Текст книги "Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее"

Автор книги: Леон Дегрелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Оттепель и заморозок

Русская оттепель приходит с невероятной скоростью. В начале февраля 1942 года температура была 42 градуса ниже нуля. А спустя четыре дня вокруг текли реки глубиной 30 сантиметров.

Мы прошли мимо советских саней, чьи лошади и кучер были убиты одним взрывом: солдат, коренастый монгол, загорелый чуть ли не дочерна, плотный, смотрел на дорогу пустыми глазами. Рядом с ним стояла огромная зеленая бутылка, в которой находилось на менее 10 литров томатного сока. Лошади и монгол были мертвы, бутылка совершенно цела.

Как только мы спустились с холма, то сразу оказались среди потока. Поля постепенно таяли, вода текла по тысячам маленьких каналов, которые выходили на дорогу. Лед отказывался таять, поэтому вода поднималась все выше и выше. Мы маршировали по этим ледяным рекам, промокшие до колен.

Мы остановились, чтобы провести ночь в крохотной деревеньке, состоящей ровно из двух изб. 80 хорватских добровольцев уже набились в обе избушки буквально плечом к плечу, так что в комнатах нельзя было даже присесть.

Втиснуть еще хотя бы одного человека в эти норы было немыслимо. Точно так же два маленьких свинарника были забиты дрожащими солдатами, которые не могли высушить одежду.

Все, что мы смогли сделать, – это забраться на чердак, втиснувшись в узкое пространство между крышей и потолком. До конька крыши оставалось не более одного метра. Мы осторожно ползли вперед, перебираясь с балки на балку и каждую минуту рискуя провалиться вниз на головы хорватам, если вдруг потолок не выдержит. Под крышу ухитрились заползти более ста человек, которые кое-как устроились по темным закоулкам. Нам приходилось сгибаться и складываться в три погибели. Наши ноги замерзли, ботинки были полны ледяной воды. С самого утра у нас во рту не было ничего, кроме куска черствого армейского хлеба. У многих вообще не осталось ни корки.

***

В 21.00 внезапно тусклая электрическая лампочка засветилась в отверстии люка, прикрывающего лестницу. «Поднимайтесь! Мы выступаем!»

Выступать! Посреди ночи, по дороге, вдоль которой текут ледяные ручьи! Мы получили приказ преследовать по пятам отступающих красных и к рассвету занять большой колхоз, находящийся восточнее.

Все могли видеть только ближайшего соседа. Мы вслепую брели по воде. Переменчивая погода превратила дорогу в настоящую ловушку. Под водой от растаявшего снега лежала корка льда, на которой люди постоянно поскальзывались. Настала и моя очередь проделать это, и я шлепнулся лицом вниз в обнимку с пулеметом. Затем у меня внезапно поехали пятки, и я упал назад, едва не захлебнувшись. Промокшие до нитки, мы брели по этой квашне, пока не добрались до реки Самары. Вода здесь шла поверх льда и ширина потока превышала 25 метров, причем не было видно никого, кто решился бы пересечь поток! Около 01.30 мы все-таки добрались до упомянутого колхоза. Десяток мертвых лошадей лежали в тающих сугробах. Не осталось ни одного места, где можно было бы передохнуть, если не считать три маленькие конюшни, полные конского навоза.

***

Наша группа из 40 человек расположилась в одной из них.

Из остатков старых ларей для зерна мы соорудили небольшой костерчик. Когда огонь разгорелся, я поспешил снять свое белье и рубашку, чтобы просушить их на кочерге. Но со своей обычной неуклюжестью я сделал это так, что моя одежда вспыхнула, осветив всю конюшню. У меня остался только жилет и пара заношенных брюк, в которых мне предстояло щеголять до конца зимнего наступления.

