и следом за мной потянулась целая цепочка таких же развеселившихся «всадников».

***

Ближе к вечеру мы сумели взобраться на склон вражеской горы, мимо которой уже прошел передовой патруль немецких горных егерей. Красные были перебиты прямо на позициях, они так и стояли в своих узких окопах.

Мы едва успели поставить свои жалкие палатки на вершине, как на нас обрушился первый из осенних ливней.

Наши палатки были собраны из треугольных кусков брезента с прорезью посередине, которые служили солдатам накидками. Чтобы поставить палатку, требовалось собрать четыре таких полотнища, растянув их на площади примерно два на два метра. Но четыре полотнища означали четыре человека, поэтому нам предстояло вчетвером спать на крошечном пространстве, а также затащить туда все свое снаряжение.

Еще больше осложняло положение то, что палатку днем следовало разобрать, чтобы каждый получил свою накидку.

У нас не было ни соломы, ни сухих листьев, чтобы постелить на землю, вообще ничего, кроме этой самой мокрой земли. Буря бушевала всю ночь. Мы находились на самой вершине горы. Страшный ливень, вдобавок перемешанный со снегом, в любую минуту мог снести наши жалкие укрытия. Хлещущая вода проникала в десятки отверстий, появившихся в брезенте за полтора года службы, и текла по лицам. Вдруг раздались громкие крики. Часть палаток была смята, брезент лип к телу, люди боролись с ним и ругались.

***

Несколько советских солдат вечером были захвачены на горе. Ночью они были посланы к нам.

Они скорбной толпой собрались вокруг нашего бивуака. Почти все они были зелеными пацанами из Краснодара в возрасте около 16 лет. Их насильно отправили в Туапсе, где они провели четыре дня, чего едва хватило, чтобы научиться стрелять из автомата. Их слишком большие ботинки были настоящим орудием пытки. Большинство из них предпочло сбросить башмаки, и сейчас они босиком топтались по грязи. Так как у нас просто не было никаких помещений, им пришлось мокнуть под дождем. Они прижимались друг к другу, наполовину захлебнувшиеся и измученные.

Когда наступил день, они с неизбывным славянским фатализмом принялись обшаривать трупы своих товарищей, погибших ранее. Примерно через час все трупы оказались раздеты догола. Пленники не только взяли себе гимнастерки и шинели мертвых, но даже их носки и белье. Когда колонна пленных направилась в тыл, они оставили нам длинные ряды голых трупов, блестевших под сильным дождем.

* * *

Ливень длился три дня. Снег с дождем валил густыми хлопьями. Мы пытались разводить маленькие костры в наших палатках, но дерево также промокло. В результате мы получали клубы едкого дыма, который драл глаза и горло. Весь день и всю ночь ливень хлестал без единой передышки, снося палатки и поливая нашу одежду. Причем у нескольких солдат не было даже таких палаток, и кое-кому приходилось забиваться в какие-то норы.

В первый вечер мы сумели-таки затащить наших лошадей на вершину горы. Нещадно поливаемые холодным дождем, они жалобно смотрели на нас. Вспоминая, что именно происходило в то утро, я вижу, как они падают, мертвые от утомления и страданий.

Трупы русских продолжали гнить. Их животы постепенно становились зелеными, цвета молодой травы. Постоянное присутствие множества голых трупов в конце концов взбесило нас. Пинками мы подкатили их к обрыву и сбросили вниз. Один за другим они летели в ущелье глубиной 500 метров и шлепались на дне в грязную воду.

Наше изнурительное восхождение, дни и ночи, проведенные на исхлестанной ливнями вершине, оказались совершенно бессмысленными. Мы получили приказ отступить к дороге на Туапсе и вернуться в южные леса, но другим путем. Теряя сознание от усталости, мы снова пересекли трубопровод и устроили лагерь в долине.

