Текст книги "Гитлер на тысячу лет"

Автор книги: Леон Дегрель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Кардинал Ван Рей был здоровым, грубо отёсанным фламандским крестьянином, «молчуном» и упрямцем, из-под облачения которого доносился густой, стойкий запах. Кто-то из недолюбливающих его прихожан окрестил его Носорогом. Лига защиты животных скромно промолчала по этому поводу.

Его архиепископский дворец, наводящий удручающую тоску, наводняла горбатая, косая, хромая, мрачная и молчаливая челядь, нанятая за гроши. Перед начищенной воском деревянной парадной лестницей кудахтала разношёрстная домашняя птица.

«Мои цыпочки» – угрюмо бормотал архиепископ без какой-либо задней мысли.

Это было единственное зрелище, которое он позволял себе в качестве развлечения.

Он обращался со своей паствой как фельдфебель армии Фридриха Великого с нерадивыми новобранцами. При малейшем нарушении дисциплины он заставлял своих братьев-монахов с покаянным видом простираться ниц перед столом своего начальника, своей священной туфлей отпихивая всякого, кто осмеливался предстать перед ним иначе, как со склонённой головой и глазами опущенными долу. Сегодня из него сделали бы чучело и предварительно обработав, чтобы отбить присущую ему вонь, поместили бы в музей. Но тогда он царил.

Помимо его каменной непробиваемости по отношению к неверующим, которая с духовной точки зрения, казалась мне чудовищно-карикатурной, мы с ним повздорили по поводу одной курочки, курочки не простой, а золотой; причём, судя по размеру тех золотых яиц, которые она несла, это была уже не курица, а целый страус.

Речь шла о миллионах франках, украденных у бельгийского государства. Я в высшей степени настроил против себя Его Высокопреосвященство, разоблачив – среди многих других – финансово-политическую афёру, в которую с самого начала была замешана одна гнусная мелкая банковская акула по имени Филипс (Philips), гном с багровым лицом и огромным сизым, бугорчатым носом, увенчанным фиолетовой бородавкой.

Этот Филипс щедро подкармливал церковных иерархов (шесть миллионов франков в 1934 г.), используя их для рекламы собственного банка. Его щедрость была вызвана тем, что благодаря коррупции правящей католической партии, ему удалось добиться согласия Штатов на астрономические финансовые «вливания» (их коллеги социалисты в то же время добились аналогичных субсидий в пользу своего «Рабочего Банка», стоявшего на грани банкротства). Я разоблачил эту грабительскую афёру. Я заставил этих «банкстеров» плюхнуться носом в собственные нечистоты, вываляв их в грязи на глазах у всей Бельгии.

Филипсу не оставалось ничего другого, как попытаться привлечь меня к суду. Я выиграл дело. Я заставил его уйти из политической жизни Бельгии, буквально пинками вытолкав его за дверь Сената. Он очутился на улице со своим бесчестьем, своей фиолетовой бородавкой и отчётливым отпечатком моих сапог на дрожащих ягодицах.

«Вонючее дерьмо!» – крикнул я ему вслед, выпихнув эту кардинальскую подстилку на потеху зевакам. Однако, этот прогоревший мошенник пользовался открытой защитой и покровительством кардинала-примаса Бельгии. Как болтали некоторые нескромные языки за стенами архиепископского дворца, они были неразлучной парочкой. Никогда ни с кем не обменявшийся улыбкой кардинал при виде этого безобразного прохвоста расцветал в улыбке, как будто ему явился сам ангел.

Их отношения были на столь близки, что архиепископ, этот заядлый домосед ради него ночевал вне своего дома, проводя уикенд в роскошном замке банкира, расположенном в прекрасной долине. В моём распоряжении оказались фотографии, запечатлевшие этих двух пройдох, с набожным видом прогуливающихся по грабовой аллее, и кто знает, читали ли они вместе библейские псалмы, или менее ангельски обсуждали растущие проценты, полученные епархией за счёт торговли церковными должностями.

Несколькими годами раньше, когда этот банкир ещё не пользовался известностью в политических кругах, кардинал Ван Рей приказал католическим парламентариям переизбрать его сенатором на место уже выбранного выдающегося правого интеллектуала Фермена ван ден Босха (Firmin van den Bossche).