У нас не осталось никакой еды, но запах конского навоза все равно отбивал аппетит. На следующий день ближе к вечеру мы начали осматривать свои владения, и на склоне, ведущем к Самаре, я нашел то, что принял за тело, лежащее в подтаявшем снеге. Я спустился, чтобы посмотреть повнимательнее. К своему ужасу, я обнаружил молодого немца, чьи ноги русские, проявив особый садизм, отпилили по колено.

Судя по всему, работу проделали обычной пилой, но действовал большой умелец. Несчастный немец входил в разведывательный патруль, который пропал два дня назад. Было видно, что после пытки он еще сумел проползти около 15 метров, сильное молодое тело отчаянно не хотело умирать.

***

Холод вернулся так же внезапно, как наступила оттепель. Однажды ночью температура внезапно рухнула до 20 градусов ниже нуля. На следующий день Самара снова окончательно замерзла.

Дорога вдоль долины превратилась в чудовищный каток, чудовищный потому, что трупы русских, плававшие в воде два дня назад, теперь вмерзли в лед. Из него торчали где рука, где ноги, где голова.

Сани постепенно уничтожали эти препятствия, срезая пальцы и носы, которые крошились, как опилки. Через несколько дней дорога стала гладкой, исключая обрубки рук и полусрезанные лица, кое-где видневшиеся во льду, как чудовищные рыбы, подплывшие близко к стеклу аквариума.

***

Как только лед стал достаточно твердым, мы возобновили движение.

Русские самолеты постоянно обстреливали нас их пулеметов. Через 2 километра мы подошли вплотную к Самаре. Переправа была медленной. И в это время эскадрилья советских самолетов набросилась на нас, как стая безжалостных ос.

Они пикировали, разворачивались и возвращались. Вместе с несколькими товарищами я побежал, чтобы освободить тяжелую повозку с боеприпасами, застрявшую посреди реки, которая в любой момент могла стать добычей русских. Я толкал ее изо всех сил, чтобы поскорее добраться до укрытия под прибрежным откосом. Самолеты спикировали еще раз, повозка перевернулась и придавила меня. В глазах почернело.

Я очнулся через полчаса, уже лежа в хижине. Мои глаза смогли различить только какие-то огромные лиловые разводы и круги. Моя левая нога была сломана в двух местах.

Я понял, что меня хотят отправить в госпиталь. Это заставило меня окончательно опомниться. Санитар, который перевязывал меня, имел в своем распоряжении лошадь и сани. Меня уложили на сани, и по вмерзшим в лед трупам мы отправились на восток.

Через час я догнал свою роту. Лежа на трех досках, я прибыл в Ново-Андреевку, которую продолжали атаковать русские самолеты. Они убили одного человека и ранили еще нескольких. Несмотря на обстрел, валлоны удержали деревню на эту ночь.

***

Мы должны были следовать далее. Моя нога выглядела сейчас как голова черного теленка. Порывшись в снегу, товарищи нашли мне один из огромных валяных сапог, которые водители танков надевают поверх обычной обуви. Это даже оказался именно левый сапог. Когда они засунули туда мою сломанную ногу, выяснилось, что сапог сидит идеально. Лежа на своих маленьких санках, я мог двигаться дальше вместе со своей ротой.

В третий раз нам пришлось пересекать покрывшуюся льдом, продуваемую ветрами Самару. Советские самолеты возобновили свою охоту за нами. Когда мы пересекали реку, они скользили над нами, треща пулеметами, а затем сбросили на нас три большие бомбы. Бомбы были сброшены с такой малой высоты, что просто не успели принять вертикальное положение и, скользя по льду, врезались в наши ряды, как три огромные серые собаки.

Мы добрались до восточного берега, но несколько валлонов погибли.

Мы получили приказ захватить высоты, господствующие над долиной, которые формировали водораздел. Тот, кто удерживал их, контролировал долину реки Самары.

17 февраля в 11.00 мы вышли на плато. Там находилась деревня, избы которой были разбросаны по обе стороны длинных замерзших прудов. Когда мы пересекли пруды, русские, находившиеся восточнее, открыли по нам яростный огонь из орудий.

