Текст книги "Смерть - дорогое удовольствие"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 31

Из гаража мы взяли фургончик – крошечный серый металлический фургончик, потому что дороги Франции полны таких фургончиков. Мотор оказался маломощным, и мне приходилось все время переключать скорости, а свет крошечных фар едва доставал до живых изгородей. Ночь была холодная, и я завидовал мрачным пассажирам больших теплых «мерседесов» и «ситроенов», которые с ревом проносились мимо, лишь слегка сигналя при обгоне.

Казалось, Куан всем вполне доволен и полностью полагается на то, что я сумею вывезти его из Франции. Он откинулся назад на жесткое сиденье с прямой спинкой, сложил руки и закрыл глаза, как будто выполнял какой-то восточный ритуал. Время от времени он что-нибудь произносил. Обычно это была просьба дать сигарету.

Переезд через границу оказался немногим сложнее простой формальности. Мы могли гордиться работой своего парижского офиса: три хороших британских паспорта, хотя Гудзон был не слишком похож на свою фотографию, двадцать пять фунтов небольшими купюрами – бельгийскими и французскими – и несколько счетов и квитанций, соответствующих каждому паспорту. Когда мы прошли проверку документов, я испытал облегчение. Хотя при заключении сделки Люазо и гарантировал, что неприятностей не будет, но все же, когда мы миновали границу, я радостно вздохнул.

Гудзон, лежащий в глубине фургончика на груде старых одеял, вскоре начал храпеть. Куан заговорил:

– Мы остановимся в отеле, или вы собираетесь использовать одного из своих агентов, чтобы обеспечить мне укрытие?

– Это Бельгия, – объяснил я. – Пойти в отель – все равно что пойти в полицейский участок.

– Что будет с ним?

– С агентом? – Я колебался. – Его отправят на пенсию. Жаль, конечно, но именно его надо было использовать в последний раз.

– Из-за возраста?

– Да, – ответил я.

– А у вас есть в этом районе кто-нибудь получше?

– Вы же знаете, что мы не имеем права это обсуждать, – сказал я.

– У меня не профессиональный интерес, – пояснил Куан. – Я ученый. То, что британцы делают во Франции, не имеет ко мне отношения, но если мы подведем этого человека, я обязан обеспечить его работой.

– Вы ничем ему не обязаны, – ответил я. – Какого черта вы об этом думаете? Это его работа. Так же, как я сопровождаю вас потому, что это моя работа, а не одолжение вам. Вы никому ничем не обязаны, так что забудьте обо всем. Что до меня, так вы для меня просто пакет.

Куан, глубоко затянувшись сигаретой, вынул ее изо рта своими изящными длинными пальцами и затушил в пепельнице.

Я представил, как он убивает Анни Казинс. Страсть или политика? Он стряхнул с пальцев крошки табака такими движениями, как пианист, исполняющий прелюдию.

Когда мы проезжали через деревни с наглухо закрытыми ставнями, стуча по грубым pave,[46]46
  Pave – мостовая (фр.).


[Закрыть] яркоглазые коты разбегались при свете наших фар. Один из котов, не такой шустрый, как другие, был раздавлен и остался лежать на мостовой, напоминая чернильное пятно. Колеса каждого нового автомобиля вносили свой вклад в маленькую трагедию, которая обнаружится утром.

Я вел фургончик на предельной скорости. Стрелки приборов не двигались, и мотор звучал ровно. Ничего не менялось, кроме внезапных выстрелов гравия, или неожиданного запаха гудрона, или сигнала обгоняющей машины.

– Мы возле Ипра, – сказал Куан.

– Здесь был Ипрский клин, – уточнил я.

Гудзон попросил сигарету. Должно быть, он проснулся некоторое время назад.

– Ипр, – сказал Гудзон, раскуривая сигарету, – был местом той знаменитой битвы времен первой мировой войны.

– Одной из крупнейших, – кивнул я. – Вряд ли есть хоть один англичанин, у которого здесь не погиб родственник. Возможно, здесь погибла и часть Британии.

Гудзон выглянул из заднего окна фургончика.

– Подходящее место, чтобы умереть, – сказал он.

