Текст книги "Лошадь под водой (Кровавый круг)"

Автор книги: Лен Дейтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 50Некто, под названием «OSTRA» не имеет номера

Если, выходя из сложной ситуации, вы бросили значительную часть своего личного имущества, вам могут остро понадобиться некоторые оставленные вами предметы, такие, как, например, флоуриметр, срок действия которого рассчитан на восемь месяцев. Не посылайте за этими вещами, потому что именно так мы обнаружили да Кунью.

Я попросил у Элис скоросшиватель и написал на обложке «OSTRA». В этот скоросшиватель я поместил все заверенные экземпляры корреспонденции Айвора Батчера. Я добавил шесть листов писчей бумаги, содержащих его признание, закрыл папку и запер в верхний ящик своего стола. Пока на этой папке не имелось никакого номера. Это был мой личный специальный вклад в дело национальной безопасности. Я взглянул на карту. Железнодорожный вагон Форда с лабораторным оборудованием да Куньи должен был пересечь границу Испании возле Бадахоса.

Этим вечером Доулиш пригласил меня к себе выпить. Он был так занят, организуя административные дела, связанные с советом Страттона, что виделись мы очень мало. Я знал, что О'Брайен продолжал создавать нам трудности. Будучи холостяком, О'Брайен двадцать четыре часа в сутки проводил на лестнице, которая вела в бар на нижнем этаже Клуба путешественников. То, что он не доедал из пищи, компенсировалось влиянием, которое ему удавалось набрать за это время. О'Брайен пытался сделать так, чтоб люди из министерства иностранных дел были представлены во всех подкомитетах исполнительной власти. Доулиш сообщил, что на собрании, которое я пропущу, он позволит себе назначить меня председателем подкомитета подготовки кадров. Я сказал ему, что буду, возможно, отсутствовать в течение нескольких дней. Доулиш ответил, что он предусмотрел такой вариант. Громко высморкавшись, он слегка улыбнулся из-за своего большого носового платка.

– Я сумею убедить собрание, а ты делегируешь мне свой голос. Все будет в порядке.

– Большое спасибо, сэр, – сказал я и выпил за его успех.

Доулиш вышел из-за стола и стоял у газового огня, который шипел и вспыхивал, как всегда после пяти часов вечера.

– Вы советовались с научным советником правительства по поводу молекулярной теории таяния льда? – спросил я.

Доулиш театрально вздохнул.

– Неужели ты никогда не сдашься? – воскликнул он. – Невозможно восстановить молекулы путем превращения льда в воду. – Мы глядели друг на друга около минуты. – Ладно, мой мальчик, я спрошу его, – сдался он, закрыл глаза, выпил свой кларет и обессиленно прислонился к стене.

– Сегодня звонил Кейтли (Кейтли – связной офицер из Скотланд-Ярда). Этого Батчера нельзя задержать для допроса, если только не выдвинуть против него обвинений, – заметил он.

– Я выясню все в ближайшие дни, – пообещал я. – Он не станет жаловаться. Он хочет, чтобы его арестовали.

– Я испытываю некоторый нажим по поводу «Алфореки», – сообщил Доулиш.

– Послушайте, – взмолился я, – я не просил вас держать дверь открытой, но не захлопывайте ее теперь, когда мною пройдена половина пути.

Доулиш извлек еще один платок с ловкостью фокусника на чайном приеме.

– Поосторожнее, смотри не прищеми мне пальцы. Ты хороший мальчик, я знаю, что у тебя тысяча причин не бросать этого дела, но не забывай, что человек, падая с Эмпайр-Стейт-Билдинг, кричал тому, кто был на первом этаже: «Пока все хорошо!» – Доулиш весело улыбнулся.

– Спасибо вам за эти слова, сэр. Это – одобрение.

Доулиш подошел к столику с напитками. Он говорил, не оборачиваясь, через плечо:

– Есть некоторые вещи, по которым я знаю, что должен действовать. Пока я рад, что могу этого не делать. Но если ты окажешься не прав, я разорву тебя на куски, и каждый, кто попытается защитить тебя, будет разорван вместе с тобой.

– Не нальете ли вы мне еще? – спросил я.

– Хорошо, что тебе нравится коктейль «Тио Пеле», – ответил Доулиш несколько невпопад. Он думал, что я собираюсь отправиться на родину шерри.

