Текст книги "Каменные клены"
Автор книги: Лена Элтанг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Дневник Саши Сонли. 2008
Полный месяц, половинка, красный месяц, ничего.
Поднебесная волынка – превращения его.
Двадцать восьмое июня. Письмо из отеля «Хизер-Хилл» пришло неделю назад вместе со счетами и брайтонской открыткой от миссис Треверскот.
Эту даму я помнила довольно смутно, кажется, у нее был такой смешной подбородок долотом. Ну да, верно – они с мужем сильно замерзли, гуляя вечером по берегу, и я согрела им на ночь красного вина с гвоздикой. Люди бывают тебе благодарны за неожиданные мелочи и совершенно не замечают благодеяний, в которых заранее уверены.
А может, это были другие постояльцы, прошлой весной их было довольно много, я, помнится, даже растерялась и пригласила помогать младшую дочку соседей. За семьдесят пять фунтов в неделю. В этом году пансион пустует и работы немного, но Финн Эвертон невзначай прижилась, как серебряная рука короля Нуаду [22]22
…серебряная рука короля Нуаду– персонаж кельтской мифологии, потерявший руку в битве при Мойтуре (Маг Туиред). Впоследствии бог-врачеватель Диан Кехт сделал ему серебряную руку, поскольку негоже было править богами, имея физический изъян.
[Закрыть]к его плечу, и вовсе не думает уходить.
Я распечатала письмо на кухне и оставила его на столе, чтобы мама прочитала: меня приглашали в отель «Хизер-Хилл» на чашку кофе в сумерках в гостиной арт-деко, в субботу, в пять часов пополудни.
Мама читает Травник и мою редкую почту, даже счета и рекламные открытки – сомнительное развлечение, но лучше, чем ничего.
Я знаю, что читает – однажды я обнаружила в Травнике пилку для ногтей вместо закладки. А полгода назад нашла двадцатифунтовую бумажку в самой середине. Как раз в тот день, когда я собирала мелочь по всем сумкам и ящикам комодов, чтобы купить кофе и туалетную бумагу, – в доме может быть шаром покати, но он жив, как говорила Дейдра, пока в нем есть и то и другое. Я понюхала банкноту, она еле слышно пахла шариками от моли. Теперь мне стыдно, что я ее разменяла, с тех пор никаких вещейв Травнике не попадалось.
Конверт с приглашением лежал на видном месте, посреди кухонного стола и как будто светился, так в темноте светятся окна большого отеля, когда смотришь на них с нашей веранды. Иногда, в тихую погоду, оттуда доносятся автомобильные гудки и дивные невразумительные звуки чужого веселья.
– О боже, мне не в чем идти, – сказала бы сейчас моя сестра Эдна А. и принялась бы выворачивать шкафы у себя в комнате.
– Там будет слишком много чужих людей, – сказала бы мама и отправила бы открытку с благодарностью и извинениями.
– Мне нечего там делать, у меня с вечера клей заварен, – сказал бы отец и пошел бы в сарай клеить свои толстоногие стулья.
– Надень зеленое бархатное платье и губы сделай красные, – сказала бы соседка Прю.
– Странно, с какой это стати они о тебе вспомнили, – сказал бы учитель Монмут и перечитал бы письмо еще раз, надев свои восьмиугольные очки без оправы.
Надо же, я скучаю по учителю Монмуту.
***
В школе миссис Мол я была единственной, кто не носил в ранце россыпь купленных в супермаркете флаконов и тюбиков, все меня жалели и предлагали попробовать из своего запаса – обычно это происходило в душной туалетной комнате, перед узким зеркалом, вклеенным прямо в кафельную плитку. Там всегда пахло острым девичьим потом, дешевой пудрой и немного – свернувшейся кровью.
Зачем я послушалась воображаемую Прю и подкрасила губы? На моем лице даже бледная косметика выглядит, как синие полосы на женщинах племени гурупи. К тому же, глаза у меня сразу высохли от непривычного света: ледяная белизна лилась из зернистых ламп в потолке отеля, будто из глаз дракона, закопанного Луддом у подножья холма. [24]24
…из глаз дракона, закопанного Луддом у подножья холма– сюжет из Мабиногиона, король Лудд закопал двух досаждавших Британии драконов под холмом, на котором стояла крепость, отчего крепость потеряла устойчивость.
