Текст книги "Окно напротив (СИ)"

Автор книги: Лена Сокол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Автобус тронулся, оставляя на остановке наших одногруппников. Ребята едва успели помахать нам руками, как их тут же поглотил очередной, неизвестно откуда налетевший, снежный вихрь. И за что нам этот адский холод ранней весной? Когда все живут предчувствием потепления?

Я села рядом и поставила сумку на колени. Все пассажиры выглядели жутко раздраженными длительным ожиданием автобуса в мороз. Подошедшая кондуктор, строго оглядев нас с головы до ног, проверила предъявленные ей проездные и с видом победителя удалилась.

Мурзя выдохнула на стекло и пальцем в пушистой перчатке нарисовала сердечко.

– О чем ты? – спросила я.

– О родах.

– И что в них шикарного?

– Ты тоже, как и парни, думаешь, что это было омерзительно?

Я опустила голову и взглянула на тоненький браслет часов на своей руке. Задерживаюсь уже на три часа. Как обидно! Серега должен был позвонить из общаги. Переживает, наверно. Ему редко удавалось воспользоваться тамошним телефоном, поэтому опоздание лишало меня и без того почти уникальной возможности поболтать с ним пять-десять минуточек.

– Думаю, это было… обычно.

Конечно, она мне не поверила! Мурзя кивнула и приглушенно хихикнула. Нас всех потрясло это «обычное» действо.

– Считаю, что парням нужно показывать такое в обязательном порядке! В старших классах школы. – Она выдохнула на свои пальцы и потерла ладошки друг о друга, чтобы быстрее согреть руки. – Почему женщины должны заботиться о контрацепции? Они сунул-вынул и пошел, а нам вон как приходится мучиться!

– Мурзя, – прошептала я ей на ухо, – у тебя слишком толстая шапка. Ты себя не слышишь и потому так орешь, что на тебя весь автобус косится.

– А, может, я этого? Провожу ликвидацию безграмотности, а? – Она рассмеялась, поднимая шапку та, чтобы ухо оставалось открытым. – А что? Всё бесплатно, денег не беру! Просвещайтесь на здоровье!

– Если молоденьким мальчишкам показывать роды, они еще надолго останутся девственниками.

– Это ли не хорошо? – не унималась подруга. – Меньше абортов!

– Не знаю. Может, мужчин стоит оберегать от такого зрелища…

Она толкнула меня в бок с такой силой, что я чуть не вылетела в проход.

– Ты теперь тоже боишься рожать?

– Да, – призналась я, возвращая задницу на сидение.

– А я нет!

Автобус остановился, чтобы принять через открывшуюся дверь новых пассажиров. Мы замолчали, думая каждый о своем. Я сгибала и разгибала заледеневшие пальцы ног, надеясь на скорый прилив крови к этой части тела. Пожалуй, стоило бы надеть валенки в такую погоду. Интересно, чем там занимается Серега? Сильно злится на меня? Переживает ли?

В открытую дверь влетало чересчур много морозного воздуха. Все сидевшие в нетерпении постукивали ногами и дрожали.

– Думаешь, ей было сильно больно? – наклонившись ко мне, спросила Машка.

– Она так потела…

– А еще эти глаза её безумные! – Мурзеева изобразила подобие ожившей мумии с кривым раззявленным ртом. – Так и лезли из орбит. А-а-а! Жуть!

– А Максиму так вообще, вроде всё понравилось. Ну, пожелтел, побледнел. Ерунда же!

Мы захохотали в голос. Пассажиры не упустили случая обернуться и одарить нас гневным взглядом.

– А помнишь, как она вопила? – Пряча лицо в ладонях, прошептала Мурзя. – Отрежьте мне руку, ногу, но только прекратите это!

– Я вот смотрю на тебя, – шепнула я ей на ухо, – и думаю, что если ты будешь меньше ржать, то, пожалуй, станешь хорошим медиком.

Она выпрямилась и поправила шапку. Строгая тетка-кондуктор продолжала неотрывно пялиться в нашу сторону.

– Неужели, тебе не смешно?

– И да, и нет.

Машка наградила меня очередным толчком.

– Зануда!

– Ты уже думала, что будет, когда ты закончишь учагу?