Шоссе, ведущее к морю, было усеяно сожженными русскими повозками. Повсюду валялись дохлые лошади, раздавленные немецкими танками. От них не осталось ничего, кроме плоских шкур. Артиллерия грохотала непрерывно. Советские самолеты пикировали на нас, сбрасывали бомбы, но чаще всего мазали. Слева от нас текла по огромным серым и красным камням большая река Пшиш. Мы пересекли ее на лодках, привязанных к тросу, протянутому через поток, причем нам пришлось проявить акробатическую ловкость. В результате мы оказались перед большим железнодорожным туннелем.

Туннель имел длину около километра. Красные не только взорвали большой мост, перекинутый через реку перед входом в туннель, но также они устроили внутри большие завалы. Целые поезда громоздились друг на друга. По крайней мере, сотня вагонов забила этот темный коридор.

Пехота могла пробраться через завалы лишь с большим трудом. В течение четверти часа люди шли в полной темноте, стараясь руками нащупывать камни. Затем им пришлось проползти под двумя перевернутыми вагонами, чтобы добраться до другой стены туннеля. А потом все начиналось сначала, причем в непроглядной темноте. Солдатам приходилось перекрикиваться, чтобы определить, кто где находится. Лишь через полчаса мы увидели впереди тусклое свечение. Красные взорвали вход в туннель, пробив дыру в потолке, через которую мы и выбрались, пройдя по этому спуску в ад.

Колонна поднялась на вершину горы, потом снова пустилась по тропе, поспешно проложенной саперами по опушке грязного леса. Животным потребовался целый день, чтобы проделать этот путь, однако они хотя бы не валились в пропасть и не утонули в грязи.

У входа в туннель мы нашли обломки второго моста через Пшиш, и нам пришлось перебираться по ним. Только после этого мы вышли на железнодорожную линию. На ночь пришлось устраиваться снова в огромной луже вонючей грязи.

Однако вскоре мы сочли грязь благословением, так как противник открыл огонь. Снаряды сыпались непрерывно, однако они всего лишь с хлюпаньем уходили в жидкую глину.

На следующий день нам пришлось пересекать долину. Огромный железнодорожный мост висел над пропастью. Артиллерия красных методично обстреливала деревню, через которую нам пришлось пройти, чтобы добраться до очередного дубового леса. Избы вокруг нас взлетали в воздух на 10 метров. Любая попытка пройти дальше была безумием.

Мы прождали до наступления ночи, а потом прошли по заболоченной низине, усеянной трупами, потом поднялись на огромную гору, так как повсюду вокруг была липкая грязь. Мы начали подъем незадолго до полуночи, навьючив на себя все свои пожитки и оружие, как легкое, так и тяжелое.

Склон горы, на который нам пришлось подниматься, был крутым, словно лестница. Земля была скользкой, как навощенный паркет. Мы постоянно падали в своих изношенных башмаках, не подбитых гвоздями. В качестве направляющей пришлось использовать телефонный провод, который не давал сбиться с пути в темноте. В любой момент мы рисковали скатиться на головы русским. Если бы наша нить Ариадны хоть немного ушла в сторону, вся колонна разбилась бы. Наши молодые солдаты были уже наполовину мертвы от усталости. Самым сильным из нас пришлось забрать оружие у самых слабых, чтобы хоть немного помочь им. На шее я нес свой автомат, а еще один повесил на плечо. Нервным шепотом многие произносили такие клятвы, которые могли обречь нас на вечные муки.

Последние несколько сот метров оказались невыносимо трудными. Многие просто падали, не в силах подниматься дальше. Они цеплялись за стволы деревьев, чтобы не скатиться в пропасть. Влажный мрак был настолько густым, что мы не могли видеть ни ног, ни камней, ни упавших людей.

Только в 04.00 мы сумели добраться до вершины. Там мы поспешно устроили пулеметные гнезда, а на самые высокие утесы отправили автоматчиков. Первые серовато-голубые отблески рассвета наконец разогнали темноту. Мы с ужасом смотрели на деревья, мотающиеся на ветру в серых ущельях.