Глава 32

Над Ипрским клином низкое небо было черным и становилось все ниже и чернее. Это был мрачный район, похожий на плохо освещенную территорию воинской части, тянущейся на много миль. Местность пересекали дороги – узкие полоски бетона не шире садовой дорожки, и казалось, что, свернув на обочину, попадешь в бездонную грязь. Через каждые несколько ярдов зелено-белые бусинки табличек указывали путь к военным кладбищам, где выстроились, как на параде, белые могильные камни. Смерть пропитала пахотный слой, но неопрятные маленькие фермы продолжали функционировать, сажая свою капусту. Живые коровы и мертвые солдаты делили одну и ту же землю и не ссорились. Сейчас вечнозеленые растения изгородей гнулись под тяжестью крошечных красных ягод, как будто из земли выступил кровавый пот. Я остановил машину. Впереди полого поднимался склон.

– В какую сторону лицом стояли ваши солдаты? – спросил Куан.

– Лицом к склону, – ответил я. – Они двигались вверх по склону с шестьюдесятью фунтами груза на спине и винтовкой на шее.

Куан открыл окно и выбросил на дорогу окурок. Внутрь ворвался ледяной ветер.

– Холодно, – поежился Куан. – Когда ветер стихнет, будет дождь.

Гудзон вновь приник к окну.

– О, ребята, – удивился он, – да здесь окопы. – И, когда ответа не последовало, покачал головой. – Им, наверно, казалось, что это будет длиться вечность.

– Для многих из них это и стало вечностью, – сказал я. – Они все еще здесь.

– В Хиросиме умерло еще больше людей, – заметил Куан.

– Я не меряю смерть цифрами, – ответил я.

– Тогда жаль, что вы были слишком осторожны и не попробовали свою атомную бомбу на немцах или итальянцах, – сказал Куан.

Я снова завел мотор и включил обогреватель салона, но Куан вышел и затопал вокруг машины по бетонному покрытию дороги. Казалось, он не возражал против холодного ветра и дождя. Подобрав кусок блестящей, тяжелой, как глина, почвы, характерной для этого региона, он рассмотрел его, разломил и потом запустил в капустное поле.

– Мы ждем встречи в другой машиной? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Должно быть, вы были очень уверены в том, что я поеду с вами.

– Да, – подтвердил я. – Был уверен. Это логично.

Куан кивнул:

– Не дадите ли вы мне еще сигарету?

Я дал.

– Мы слишком рано приехали, – пожаловался Гудзон. – Верный способ привлечь внимание.

– Гудзон подсчитывает свои шансы на роль секретного агента, – сказал я Куану.

– Не понимаю вашего сарказма, – обиделся Гудзон.

– Ну, не расстраивайтесь, обыкновенное старомодное невезение, Гудзон, – сказал я, – и все потому, что вы ввязались в это дело.

Через клин мчались серые облака. Тут и там на горизонте торчали ветряные мельницы, неподвижные, несмотря на ветер, похожие на кресты, ждущие, что кто-то будет распят на них. Из-за холма показалась машина с включенными фарами.

Они опоздали на тридцать минут. Двое мужчин в «Рено-16», отец и сын. Они не представились. Фактически они вообще не очень-то стремились показать свои лица. Старший вышел из машины и, подойдя к нам, сплюнул на дорогу и прочистил горло.

– Вы двое перейдите в другую машину. Американец останется в этой. С мальчиком не разговаривайте. – Он рассмеялся трескучим невеселым смехом. – В общем-то, и со мной тоже нельзя разговаривать. Там, на щитке, крупномасштабная карта. Убедитесь что это то, что вам нужно. – Мужчина схватил меня за руку. – Мальчик поведет фургончик и бросит его где-нибудь у границы с Нидерландами. Там его и американца кто-то встретит. Все улажено.

Гудзон сказал мне:

– Ехать с вами – это одно, а отправляться неизвестно куда с ребенком – совсем другое. Думаю, я сумею добраться сам…

– И не думайте, – сказал я ему. – Мы просто следуем полученным указаниям. Поступайте и вы так же. И потерпите.

Гудзон кивнул.

Мы с Куаном вышли из своей машины, а мальчик направился к ней, медленно обходя нас и отворачивая лицо, как, видимо, велел ему отец. «Рено» был симпатичным и теплым внутри. Я сунул руку в отделение для перчаток и обнаружил там не только карту, но и пистолет.

– И не оставляйте никаких следов, – крикнул я молодому фламандцу. – Никаких оберток от конфет или носовых платков!