Мурзеева поерзала на сидении, разглядывая нарисованное на стекле сердечко, быстро исчезающее и обрастающее льдом.

– Я хотела бы делать что-то полезное. Вполне можно попробовать стать акушером.

Мне вдруг захотелось встать и пробежаться по салону, чтобы оледеневший дерматин, которым было обтянуто сидение, перестал морозить мне зад. Как раз в этот момент автобус подбросило на кочке.

– Иногда я спрашиваю себя, это ли наш потолок? – Я протянула руку и крепко ухватилась за поручень. – Мы еще молодые. Можно поступить в университет и сделать хорошую карьеру. Хирурга, например.

– Далеко ты мыслишь! Мне бы найти квартирку да свалить, а то предки скоро намертво запилят. Работать, жить. Тусоваться!

– Маш, ты чего? – Мне искренне была непонятна её позиция. – Устроишься ты работать в процедурку и всю жизнь за три копейки будешь уколы впендюривать!

Мурзя рассмеялась, пряча замерзший нос в воротник шубы.

– Хорошо! А то лучше ведь врачом за три копейки!

– Я тебя знаю, ты девчонка умная, способная. Как ты будешь жить с мыслью о том, что не реализовала всех своих возможностей? Всю жизнь выносить судна это благородно. Но не благодарно. А ты схватываешь всё на лету, ты мыслишь! Ты лучше всех в нашей группе. Неужели у тебя нет мечты?

– Не знаю. Я вообще на такие темы никогда не задумывалась! Мне бы придумать, как отметить совершеннолетие, вот это да. Это вопрос! Пиво, водка? Водка, пиво?

– Спирт! – Я отпустила поручень и уставилась на нее. – Маш, давай придумаем тебе мечту.

– Ну, давай, – согласилась она, закатывая глаза.

– Ты бы могла стать крутым педиатром-неонатологом. Как тебе?

– Почему именно им?

– Ты внимательная, добрая, уверенная в своих силах.

– Я такая.

– И еще ты любишь головоломки и всегда во всем докапываешься до сути. Взять, к примеру, новорожденного. Кожа ребенка розовая, он дышит самостоятельно, задорно кричит, активно сопротивляется при осмотре. Ты знаешь его анамнез, риски, предполагаешь, чего ожидать. Но скрытые проблемы, о которых он не в состоянии тебе сообщить, это ли не те загадки, которые ты любишь разгадывать?

– Допустим. Ты меня сейчас зовешь на вышку что ли? Это же еще, черт знает сколько, лет геморроя!

– Это же так интересно. Я приглашаю тебя в это приключение! Бросаю вызов!

– Марь, а как же мама?

Мне стало стыдно, что в моей голове до сих пор не было готового решения для данной проблемы.

– Что-нибудь придумаем…

– Тогда, пожалуй, я принимаю вызов! Перед тобой будущий великий кардиолог страны!

– Кардиолог?

– Он самый! – Мурзя забавно потрясла головой, дурачась, и снова резко толкнула меня в бок. – Наша остановка! Бежим!

Звонко смеясь, толкаясь и обгоняя друг друга, мы вывалились из дверей автобуса прямо на обжигающий ноздри морозный воздух. Мурзя всю дорогу катилась на сапогах, как на лыжах, падала и хохотала, пока я пыталась её поднять. Вставая, она валилась в ближайший сугроб, возвещая на всю улицу о том, что она – подводная лодка «Малютка», которая совершает погружение.

Вряд ли кто из прохожих мог хотя бы на секунду поверить, что две полоумные девицы, и правда, станут врачами, которые будут спасать жизни людей. Вряд ли вообще кто-то мог верить в то, что из подобных девиц могли бы получиться порядочные люди.

А мы, вот, верили.

– Мам! Мам! – воскликнула я, отряхивая снег с куртки.

Мне хотелось скорее сообщить ей о своем решении, обсудить планы и возможные трудности, связанные с нашим будущим переездом в город. В квартире было странно тихо. Я быстро скинула сапоги и, не снимая куртки, прошла в комнату.

– Тетя Галя? – удивилась я, увидев соседку, сидящую на диване.

В её руках был зажат носовой платок. Пожилую женщину слегка потряхивало. От страшных мыслей, лезущих в голову, у меня моментально похолодела спина.