Естественно, с учётом всех этих обстоятельств, схватить Филипса за шкирку и пинком под зад отправить его кувыркаться в воздухе, пока он не плюхнулся на груду своих отныне бесполезных миллионов, было с моей стороны настоящим святотатством!

Я совершил поистине неслыханное преступление. Никаких небесных молний не хватило бы на то, чтобы наказать меня за этот кощунственный поступок.

Моя «дерзость» возросла настолько, что я не ограничился расправой над этим любимым избранником Его Преосвященства. Я пошёл дальше и с тем же священным пылом разделался с несколькими коллегами вышеупомянутого сенатора, такими же ханжами, ворами и распутниками, которые шлялись по дорогим притонам с таким видом, будто они совершают святое таинство.

Я нацелился на вожаков, нанеся первый сногсшибательный удар по главе католической партии, государственному министру Полю Сегерсу, тщеславному и крикливому прислужнику, с мертвенно-бледным лицо ханжи, который в перерыве между молитвами охотно запускал свою руку в государственную кассу и, в том числе, в «Сбербанк», где хранили свои сбережения простые люди.

Со стороны главы католической партии крупных буржуа, чванящихся своей высокой нравственностью, такое лицемерие выглядело особенно гнусным. Это были типичные представители прогнившей элиты, которые, с напыщенным видом, разыгрывают высокую добродетель. И я ударил по Сегерсу. Во время ежегодного собрания его партии, на котором он председательствовал, я буквально ворвался на трибуну. Это случилось – боги иногда проявляют чувство юмора – 2-го ноября, в день поминовения усопших.

Я привёл с собой триста молодцов, готовых на всё.

За полчаса моего выступления министр Сегерс превратился в кусок дерьма.

Это стало самым громким скандалом в довоенной Бельгии.

Так же как и Филипс, Сегерс подал на меня в суд, потребовав выплаты в три миллиона франков на восстановление «своей чести и достоинства». Восстановления чего?! Какой чести? Кто из этих политиканов и финансовых мошенников мог иметь хоть какое-то представление о чести?

Суд состоялся. Я был только триумфально оправдан (хотя, видит Бог, тогда я совершенно не разбирался в «тонкостях» правосудия!), а Сегерс, государственный министр, был осуждён как заурядный прохвост.

«Вы знамя католической партии!» – воскликнул, обращаясь к нему, накануне процесса сенатор по имени Струйе (Struye), смахивающий телосложением на провинциального парикмахера, с жабьей физиономией, украшенной очками. Эта очкастая жаба, после «Освобождения», обретя на старости лет призвание к мясницкой работе, отомстила за приговор, вынесенный в своё время его «знамени», приговорив к расстрелу более сотни наших товарищей.

Предвоенная бельгийская демократия практически ничем не отличалась от других демократических режимов того времени, слабых и подверженных всем искушениям.

Все они были замешаны в скандалах того времени – достаточно вспомнить дело Бармата (Barmat) в Германии, Ставиского во Франции (оба, к слову сказать, были евреями).

Но каждый раз полицейские власти спешно заметали все следы этих грязных делишек. Бармат ранним утром был найден мертвым в своей камере. Ставиский другим ранним утром был застрелен в упор сыщиками, взявшими накануне ночью в осаду его виллу в Шамониксе, которые, тем самым, сняли тяжкий груз ответственности с орды левых политиканов, щедро осыпавших его деньгами Франции в обмен на собственную безопасность.

В Бельгии – и никто никогда мне этого не простит – я не спасал Стависких, будь они валлонцами или фламандцами, и не позволил бы никому спасти их. Напротив, я держал их грязные головы под водой до тех пор, пока на поверхности не появлялся последний пузырёк.

Но всякий раз, когда я устранял очередного прогнившего политика, прикрывающегося своим «католичеством» – что меня возмущало больше всего! – моё новое «преступление» вписывалось в чёрную книгу кардинала.

Боже мой, но ведь именно он должен был с треском выкинуть их из церквей!