Солдаты бегом бросились к избам, чтобы найти хоть какое-то укрытие. Распластавшийся на своих санях, я не мог сделать ни одного шага. Я слышал, как вокруг свистят осколки, иногда ударяя по доскам. Хорват, который бежал неподалеку, вытянув руки, внезапно упал на меня. У него появилась огромная красная дыра размером в два кулака там, где раньше были глаза.

Вот так мы вошли в деревню Громовая Балка, где потом потеряли половину легионеров убитыми и ранеными.

Настоящий ад

В Громовой Балке, как и во всех других местах, не было сплошного фронта. Слева на 7 километров шло пустое пространство. Справа наши товарищи из дивизии СС «Викинг» занимали деревню в 3 километрах от нас.

Русские сосредоточили свои главные силы в нескольких километрах восточнее, но их передовые посты находились буквально вплотную к нам, внутри стогов сена, которые торчали тут и там в степи.

Так как деревня Громовая Балка была построена в небольшой низине, мы расположили позиции на хребте. Мы не могли отрыть окопы, поэтому построили укрытия из больших блоков плотного снега, вырубленных топором.

Тыловые позиции были устроены чуть дальше, рядом с избами. Наши добровольцы вырезали их в кучах навоза, перемешанного с соломой, которые резать было легче, чем снег. Это дало нам несколько неожиданное лакомство, так как наши солдаты откопали две бутылки французского коньяка, забытые русскими во время поспешного бегства.

К несчастью, это оказалось единственным утешением, так как следующие десять дней в Г ромовой Балке творился настоящий ад.

***

Чтобы разместиться, мы имели всего две или три избы на роту. Почти все окна были перебиты к моменту нашего прихода. Большевики, как обычно, перестреляли всех животных. Их туши лежали внутри домов или прямо на порогах. Одна лошадь умерла в окне избы, почти загородив его. Две другие мертвые лошади валялись в конюшне.

Так как противник атаковал нас днем и ночью, половина наших людей постоянно находилась на позициях в снегу. Из-за холода роты были поделены пополам, и караулы сменялись каждые два часа.

В течение этих 10 дней наши солдаты ни разу не получили возможность поспать больше чем полтора часа подряд. Их приходилось будить за четверть часа до заступления на пост. По возвращении назад им требовалось еще четверть часа, чтобы уснуть. Кроме того, если бы одновременно на отдых отправились более половины солдат, они не сумели бы одновременно расположиться в комнате, настолько маленькой она была. 25 человек, которые возвращались после своего двухчасового дежурства, даже не могли лечь. Им приходилось стоять или сидеть на корточках. Холод донимал их непрестанно, прорываясь сквозь разбитые окна, которые мы не могли плотно заделать.

Я сам со своей сломанной ногой мог оставаться на носилках только в том случае, если их ставили на скамейку, прибитую к стене на высоте метра над полом. Вот на этом насесте я и лежал круглые сутки, замерзший и беспомощный, закованный в гипс, глядя, как уходят и возвращаются мои несчастные товарищи.

Доставка продуктов была и простой и сложной одновременно. Саням требовалось от 40 до 50 часов, чтобы добраться до нас. Вражеская артиллерия неутомимо продолжала свое злое дело, непрерывно обстреливая дорогу, поэтому на последних километрах пути интенданты подвергались серьезному риску в дневное время. Если они пытались прорваться к нам ночью, они могли заблудиться в степи и вылететь прямо к советским постам.

Мы получили столько продовольствия, чтобы лишь не потерять силы: немного хлеба, который мы резали штыками, несколько банок мясных консервов, замороженных на фабрике и перемороженных во время путешествия.