– Теть Галь, а где мама? – тихо спросила я.

– Деточка, – прикрывая рот платком, всхлипнула она. – Ты присядь.

Я оглянулась вокруг. Маминой коляски нигде не было. На столе рядом с таблетками от давления лежали мамины очки и не тронутый набор для вышивания крючком.

– Не буду я садиться! Где мама? Теть Галь!

Мой голос разлетелся по комнате, словно тысячи осколков, и, натолкнувшись на стены, растворился в пустоте.

– Я приходила в обед. – Женщина промокнула платком глаза и уставилась в пол. – У нее просто болела голова. Голова.

– Где она? – Я поняла, что кричу. – Где мама?!

– Инсульт, – единственное, что смогла произнести соседка перед тем, как бессильно разрыдаться.

***

Это всё плохо. Очень и очень плохо.

Я бежала по скользкому льду и знала, что не упаду. Мои ноги словно летели над землей. Шарф и шапка остались дома, но мороз совершенно не чувствовался. Даже наоборот. Ладони горели, лоб пылал.

Лучше бы она мне ничего не рассказывала. Пена изо рта, широкий зрачок, свисающий угол рта... Одно перечисление симптомов из уст соседки звучало, как приговор. Я не могла знать наверняка, только догадывалась, что всё обстоит намного хуже, чем просто ужасно.

Я долго обивала пороги всевозможных кабинетов. Они подтвердили, что мама находится у них. В реанимации. И указали мне на холодную, кривую кушетку в углу.

Ждать.

Как можно было это делать, когда она там борется со смертью? Все вокруг ходили отстраненные и бесстрастные. Каждый, кому я успевала задать вопрос, призывал меня успокоиться и присесть. Сколько можно сидеть?

Я упала на кушетку и принялась считать свои вдохи. Смешно, но их количество всегда равнялось количеству выдохов. Так просто. Почему всё в жизни не может быть таким простым и естественным?

Это я виновата...

Если бы я пришла раньше, всё бы обошлось. Она упала и лежала там одна, пока её не нашли. Драгоценные минуты были потеряны. Только моя вина.

Мамочка, давай выкарабкивайся.

Родная, любимая, ты мне так нужна.

Я всё брошу, не поеду ни в какой город. Буду всегда с тобой. Нам всегда было интересно и весело вдвоем. Зачем мне эти глупые мечты, если тебя не будет рядом?

Часы под потолком, издеваясь, строили мне гадкие рожи. Стрелка медленно и нерешительно перемещалась по кругу, разрезая циферблат на тонкие ломти. Всё постороннее стерлось в сознании.

Зачем им эти белые халаты? Чтобы прятать под ними свое равнодушие? Бегите, шевелитесь, делайте, спасайте! Сонные мухи! Чему Вас только учат в ваших институтах? А, да, как убивать и не нести за это ответственность.

– Что с моей мамой?! – я по привычке бросилась к первому же вышедшему из палаты.

– Ожидайте, – не взглянув в мою сторону, бросил он и скрылся за поворотом.

Вновь уронила тело на твердую кушетку. Скрипнул кафель. Губы уже искромсаны в кровь. Я все выдержу, буду нести свой крест столько, сколько понадобится. С великой благодарностью. Лишь бы она только осталась жива.

– Всё хорошо, – сказала мама и, опустившись на колени, села рядом.

Я взмахнула руками и радостно бросилась ей на шею.

– Но они сказали, что ты…

– Какая ерунда. – Она подняла руки и крепко обняла меня. – Видишь, я с тобой. Со мной всё в порядке.

Я почувствовала, как она гладит меня по спине и закрыла глаза. Мне стало тепло и хорошо. Слава Богу, всё обошлось. Роднее её объятий, не было ничего на свете. Мы вместе, не хватало только Анютки. Нужно скорее дозвониться до нее.

– Что с тобой было? – спросила я, оторвавшись и заглянув в ее глаза.

– Закружилась голова, – улыбнулась мама и убрала мои разметавшиеся волосы за плечи.

Я смотрела на нее и не верила своим глазам. Такая красивая, молодая, со светлыми глазами, аккуратным, вздернутым носом и тугой рыжей косой.

– Никогда меня не пугай так больше, – попросила я и поцеловала её руку.