[Закрыть]
Спустившись в цокольный этаж, я вошла в Хизер Лаунж и остановилась на пороге.
Сидящие в креслах дамы повернули головы и стали меня разглядывать – молча, придерживая свои белые чашки над белыми блюдцами. Вид у них был довольно обыкновенный, одна из приглашенных – бакалейщица миссис Андерсон, я ее сразу узнала – явилась в джинсовом комбинезоне, заправленном в резиновые сапоги.
Бедные наши провинциалки, озерные девы в тюленьих шкурах.
Закусок еще не принесли, посреди комнаты, на пятнистом ковре стоял только столик с тремя кофейными машинами, вокруг столика кружил низенький человек в парчовом жилете: не переставая говорить, он крутил какие-то ручки на блестящих панелях, машины гудели и прыскали коричневыми струйками, щеки толстяка надувались и опадали, как будто он тоже производил кофейные порции, только невидимые.
Внезапно он повернулся ко мне лицом и оборвал себя на полуслове, желудевые глаза остановились на моем декольте и медленно прокатились по животу и ногам.
– Входите же, дорогая, – сказал кофейный карлик. – Какой сорт вы предпочитаете?
Он зачерпнул горсть зерен из огромной банки с надписью Dura и простер ко мне руку, предлагая подойти поближе и понюхать. Дамы очнулись и тихо заговорили друг с другом, высовывая головы из кресел, будто ящерки из нагретых солнцем камней.
Я махнула рукой, отказываясь. Однако, если вы решитесь войти – остерегайтесь есть их еду или пить их вино, [25]25
…однако если вы решитесь войти, остерегайтесь есть их еду или пить их вино– так, согласно кельтским легендам, предупреждали путников, которые осмеливались войти в вересковый холм, жилище фейри.
[Закрыть]почему-то промелькнуло у меня в голове. Лучше бы я осталась дома и как следует подумала про поездку в Хенли, сказала я себе, усаживаясь в кресло возле окна. Мне еще многое нужно себе разъяснить в этой несуразной затее: что это ты опять умышляешь?спросила бы Дейдра, а я толком не знаю, что ответить.
Я обещала сестре выручить ее, но хочу ли я этого? И хочет ли этого она? И разве мы больше не враги? И как вышло, что свежая вонючая амбра трех последних лет осветлилась, затвердела и стала мускусной и золотистой? Неужто под действием морской воды и прямого света?
Выходит, вероломство в восьмом круге, в первых его рвах, где мучаются обманщики по любви и корысти, наказывается особенным унижением – помощью, приходящей от обманутого?Я представила Младшую в пестрой шкуре приветливого Гериона [26]26
Герион– в античной мифологии – трехтелый и трехглавый великан, царивший на острове Эрифее. В «Божественной комедии» Данте Герион– страж восьмого круга, где караются обманщики. Данте здесь следует традиции, согласно которой «царивший на Балеарских островах Герион кротким лицом, ласковыми речами и всем обхождением улещивал гостей, а потом убивал доверившихся его радушию».
[Закрыть]и тихо засмеялась:
Он ясен был лицом и величав
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиным был состав.
Ну нет, семнадцатая песнь не годится, другое дело восемнадцатая: злые щели для обманувших тех, кто им не доверился.
Злые, маленькие, мокрые щелки.
***
Если бы я знала, что вечером этого дня навсегда перестану разговаривать, то ответила бы кофейному двергу [28]28
Дверги– а также дварфы, цверги – горные гномы в кельтской мифологии.
[Закрыть]что-нибудь приятное, незначительное – просто, чтобы пошевелить губами напоследок. Но я не знала и сидела молча, я не знала – ведь у меня не было золотого божественного слуха, как на бабушкиной иконе.
Когда мама была жива, она показывала мне эту икону, потом она пропала Бог знает куда. И мама пропала, хотя и появляется в доме иногда – но мы ведь больше не разговариваем. На иконе был нарисован старик с расходящимися от головы не то лучами, не то струнами, и мама сказала, что это божественный слух, называется тороки.