Глава 51Где я засветился

Коричневая пахотная земля Кастилии окаймляет Мадрид, как оборка на капоре. Северная часть каменной короны распадается, чтобы образовать развилку четырех дорог, где среди булыжных мостовых живут тысячи рабочих. Вдоль улиц между розовато-коричневыми зданиями разгуливают только фалангисты в голубых рубашках. Облаченные в форменные мундиры с белоснежной портупеей без пиджаков, полицейские регулируют движение, открывают путь смело рвущимся вперед синим двухэтажным автобусам, в то время как желающему пройти крестьянину преграждает дорогу плотная шеренга солдат. Крестьяне стоят подолгу, приковав взгляд к длинной мостовой, по которой должна идти процессия, никак не появляющаяся.

Кафе «Ла-Вега» – светлый храм «Эспрессо», отделанного нержавеющей сталью. Чашки дребезжат, машины издают шипящие звуки, а высокие каблуки постукивают по мраморному полу.

Чета пожилых американцев спорит о пастеризованном молоке, а кот Феликс счастливо путешествует по экрану телевизора в городе, где посмотреть телевизор означает «выйти в свет».

Напротив супермаркета через улицу непрерывно вспыхивает красноватый неоновый свет, и реклама шерри балансирует наверху над линией горизонта.

Сидя у двери, откуда мог видеть улицу, я потягивал сладкий шоколадный напиток, которым так славится Мадрид, и наблюдал, как лысый человек начищает пару двухцветных башмаков.

Будка чистильщика была обита медными гвоздями с большими шляпками; внутри красовались фотографии кинозвезд. Старик ловко поворачивался среди бутылок, банок, щеток и тряпок, наводя последний лоск на носы ботинок. Сверху над двухцветными ботинками протянулась большая рука с бумажными купюрами.

Молодой военный в серой невыразительной форме, обвешанный оружием, постучал по блюдцу, чтобы привлечь внимание чистильщика. Высокие черные сапоги потребовали долгой и тщательной обработки. Пробило половина третьего. Я взглянул на меню и забеспокоился: что же могло случиться? В этой стране легко что-то случается.

Чистильщик согнулся у моих ног. Он поместил внутрь ботинок кусочки бумаги, чтобы сапожная вакса не попала на мои носки. После того как он закончил чистку, один кусочек бумаги остался в ботинке. Я мог заорать или начать стучать по блюдцу, как это делают испанцы, мог также вытащить бумажку и выбросить ее, но я пошел в туалет и прочел то, что на ней написано. Там значилось: «На перекрестке Калле-де-Атока и Пасео-дель-Прадо в восемь десять».

Когда я вернулся за мой столик, офицер и человек в двухцветных туфлях уже ушли.

Ветер свистел на Пасео-дель-Прадо, и ночь внезапно стала холодной, как это бывает в переменчивом мадридском климате. Новый «шевроле» надвигался на меня как Судный день. Вся его отделка и сигнальные фары сверкали хромом и эмалью, разбросанные по его кузову, как клюква в соусе. Я опустился на розовое сиденье, автомобиль двинулся с места, и мы зашуршали по направлению к реке.

Кошки сидели, будто засунув руки в карманы, и нагло оглядывались вслед лучам фар. Водитель припарковал машину с тщательной осторожностью и выключил свет. Он открыл для меня железную калитку и провел к входу на первый этаж. В узком прямоугольнике окна высвечивался силуэт человека, рассматривавшего в бинокль кафе на противоположной стороне улицы и припарковавшийся рядом автомобиль. Он передвинулся несколько в сторону.

Через улицу в маленькой таверне на мраморных столиках стояли стаканы с вином, пол, затоптанный грязными ботинками, усеивала скорлупа креветок. Люди в башмаках орали, курили, пили вино и снова кричали.

Я приложил к глазам мягкую резиновую оправу бинокля, настроенного на дверь соседнего кафе. Железный переплет делил окно на прямоугольники. Передо мной открылась ясно и хорошо освещенная сцена. «Шевроле» не случайно припарковался так осторожно. Линз, прожекторов, противотуманных фонарей, в общем различных оптических приспособлений у автомобиля, было больше, чем в глазу у мухи.

Я понял, что одна из фар излучала инфракрасные лучи и продолжала оставаться включенной. С помощью инфракрасного бинокля я мог наблюдать, как два человека извлекали из багажника рядом стоящей машины у кафе какие-то научные приборы. Голос сказал мне на ухо:

– Они почти закончили. Занимаются этим уже целый час. – Это говорил Стюарт, один из офицеров морской разведки.