Гора Индюк

Дни шли. Вернулось солнце. Хотя вершины Кавказа были плохим насестом для солдат. Природа не раз демонстрировала свое величие с высоты этих гор, что невольно утешала нас в наших трудах и страданиях. Коричневые и красно-коричневые цвета спускались на километры к белым водам, прыгающим в ущельях по зеленым камням. В 05.00 рассвет касался вершин наших перевалов. Туман на долгое время опускался в извилистые долины. Плотный и молочно-белый, он перетекал с места на место, словно вода в цепочке озер. Над этой белой пеленой горы возвышались, подобно золотым и ржаво-красным островкам. Примерно час мы жили, словно в сказке. Из глубин туманных озер поднимались новые островки, это проявлялись более низкие вершины, подобно легендарным землям, поднявшимся из глубоких вод в незапамятные времена.

***

С рассветом началась артиллерийская дуэль. Немцы и русские принялись яростно обстреливать друг друга. Наша гора торчала как раз между орудиями, а наши позиции – словно гнездо аиста на крыше.

Ночью мы и советские пехотинцы совершали вылазки. Днем мы сидели тихонько. А затем энергичные артиллеристы возобновляли свою дуэль. Сплошная струя снарядов неслась у нас над головами, а от адской канонады, длившейся часами, можно было оглохнуть. Мы слышали свист снарядов буквально над самыми вершинами деревьев. Очень часто на нас сыпались срезанные ветки.

Мы были отданы на милость любого шального снаряда. В результате наши бедствия начались прямо сразу: один из постов взлетел на воздух. Еще один 120-мм снаряд, совершенно свихнувшийся, шлепнулся в 80 сантиметрах от меня, и я полетел кувырком, сбитый воздушной волной. Когда я опомнился, то обнаружил, что лежу в куче мусора. Вокруг меня все в радиусе 20 метров было разнесено в щепки. Правая сторона моего шлема была вдавлена и расколота напротив уха. Мой пулемет, лежавший под рукой, разлетелся на мелкие кусочки.

Все думали, что я испарился. Но выяснилось, что я получил осколок в правую руку, у меня лопнула барабанная перепонка и появилась длинная царапина на боку. Последняя оказалась довольно серьезной и надолго отправила меня лечиться.

***

Через несколько дней немецкие войска подготовили финальное наступление. Мы продвинулись еще дальше на юг вдоль все того же хребта горной цепи. Напротив нас поднималась эффектная гора Индюк высотой 1300 метров, она вздымалась над могучим дубовым лесом, густым, словно кустарник, сквозь который можно было увидеть здесь и там отдельные россыпи серых камней. Пленные уверяли нас, что отсюда можно видеть море.

Когда гора будет захвачена, нам останется только спуститься к пальмам и голубому морю, плещущему о берег возле Туапсе.

Примерно в 1000 метрах ниже наших пулеметов, между нашей горой и горой Индюк, текла река Пшиш. Наш сектор был разрезан надвое ущельем глубиной несколько сот метров, куда спуститься можно было только с огромным трудом. В глубине ущелья по гигантским камням прыгал бешеный поток. Наши позиции находились на другой стороне, хребет горной цепи шел еще несколько километров, а потом резко нырял вниз к реке. Свой передовой пост мы устроили прямо на дне долины в нескольких метрах от ревущей воды.

Согласно плану операции немецкие альпийские стрелки должны были штурмом взять гору Индюк, начав его с южной оконечности нашего сектора. Для начала они собирались захватить советские позиции с тыла под скалой на другой стороне реки Пшиш. Нам, обосновавшимся в орлиных гнездах, оставалось только следить за противником и ожидать новостей.

Мы в мельчайших деталях видели последнюю великую битву за Кавказ.