Недосыпание убивало людей. Холод изматывал чудовищно, от него страдало все тело. Нашим ротам приходилось торчать в ледяных дырах по 12 часов в сутки совершенно не двигаясь. Люди стояли на льду. Если солдатам хотелось прилечь, ложиться приходилось на лед. Температура все время стояла 20 или 25 градусов ниже нуля. Короткий отдых в избе не позволял согреться – внутри было почти так же холодно, как и снаружи, да и отдохнуть по-настоящему не удавалось. Они не могли растянуться во весь рост на земле, ни даже подремать спокойно, так как взрывы снарядов постоянно сотрясали дома.

На протяжении нескольких дней советская артиллерия выпустила по нам несколько тысяч снарядов. Некоторые избы загорелись. Другие, получив попадание в крышу, разбросали свою солому на десятки метров в стороны. Наши потери были тяжелыми.

Один из наших тяжелых пулеметов получил прямое попадание и был подброшен на четыре метра в воздух вместе со стрелком. Он упал обратно, все еще сжимая рукоятки пулемета. Но два других человека в расчете были искалечены.

Вражеский снаряд прямо через окно влетел в избу, где отдыхали наши товарищи. Дом превратился в настоящую бойню. Один солдат просто исчез бесследно, раненые и убитые лежали огромной кучей. На следующий день удалось найти лишь небольшие куски мяса, разбросанные вокруг. Судя по всему, снаряд попал ему прямо в грудь.

* * *

Наши телефонные линии постоянно рвались.

40 человек, которые поддерживали связь между ротами и батальонным командным пунктом, а также между батальоном и дивизией, мучились невыносимо. С начала наступления им приходилось каждую ночь в мороз до 40 градусов пересекать реки, созданные оттепелью, разматывая километры телефонного провода. Они возвращались из степи с тяжелыми обморожениями рук, щек, носов и ушей.

В Громовой Балке они проводили дни и ночи, ползая по льду и снегу под пулеметным огнем вместе со своими проклятыми проводами, которые красные рвали по три или четыре раза в час.

Поддерживать связь было совершенно необходимо, так как эти провода служили батальону нервной системой.

Среди них был старик с седыми волосами, призванный впервые. Он тоже был ранен. У него еще хватило силы вытащить из кармана маленькую Библию и прочитать две или три строки псалма, прежде чем умереть.

***

Наши ужасные страдания, которые мы были вынуждены переносить, усугублялись и другими бедами, более интимного свойства.

Мы все были почти полностью покрыты таинственными болячками, которые солдаты на Восточном фронте называли «Русской чумой».

Болезнь начиналась с невыносимой чесотки, которая распространялась с ног. Их почти невозможно было чесать. Появлялись синеватые язвочки, которые жгло, как будто они были посыпаны солью и перцем. Они кровоточили, из них часто сочился гной. Видеть это было просто ужасно. Их нельзя было расчесывать, но нервы людей не выдерживали. Если днем у них еще хватало сил противостоять укусам яда, по ночам во время сна ваша руки невольно тянулись к ступням и икрам. Ваши пальцы соскребали коросту, и язвы делались глубже, кровоточили. Нам приходилось спать, не снимая ботинок, чтобы противостоять ужасному зуду.

Тысячи, десятки тысяч солдат на Восточном фронте были отведены с передовой, потому что эта ползучая зараза оказалась слишком сильной. В Громовой Балке некоторые наши товарищи расцарапали себя буквально до костей. По крайней мере у трех четвертей солдат кровоточащие икры были покрыты царапинами. Но, несмотря на перевязки, синие ямки ран, вызванных неизвестной кислотой, притягивали к себе пальцы, заставляя чесаться днем и ночью.

***

Нас также поедали полчища вшей.

Все контрнаступление на Донце мы провели, не имея даже единственной смены белья. В каждой из чудовищных изб, где мы останавливались, перед нами жили толпы монголов, татар, сибиряков, таскавших с собой насекомых. В наших тяжелых условиях, когда в каждый дом набивались по 40 или 50 человек, мы становились легкой добычей этих прожорливых, беспощадных насекомых.