Однако нет, виновником был я, честный католик, который выкидывал прочь этих финансово-политических прохвостов, трусливо прячущихся в исповедальнях!

В декабре 1936 г. кардинал обратился в Ватикан, пытаясь добиться осуждения рексизма. Он потерпел поражение. Схоронившись за спинами своей хромой, горбатой и косой прислуги в своём епископском дворце, он пристально следил за каждым моим шагом. Он поджидал своего часа.

Выборы-плебисцит Ван Зеланд против Дегрелля, состоявшиеся 11 апреля 1937 г. наконец предоставили ему возможность исподтишка нанести мне удар из-за угла. Буквально в последние минуты избирательной компании, когда предпринять ответные меры было просто технически невозможно, он внезапно выкинул трюк, достойный времён средневековья.

Человек, носящий митру на голове, со свирепостью и крайней нетерпимостью, которых сегодня более не может позволить себе ни один публичный католический деятель, бросился в чисто выборные склоки, где католичеству было совершенно нечего делать, выступив urbi et orbi с грозным заявлением, откровенно запрещающим голосовать за меня!

Но и это ещё не всё. Вдобавок ко всему, он открыто, пригрозив осуждением в грехе, запретил верующим воздерживаться от голосования или голосовать против всех, к чему были склонны многие бельгийские католики, которые, даже не будучи сторонниками РЕКСа, тем не менее, не хотели отдавать свои голоса кандидату, выдвинутому крайне левыми партиями, который, к тому же, по слухам также был замешан в очень грязной финансовой афёре.

Скандал разразился уже летом того же года. Стало известно, что кардинальский протеже с несколькими своими сообщниками не постыдился втайне присвоить жалования крупных чиновников «Национального Банка», которые числились умершими по спискам гражданского состояния, но которых Ван Зеланд и его клика продолжали числить в живых в списках жалованья государственного банка Бельгии!

Ван Зеланд и его шайка прозвали эту чёрную кассу «кубышкой». Они бесстыдно опустошали её каждый месяц, обворовывая государство, и вдобавок к этому, благодаря этим махинациям, утаивая налоги!

Политико-финансовые нравы демократов до 1940 г. были таковы, что человек, использовавший мертвые души чиновников, чтобы набить свои карманы за счёт государства, мог стать премьер-министром!

Ван Зеланд – губы гузкой, с рукой, прижатой к сердцу, – клялся своим избирателям-католикам, что он защитит Отечество и Честь перед лицом рексистской угрозы! Надо было слышать как этот плаксивый и чопорный лже-апостол, более острый на язык, чем миллионы бритвенных приборов «Жилетт», разыгрывал из себя мученика за демократию: «Я спокойно и безмятежно иду своим путём, невзирая на все козни, его затрудняющие!».

Попробуйте-ка с десяток раз быстро повторить эту тарабарщину: «Я спокойно и безмятежно иду своим путём, невзирая на все козни, его затрудняющие!». Затем он возводил умиленный взор к небесам, населённым праведниками и архиепископами!

И что же! Этот торговец «мёртвыми душами» банковских чиновников несомненно был чемпионом среди борцов с «фашизмом» накануне Второй мировой войны!

Чтобы спасти его от поражения, которое, судя по результатам опроса общественного мнения, проведённом министерством внутренних дел за три дня до выборов, было неизбежно, кардинал за несколько часов до выборов принялся размахивать своим пастырским посохом, как троглодит своей дубиной.

Угрожая осуждением в грехе, он вынудил сто тысяч брюссельских католиков проголосовать за этого карманного воришку, который, как выяснилось в том же 1937 г., был по уши замешан в скандале, связанном с упомянутой «кубышкой», и должен был – навсегда! – покинуть свой пост главы бельгийского правительства, тогда как многие из его коллег-некрофилов из «Национального банка» – во главе с министром – покончили жизнь самоубийством с интервалом в несколько дней; казалось, что от Брюсселя до Антверпена прозвучала настоящая канонада револьверных выстрелов!