Когда отец садился на свой стул у окна, уперев руки в колени – так ему было легче дышать, – и прислушивался к тому, что делалось в доме, мне казалось, что из его головы выходят такие же настороженные струны. Я представляла, как они поднимаются в комнаты постояльцев, потом выбираются из дома и огибают сад, а потом, ослабев, проползают по пляжному песку и поникают у самой воды, будто красные водоросли лавербред, которые служанка Дейдра когда-то жевала вместо табака.
Окна в здешней гостиной были наглухо зашторены, и липкий кофейный угар, казалось, оседал на стенах и потолке. Меня уже мутило от жары, запаха пережаренных зерен и ровного журчания хозяйского голоса: Нажимаешь кнопку – и утро началось. Надежная робуста… в рассрочку… воздушная пенка.
Миссис Андерсон то и дело вытирала лицо салфеткой, а ее соседка обмахивалась рекламным буклетом с альпийским пейзажем на обложке. Где же угощение? Хотя бы тарталетки и немного сквозняка. Был бы здесь Дэффидд. он прочел бы мне на ухо что-нибудь охлаждающе-древнее, вроде этого:
Ни мяса на тарелках, ни молока в кувшинах;
Ни крова для бездомных, ни золота для бардов:
Пусть Брес подавится щедротами своими! [29]29
Ни мяса на тарелках, ни молока в кувшинах– согласно легенде, которая рассказана в т. н. Харлейском манускрипте, когда бард Туатха Де Данаан пришел ко двору короля Бреса, он надеялся, что его примут должным образом. Не дождавшись угощения, бард заклеймил Бреса своим стихотворением.
[Закрыть]
Самое смешное, что будь у меня хоть пара сотен в кармане, я бы послушно купила эту их ловкую машинку, нажимаешь кнопку – и начались все утра мира. Гостиная арт-деко. Эбеновое дерево и фазаньи перья.
Кофе в сумерках с Dura.
Дура ты, Саша, дура. А еще ведьма.
Гостевая клуба Луферсов. 2008
Пишет Леви Джуниор:
Сегодня был особенный день, друзья. Мы с Дейли осуществили акцию, о которой говорилось на прошлом собрании – и не попались! День был выбран не рискованный: в пансионе не было постояльцев, а Ламия с утра возилась в своем парнике. Чучело было добротное, набитое коричневой бумагой, с коричневыми волосами и глазами из пивных пробок, гораздо лучше того, прошлогоднего.
Чучело мы прислонили к стене «Кленов», возле самых ворот, и облили из бутылки бензином, потому что было пасмурно и солома никак не разгоралась. Немного перестарались – калитка сразу занялась и кусты тоже. Ламия примчалась к воротам и стала тушить свою живую изгородь – из садовой лейки!!! – она бы еще слезами ее полила!!! Вид у Ламии был тот еще – волосы дыбом, лицо в саже, руки исцарапаны, короче, мы с Дейли остались довольны.
Потом приехали пожарники, а еще раньше пошел дождь, и все потухло.
let us find edna's rotten skull
Пишет Дейли Ньюс.
Сегодня не смогу присутствовать на собрании, вынужден ехать с отцом за товаром, вместо себя пришлю брата, он толковый, хотя и молод еще. Завтрашнюю Акцию предлагаю отложить. В ней должны участвовать все члены сообщества, чтобы не было подлых предательств.
Также предлагаю написать письмо в полицию, чтобы в момент извлечения останков Ламию можно было сразу арестовать, иначе она обнаружит пропажу тела и сбежит.
Прочитал, что на шее нужно носить соль и воск – от порчи, а моя бабка говорит, что важно не прикоснуться к запястью ведьмы, а то непременно попадешь под ее чары. Не представляю, каким нужно быть извращенцем, чтобы прикоснуться к запястью Ламии. Она же старая!
let us find edna's rotten skull
Пишет Heo_93:
Дейли Ньюс, ты много болтаешь. Дело не в ее старости, а в ее наглости. Мы здесь не бойскаутскими глупостями занимаемся, а расследуем убийство, до которого в этом городе никому нет никакого дела. О нас напишут во всех газетах графства и в Лондоне тоже.