– Ладно, – ответил отец мальчика. – И ни одной из тех особых сигарет, которые делают специально для меня в одном из магазинчиков на улице Жермин. – Он саркастически улыбнулся. – Он все это знает.

У него был такой сильный акцент, что трудно было разобрать слова. Я догадывался, что обычно он говорит по-фламандски и французским пользуется редко. Мужчина вновь сплюнул на дорогу, прежде чем взобраться на место водителя рядом с нами.

– Он хороший парень, – сказал мужчина. – Он знает, что делать.

К тому времени, как «рено» завелся, фургончик уже скрылся из виду. Предстояла наиболее беспокойная часть пути.

– Вы взяли свои заметки? – неожиданно спросил я Куана. Он посмотрел на меня и не ответил. – Будьте благоразумны, – сказал я. – Мне следует знать, не везете ли вы что-нибудь такое, что должно быть уничтожено. Мне известно, что Гудзон дал вам коробку с документами. – Я постучал по коробке. – Есть что-нибудь еще?

– Маленькая записная книжка, примотанная к ноге. Это тоненькая книжечка. Если меня обыщут, то ее не найдут.

Я согласно кивнул. У меня было достаточно других поводов для беспокойства.

Машина мчалась на большой скорости по узкой полоске бетона. Вскоре мы свернули на более широкую основную дорогу, которая вела на север, к Остенду, оставив за спиной переудобренный клин Ипра. Ужасные названия деревушек исчезли позади, так же, как они исчезли из памяти, ибо прошло пятьдесят лет, и женщины, оплакивающие бессчетное число погибших, тоже умерли. Время и телевидение, замороженные продукты и транзисторные приемники исцелили раны и заполнили пробелы, некогда казавшиеся невосполнимыми.

– Что случилось? – спросил я водителя. Он был из породы людей, которых надо спрашивать, иначе вообще не получишь никакой информации.

– Его люди, – кивнул он в сторону Куана, – ждут его в Остенде. Вечером, в двадцать три часа, в гавани. Я покажу вам план города.

– В гавани? Что происходит? Сегодня вечером он поднимется на борт корабля?

– Ничего такого мне не говорили, – сказал мужчина. – Я лишь сопровождаю вас к себе в качестве офицера поддержки, потом еду в Остенд, чтобы встретиться с другим офицером поддержки. Чертовски скучное занятие. Устали? – Я кивнул. – Мы едем в удачное время, это наше преимущество, в ранние утренние часы движение слабое. И коммерческого транспорта немного, если избегать внутригородских магистралей.

– Тихо! – Я прижал палец к губам. Время от времени по небу проносились стайки птиц, выискивающих себе корм в свете утра, тела их ослабели от холодного ночного воздуха.

– Совсем мало полиции, – сказал мужчина. – Машины придерживаются больших магистралей. Скоро будет дождь, а в дождь мало велосипедистов. Это будет первый дождь за две недели.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – С вашим мальчиком будет все в порядке.

– Он знает, что делать, – согласился мужчина.

Глава 33

Фламандцу принадлежал отель недалеко от Остенда. Машина свернула в крытый проезд, который вел на мощеный внутренний двор. Пока мы парковались, закудахтала парочка кур и зарычала собака.

– Здесь трудно что-нибудь утаить, – сказал мужчина.

Он был невысоким и широкоплечим, с желтоватой кожей, которая, по-видимому, всегда выглядела грязной, что бы он с ней ни делал. Высокая переносица образовывала прямую линию со лбом, как на средневековых шлемах. Тонкие губы небольшого рта он держал крепко сжатыми, чтобы скрыть плохие зубы. Вокруг рта змеились шрамы, которые можно получить только в том случае, если пробить головой ветровое стекло. Он улыбнулся, давая мне понять, что пошутил, шрамы вокруг его рта сложились в рисунок, напоминающий натянутую сетку для волос.

Боковая дверь отеля открылась, оттуда вышла женщина в черном платье и белом переднике и внимательно посмотрела на нас.

– Они приехали, – сказал мужчина.

– Вижу, – ответила она. – Багажа нет?

– Багажа нет, – подтвердил мужчина.

Казалось, женщина ждала какого-то объяснения, как будто мы были мужчиной и девушкой, пытающимися снять смежные комнаты.

– Им нужно отдохнуть, ma jolie mome,[61]61
  Ma jolie mome – моя красавица (фр.).