Мамины ладони пахли свежей выпечкой. Я сразу вспомнила вкус хлеба, который она сама пекла нам. Ароматная хрустящая корочка, душистая теплая мякоть. От одного только запаха все вокруг делались добрее.

Я положила голову ей на колени и почувствовала легкое поглаживание. Как в детстве, когда мы с сестрой не могли уснуть. Она пела колыбельную, тихо, вполголоса, мы закрывали глаза и слушали.

Хорошо, что всё позади. Мама, молча, перебирала мои волосы, и я радовалась, что всё позади.

И этот прибрежный песок, прохладный и тяжелый, так уютно хрустел под ногами, пока она неспешно шла возле кромки воды. В её походке было столько грации, и платье так красиво развевалось на ветру, растворяясь в лучах заходящего солнца, что я почувствовала гордость. Какая прекрасная женщина дала мне жизнь! Ах, если бы можно было хотя бы самую малость походить на нее. Хотя бы на половину быть столь же прекрасной!

Из-за ветра шумели сосны, волны ударялись о берег у самых ее ног. Она ступала по мокрому песку под неведомую музыку, мелодичную и почти божественную. Оглянувшись, мама посмотрела на меня с теплой улыбкой, и я рассмеялась. Нет, ну, правда, и как я могла подумать о плохом?

Она взяла подол платья в руки и игриво, словно девчонка, запустила вытянутый носочек ноги в воду. Поболтала им и вдруг побежала, создавая сотни брызг. Её заливистый смех плыл по волнам, эхом отдаваясь в моей голове.

Река мерцала, отражая кусочки света. Деревья, стоявшие в отдалении, выпрямились и потянулись к небу, распахнувшему вдруг свои объятия. Мне захотелось встать и побежать за мамой. Тоже стать прекрасной русалкой на фоне заката. Господи, как хорошо. Как тихо. Как же хочется летать!

– Девушка, – меня вдруг отвлек тихий голос.

– Она больше суток здесь вот так, – прошептал другой.

Они определенно не собираются уходить. Я ворочаюсь, не желая открывать глаза. Наконец, принимая неизбежное, распахиваю веки, точно ворота в собственную душу.

– Нам очень жаль, – с виноватым видом произносит мужчина в белой шапочке на голове.

Я смотрю и вижу в глубине его глаз, что он, и правда, очень сожалеет.

***

Её не было.

Так странно. Я спешила домой, зная, что открою дверь и увижу маму. Она покажется в дверях кухни, сделает пару замечаний с серьезным лицом и неизменно улыбнется. Можно будет сделать всего один шаг и очутиться в ее крепких объятиях.

Но её не было. Неужели мне теперь придется с этим смириться?

Жить.

Как? Зачем? Стоит ли?

Дома стояла оглушительная тишина. Такая звонкая, пронзительная, разрастающаяся и достигающая безумного крещендо.

Я упала в кресло, словно от удара по голове. Часы на столе отбивали время. Медленно, торжественно, ритмично. От этого звука веяло страхом.

Где взять силы, чтобы пережить это?

Я вздохнула так, словно сдерживала дыхание почти восемнадцать лет. Наверное, всё случилось из-за того, что мысли в моей голове выстраивались неправильно. Мама мешала, она была единственной причиной, по которой я не могу уехать учиться. И, возможно, именно эти мысли накликали беду.

Мне же очень хотелось, чтобы мои мечты исполнились? Теперь препятствий нет. Можно уехать. Самое время порадоваться. Ура!

По моим щекам громадным потоком полились соленые слезы.

Она умерла. Её больше не будет. Что бы ты ни сделала, уже ничего не изменить. И это так больно.

Мамины очки и набор для вышивания по-прежнему лежали на столе нетронутыми. Телефон молчал. Я закрыла глаза и сжала кулаки почти до треска в костяшках пальцев. Нужно позвонить Ане. Как сказать ей? Как вообще можно сообщать такие вещи?!

Это просто убьет её. Психологи могут говорить всё, что угодно. И про конкуренцию братьев-сестер и про вину в этом родителей. Но все меркнет пред лицом смерти. Кто, как ни сестра, поймет меня? Кто еще сможет разделить эту боль, наполнить собой эту пустую комнату? У нас всё еще есть шанс забыть старые обиды, ведь роднее друг друга нет никого на свете.