– Но они не устанавливают оборудование, – заметил я.

Комната не подходила для хорошей лаборатории. Я подвинулся, чтобы другой человек мог продолжать наблюдение.

– Что же нам следует делать, сэр? – спросил Стюарт.

– Кому принадлежит этот дом? – спросил я.

– Мы поселили здесь одного из шоферов посольства, с тех пор как... – Он кивком указал на дом, где сейчас находилась лаборатория да Куньи.

– Может быть, у него есть жена, которая сварила бы нам кофе? – спросил я.

– Конечно, – ответил Стюарт.

– Ты, пожалуй, организуй это, – попросил я, – мне кажется, что нам придется ждать довольно долго.

Человек, часто путешествующий, готов к временным неудобствам. Хороший костюм ему случается использовать в качестве одеяла, его постель складывается до размеров зонтика, а для хранения пары мягких шлепанцев вполне достаточно кармана пальто. У меня все это тоже имелось, но в багаже в отеле.

Стюарт и я по очереди наблюдали в бинокль, а шофер посольства объезжал дом вокруг, чтобы посмотреть, что происходит сзади. Я не знаю, что он стал бы делать, если бы они вышли с черного хода, но факт тот, что он был там.

В три тридцать утра или, как я говорю, ночи Стюарт разбудил меня.

– Теперь снаружи припарковался маленький грузовичок, – сообщил он.

Когда я подошел к биноклю, они вытаскивали флюориметр.

– У тебя есть винтовка? – спросил я у Стюарта.

– Нет, сэр, – ответил он.

Я не ожидал, что да Кунья переправит свое лабораторное оборудование еще куда-то. Теперь я надеялся, что он появится.

Грузовичок заметно осел под погруженной в него тяжестью, трое мужчин заперли двери офиса на висячий замок. Грузовичок двинулся вперед, мы поехали следом. До аэропорта было недалеко.

* * *

Когда заря окрасила усталое чело ночи, маленький самолет «Цессна» повернул свой нос на юго-запад и спокойно зажужжал, направляясь к горизонту.

«Цессна» – я вспомнил карточки Смита в его досье; это наверняка «Цессна».

Мы наблюдали с шоссе, поскольку ни в одном из чартерных самолетов не оказалось пилота. Стюарт колотил по запертой на висячий замок двери офиса и проклинал их, но это не приблизило нас к оборудованию да Куньи, которое находилось теперь на высоте в три тысячи футов и продолжало набирать высоту. Было семь двадцать две утра пятнадцатого декабря.

Глава 52С этим я вижу лучше

– Знаешь, который час?

Толстый лысеющий человек загородил мне дорогу.

– Отойди, папаша, – громко произнес я, – мне некогда любезничать.

Стюарт последовал за мной в пустой гулкий холл.

– Буди посла, – приказал я, – у меня специальные полномочия от правительства, и я хочу видеть его немедленно, а это значит не через полчаса.

– Как мне сказать, кто его спрашивает, сэр? – спросил человек в халате агрессивно, но неуверенно.

На клочке от конверта я написал: «ВООС(П)» и слова «Дорога каждая минута». Когда он понес это наверх, я крикнул ему вслед:

– И стащите одеяло с вашего офицера радиосвязи. Он тоже должен быть у радиопередатчика через три минуты.

Мое обращение с сотрудниками посольства в Мадриде причиняло Стюарту просто физические страдания. Вид его превосходительства в халате также доставил ему слишком большие переживания.

Гибралтар ответил на наш радиовызов с похвальной быстротой. Я быстро заговорил в микрофон.

Гибралтар находился явно под впечатлением всей моей истории «плаща и кинжала».

– Я направлю офицера к радарной установке, – предложил старший офицер.

– Нет, – возразил я, – нельзя позволить сейчас замену. Направьте всегдашнего оператора.

Они несколько обиделись, но связали меня с капралом, который работал на радарной установке.

Я дал некоторое время, чтобы мысль эта улеглась у них в голове, и затем сказал:

– Я направлю радарный луч с самолета и пошлю реактивные истребители на каждый аэродром Иберийского полуострова, пока не найду его.

Посол вытер кофе со своих усов и взволнованно произнес:

– Это, однако, придется, знаете ли, как-то объяснить.

– Я уверен, что вы сумеете это прекрасно сделать, – вежливо ответил я.