[Закрыть] – обратился к ней мужчина.

Она ни в коей мере не походила на хорошенького ребенка, но комплимент умиротворил ее на некоторое время.

– Комната номер четыре, – сказала она.

– Полиция была?

– Да.

– Они не вернутся до ночи, – объяснил нам мужчина. – А может, не придут и ночью. Они проверяют книгу. Это скорее из-за налогов, чем в надежде обнаружить преступников.

– Не расходуйте всю горячую воду, – сказала женщина.

Мы последовали за ней через боковую дверь с облупившейся краской в вестибюль отеля. Возле плохо покрашенной фанерной стойки прилепилась полка с висящими на ней восемью ключами. Линолеум имел рисунок в большую клетку – предполагалось, что пол должен выглядеть, как инкрустированный мрамором. По краям линолеум закручивался, а что-то горячее оставило на нем, недалеко от двери, круглый отпечаток.

– Имя? – мрачно спросила женщина, как будто собираясь записать нас в журнал.

– Не задавайте вопросов, – велел мужчина. – И они не будут интересоваться нашими именами.

Он улыбнулся, словно это была шутка, и обеспокоенно оглянулся на жену, надеясь, что она присоединится. Та пожала плечами и потянулась за ключом, потом положила его на стойку – очень осторожно, чтобы ее нельзя было обвинить в том, что она сердится.

– Им нужно два ключа, Сибил.

Она бросила на него сердитый взгляд.

– Они заплатят за комнаты, – сказал он.

– Мы заплатим, – подтвердил я.

Снаружи начался дождь. Он стучал в окно и барабанил по двери, как будто пытаясь войти внутрь.

Женщина швырнула на стойку второй ключ.

– Тебе следовало взять ту машину, – сказала она. – А Рик привез бы этих двоих сюда.

– Это важный этап, – оправдывался мужчина.

– Ты ленивая свинья, – отчеканила его жена. – Если машину ищут и Рика остановят, когда он будет за рулем, тогда мы посмотрим, какой этап важнее.

Мужчина, не отвечая и не взглянув на меня, взял ключи и пошел наверх по скрипучей лестнице.

– Осторожнее с перилами, – предупредил он. – Они не закреплены, как следует.

– Здесь ничто не закреплено, – крикнула женщина нам вдогонку. – Весь дом не достроен.

Мужчина провел нас в наши комнаты, пахнущие быстро сохнущей краской, тесные и довольно унылые, хотя и сияющие желтым пластиком. Через стену я слышал, как Куан задернул занавеску, снял пиджак и повесил в шкаф. Потом неожиданно затарахтел водопровод – Куан наполнял раковину для умывания. Мужчина все еще стоял позади меня и, казалось, чего-то ждал. Я оттянул пальцем к виску краешек глаза, указывая другой рукой на комнату Куана. Мужчина кивнул.

– Машина будет готова к двадцати двум часам. Остенд недалеко отсюда.

– Хорошо, – сказал я, надеясь, что он уйдет, но он остался.

– Мы раньше жили в Остенде. – Он не собирался уходить. – Моя жена хотела бы туда вернуться. Там была жизнь. Деревня – слишком тихое место для нее. – Он повертел сломанную задвижку, обе части которой, нелепо покрашенные сверху, болтались отдельно друг от друга. Он соединил их, потом отпустил, и они закачались порознь.

Я выглянул из окна. Оно выходило на юго-восток, в ту сторону, откуда мы приехали. Дождь продолжался, на дороге стояли лужи, поля превратились в грязь, и там гулял ветер. Неожиданные порывы ветра переворачивали цветочные горшки под распятием, и вода, бежавшая по сточным канавам, была ярко-красной от примеси почвы, которую она приносила откуда-то издалека.

– Я не мог позволить мальчику привезти вас, – все пытался зачем-то объяснить мне мужчина. – Именно мне полагалось сопровождать вас. Разве мог я допустить, чтобы это сделал кто-то другой, даже из членов моей семьи? – Он так сильно потер лицо, как будто надеялся, что это простимулирует мышление. – Для успеха дела тот, другой этап, менее важен, а эта часть дела – жизненно важная. – Он выглянул из окна. – Нам давно нужен дождь, – сказал он, желая получить мое согласие.

– Вы поступили правильно, – подтвердил я.