Часть солдат уже обессилела, и они не хотели жертвовать еще часом сна, тратя его на бессмысленную охоту на вшей. Даже если вам удавалось передавить ваших собственных вшей, ваш сосед не уничтожал своих. И к моменту пробуждения половина их перебиралась на вашу территорию. Организовать общую дезинсекцию в таких стесненных условиях было просто немыслимо, ведь солдаты не могли даже выпрямиться как следует.

Нам оставалось лишь вычесывать себя под мышками или в паху, вытаскивая горсти вшей. Некоторые были маленькими и верткими, другие длинными, а часть – круглыми с красным брюшком размером с булавочную головку. Их цвет удивительно подходил к цвету нашей одежды.

Вши находили особое удовольствие, присасываясь к ранам. Они находили путь сквозь все слои нижнего белья. Я чувствовал, как они ползают по моей сломанной ноге. Но сделать с ними мы ничего не могли, они поедали нас заживо, и наши нервы были натянуты, как струны.

***

С каждым днем русские становились все агрессивнее.

Более чем неделю мы не имели возможности поспать. Даже когда люди возвращались для своих двух часов отдыха в избу, снаряды и гранаты рвались так часто, что люди невольно бросались на землю, ожидая, что очередной снаряд взорвется посреди комнаты.

Погребов в этих домах не было, и найти убежище оказалось невозможно.

Начиная с 25 февраля по вечерам стали появляться советские танки. Они приближались на расстояние несколько сот метров, каждый раз выпускали несколько снарядов и исчезали в темноте.

Наши патрули сходились в жестоких рукопашных схватках с передовыми постами русских.

Советские войска методично выполняли свой план. Сначала они уничтожали все препятствия, одно за другим. Первой была атакована крупными силами деревня справа от нас, которую занимали эсэсовцы. Если этот редут падет, мы окажемся в изоляции, единственными защитниками дороги к Самаре, то есть того направления, куда русские намеревались бросить все силы.

Эсэсовцев насчитывалось около 200 человек. Они были настоящими бойцами. Наши люди, которые поддерживали контакт с их командным пунктом, не могли не восхищаться их хладнокровием под вражеским огнем. Русские расстреливали их из пулеметов с расстояния 30 метров, все дома поочередно. За один день эсэсовцы отбили 10 атак противника, в 20 раз более многочисленного. Они стояли непоколебимо, а в промежутках между атаками перебрасывались в картишки.

К концу недели они удерживали лишь узкий проход шириной около 100 метров, ведущий на запад. Три четверти этих отважных солдат пали в неравной борьбе. 28 февраля 1942 года в 05.00 несколько тысяч красных обрушились на 50 уцелевших немцев. В течение часа все они были безжалостно перебиты, спастись сумели лишь несколько. Мы видели, как они бегут к нам по снегу, преследуемые большевиками.

Они прибыли очень вовремя, чтобы помочь нам, потому что после захвата деревни, защищаемой солдатами дивизии «Викинг», большевики, которые всю ночь накапливали силы восточнее Громовой Балки, обрушились на нас.

В 06.00 два полка, насчитывающие около 4000 человек при поддержке 14 танков, атаковали нас.

Нас оставалось всего 500 человек, и мы имели единственный танк.

Громовая Балка

Всю ночь наш батальон находился на ногах. Наши патрули следили за передвижениями противника. Мы были совершенно уверены, что атака неизбежна.

После падения деревни, защищаемой эсэсовцами, мы оказались в одиночестве на открытом пространстве площадью около 15 квадратных километров. Красные рвались отомстить, они намеревались отбить долину реки Самара, из которой их выкинули две недели назад.

Они не жалели усилий, чтобы добиться решающего успеха. Их артиллерия, сосредоточенная на высотах, обрушилась на нас, их наблюдатели отслеживали малейшее шевеление в деревне, превратившейся в кучу развалин.

Наши солдаты походили на призраков.

В полночь была объявлена первая тревога. В 06.00 новая тревога позвала солдат на позиции. Почти немедленно на нас со всех сторон обрушился пулеметный огонь.