– Поймал! Поймал! – вырвался голос из громкоговорителя. Оператор радара выделил одну голубую точку из созвездия других.

– Откуда ты знаешь, что это именно он? – спросил я.

– Я готов поспорить, сэр. Это один из больших одномоторных самолетов. С размахом крыла немного менее сорока футов (я, конечно, так и предполагал). Это не коммерческий и не чартерный рейс.

– Ты хочешь сказать, что он на прямом пути между двумя аэропортами?

– Определенно, сэр. Он, как мы говорим, занимается каботажем. Он привязан к курсу...

– Ты считаешь, что там автопилот? А эта твоя точка не большой самолет?

– Нет, сэр. Сейчас даже маленькие одноместные самолеты бывают снабжены автопилотом.

– Что, по-твоему, он собирается делать?

– Ну, как я говорил, он, вероятно, «каботирует». И будет продолжать делать это, пока не достигнет побережья и пока не увидит Малагу. Потом пилот выберет новый курс, используя направление ветра и скорость в зависимости от того, насколько он отойдет от первоначального курса. У него, по-видимому, нет навигационных приборов.

– Он пересечет побережье у Малаги?

– Немного восточнее.

– Может, вы подключите к линии капитана авиаполка, капрал?

В голосе капрала прозвучала нотка удовлетворения, когда он ответил:

– Да, сэр. – Похоже, ему было приятно передавать распоряжение капитану полка.

– Следите, пожалуйста, за этим самолетом внимательно, капитан. – Я произнес это как можно более хладнокровно, но при этом даже сквозь эфир почувствовал в его голосе некоторое сомнение, когда он сказал:

– Мы будем над территориальными водами Испании. Если сэр Хьюберт считает, что это возможно...

– Он считает, – заверил я. – Пусть это будут скоростные истребители с радарными перехватами[33]33
  Радар перехвата – ракеты «воздух – воздух» и «воздух – земля».


[Закрыть]. Сможете?

– Ну, я не знаю. Видите ли, мой регламент запрещает...

– Я хочу, чтобы эти самолеты были над побережьем к тому времени, когда туда прилетит «Цессна». Организуйте радиосвязь так, чтобы я мог разговаривать с самолетами и одновременно поддерживать контакт с радарной установкой.

Посол слегка улыбнулся мне и поднял брови в молчаливом одобрении и как бы предлагая поддержку. Я покачал головой.

Я и посол стояли, глядя друг на друга, и ждали, выполнит ли мое распоряжение капитан полка, пока я не повел бровью.

Наконец я услышал гудение голосов. Затем снова наступила тишина.

«Задача 58 – установить цель. Настоящее положение Джулиет пять ноль ноль два, на уровне полета 120, головной – 190, предполагаемая скорость точка три ноль. Поднимитесь к вектору 040 и придерживайтесь уровня полета 150; перехват 100 миль...»

Мы слушали, как реактивные истребители опережали «Цессну». Затем поступил сигнал: «контакт».

«Роджер, держи его в поле зрения», – раздался голос контролера.

Пилот прочел мне регистрационный номер, и он совпал с номером самолета, который взлетел с мадридского аэропорта: самолет Смита.

Было девять ноль пять утра.

Как только самолет идентифицировали, истребитель вернулся на аэродром северного фронта. Радар продолжал «вести» «Цессну». Я велел капитану авиаполка направить скоростной самолет в Мадрид, чтобы захватить меня и отвезти туда, где приземлится «Цессна». Тем временем посол предложил мне позавтракать.

Глава 53Длинная рука

Подобно кобре на смятом одеяле Марракеш лежит свернувшейся спиралью в тени Атласских гор.

В конце декабря курортный сезон в полном разгаре. Печени разрушаются в барах больших белых отелей, а конечности ломаются на лыжных склонах Среднего Атласа. Призыв к молитвам рикошетом отдается вниз по извилистым аллеям, дрожит, пробиваясь сквозь апельсиновые и лимонные деревья, и вырывается наружу через плотные пальмовые плантации, разросшиеся вокруг пыльного огражденного стенами города. Переплетенная как рогожа листва над головой пропускает солнечные лучи, которые падают на землю крапинами не больше апельсиновых косточек и превращают сухую грязь в поразительно ослепительные рисунки. Жирные почки потрескивают в ароматном кедровом дыму костров. Светлокожие берберы, красновато-коричневые люди из Феца, отливающие в синеву, и черно-эмалевые – из Тимбукту и еще пяти далеких южных племен толпятся на узких оживленных улицах.