Акцию произведем в семь часов. Собак усыпим снотворным. Я взял у матери несколько пилюль, дозу уточню на ветеринарном форуме. Встречаемся в роще за «Ирландским крестом».
let us find edna's rotten skull
Пишет Леви Джуниор:
Нео_93! Ты много на себя берешь, разве я назначал тебя ответственным за эту операцию?
Акцию начнем в темноте, а значит, в девять. Никаких рощ, встречаемся в дровяном сарае, возле Трилистника, с собой иметь повязки для лица, фонари, веревки и не слишком крупные лопатки.
let us find edna's rotten skull
Пишет Арианрод:
Ребята, возьмите меня с собой! Я Ламию тоже не люблю, слишком много о себе воображает, к тому же у нее русская сумасшедшая кровь, так моя мама говорит.
Вам же нужна рабочая сила, чтобы копать. Я очень даже рабочая сила, особенно по сравнению с очкариком Нео.
Пишет Нео_93:
Черт возьми, кто дал пароль от этого форума Салли Бин?
Лицевой травник
1992
Есть трава кропива, добра есть в уксусе топить и пить по исходу недели на тощее сердце, в том человеке тело и утробу чистит, и голове лехче живет, который человек бывал.
Настоящая женственность заключается в том, чтобы не бояться казаться смешной, думала Саша. Брать ли дешевый strapontinв опере и сидеть в три погибели с коленями у подбородка, или повязывать дурацкий свитер на голову на ветреном пляже, или, скажем, снимать тесные туфли в кафе и шевелить пальцами – в общем, всегда поступать так, как тебе хочется, не обращая внимания на удивленные взгляды знакомых.
Младшая была как раз такой, и Саша ей немного завидовала. В девяносто втором, в июле, сестра захотела новое имя и получила его – хотя все в доме над ней посмеивались, да и в городе тоже.
Ради этого ей пришлось часов девять просидеть в душном плотницком сарае, притворяясь глубоко опечаленной и растирая сухие глаза кулачками.
– Ну зачем, зачем тебе новое имя? – спросила Хедда за ужином, когда ее осунувшаяся мрачная дочь явилась в столовую с завитками сосновой стружки в волосах.
– Затем, что ты могла придумать для меня что-нибудь получше, – ответила Младшая, – тоже мне имечко, Эдна, да так зовут половину города! Вот ее же мать не поленилась, заглянула в именослов, – она ткнула пальцем в сидевшую напротив Сашу. – Хочу, чтобы и меня так звали: Александра! Прямо с сегодняшнего дня.
– Тебя не могут так звать, – заметил отец, когда Хедда толкнула его ногой под скатертью, – вы теперь сестры, и вас будут путать. Нет, никуда не годится, невозможно.
– Ладно, как хотите, – Младшая вышла из-за стола, вынула из корзинки горячую плюшку с джемом и сунула ее в карман кофты. – Тогда я буду жить в сарае, пока меня не позовут обратно в дом, но пусть позовут по имени, как полагается: Александра, иди домой!
Она вышла из комнаты, высоко подняв кудрявую голову – маленькая, прямая и немигающая, как статуэтка Дарумы. Отец и мачеха смотрели ей вслед и почему-то улыбались. Когда дверь за Эдной захлопнулась, мачеха покачала головой:
– Она не может сидеть там всю ночь, ребенок должен спать в своей постели, в конце концов, ей всего девять лет. Сходи за ней, только не сразу, часа через два, пусть помучается. Почему бы не дать ей среднее имя, раз она так хочет, все равно его никто всерьез не принимает. Пусть будет Эдна А. Сонли.
– Надеюсь, вы не собираетесь отдать ей моеимя? – спросила Саша, повернувшись к отцу. – Это же какой-то детский бред – две Александры в одном пансионе.
– Ну… поместились же две Изольды в одном романе, – невозмутимо заметил отец. – Одна Белокурая, другая – Белорукая. Не думаю, что тебе стоит так нервничать по этому поводу. Мы с матерью обсудим это после ужина и что-нибудь придумаем, – он провел рукой по толстому запястью Хедды, черненые браслеты звякнули, Саша пожала плечами и встала из-за стола, с шумом отодвинув тяжелую скамью.