* * *

Я лежал на двух досках в нашей избе, в 40 метрах от ледяных фортов, обращенных лицом на восток. Я с тревогой вслушивался в шум битвы. Внезапно крыша вспыхнула и затрещала, солома загорелась.

Прыгая на одной ноге, я добрался до окна, огромное число пехотинцев стремительно приближалось.

Сначала я подумал, что это хорватские добровольцы, они имели почти такие же темные шинели. Снаряды рвались среди них, немецкая артиллерия, которая была придана нам, открыла огонь почти в упор по этой толпе людей.

Они выскочили из оврага и бросились к центру деревни, атакуя позиции наших рот с тыла. Можно было подумать, что здесь проходят учения, настолько беззаботными они выглядели. Они развернулись в цепь, лишь когда подошли на расстояние около сотни метров к моей избе. А затем я увидел 14 советских танков, которые с ревом неслись прямо вперед.

Моя рота была просто раздавлена и откатилась ко второй избе.

Я не мог больше терпеть. Моим сломанным костям требовались еще две недели, чтобы срастись. Разбив гипс, который сковывал мою ногу, я захромал наружу, используя винтовку в качестве костыля. Я намеревался присоединиться к своему отделению.

***

Забыв о своих страданиях, я занял место у своего пулемета. Здесь нас было 12 человек, расположившихся в 20 метрах от второй избы. Я устроился между двумя огромными мертвыми лошадьми, твердыми, как камень. Пули, звучно шлепались об их туши, но звуки получались довольно странными.

Противник разворачивался с востока к северо-востоку против двух линий домов в деревне. Одновременно они атаковали наших товарищей из 2-й роты, которые защищали избы на другом берегу пруда.

Солдаты 2-й роты показали чудеса храбрости, защищая свои позиции, но передовой пост был захвачен противником. Они все погибли почти до последнего человека, но сумели затормозить первый удар красных.

На северо-востоке советские войска, русские и азиаты, проникли за первые избы. Наши отчаянные солдаты и красные дикари убивали друг друга в ходе отчаянной рукопашной схватки.

Неожиданно над битвой воспарила одна из наших старых рексистских песен. В начале войны наши солдаты еще использовали кое-какие приемы старых времен: они пели, поднимаясь в атаку. Уцелевшие солдаты 2-й роты контратаковали красных, пытаясь отбросить их назад. Их командир обер-лейтенант Бюйд, промышленник из Брюсселя, бежал первым с пулеметом в руках. Он перестроил роту за углом дома, и она вышла на свои старые позиции в снегу.

Однако каждый из наших солдат жаждал схватиться с русскими. Советские танки появлялись в критических точках, давя всех и вся. Лейтенант Бюйд вел огонь из пулемета, пока русские не оказались на расстоянии нескольких шагов. В этот момент он получил пулю в грудь и умер, рухнув на свое оружие.

Красные отбили первые хижины на северо-западе. Мы видели, как их танки с грохотом катили за нашими ранеными, настигали их и давали своими стальными гусеницами.

Наше положение было ничуть не лучше. Большевики заняли дымящиеся развалины первой избы и еще несколько соседних зданий. С северо-востока несколько пулеметов «Максим» вели бешеный огонь. С открытого сарая между нами и противником перекрестным огнем сорвало крышу. Он вообще развалился, как карточный домик.

Наши люди падали, пораженные разрывными пулями, которые наносили чудовищные раны. Один из моих товарищей упал передо мной, и его голова превратилась в бесформенную массу. Пуля снесла ему напрочь все лицо.

Красные больше не были перед нами. Избы на нашем левом фланге были захвачены, русские удерживали свои старые позиции на восточном гребне. Оттуда они хлынули в самый центр деревни.

Наших солдат осаждали маленькие кучки красных, которые яростно дрались, не желая уступать.