Раздвигая текущую толпу, белый «лендровер» с надписью на дверце «Полиция» остановился под окнами отеля.

Не успел слуга объявить: «К вам джентльмен», – как, бесцеремонно оттолкнув его короткой арабской фразой, трое вошли в комнату. Двое в хаки, белых остроконечных шлемах и крагах с офицерскими поясными ремнями и портупеями, третий – в белом штатском костюме. Красная мягкая феска, сдвинутая набок, оттеняла его худое коричневое лицо с резкими чертами и висящими ухоженными усами. Длинный нос втиснулся клином между маленькими глазками.

Он постукивал себя по носу тростью с серебряным набалдашником и напоминал некий выдуманный персонаж с центрального телевидения.

– Бей из национальной безопасности, – произнес он, – позвольте мне приветствовать вас в нашей прекрасной стране. Апельсины на деревьях созрели, финики мягки, а снег на горных склонах хрустящий и крепкий. Мы надеемся, что вы пробудете здесь достаточно долго, чтобы оценить прелести нашей природы.

– Да, – кивнул я, наблюдая за двумя полицейскими. Один отодвинул сетку, закрывавшую окно от мух, и плюнул на улицу. Другой перелистал мои бумаги, лежавшие на столе.

– Вы ведете расследование. Следовательно, вы гость моего департамента. Все, что пожелаете, мы устроим. Я надеюсь, что ваше пребывание у нас будет длительным и приятным.

– Я знаю, что такое капитализм, – сказал я. – Работать, работать и работать!

– Капиталистическая система – это то, ради сохранения чего мы работаем, – отчеканил Бей.

Один из полицейских осматривал платяной шкаф, а другой начищал свой сапог носовым платком. Над нами прожужжал самолет «МИГ-17» марокканского воздушного флота.

– Да, – сказал я.

– Мы очень заинтересованы в задержании преступника, если расследование касается наркотиков.

– Я вас понимаю.

– Вы намерены произвести аресты здесь, в Марракеше?

– Не думаю, но здесь есть люди, которые могут мне помочь в моем расследовании.

– Ах, эти знаменитые слова сотрудников Скотланд-Ярда: «смогут содействовать при допросах», – выговорил на ломаном английском Бей. Он снова повторил эту фразу для практики, а затем, перестав крутить свою трость, придвинулся ко мне и, понизив голос, предупредил:

– Прежде чем вы произведете арест, что, я надеюсь, не произойдет, вы сообщите мне. Возможно, это не будет разрешено.

– Обязательно скажу вам, – кивнул я, – но я на службе у Всемирной организации здравоохранения при ООН. Там очень огорчатся, если вы не дадите разрешения.

Бей выглядел расстроенным.

– Так, – протянул он. – Мы проконсультируемся еще раз.

– О'кей, – не стал возражать я.

– Я привез вашего коллегу с железнодорожной станции, – заявил Бей. – Вашего коллегу – Остина Баттерворта.

Бей крикнул что-то по-арабски, и один из полицейских вынул пистолет. Тогда Бей заорал еще громче, применив пару весьма смачных англосаксонских ругательств. С виноватым выражением лица полицейский спрятал пистолет и пошел вниз, чтобы привести из «лендровера» Осси.

– Ваш друг – специалист про расследованию дел, связанных с наркотиками?

– Да.

– Мне кажется знакомым его лицо, лицо вашего друга.

Осси появился на пороге в гигантской, сохранившейся со времен войны партизанской куртке, панаме и штанах с отворотами в тридцать дюймов.

– Ну, тогда я оставлю вас ради встречи. – Маленькие глазки Бея сверлили то меня, то Осси.

– Аллах да будет с вами! – вежливо раскланялся я.

– Прощайте, молодой человек. – Бей выдавил улыбку из-под своих печальных усов.

«Лендровер» мягко покатил прочь вверх по узкой улице.

Глава 54Окно на патио в интерьере с Осси

В этой стране чудес, как заметил Бей, дни просто летели, пока я занимался приготовлениями, наблюдал и рассчитывал.

На рынке мы ели жареные почки, обертывая их в мягкий хлеб и глотая дым, ходили в кафе пить сладкий чай и прятались в задних комнатах, чтобы выпить пива «Сторк», не оскорбляя чувства правоверных. Осси набрасывал план дома местного стиля, а я делился с ним своими скудными познаниями относительно простейшего радио.