– Обсудим после ужина, представляю себе, – сказала она, выходя из столовой, и поймала себя на том, что старается держать спину очень прямо, а голову высоко.
Утром она обнаружила Эдну в саду, румяную и довольную, как фигура Коварства на картине Апеллеса, сестра шла ей навстречу с пачкой почтовых открыток, написанных за завтраком.
– Погляди, – сказала Младшая, протягивая Саше верхнюю открытку с маргаритками в крупной росе, – я написала своей тетушке в Карнарфон – сама! Хотя ты и говоришь, что я пишу как варвар на обломке скалы.
Дорогая тетушка, – прочитала Саша, – у нас все хорошо. Лето ужасно жаркое, а море грязное.
Твоя племянница Эдна Александрина Сонли
(можешь звать меня просто Дрина).
1998
Есть трава косая желеска, и та трава вельми добра, у ково мехирь не стоит, пей в вине и хлебай в молоке, и станет стоять без сомнения, а только дай жене – и она заблудитса, то и станет мыслить, кому дать.
Каждый раз, открывая дверь в теплицу, она искала глазами знакомый брезентовый фартук и нитяные перчатки, висящие на гвозде, каждый раз, входя, она пригибалась – в точности, как мама, хотя была ниже ее ростом и не смогла бы стукнуться головой об алюминиевую раму, даже если бы встала на цыпочки.
Кирпичная стена, вдоль которой росли гибискусы, всегда оставалась теплой, здесь можно было читать даже зимой – к полудню солнце нагревало стекло, цветы алели в горшках, душно пахло сырой землей, и даже мерзлая трава за окнами теплицы казалась покрытой сизыми лепестками.
За последние восемь лет мамины драцены сильно ослабели, зато уцелели гортензии и жимолость. Саша надеялась, что после отъезда Хедды драцены сразу поправятся, но ржавые пятна никуда не исчезли, а одно деревце утончилось у самых корней и в один из зимних утренников упало, обнажив жалкие запутанные корешки.
Первый раз Хедда уехала в ноябре, спустя два месяца после смерти отца.
– Я уезжаю в Кардифф, – сказала она, – кто-то ведь должен заниматься финансами. К вашему сведению, мы прогораем и вот-вот прогорим. Землю и пансион придется заложить, а еще лучше – продать!
– Продать, уехать и Фирса забыть, – подумала Саша, вспомнив пьесу из маминой хрестоматии, но промолчала. Они с мачехой редко отвечали друг другу вслух.
Вернувшись через две недели, Хедда стала улыбаться самой себе в зеркале, прямо как кондитерская девушка у Джойса, и выходить в спальню каждый раз, когда зазвонит телефон. Саша забеспокоилась, несколько раз она подходила к двери мачехиной спальни, когда та говорила по телефону изменившимся голосом, но слышала только обрывки слов: зима, дома, я сама.
За день до сочельника в доме появился человек с глянцевыми прямыми волосами, колкими перстнями на длинных пальцах и отрывистым именем. На самом деле имя у него было длинным, полным спотыкающихся согласных, но Хедда сказала: это мистер Аппас, и все стали звать его мистер Аппас.
Он приехал на стареньком «ровере», с кожаным потертым чемоданом, в котором оказались рождественские подарки для Хедды и девочек – три тонкие шали, которые он почему-то вручил сразу же, почти у дверей, и Сашу кольнула надежда, что он уедет, не дождавшись Дня подарков.
Саше досталась зеленая пашмина с бахромой, это цвет бессмертия, сказал индийский гость, а Хедда заулыбалась и взяла его за руку. На руки Аппаса Саша не могла смотреть без удивления, особенно когда он сплетал пальцы, выложив обе смугловатые кисти на белую скатерть. Ей казалось, что его пальцы на сустав длиннее, чем это может быть у обычного человека, а перстни выглядели бутафорскими, полыми, точно такие Саша видела в лондонской лавке на Портобелло, их там была целая груда по полтора фунта штука.
Приехав, мистер Аппас расположился в одной из гостевых комнат наверху и первым делом принес Саше четыре потертые банкноты.