Мы сражались в основном винтовками, стараясь экономить боеприпасы, тщательно выцеливая большевиков перед каждым выстрелом. Противник продолжал наступать с ослиным упрямством. Прекрасное золотое солнце поднялось над снегами позади атакующих. Русские занимали наши позиции в снегу, и теперь их силуэты превратились в прекрасные мишени. Каждая голова, которая осмеливалась подняться над нашим старым бруствером, тут же получала пулю.

Но мы тоже несли тяжелые потери.

Через час я остался единственным из своей маленькой группы, зажатый между двумя лошадиными тушами, оказавшимися прекрасной защитой. Пули с визгом рикошетировали в разные стороны. Одна из них, пролетев рядом с моей щекой, сделала глубокую борозду в прикладе моей винтовки. Часть русских обошла меня слева, и там собралось не менее 30 противников всего лишь в 10 метрах от меня. В этот момент я почувствовал, что кто-то дергает меня за ногу. Молодой капрал из моего отделения Генри Беркманс, видя, что я могу погибнуть, подполз ко мне и оттащил меня назад, словно я был санками.

Столь необычное путешествие длиной 20 метров привело меня на порог избы, крытой соломой, где оборонялись остатки нашей роты. Увы, моему героическому спасителю повезло меньше, чем мне. Взрыв гранаты раздробил ему ступни ног, и он умер в страшных мучениях.

Это произошло, вероятно, около 09.00. Советские танки, которые ворвались в деревню с северо-запада, теперь оказались в нескольких сотнях метров позади нас. Они продолжали свою ужасную охоту за людьми, разъезжая вокруг домов и находя явное удовольствие в том, чтобы давить моих товарищей одного за другим, даже безоружных и раненых. Мы поняли, что вскоре сами будем окружены и уничтожены этими стальными гигантами, тем более что на северо-восточный сектор пришлась основная тяжесть советской атаки. Дело в том, что русские собрали перед деревней все силы, освободившиеся после уничтожения эсэсовского гарнизона.

Мы также подвергались сильному артиллерийскому обстрелу. Лед вокруг нас разлетался на сотни крошечных осколков. Каждый из нас старался укрыться, как мог – за крестьянскими санями или оконными ставнями.

Старый солдат, ветеран Первой мировой войны по фамилии Стеенбрюгген особенно рвался в бой. Он получил пулю в заднюю часть шеи, упал, но поднял правую руку и закричал: «Прощайте, товарищи. Король победит!» Мы подумали, что он умер. Однако через 15 минут тело село и произнесло: «Однако, слава богу, я не умер». Наш старый солдат вернулся к жизни! Он остался жив, несмотря на пулю в голове! Он даже смог сам приползти на перевязочный пункт. Так как шея у него была необычайно толстая, он оправился от своей раны.

Но наше счастье быстро улетучилось. Советский танк решил покончить с нашим сопротивлением и пошел через замерзший пруд прямо на нашу избу.

***

Танк навел на нас свою пушку. Мы только и успели, что броситься на пол избы. Три снаряда, нацеленные очень точно, разнесли всю переднюю стену. Мы были похоронены под обломками развалившейся стены. Соломенная крыша загорелась. Несколько человек истекали кровью, у одного из них оторвало левую руку.

К счастью, один из этих снарядов пробил брешь в задней стене дома примерно метр высотой. Мы сумели вытащить раненых через дыру и выползти сами.

Чтобы добраться до следующего дома, нам следовало пересечь около 30 метров открытого пространства. Люди, которые пытались бежать прямо, были безжалостно убиты. Чтобы обмануть противника, который пытался целиться, необходимо было пробежать самое большое пять метров, затем броситься на землю, снова пробежать пять метров, снова броситься на землю и так далее. Снайперы противника, сбитые с толку такой тактикой, принялись искать менее увертливые цели.

Один из наших молодых солдат укрылся за трупом. Охваченный паникой, он даже не смотрел, кто это. Внезапно он увидел прямо рядом с собой человека, смотрящего мертвыми глазами в небо. Этот мертвец был его отец, отважный портной из Брюсселя.