На третий день я нанес визит господину Кнобелю.

Он был не таким веселым хулиганом, как Гэрри Кондит, или мрачным фанатиком, как Ферни Томас. Здесь мы имели дело с умом особого склада, когда невозможно предугадать, какой сюрприз тебя ожидает.

Кнобель (настоящее имя да Куньи) жил в старом городе на улице шириной в пять футов. В белой стене темнела вырубленная дверь. Внутри двора литые железные ворота бросали тени, рисуя картины на горячих плитах. Маленькая желтая птичка где-то высоко на дереве пела коротенькие песенки о том, как бы хорошо улететь из золотой клетки. «Золотая клетка, – подумал я. – Западня для узника, у которого все есть».

Да Кунья сидел на красивом старинном ковре и читал мадридскую газету «Гойя де Лунес». Другие ковры завешивали стены, а за ними сверкали сложными арабскими письменами яркие изразцы. Тут и там лежали кожаные подушки, и через темный дверной проем виднелось в конце коридора едва различимое зеленое патио; изящные листья, когда бриз играл ими под лучами горячего солнца, сверкали как серебряные мечи.

Да Кунья сидел посреди комнаты. Он выглядел иначе – несколько полнее, что ли. Нет, он вовсе не поправился, просто стал другим.

Когда я встречался с ним раньше, он старался выглядеть как стройный аскетичный португальский аристократ. Теперь же перестал притворяться.

– "Расследование" – говорится в вашем письме. – Его голос был громким и уверенным. – Расследование чего?

– Дела о производстве наркотиков в Албуфейре, – спокойно уточнил я.

Он хрипло рассмеялся, продемонстрировав множество золотых зубов.

– Вот оно что! – Его глаза двигались за толстыми стеклами как пузырьки в шампанском.

– Я собираюсь привлечь вас к ответственности за это.

– Ты не посмеешь.

Наступила моя очередь рассмеяться.

– Это звучит как громкое последнее слово.

Он пожал плечами.

– Я знаю, что меня невозможно с этим связать.

Через плечо да Куньи я смотрел за окно в патио. Желтая птичка пела. Над краем плоской крыши появилась нога. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону в поисках опоры.

– Я же помогал вам. Сказал ВНВ, чтобы они связались с вами. Дал вам штемпель для изготовления соверенов. Я же дал его вам!

– По совету Смита? – спросил я.

Да Кунья поежился.

– Этот дурак только все испортил. Он никогда не давал мне действовать самостоятельно, вечно вмешивался.

– Вы правы, – согласился я. – Не сочтете за дерзость, если я попрошу у вас чашку кофе?

Я просто очень люблю кофе.

Да Кунья немедленно распорядился подать кофе.

– У меня здесь очень могущественные друзья, – предупредил он.

– Вы имеет в виду Бея? – спросил я.

Мальчик-слуга внес большую медную чашу и украшенный орнаментом кувшин. Он поставил чашу у моих ног и стал поливать воду мне на руки – мусульманский обычай омовения перед трапезой. Чтобы слуга не обернулся слишком быстро к да Кунье, я медленно и тщательно вымыл руки. Фигура, которую я видел на крыше, теперь повисла на карнизе, держась за него обеими руками.

– Бей приходил ко мне несколько дней тому назад. – Я старался не глядеть в окно. Ноги приблизились на несколько дюймов. – Но я сообщил ему, что работаю по поручению Всемирной организации здравоохранения. Очень немногие правительства будут препятствовать деятельности этой организации.

Ноги поискали и наконец нашли решетку окна.

– Да? – Да Кунья поднял на меня глаза.

Огромная, сохранившаяся со времени войны куртка трепыхалась на ветру.

– Да, – повторил я. Как они могли не увидеть Осси?

– Здоровье – это очень важно. – Да Кунья улыбнулся.

Я закончил мытье рук в тот момент, когда Осси исчез. Мальчик перешел с медной чашей к хозяину.

– Вы очень умный человек, – польстил я да Кунье, – и не могли не знать, что происходит в Албуфейре. – Да Кунья кивнул. – Что вы думаете о Гэрри Кондите и Фернандесе Томасе?

Да Кунья отцепил золотую цепочку очков от своего уха и извлек их из своих бесцветных волос.