Он так подобострастно кивнул, как будто я дал ему на чай десять фунтов, потом улыбнулся и попятился к двери.

– Я знаю, что я поступил правильно, – сказал он.

Глава 34

Мой офицер поддержки прибыл примерно в одиннадцать часов утра. В здании пахло готовящейся едой. Большой черный «Хамбер» въехал во двор и остановился. Из него вышел Бирд.

– Подождите, – бросил он водителю.

На нем было короткое твидовое пальто и кепка в тон. На ботинках налипла грязь, а нижняя часть брюк была подвернута, чтобы не запачкать. Он тяжело протопал наверх, в мою комнату, и, ворча, велел фламандцу удалиться.

– Вы мой офицер поддержки?

– Именно так.

Он снял кепку и положил ее на кровать. Глаза его блестели, а рот был тверд, и это дело его похожим на ловкого торговца, оценивающего перспективу.

– Вы меня дурачили, – пожаловался я.

– Ну, ну, не выдумывайте, старина. Об этом не может быть и речи. Я уверен, вы действовали хорошо. Люазо сказал, что вы за меня ходатайствовали.

Он вновь слегка улыбнулся, бросил взгляд на свое отражение в зеркале над раковиной и привел в порядок разлохмаченные волосы.

– Я сказал ему, что вы не убивали девушку, если вы это имеете в виду.

– А, ну… – Он выглядел смущенным. – Чертовски любезно с вашей стороны. – Он вынул изо рта трубку и ощупал языком зубы. – Чертовски любезно, но, по правде говоря, я это сделал.

Должно быть, я выглядел удивленным.

– Чертовски неприятное дело, конечно, но она все о нас узнала. Обо всех нас. Они нашли к ней подход.

– С помощью денег?

– Нет, деньги здесь ни причем, здесь замешан мужчина. – Бирд положил трубку в пепельницу. – Мужчины были ее слабым местом. Жан-Поль ее приручил. Вот почему они не подходят для такого рода работы, благослови их Господь. Мужчины всегда обманщики, а? Девушки позволяют себя вовлечь, а? И все же кто мы такие, чтобы жаловаться, лично я не хотел бы, чтобы они были другими.

Поскольку я не отвечал, Бирд продолжал:

– Поначалу план был сделать из Куана этакого восточного Джека Потрошителя – чтобы дать нам возможность его задержать, поговорить с ним, обсудить, если понадобится. Но планы изменились. С планами такое часто случается, и это доставляет нам кучу хлопот, а?

– Жан-Поль больше не доставит вам никаких хлопот: он мертв.

– Я слышал.

– Вы и это устроили? – спросил я.

– Ну, ну, не злитесь. Я понимаю, что вы чувствуете. Я проворонил это дело, признаю, я планировал провести его быстро, чисто и безболезненно. Но теперь поздно быть сентиментальным или злиться.

– Если вы действительно убили девушку, то как вы выбрались из тюрьмы?

– Все было подготовлено заранее. Помогла французская полиция. Мне дали возможность исчезнуть, поговорить с бельгийцами. Они очень охотно сотрудничают, поэтому помогут и в деле с этим чертовым судном, которое китайские ребята поставили на якорь в трех милях от берега. Вы же понимаете, на законном основании их не достать. Это пиратская радиостанция. Подумайте, что будет, если все выяснится. Такая мысль для меня невыносима.

– Да, понимаю. Что может случиться?

– Теперь все развивается на правительственном уровне, старина. Дело ушло из рук таких типов, как вы и я.

Он подошел к окну, рассматривая грязь и капустные кочерыжки. Белый туман катился по равнине, и его движение напоминало газовую атаку.

– Взгляните на этот свет, – показал Бирд. – Вы только посмотрите на него: он положительно неземной, но, тем не менее, вы можете уловить и запечатлеть его. Разве вы не чувствуете, как до боли хочется схватить кисть?

– Нет, – сказал я.

– Ну, а мне хочется. Художников прежде всего интересует форма. Именно о ней они говорят в первую очередь. Но все дело в том, как падает свет. Я всегда говорю: нет света – нет формы. Свет – единственное, о чем должен беспокоиться художник. Все великие художники об этом знали: Гойя, Эль Греко, Ван Гог. – Он замолчал, повернувшись ко мне спиной и разглядывая туман. Затем с явным удовольствием продолжил: – Или Тернер. Тернер в большей степени, чем другие, возьмите Тернера в любой день… – Теперь он замолк, но смотрел на меня.