***

Мы укрылись в соседней избе. Теперь уже ее крыша загорелась у нас над головами. Нам пришлось прижаться спиной к порогу здания, укрывшись за желтым ледяным валом застывшей мочи.

Танки обходили нас. Сотни русских пулеметов расстреливали нас почти в упор. Прямо позади нас соломенная крыша рухнула на землю, как огромный факел.

Танки почти завершили свой рейд позади нас. Мы теперь почти не стреляли, так как старались беречь каждый патрон. Конец неумолимо приближался. Наш командир роты положил мне руку на плечо. «Если ты погибнешь, я тебя не переживу», – сказал он.

Однако никто из нас не хотел умирать. Внезапно мы услышали рев моторов в небе. Танки красных взрывались! Избы взрывались! Вся толпа красных взлетела в воздух, точно игрушки!

Прибыли немецкие пикировщики!

С невероятной точностью они поражали советские танки и уничтожали по-дурацки сгрудившегося противника. Вражеские танки поспешно бросились врассыпную, пытаясь укрыться от пушечного огня пикирующих самолетов. Пехота побежала следом за ними.

Наш командир батальона немедленно бросил в контратаку последние силы, которые он сумел собрать. Эти солдаты пробежали мимо нас. К полудню Валлонский легион полностью отбил Громовую Балку и даже вернул первые избы по обе стороны пруда. Тела русских лежали повсюду. Мы захватили большое количество пленных. Монголы, уродливые, как обезьяны, киргизы, сибиряки – все были удивлены проявлением столь высокого духа. Они непрерывно повторяли, щуря свои маленькие желтые глазенки: «Бельгийски карош! Бельгийски карош!»

К несчастью, все наши раненые были уже мертвы, раздавленные советскими танками или убитые ударами штыков.

Завершив свою потрясающую атаку, немецкие самолеты улетели. Русские перегруппировались, их танки снова выдвинулись вперед. Все начиналось сначала.

Мы были беспомощны против их танков. В то время панцер-фаусты еще не существовали, а мы не имели противотанковых пушек. У нас не было даже мин.

С самого начала этой невероятной борьбы немецкая 100-я пехотная дивизия, которой мы были приданы, обещала нам свою помощь. Танковая колонна была направлена к нашей деревне, но была перехвачена группой русских танков. Последовал бой в степи, который затянулся на несколько часов, и в результате подкрепления из 100-й дивизии к нам так и не прибыли.

Нашим солдатам снова пришлось вести оборонительный бой за каждую избу, за каждый сарай, за каждый холмик. К 15.00 они снова оказались прижаты к последним домам перед вишневым садом на юго-западной окраине деревни. Если их выбьют из этого последнего убежища, они окажутся в степи, плоской как стол, без единого кустика, где во все стороны на много километров тянется лишь глубокий снег.

Мы были вынуждены что-то предпринять, чтобы не оказаться в безнадежном положении. Наш командир капитан Паули собрал остатки рот и с гранатой в руке первым бросился в контратаку с нашим старым кличем: «Король победит!» Весь личный состав батальона, все, кто еще мог двигаться, включая оружейников, поваров, посыльных и водителей, последовал за ним. Последовала безумная схватка. Красные и валлоны убивали друг друга даже в домах, стреляя сквозь щели в дверях, разносили черепа выстрелами в упор.

Русские танки, которые испытывали нехватку снарядов, бросились вперед, пытаясь давить наших солдат, которые метались от избы к избе. Советские пехотинцы, испуганные и измученные, сначала заколебались, а потом начали отступать. В разгар рукопашной с запада появились кое-какие немецкие подкрепления. После этого противник обратился в бегство. В третий раз мы отбили деревню.

Красные снова поймали сами себя, так как некоторое время гонялись за нашими солдатами. Но наши танки, выигравшие бой в степи, в свою очередь показались на склоне холма. Через полчаса советские танки и пехота исчезли в голубых снегах на северо-востоке.