Я дрожащими руками набрала номер общежития и попросила найти Аню. Через пять минут мне сообщили, что не могут найти её. Трубка бессильно упала на рычаг. Ну, почему все вдруг решили оставить меня наедине с моим горем? За что?!

Совершенно живая, обычная, мама лежала там без движения. На твердой поверхности стола, накрытая тонкой белой простыней. Веки её были сомкнуты, на лице царили расслабленность и умиротворение. Я смотрела на тело, которое когда-то было моим родным человеком, и мечтала силой мысли вдохнуть в него жизнь. Смотрела и ждала. Но она не моргала. Черт возьми, не моргала совсем!

Я вдруг осознала, что лежу на полу. Мои руки сжаты на груди, щеку царапает грубый синтетический ворс ковра. И даже после увиденного, происходящее всё ещё казалось лишь злой шуткой. Стоило только закрыть глаза, и теплые мамины руки уже трепали тебя по голове. Она смеялась, разливая чай по чашкам и очарованно разглядывала Серегины ресницы. Молчаливо одобряла мой выбор. Мы все были вместе. И всё было по-прежнему. Если не открывать глаза.

Я так боюсь забыть её лицо…

Тени расползались по квартире. Не помню, как добралась до маминой кровати и упала на подушку. Из меня будто выкачали всю кровь. Наволочка еще сохраняла запах её волос.

В темной комнате раздался вой. Что это? Неужели, моё горло способно издавать эти звуки? Надломленное, протяжное завывание, разрезающее тишину. Я почти слышала рядом с собой её голос, глубокий, спокойный, похожий на заблудившийся в дымке ветер.

Она не вернется. Никогда не вернется, нет.

***

Мы научимся с этим жить.

Ведь люди умирают каждый день. Каждую минуту кто-то прощается с этим миром и уходит. И ведь живут же люди. Привыкают к тому, что никто больше не будет спать на этой пустой постели. Никто и никогда не наденет эту одежду и туфли. Не возьмет эту зубную щетку в руки, не запоет вдруг фальшиво в ванной.

Пройдут года, и личные вещи умершего перекочуют в коробки, которые будут годами бережно храниться в сыром холодном гараже. И лишь пара карточек, напоминающих о счастливых временах, останется в альбоме. Время непременно продолжит свой бег. Оно изменит нас, научит жить с болью, которая притупится и даже почти утихнет, лишь изредка напоминая о себе покалыванием в груди. Мы будем смеяться, ходить в кино и на работу, заведем собственных детей. Мы сможем с этим жить. Нужно только быть вместе.

Я прождала Анютку долгих три часа. Соседка по комнате не видела её со вчерашнего вечера. Меня беспокоило, не случилось ли чего с сестрой. Она хоть и отлично ориентировалась в городе, но также оставалась здесь чужой. Не решившись спросить, могу ли остаться, чтобы заночевать, я развернулась и покинула общежитие.

На улице по-прежнему трещал мороз. Я рисковала опоздать на последний автобус, отходящий от станции через два часа, но всё же пошарила по карманам и нашла клочок бумаги, на котором были записаны координаты всех, кого знаю в городе. Серегин адрес был красиво выведен в самом низу моим аккуратным почерком. Он обязательно поймет, почему я вчера не отвечала на его звонки, и поможет мне отыскать Аньку.

Женщина-вахтер сориентировала меня на местности. Решив преодолеть это расстояние пешком, я поблагодарила ее за помощь и отправилась в путь. Самое главное, когда мы найдем Аню, это открыть рот и вырвать из себя эти слова. О том, что мамы нет. И уже не будет. Но сестра сильная, она справится. А я буду рядом.

Лишь бы Серега оказался на месте. Я зашла в общежитие, объяснила ситуацию дежурному, и мне позволили подняться. От волнения по спине пробежал холодок. Какими бы ни были обстоятельства, но это наша первая встреча с лета. Да, на мне дурацкая шапка, нищенская курточка, лицо опухшее и зареванное. Но разве может это оттолкнуть того, кто любит? Никогда.