Прямо на рассвете танец начали «Штуки». Они отважно ныряли в ущелье прямо к золотому морю. Мастерство пилотов было невероятным. Они никогда не брали ручку на себя даже в самой глубине ущелья, прежде чем не оказывались прямо над вершинами деревьев.

Мы могли видеть, как советские солдаты разбегались в разные стороны по горным тропинкам. Но пилоты не могли видеть больше нас. Дубовый лес напоминал крышу. Невозможно было сказать, где именно красные построили свои блиндажи. Поэтому пикировщики больше пугали, чем уничтожали.

Затем егеря нырнули в кустарник.

Мы могли слышать перестрелку и следить за продвижением наших союзников по белым ракетам, которые регулярно взлетали над деревьями. Это напоминало кино. Продвижение немцев было быстрым. Ракеты взлетали до вершин, а затем постепенно приближались к стенам прохода. Через два часа ракеты, вылетающие из листвы, рвались почти над самой горой Индюк. Мы думали, что вскоре первые солдаты поднимутся по склону. Мы вспомнили крик «Таласса! Таласса!» из «Анабасиса» Ксенофонта. Подобно десяти тысячам древних героев, которых Ксенофонт вывел из глубин Азии, наши солдаты были готовы закричать «Море! Море!»

Увы, закричать это нам так и не пришлось. Движение ракет остановилось. Пулеметы и автоматы постепенно умолкали. Пикировщики перестали работать между двумя горами. Даже артиллерия стала делать долгие перерывы в стрельбе.

Неопределенность затянулась надолго. Несколько зеленых ракет взлетели в небо и рассыпались звездочками, но заметно ниже. Мы услышали еще несколько отдельных очередей, а потом все закончилось. Роты горных егерей не сумели взять этот проклятый лес. Их атака постепенно захлебнулась в чаще.

Наступление провалилось. Вечером гора Индюк показалась нам еще более дикой и гордой, чем ранее, на ней мелькали какие-то фиолетовые огоньки. И она прочно закрывала нам дорогу.

Осень обрушилась на горы, ободрала с них зеленый покров, усыпала землю миллионами опавших листьев, легких и сухих.

Мы смотрели, как умирает лес.

Наши маленькие посты находились на скальных выступах над долиной, склон горы обрывался прямо под ними вертикальной стеной в несколько сот метров. Ночью внизу начали появляться русские патрули. Мы вывесили сотни стальных тросов, к которым прикрепили пустые консервные банки. Они начинали бренчать, как только кто-то неосторожно касался их. Наши орудия открывали огонь. На следующий день мы могли видеть несколько коричневых кучек у подножья консервной стены.

Немецкие егеря, которых мы сменили, вырыли себе маленькие убежища на глубине около метра, чтобы отдыхать там по очереди. Мы заняли их место. Заползать в эти норы приходилось, вытянув руки по швам, так как они по диаметру равнялись развороту плеч. На дне тебе приходилось сворачиваться в клубок, чтобы залезть в укрытие размером не более гроба.

Но даже таких убежищ было мало. Нам приходилось протискиваться в них по двое и устраиваться там нос к носу. Это было ужасное ощущение, тебе казалось, что тебя похоронили заживо, и требовалась воля, чтобы оставаться там. Поэтому некоторые предпочитали заворачиваться в одеяла и спать под деревьями, несмотря на разрывы снарядов в тумане, настолько силен в них был страх перед этими черными ледяными могилами.

***

Однажды ночью погода изменилась. Ветер сменился на северный. Шквал тряс вершины могучих дубов и постепенно превратился в ураган. Он затопил наши гробницы-убежища, в которые просочилась вода, поднявшись до уровня земли.

Мы отчаянно пытались осушить эти норы консервными банками, но были вынуждены признать свое поражение.

Склоны гор, по которым хлестали ветер и дождь, лишились листвы буквально за несколько дней. Река Пшиш вздулась и вырвалась в долину несколькими бурными потоками. Она снесла деревянные мосты, лишив нас всякой возможности наладить снабжение, доставку боеприпасов и продовольствия.