Я не задавал ему вопросов, но он и так понимал, что мне хотелось спросить.

– Живопись для меня все, – заявил он. – Если я что-нибудь делаю, то лишь ради того, чтобы заработать достаточно денег и продолжать заниматься живописью. Это пожирает меня. Думаю, вам не понять, что может сделать с человеком искусство.

– По-моему, я уже начинаю понимать, – сказал я.

Бирд внимательно меня разглядывал.

– Рад это слышать, старина. – Он вынул из портфеля коричневый конверт и положил на стол.

– Вы хотите, чтобы я доставил Куана на корабль?

– Да, согласно плану. Куан здесь, и мы хотели бы, чтобы он попал на борт. Дэтт тоже попытается попасть на борт, хорошо бы, чтобы он оказался здесь, но это менее важно. Доставьте Куана в Остенд. Там рандеву с его офицером поддержки – пастором Ченом, ему и передайте Куана.

– А девушка, Мария?

– Дочь Дэтта, внебрачная, работает на два фронта. Одержима мыслью о снятом с ней и Жаном-Полем фильме и делает все, чтобы его заполучить. Дэтт этим воспользуется, помяните мое слово. Он использует Марию, чтобы переправить весь свой хлам.

Бирд разорвал коричневый конверт.

– И вы попытаетесь ей помешать?

– Не я, старина. Эти досье – не моя часть корабля и не ваша тоже. Доставьте Куана в Остенд и забудьте обо всем остальном. Доставьте Куана на корабль, и мы укажем вам, куда удрать.

Он пересчитал бельгийские деньги и дал мне карточку представителя прессы, удостоверение личности, аккредитив и два телефонных номера, чтобы позвонить в случае крайней необходимости.

– Распишитесь здесь, – показал он.

Я расписался на квитанциях.

– Досье – забота Люазо, – счел нужным объяснить Бирд. – Предоставьте все ему. Он хороший парень, этот Люазо.

Бирд, продолжая двигаться, как легковес в первом раунде, собрал квитанции, подул на них и помахал в воздухе, чтобы высушить чернила.

– Вы меня используете в своих целях, Бирд, – сказал я. – Вы прислали ко мне Гудзона со сфабрикованной историей неудачника. Вы не позаботились о том, чтобы меня не продырявили после того, как весь план будет благополучно выполнен.

– Так решил Лондон, – мягко поправил меня Бирд.

– Все восемь миллионов его жителей?

– Так решило руководство, – терпеливо сказал он. – Лично я был против.

– Во всем мире люди против того, что считают плохим, но они его все-таки совершают, потому что вина ляжет не на них – корпоративное решение безлико.

Бирд полуобернулся к окну, чтобы посмотреть на туман.

– Нюрнбергский процесс, в частности, показал, что, на кого бы вы не работали – на фирму «Кока-кола», Бюро наемных убийц или на Генеральный штаб Вермахта, – вы несете ответственность за свои действия.

– Должно быть, я пропустил эту часть процесса, – беззаботно ответил Бирд. Он убрал квитанции в бумажник, взял свои кепку и трубку и пошел к двери.

– Ну, тогда позвольте мне освежить вашу память, – сказал я, когда он поравнялся со мной, хватая его за грудки и легонько постукивая по нему правой рукой, что не причинило ему боли, но подпортило величественный вид.

Он попятился от меня, пригладил пальто и поправил узел галстука, который исчез под воротником рубашки.

Бирд, видимо, убивал много раз. Это оставляет след в глазах, и у Бирда такой след был. Он провел правой рукой по задней части воротника, и я подумал, что он бросит нож или выкинет другой фокус, но он просто поправил свою рубашку.

– Вы слишком циничны, – заключил Бирд. – Мне следовало ожидать, что вы на меня наброситесь. – Он внимательно посмотрел на меня. – Циники – это разочаровавшиеся романтики; они продолжают искать кого-нибудь, кто бы ими восхищался, и никого не могут найти. Вы это перерастете.

– Никак не могу перерасти, – пожаловался я.

Бирд мрачно улыбнулся. Он обследовал кожу в том месте, где его ударила моя рука, он сказал, все еще касаясь пальцами лица:

– Никто из нас не может.

Он кивнул и вышел.