– Надеюсь, горячий завтрак входит в стоимость? – спросил он, положив деньги на конторку, – и еще, будьте добры, поменяйте мне полотенца. Они слишком долго пролежали в ванной и пропитались сыростью. Вам следовало бы получше топить!
– Он будет учить меня? – спросила Саша мачеху, когда та вернулась из оранжереи с охапкой голубоватой осоки. – Он вообще-то кто?
– Мистер Аппас – мой хороший знакомый, – сказала Хедда, остановившись в дверях и глядя на Сашу посветлевшими от обиды глазами, – у него в Свонси живет сестра, она держит приличный ресторан.
– Знаю, – сказала Саша, – однажды я ела там манго ласси с йогуртом. Так себе был манго ласси.
Хедда подняла брови и открыла рот, но говорить передумала. Она быстро прошла в кладовку и, вернувшись оттуда с высокой вазой, протянула ее Саше:
– Осоку поставь у него в комнате. Замени полотенца. И имей в виду – у мистера Аппаса в Кумаракоме свой круизный корабль, он не хуже тебя знает толк в гостиничном деле.
Наутро, выйдя к завтраку, индиец разложил на столе целую пачку ярких фотографий – озеро Вембанад, храм Бхагавати, белые цапли и плавучие домики. Они называются кутуваламы, произнес он несколько раз, и Младшая радостно повторила за ним: ку-ту-ва-ла-мы.
Горячий завтрак – омлет с беконом и сыром – гостю не понравился, он намазал тост земляничным джемом и жевал его долго и аккуратно, промокая темно-красный рот салфеткой.
– Тот, кто наращивает свое мясо, поедая плоть других созданий, обрекает себя на страдания, в каком бы теле он ни родился, – сказал он, когда Хедда осторожно спросила, чем ему не угодил английский завтрак. – Однако у вас прекрасный кофе, я, пожалуй, выпил бы еще чашечку.
Саша сидела напротив него, чуть наискосок, разглядывая суховатое маленькое лицо – того оттенка, который появляется на изнанке листьев, когда растению не хватает железа, и пыталась представить губы мачехи, ищущие на этом лице хоть одно подходящее для поцелуя местечко. Почувствовав ее взгляд, Аппас понимающе покачал головой и спросил:
– Сегодня прохладно, но вы не стали надевать свою новую шаль, дорогая Аликс, следует ли заключить, что она вам не к лицу?
– Я тут почитала о зеленом цвете в маминой книге, – сказала Саша, глядя ему прямо в угольные зрачки, – там говорится, что зеленый это цвет банкротства. Также там упоминался зеленый флаг – символ кораблекрушения. Более того, зеленым египтяне изображали мертвого Озириса, – она поднялась из-за стола и, немного подумав, добавила:
– Не говоря уже о цвете плесени.
Мистер Аппас отбыл в своей дребезжащей машинке утром двадцать пятого, после того, как Саша подала на ужин свиной рулет с изюмом и стейки с зеленым горошком, не обратив внимания на гору вегетарианских запасов, предусмотрительно сделанных Хеддой.
Увидев Сашины приготовления, Младшая побежала звонить матери, уехавшей к сестре в Кардиган на обязательный рождественский ланч, но было уже поздно – запахи пригорелого мяса расползались по «Кленам», мешаясь с запахами мандариновой кожуры и еловых веток.
Мистер Аппас тихо спустился вниз, накинул гостевую брезентовую куртку и, пробормотав что-то о приятной прохладе, торопливо направился в сторону моря.
Хедда приехала в пять, сбросила мокрое шерстяное пальто и взлетела по лестнице в свою комнату. Позже – наткнувшись на Сашу в прихожей – она молча и сильно ткнула ее кулаком в ключицу и прошла в кухню, высоко держа душистую кудрявую голову.
В восемь они встретились за столом, где Аппас ковырял ложкой рисовый пудинг и рассказывал о своих планах на будущий год, то и дело поглядывая на сидевшую слева Хедду выпуклым черным глазом, слезящимся в раскаленном от свечей воздухе гостиной.
В январе и феврале постояльцев было мало, шли дожди. Александра и Хедда почти не разговаривали. Две комнаты наверху пришлось закрыть, чтобы не расходовать уголь.
Третьего марта Хедда уехала, оставив короткое письмо.