Конец

Сильные осенние дожди, господствующие в это время года на Кавказе, положили конец даже мыслям о наступлении.

Нам пришлось закопаться в грязь там, где мы были к концу битвы. У подножья нашей горы вода точно так же выдавила и русских из их убежищ. Мы по ночам могли слышать, как они ругаются.

Солдаты на ощупь выходили в темноту с ведрами в руках, напрасно пытаясь осушить свои норы. По обе стороны линии фронта слышались почти одинаковые ругательства. Немцы кричали: «Проклятье!», русские откликались: «Сатана!», мы чаще всего использовали: «Ради бога!»

Большевикам повезло больше нас, так как зима спасла их. Благодаря ей немецкие войска остановились, когда лишь несколько километров гор и лесов отделяло их от Черного моря и Туапсе.

Эта остановка всего в 10 километрах от победы стала роковой.

Нам не оставалось ничего иного, как постараться закрепиться на голых вершинах, где мы напрасно сражались целых три месяца.

***

Самой острой проблемой стали убежища. Наши старые лисьи норы были заполнены грязной водой. У нас не было ни топоров, ни пил, вообще никакого саперного снаряжения. Патрули были посланы, чтобы обшарить развалины соседней деревни, надрать там гвоздей и постараться найти топоры.

Наши пехотинцы с помощью штыков вырыли себе норы в нескольких метрах ниже вершины горы, прокопав канавки для стока воды. Потом мы сумели накрыть эти ямы бревнами в три наката, а сверху насыпали метр земли. Эта импровизированная крыша могла выдержать разрыв снаряда, но сквозь нее все равно просачивалась вода.

Внутри этих отшельнических хижин мы сколотили помосты полметра высотой и навалили сверху голых веток в качестве матрасов. Всю ночь вода поднималась в этих норах. К утру она достигала глубины 20 или 30 сантиметров. Мы использовали ее, чтобы топить наших вшей. В любое время мы могли выгрести целую горсть из-под куртки или из брюк. Мы с облегчением швыряли их в воду, плескавшуюся на полу.

В последние два месяца мы не имели возможности помыться и сменить белье. Паразиты ели нас заживо. Однажды утром я выскочил наружу, разделся и за один заход убил более семисот вшей.

Наши волосистые участки тела буквально кишели ими. Они слипались вместе, словно початки кукурузы. Мы избавлялись от них, вытряхивая свою одежду над кострами. В этом случае мы могли видеть сотни странных белесых вшей, ползающих по рубашкам.

Мы стряхивали их на раскаленный железный лист. Они лопались и разлетались в разные стороны, как фейерверк. Но потом одежда блестела от их высохших выделений.

***

Разлившаяся речка Пшиш выглядела самой настоящей большой рекой. Однажды ночью она подошла к подножью нашей горы и превратила луг в грязевой залив, совершенно непроходимый. В нем плавали разложившиеся трупы большевиков, которые постепенно уносило течение.

Наши кухни были отрезаны от нас, и так как они стояли внизу, вода затопила их. На следующий день мы могли видеть только верхушки металлических труб и головы лошадей, которые отчаянно боролись за спасение. Мы их вытащили, однако они все равно умерли от голода.

Их вонючие трупы вскоре стали нашей единственной пищей.

С наших баз снабжения ничего не поступало, потому что вода, поднявшаяся на два или три метра, снесла мосты, построенные нашими саперами, словно соломинки. В течение недели мы жевали куски грязного мяса, которое мы ножами отрезали от туш дохлых кобыл. Мы отчищали это мясо, как могли, и ели его сырым с солью.

Нам удалось спасти немного муки, что позволило выпечь несколько лепешек с дождевой водой.