Лестница привела меня на второй этаж. В коридоре было очень шумно: похоже, многие дверь здесь не закрывались. На одной из дверей значился нужный номер. Мне понадобилась минута, чтобы собрать силы в кулак. Я сняла варежку и ледяной рукой постучала в дверь. В комнате послышался шорох.

Я сделала глубокий вдох и выдохнула.

В животе всё сжалось в комок от волнения. Шаги приближались. Сейчас я увижу его улыбку и утону в сильных руках. Он заставит меня забыть об одиночестве и этом ужасе, который творится со мной со вчерашнего дня.

Ключ повернулся в замочной скважине. Сердце замерло.

В дверях показалась чья-то высокая, стройная фигура. Она стояла передо мной в широкой мужской рубашке, выставляя напоказ длинные голые ноги. Я узнала эту рубашку, сине-голубую, в клеточку. Видела однажды летом на Сереге. Пожалуй, этот оттенок синего очень подходил к волосам девушки, длинным, пышным, озорными завитушками украшенным на концах.

Она смотрела на меня, улыбаясь, и подпирала округлым задком косяк.

А я ничего не могла ответить от разочарования. Одна секунда, две, три. Десять. Мне показалось, я уменьшаюсь в размерах. Кто-то словно выкачал воздух из моих легких. Дыхание остановилось. Разве могло случиться со мной в такой короткий срок что-то столь же ужасное?

Я сделала шаг назад и застыла. Нужно что-нибудь сказать. Уже и не помню, зачем пришла.

– Чем могу помочь? – спросила она.

– Аня, мама умерла, – услышала я собственный голос откуда-то издалека.

Эти слова опустились на меня с тяжестью остро заточенного тесака. Я развернулась и побежала прочь, почти физически ощущая, как душа рассыпается на осколки.

***

– Филатов, всё нормально?

Дима, или Доктор Вазелин, как его называли другие ординаторы, чувствовал себя не вполне комфортно. И дело было не в тошноте, подкатывающей к горлу, не в запахе крови, стоявшей в воздухе, не в вязких мозгах, разлитых по кафелю у его ног. Дело было в непонимании, отчего приятная блондинка, вроде той, что на каталке, может в одночасье превратится в груду костей и мяса, не подающую признаков жизни.

Уж сколько он всего успел повидать за почти год работы в больнице, но так и не привык хладнокровно принимать человеческую смерть. Он уже начинал сомневаться в собственных силах и пригодности к такому труду. Другое дело – Марьяна Викторовна. Вот это женщина! Филатов всеми силами пытался скрыть своё восхищение её профессионализмом, а уж преклонение перед нею, как представительницей слабого пола, он хранил в себе, как тайну за семью печатями.

Хрупкие округлые плечи, точеная фигурка и аккуратное личико со всегда свежей, сияющей кожей заставляли его подолгу задерживать на ней взгляд.

– Он думает, что две таблетки кордафлекса по 10мг, это то же самое, что одна по 20мг! – ворчала старшая сестра Евдокия Павловна. Она минимум пару раз в день находила повод пожаловаться на него доктору Донских.

И Дима начинал страшно переживать, что опять подводит предмет своего тайного обожания.

– Размораживайся, Филатов, – строго приказала Марьяна Викторовна, задержав на нем взгляд. – Мне нужна твоя помощь.

Доктор Вазелин сконфузился и принялся топтаться на месте.

– Надень перчатки, дурак, – прошептала Женя, толкая его в бок.

Он кивнул и последовал её совету, сопровождаемый тяжелыми взглядами коллег со станции скорой медицинской помощи. Высокий усатый доктор по фамилии Брагин хмыкнул, покачал головой и принялся деловито заполнять бумаги. Дима знал, что тот постоянно смеется над ним за спиной, и это его страшно бесило. Что он вообще о себе возомнил? Доктора Донских явно что-то связывало с этим усатым Володькой, и Филатов даже начинал ощущать нечто наподобие ревности.

– Иди уже, – опять толкнула его Женя.

И Дима послушно подошел к каталке.

– Поворачивай, – скомандовала Марьяна, – мне нужно осмотреть её спину.

– Что Вы хотите там найти? – удивленно спросил он.

– Не твое дело.