Но тогда, 11 апреля 1937 г. хранитель «кубышки», Ван Зеланд, осыпанный благословениями, взошёл победителем на подмостки антинацизма. Понятно, что принадлежность к католической церкви серьёзно осложняла мою политическую жизнь. Будь я неверующим, мне не пришлось бы испытать на себе это отвратительное давление, этот шантаж верующих со стороны лица, принадлежащего к высшему духовенству, которое использовало свой пастырский посох как дубину. Или я просто дал бы пинка этому политиканствующему прелату, заставив его кувыркаться в воздухе, вместе с его митрой, его туфлями и его золоченым посохом!

Я был бы менее связан условностями, менее изолирован и не сталкивался бы с такими трудностями, поскольку католичество того времени было довольно узколобым, мстительным, нетерпимым и нередко даже провоцирующим. Повсеместно он ставило нам преграды. Оно исказило наш облик. Оно оттолкнуло от нас миллионы честных людей. И оно подвергало нас неслыханным унижениям, подобным тому, что пришлось испытать мне накануне 11 апреля 1937 г., благодаря этому безумцу, налетевшему на меня со своим посохом, который, веря в своё божественное право, считал себя всемогущим владыкой всего, включая свободу избирателей.

На следующий день после избрания Ван Зеланда парижская «l’Intransigeant» вышла с огромный заголовком на всю страницу – «Крест победил Свастику!». Подобный заголовок в франкмасонской газете говорил о многом! Он вполне соответствовал настроению бельгийских коммунистов, которые в день своей победы приветствовали итоги выборов криками: «Чёрт побери, да здравствует кардинал!». Леон Блюм пригласил триумфатора в Париж. Его приняли там, как бельгийского Баярда, поднявшегося против Гитлера.

Здесь стоит упомянуть один забавный факт, о котором узнали только позднее, а именно то, что основным кредитором этого епископа-антигитлеровца, был тот же человек, который финансировал гитлеровские организации в Германии – причём в обоих случаях речь шла об одинаковой сумме в шесть миллионов франков.

Это был некий магнат по фамилии Сольвей (Solvay), который будучи крупным капиталистом, одновременно финансировал оба соперничающих, по его мнению, клана, с расчётом контролировать как один, так и другой, и при любом исходе обеспечить свою безопасность!

Благодаря этим интригам и сотнями бочек святой воды, приправленной желчью, вылитых на меня, благодаря клевете и подстрекательским крикам – убирайтесь в Берлин! – безустанно звучащим из уст разжигателей войны в Лондоне и Париже, я проиграл Ван Зеланду, хотя и набрал на 40 % голосов больше, чем в предыдущем году.

Спустя шесть месяцев я скинул Ван Зеланда, разоблачив перед бельгийской общественностью его афёру со знаменитой «кубышкой». Но зло было сделано, ложь о моём сотрудничестве с Берлином затормозила моё продвижение к власти.

Почуяв как сильно этот лозунг действует на публику, орда бельгийских марксистов, затеявших на меня охоту, разукрасила всю Бельгию плакатами, на которых я был изображён в остроконечной каске, наподобие той, которую носили немцы в 1914 г., то есть в то время, когда я был ещё мальчишкой!

От одних выборов до других моим изображением в этой каске оказались заклеенными чуть ли не все стены в Бельгии. Марксистская пресса не останавливалась ни перед чем, даже перед самой чудовищной ложью. Левацкие газеты опубликовали поддельные фотографии, на которых глава нашей парламентской фракции стоял на почётной трибуне во время одного из нацистских собраний в Нюрнберге в окружении знамён со свастикой!

В архивах новостных агентств мы обнаружили оригинал этой фотографии, где, вместо нашего депутата, был запечатлён сам Гитлер! И это фото в качестве доказательства наших связей с Германией демонстрировали в бельгийском парламенте! Но уже не было никакого смысла ни возмущаться этой подделкой, ни протестовать. Парламентарии либо притворялись глухими, либо хоронили документы. Всё было пропитано ненавистью к немцам. Нас заклеймили немцами! Немецкими марионетками! Передовым отрядом немцев, которые с нашей помощью со дня на день захватят Бельгию!