Самый крошечный огонек ставил под угрозу весь сектор. На вершине не осталось никакой листвы. Русские бдительно следили за нами. Поэтому даже самая тонкая струйка дыма, поднимающаяся над горой, немедленно притягивала к себе 30 или 40 мин. Кроме того, дым делал невыносимыми условия в наших хижинах. Из глаз сыпались огромные слезы, и мы спешили побыстрее затоптать огонек.

Мокрые, страдающие от голода, лежащие в затопленных землянках, мы становились жертвами самых различных болезней. Каждое утро солдаты, покидающие свои норы, тряслись, как в лихорадке, их лица стали совершенно желтыми. Как только будет наведен новый мост, их придется немедленно эвакуировать, причем количество заболевших просто пугало. В считаные недели с Кавказа были вывезены 12 000 больных.

Желтуха, пневмония и десять других болезней подстерегали каждого из нас, наша численность неотвратимо сокращалась. Мы быстро потеряли половину личного состава.

***

Тем не менее мы должны были держаться и нести свою ношу страданий до самого конца. Мы проводили томительные часы, следя за противником, обстреливая из пулеметов и автоматов любого русского, который появлялся недалеко от наших постов, расположенных на расстоянии от 50 до 100 метров один от другого.

Каждую ночь наши патрули спускались к норам русских, что было довольно сложно. Тем не менее наши солдаты старались выполнить эти невозможные задания как можно лучше.

Во время одной такой вылазки на рассвете патруль неожиданно натолкнулся на русских. Его встретили огнем, и патруль вернулся без своего командира по фамилии Дюбуа. Он упал недалеко от реки Пшиш. Солдаты решили, что он погиб.

Ночью из россыпи камней, отделявшей нас от противника, мы услышали призыв о помощи на французском языке. Два добровольца спустились в ущелье и притащили назад «мертвеца» Дюбуа.

Честно говоря, он действительно был почти мертвым. Его плечо было пробито пулей во время боя. Поэтому он не сумел подняться обратно по склону после рассвета. Кроме того, он не хотел терять возможность выполнить приказ и выявить позиции русских, пусть делать это приходилось несколько необычным образом. Он пересек реку, просочился между двумя блиндажами и несколько часов провел, изучая лагерь противника.

Сделал это Дюбуа превосходно. Обнаружив телефонную линию, ведущую на командный пункт русских, он сумел перерезать провод ножом, хотя сделать это было очень трудно, потому что у него не действовала одна рука.

Озадаченные русские отправили телефонистов проверить линию. Они выследили Дюбуа, и тому пришлось снова нырять в реку под интенсивным огнем. Он получил еще несколько ран. Разрывная пуля вырвала из ноги кусок мяса размером с грейпфрут. Он кое-как заполз в кусты и наложил себе жгут. Затем, когда наступила ночь, он пополз к нашим скалам, которые находились над ним на высоте 900 метров. Дюбуа сумел проделать половину пути, поддерживаемый только неукротимой волей к жизни.

Его притащили почти совершенно обескровленным. Медикам пришлось тащить его по противоположному склону горы, снова через грязь и мрак.

Перед тем как лечь на операционный стол, он попросил карандаш и бумагу. В течение 20 минут он набросал карту советских позиций, время от времени делая глоток коньяка для подкрепления сил, и отдал карту немецкому полковнику, командовавшему сектором. Только после этого он с чистой совестью отдал себя в руки хирурга.

Он был всего лишь младшим офицером, одним из многих. Но наши парни держали свою клятву. Они знали, что за это можно отдать и жизнь.

***

Только вера в идеалы могла поддерживать наших товарищей, превратившихся в настоящие ходячие скелеты.

На своем ледяном пике мы жили в атмосфере сумасшествия. Несколько сотен русских трупов гнили и гримасничали совсем недалеко от нас.

Однажды ночью в октябре русские все-таки попытались отбить вершину. В 23.00 они поднялись почти к самой вершине горы. Они думали, что их никто не слышит, но все наши пулеметчики уже стояли на своих местах. Когда большевики оказались в нескольких метрах от стволов, пулеметы затрещали. Советский батальон был выкошен начисто.