Доктор Донских наклонилась, оттягивая ворот платья погибшей девушки. Её глаза сразу наткнулись на то, что искали и чего боялись увидеть. Через всю спину блондинки, от лопатки до поясницы, раскинулось изображение огнедышащего дракона. Из его пасти вырывалось золотистое пламя, а длинное черное тело украшали огромные крылья. Острые когти и зубы его выглядели особенно реалистичными. Шикарная татуировка с прорисовкой всех деталей поражала своей трехмерностью.

Теперь Марьяна не сомневалась, что погибшая и была той девушкой, которая обнаженной мелькала вчера с незнакомцем в окне напротив.

– Сообщи мне, когда приедут судмед и опера, – попросила она, снимая перчатки, – опускай.

Филатов отпустил тело девушки и уставился на наставницу. Её явно что-то заинтересовало в этом трупе, но он пока не понимал, что именно. Марьяна Викторовна выглядела задумчивой и обеспокоенной.

– Буду у себя, – бросила она и удалилась.

Ей, и правда, было над чем задуматься.

Как она сознается, что знает убитую? Тогда придется рассказать полицейским, где она ее видела. И при каких обстоятельствах. Может, стоило бы позвонить бывшему мужу? Нет. От одной только мысли об этом по спине доктора Донских побежали противные мурашки. Сознаться ему было бы еще более унизительным.

***

Она пыталась прокрутить в голове все возможные варианты развития событий.

Если незнакомец в окне никак не связан с убийством гостившей у него блондинки, то он, должно быть, сильно волнуется, что она не выходит на связь. Стоит сходить и сообщить ему об этом?

Нет, она не сможет этого сделать. А если он – убийца? Тогда лучше всего рассказать напрямую следственным органам о том, что девушка была вчера у него в гостях. И при любом раскладе ей придется выдать своё новое гадкое увлечение с подглядыванием.

От таких перспектив Марьяну передернуло. Она бросила сумку на пол, содрала сапоги, не расстегивая, и избавилась от лохматой зеленой шубы. Ноги сами вели её к окну.

На улице смеркалось, закат угасал, диким пламенем охватывая горизонт. Свет в квартире незнакомца горел, но шторы не были задернуты.

Марьяна осторожно, чтобы не быть замеченной, подошла к окну сбоку и вгляделась в очертания фигур за стеклом. Их было две. Одна точно принадлежала бородатому незнакомцу, которого она временно именовала Мишей, а вторая, немного размытая, тоже почему-то казалась ей знакомой.

Вдруг сознание девушки словно покатилось кубарем вниз по лестнице. Она узнала норковую шубу и длинные стройные ноги посетительницы. На пороге его гостиной, в смущении склоняя голову, стояла Лиза, та самая соседка из квартиры напротив, которая частенько приглашала Марьяну к себе на чай. Стояла, прижимая сумку к груди, и кокетливо хихикала.

Глава 3

Лёнька Выхин был обычным неудачником. Серым, как и его квартира, в которой, что ни заденешь, всё рождало облака пыли.

Не обладая острым умом, он был лишен и всяческих талантов. Тяжело сходился с людьми, ему не везло ни с работой, ни с девушками, свободное время предпочитал проводить дома в обнимку с бутылкой пива, лёжа на диване. Жизнь казалась хоть сколько-то наполненной событиями, пока была жива мать, которая воспитала в одиночку мальчишку, выучила и продолжала заботиться о нем до самой своей смерти.

А последние два года он стал ощущать себя несчастным или даже неприкаянным. Эдаким бедным скитальцем. Лёнька и сам не заметил, как «жизнь – говно» вдруг стало его привычным девизом и любимым выражением.

В животе издевательски ухало. Желудок ходил ходуном.

Выхин прислонился к стене и скрипнул зубами. Может, у соседки есть чего пожрать? Всё равно тысячу лет назад обещал заглянуть, чтобы посмотреть, что там с ее компьютером.

Он, конечно же, не разбирался в технике, ни в какой. Абсолютно. Но не мог в этом сознаться в присутствии Лизы. Она ужасно ему нравилась. Дорогая, неприступная, такая уж точно не обратит внимания на скромного соседа. И ею он мог обладать лишь в самых смелых своих мечтах.