Вторая мировая война закончилась. Все архивы Третьего Райха были захвачены и изучены. Никому не удалось обнаружить ни малейшего следа, свидетельствующего о наличии каких-либо связей РЕКСа или лично меня с дипломатией или пропагандой Третьего Райха до немецкого вторжения 10 мая 1940 г.

С 1937 г. мы намеренно избегали всяких контактов как с итальянцами, так и с немцами – о чём сегодня можно только пожалеть, поскольку полезные контакты с этими странами, могли бы очень пригодиться. Но их не было. Вместо того, чтобы набирать новые голоса, нам пришлось отступить, с нарастающей тревогой наблюдая за тем, как Бельгию, вслед за остальной Европой, охватывает антигитлеровская истерия, и как вместо того, чтобы проявить осторожность и сдержанность, она в ослеплении несётся к готовой её поглотить пропасти.

В сентябре 1939 г., после захвата Польши и объявления войны Райху со стороны Франции и Германии, ещё оставалась слабая надежда на то, что Бельгия, сохранив политику нейтралитета, останется вне конфликта.

Но спустя несколько недель эти шансы испарились. В начале ноября 1939 г. между главнокомандующим французской армии Гамеленом и бельгийским военным атташе в Париже, генералом Делвуа (Delvoie), было заключено соглашение, секретное соглашение!

Французский подполковник по фамилии Откёр (Hautecœur) с согласия вышестоящего начальства был отправлен с секретной миссией в Бельгию, как доверенное лицо союзнических войск. Гамелен с давних пор был решительным сторонником ввода французской армии в Бельгию; в своём письме премьер-министру Даладье от 1-го сентября 1939 г. он говорил о том, что это «единственный путь» для развития наступательных действий, который к тому же: «позволит отодвинуть войну от границ Франции, особенно от наших богатых восточных границ».

Как позднее, оправдываясь, объяснял Гамелен: «Высшие интересы требовали попытаться привлечь на сторону союзников двадцать бельгийских дивизий, поскольку падение рождаемости на нашей родной земле не могло обеспечить нас равным количеством солдат» (Servir, t.III, p. 243). «Естественно», – продолжает он: «я держал в курсе этих официальных и тайных переговоров президента Даладье и британские власти».

«Бельгийцы всегда выказывали согласие с моими предложениями» – пишет он в заключении (Servir, t.I, p.89).

Со стороны главнокомандующего Гамелена этот манёвр был вполне оправдан. Он был главой союзнической коалиции и стремился выиграть войну самым надёжным способом и с наименьшими потерями. Он действовал в соответствии с этими императивами. «20 сентября мы приняли решение вступить в контакт с бельгийским правительством» (Servir, t. I, pp. 83 et 84). Мы – это Даладье, английский министр промышленности, лорд Хенки (Hankey) и военный министр, Хор Белиша (Hore Belisha), по совпадению еврей.

Это решение было выполнено. «В начале ноября», – продолжает Гамелен, исключительно искренний в своих признаниях: «мы пришли к согласию с бельгийским высшим командованием» (Servir, t.I p. 84). Никто не рискнул опровергнуть эти столь недипломатичные высказывания. «Генерал Гамелен вел тайные переговоры с бельгийцами» – уточняет Черчилль («L’Orage approche» (Буря приближается?), стр.89). «Ему придали в распоряжение бельгийских офицеров связи для обеспечения совместных действий франко-британских войск во время их вступления на бельгийскую территорию», что восьмью годами позже открыто признал Пьерло (Pierlot) на страницах «Le Soir» от 9 июля 1947 г., добавив: «вступление союзнических войск в Бельгию было предварительно оговорено по взаимному согласию».

В политике почти всё оправдано. Но тогда не стоило разыгрывать из себя пламенных сторонников нейтралитета, как это лицемерно делало бельгийское правительство! И, в первую очередь, нужно было позаботиться о том, чтобы эти хитроумные манёвры не были раскрыты! В политике роскошь обмана может позволить себе только тот, кто твёрдо уверен, что никто не сможет его на этом поймать. Между тем, с самого начала 1939 г. Гитлер был полностью в курсе происходящего: «Наши тайны», – как меланхолично признается Гамелен: «не были большим секретом для немецкой разведки» (Servir, t.I, pp. 96 et 97).