Красные были захвачены врасплох, их солдаты судорожно цеплялись за корни растений в самом конце подъема. Так они и умирали – впившись пальцами в землю. Некоторые покатились обратно по камням. Другие все-таки сумели пробежать еще несколько метров и умерли уже на плато. Но самыми ужасными были трупы, повисшие на ветвях дубов.

Добраться до них было невозможно, не попав под пулеметы и минометы красных, которые в свою очередь следили за малейшим шевелением на нашем голом склоне.

В течение нескольких недель мы были вынуждены следить за медленным разложением трупов, происходившим прямо у нас на глазах. Наконец у них начали отваливаться головы, они падали вниз одна за другой и оставались на камнях. Над плечами не оставалось ничего, кроме нескольких отбеленных шейных позвонков.

* * *

В 15.30 тени уже вытянулись до нашей горы. К 16.00 окончательно стемнело. Нам пришлось прятаться в свои убежища, полные воды, растянуться на нарах, застланных ветками, и отдаться на волю сотен паразитов. К 23.00 мы больше не могли выносить это. Дрожа, мы начинали ждать, когда первые лучи солнца пробьют предрассветный сумрак.

Противник становился все более настойчивым. Американцы только что высадились в Алжире и Марокко. Большевики не верили янки до этой неожиданности. Падение Северной Африки изменило все.

Раньше к нам приходили многочисленные пленные и сдавались. Часто, для того чтобы добраться до нас, эти несчастные бросили наугад по ночам и подрывались на наших минах. Охваченные паникой, уцелевшие мчались назад к своим позициям, где их немедленно расстреливали. Через день после высадки американцев в Рабате и Алжире русские перестали приходить. Они восстановили утерянную уверенность.

Нам приходилось вести наблюдение постоянно. Наши наблюдатели сменялись каждые два часа. Но облегчение было мнимым. Мы падали в свои норы, переполненные водой. Люди могли полностью погрузиться в нее. Нам приходилось вытаскивать их оттуда, промокших до нитки. Некоторые начинали плакать, словно дети.

Но больше всего нас ужасали трупы русских, лежавшие между нашими постами. Внутри у них все сгнило, и они стали жидкими. Нащупывая путь в темноте, мы могли натолкнуться на эти бурдюки с жидкостью, иногда вся нога уходила ему в брюхо. После этого нас охватывало отчаяние, так как нам приходилось чиститься от остатков разложения человеческого тела, которые липли к коже и вызывали рвоту.

Мы дошли до предела. До предела!

Предела физической выносливости.

Предела духовных сил.

Мы боролись только потому, что нас удерживала солдатская честь. Добровольцы, мы хотели остаться до конца, пусть он будет горьким, до последнего удара наших измученных сердец.

Мы больше ни на что не надеялись.

Однажды утром, прочитав приказы, мы уставились пустыми глазами на параграф, в котором было указано время и условия нашей замены.

Нам потребовалось много времени, чтобы осознать это. Тем не менее это была правда. Валлонский легион должен был вернуться в Бельгию. Это означало трехнедельный отпуск дома и новое пополнение из нескольких тысяч бельгийских добровольцев.

Мы двинулись назад по длинному и грязному горному склону, по которому мы однажды в октябре поднялись с таким трудом. Что стало с нашими несчастными товарищами, которые той самой ночью приложили столько сил, чтобы попасть на самую вершину? От нашего легиона, уже поредевшего в первую зиму на Донце и полностью восстановившегося к июню 1942 года перед большим наступлением на юге, остались ровным счетом 187 человек. Именно столько перешли по хрупкому деревянному мосту реку Пшиш.

Мы медленно двигались обратно к вершине, где перенесли так много. Высоко над нами реяло золотое знамя на ветвях нескольких деревьев, которые еще не сдались зиме. Подобно им, наши идеалы, выстраданные и гордые, все еще упрямо реяли во враждебном небе.