Девушка сама предложила ему зайти как-нибудь в свободное время, чтобы разобраться с мудреной техникой. Выхин помялся-помялся, да и согласился. И только после этого ему вдруг сообщили, что компьютер сломался не у нее, а у Марьяны. И отказываться-то было стыдно. Поэтому он всё тянул, делая вид, что занят.

Ленька нагнулся и убрал грязь с носков. Пыль лениво свисала и с ящика с обувью. Отыскав в нем красные тапки, он неторопливо напялил их и вышел в подъезд. Только возле двери в соседскую квартиру ему пришла в голову мысль о том, что нужно было хотя бы причесаться. После вчерашнего многочасового пребывания за баранкой старой «четырки» Выхин целый день отсыпался, и волосы его теперь напоминали безумный улей, растревоженный неожиданным, быстрым движением. А еще этот выхлоп. Смачная пивная отрыжка, то и дело рвущаяся наружу. Будь она не ладна.

А что? И так сойдет. Он был доволен собой. Для кого тут прихорашиваться? Может, еще и зубы почистить?

Лёньчик не воспринимал златокудрую докторшу, как потенциальную партнершу для секса и даже за глаза называл рыжухой. Конечно, если бы она намекнула, что не против, он вряд ли бы отказался нагнуть её разок, ведь у нее были сиськи. А живые, мягкие женские сиськи он не видал уже больше месяца.

Растерев меж ладоней смачный плевок, Выхин провел ими по башке, приглаживая непослушные пряди, и постучал.

– Привет, – почти сразу отозвалась хозяйка, выглянув из приоткрытой двери.

Марьяна выругалась про себя, озадаченная несвоевременным визитом соседа-бездельника, но всё же натянула на лицо подобие вежливой улыбки.

– Ты… это, – в нерешительности помялся Лёнька, – звала компьютер посмотреть.

Он опустил взгляд на её ноги и вдруг почувствовал, как в штанах нарастает возбуждение. От одной мысли о прикосновении его руки к прозрачным колготам соседки у него случился мощный стояк. Кровь пульсировала с неестественной силой. Лёнька мысленно поблагодарил широкую фланелевую рубашку за то, что она прикрывала собой его срам, и сменил позу.

– Блин, – вырвалось у девушки. И какого черта он приперся именно сейчас, когда она вдруг увидела закадычную соседку в гостях у мужчины в окне напротив? Его ведь звали почти три недели назад. Если пригласить войти, то она рискует пропустить всё самое интересное. – Может, в следующий раз? Я этим ноутбуком почти не пользуюсь. И… уже собиралась ложиться спать.

– Давай, тогда я возьму его с собой. Что ли. – Лёнька расстроенно улыбнулся, понимая, что визит к одинокой соседке накрывается медным тазом.

– Ну, заходи, – растерянно произнесла она и отошла вглубь коридора.

– А ты чего без света сидишь? – поинтересовался Выхин, оглядываясь вокруг и переступая через брошенные Марьяной второпях сапоги.

– Только пришла, – оправдалась девушка, собирая волосы в хвост.

Её не напрягал этот странный мужчина с тщедушным телосложением, любивший обычно перекинуться с ней парой ничего не значащих слов в лифте. Она, скорее, чувствовала брезгливость к его неопрятному облику. Массивный, почти необъятный лоб его обрамляли пряди, давно не знавших шампуня и склеенных между собой, волос. Из тонких, почти уродливых, напоминающих извивающихся червяков, губ обычно доносился зловонный дух вчерашнего перегара.

Марьяна не понимала, как молодой, в общем-то, и не самый страшный парнишка мог довести себя до такого состояния. В облике этого обрюзгшего выпивохи с трудом угадывался истинный возраст. Ей частенько хотелось намекнуть Лёньке, что если он отмоется и найдет себе приличную работу, то девушки станут смотреть на него не с отвращением, а с интересом. Но, по данному давно самой себе обещанию, девушка не давала кому-либо никаких советов и не читала нотаций, если только это не касалось работы. Поэтому приходилось молчать.

Она с жалостью оглядела растянутые треники соседа и, заметив, что он, смущаясь, поправляет рубашку, сразу отвела взгляд. Действительно, и чего уставилась? Никогда не видела неухоженных мужчин? С хорошей женщиной рядом он бы выгодно преобразился, но это уже его проблемы. Не твои.