В частности это касалось соглашения о секретном сотрудничестве, заключённом с бельгийским правительством. 23 ноября 1939 г. Гитлер во время совещания в Канцелярии проинформировал об этом своих генералов, командующих армиями: «На самом деле бельгийского нейтралитета не существует. У меня есть доказательство тайного соглашения между бельгийцами и французами» (Документ 789 P.S. из Нюрнбергских архивов.). У него было ещё одно доказательство этого сотрудничества. В годы войны, во время одной доверительной беседы Гитлер сказал мне: «На той же неделе я узнал об этом из двух разных источников». Он получил два донесения о соглашении, заключённом с главнокомандующим Гамеленом, одно от своего информатора из Генштаба союзников, другое от своего доверенного лица в самом французском правительстве!

Конечно, Гитлер в любом случае оккупировал бы Бельгию. Маленькая страна не могла стать препятствием на пути его военной машины в час решительного наступления. Но если тогда у него ещё сохранялись угрызения совести, то в ноябре 1939 г. он смог отбросить их без особого труда, поскольку бельгийский нейтралитет был чистой ложью и обманом.

Мы, рексисты, не зная об этих тайных и, откровенно говоря, довольно грязных интригах, продолжали, жертвуя всем, сражаться за сохранение нейтралитета, каковой, по нашему мнению, оставался последней возможностью сохранить мир. И эта возможность существовала, подтверждением чему служит то затруднительно положение, в которое попало во Франции правительство Рейно, которое в самый разгар этой «странной войны», удержалось в самый последний момент благодаря преимуществу всего лишь в один голос («и даже тот был подтасован» – как заметил позднее президент Эррио). Лаваль, который наверняка должен был сменить его, был готов пойти на переговоры.

Однажды вечером я отправился к королю Леопольду III в его дворец в Лекене. Меня сопровождал генерал Жак де Дисмюд (Jacques de Dixmude). Монарх принял меня в непринужденной обстановке, облачённый в рейтузы для верховой езды. Мы вместе набросали основы для проведения рексистской кампании в прессе, целью которой была пропаганда сохранения нейтралитета среди бельгийской общественности.

Однако я почти не сомневался, что буквально накануне в том же кресле, где сидел теперь я, сидел секретный представитель французского высшего командования в Бельгии, также как и я, явившийся к королю тайком! Что сказали бы бельгийцы, если бы на месте этого агента Гамелена оказался бы полковник Вермахта в роли тайного посланника Гитлера при правительстве, объявившем о своём нейтралитете? Двойная игра была налицо.

Двойная, а точнее, тройная игра, поскольку в марте 1940 г., поняв, что дело пахнет жареным, король Леопольд III, сделав крутой поворот, пошёл на новую тайную сделку, послав в Берлин к министру Геббельсу своего доверенного человека, бывшего министра социалиста де Мана. В августе 1940 г. он сам рассказывал мне, что его миссия у нацистского министра состояла в том, чтобы подтолкнуть немцев к вторжению на юг Бельгии с целью стремительного передвижения к Седану, Сомме и Аббевилю. Но Гитлер сам уже продумал этот вариант развития события! Как бы то ни было, эта история многое объясняет. В частности то, почему 28 мая 1940 г. Леопольду III не сбежал в Лондон. Он был уверен в том, что не пройдёт и нескольких часов, как Геббельс в своём выступлении по радио раскроет эту сделку! Короче говоря, всё было кончено! Игра началась!

Благодаря провокациям и намеренному нежеланию договариваться сторонники войны на Западе достигли своих целей, заставили доведённого до крайности Гитлера высунуться из своего логова. Между тем, в 1954 г. (в Будапеште) и в 1968 г. (в Праге) с Советами они вели себя совершенно иначе!

Таким образом, «ненужная и глупая» (по словам Спаака) война началась.

10 мая 1940 г. мощная бронированная армада Гитлера выбила двери Запада, раздавив под своими гусеницами на протяжении более тысячи километров дискредитировавшие себя, продажные и неисправимо прогнившие демократические режимы.