– Гэрри Кондит. Это – каламбур. «Кондуит» означает на вашем языке слово «канал», не так ли? – Я кивнул. – Хитрый, несколько переоценивающий себя в физическом смысле. Природный шарм в несколько нагловатой естественной манере.

– Его бизнес?

– Занимался им весьма аккуратно, – сразу ответил да Кунья. Потом, помолчав, добавил: – Он подчинялся основным правилам, которые, как мне думается, приняты в мире наркобизнеса.

– Правда? – Я сделал вид, что удивлен. – А что это за правила?

– Страны ведут двуличную игру в отношении наркотиков, – сказал он. – Незначительные полицейские силы арестовывают покупателей наркотиков и тех, кто вывозит их из страны. Правила гласят: никогда не продавай в той стране, где купил, никогда не перерабатывай в той стране, где продаешь, и никогда не продавай в стране, гражданином которой ты являешься.

– А его личные качества?

– Он прокисший идеалист, – поморщился да Кунья. – Быть идеалистом, значит, родиться не в Америке. Люди, подобные Кондиту, проходят по жизни, действуя как преступники, но при этом внушают себе, что их преследуют за их идеалы.

– Ну, а Томас?

Да Кунья улыбнулся.

– У меня искушение сказать, что люди, подобные Томасу, проходят по жизни, поступая как идеалисты, но оказываются преследуемыми как преступники. Но это не совсем правда. Томас являлся одной из единиц силы нации. Все, чего он добивался, исходило от окружения, в котором он находился. Он не был ни хорошим, ни плохим. Все его неудачи происходили от того, что в споре он всегда прислушивался и к другой стороне. На мой взгляд, это не очень большой грех. – Я согласился с ним. – А теперь вам хочется знать, почему я не предпринял ничего, чтобы удержать этих двоих и приостановить их отвратительную торговлю. Из-за этого вы преследовали меня, вернее мое лабораторное оборудование. – Я кивнул. – Оно прибыло так быстро и привлекло по пути так мало внимания.

Есть старая испанская пословица: «Для отступающего врага сделай золотой мост!» – Я поклонился. – Мне пришлось пойти на риск, но... – он пожал плечами, – без оборудования я, так или иначе, не смог бы работать. Что вам, в конце концов, нужно – «Белый список»?

– Я, право, не могу сказать с уверенностью, – ответил я и, помолчав, добавил: – Вы как ученый знаете, что, начиная эксперимент с целью определить коэффициент расширения, вы кончаете тем, что пытаетесь править миром.

– Некоторые из нас предпочитают коэффициент расширения, – заметил да Кунья.

– Лондон всегда очень интересовался вашими работами в области таяния льда. – Глаза да Куньи расширились, но он промолчал. – Таяние льда... Вот. – Я развернул сообщение из Лондона. – Я послал им фотографию вашей лаборатории. В этом сообщении говорится... тра-та-та... а, вот: "Когда молекулярное строение воды образует правильные шаблоны, мы получаем лед, точно так же, как правильные кусочки из молекул льда могут, восстанавливаясь, превращаться снова в воду мгновенно, не проходя через лабораторный процесс таяния.

Поскольку в настоящее время СССР и США имеют большие флоты подводных лодок, несущих управляемые снаряды, и ни та, ни другая страна пока не могут разряжать эти снаряды даже под тонким слоем льда, преимущества метода образования отверстий во льду (технически известных как «полыньи») очевидны и разнообразны. Работы профессора Кнобеля представляют жизненный интерес для положения свободного мира в Арктике".

Я сложил бумагу и убрал ее в бумажник, всячески стараясь, чтобы он не увидел написанного.

– Вы очень быстро приходите к главному. – Да Кунья широко улыбнулся самодовольной улыбкой и добавил: – Военные аспекты этого проекта меня совершенно не интересуют. Все, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое. Художник может скрыться в отдаленной части мира и рисовать, почему же я не могу исчезнуть в отдаленной части мира и продолжать мои исследования?

– Могу себе представить, что подобное заявляет владелец фабрики выбрасывающихся ножей!

Слуга подал пирожные с начинкой из сладкого миндаля. Он поднес их нам, и мы с удовольствием приступили к их уничтожению. Я думал о том, как выполнить следующую часть дела. При этом я следил за отступлением Осси.

Да Кунья наклонился ко мне.

– Это не представляет никакого военного значения, и никогда не представляло, – сказал он.

– Мне известно, – возразил я, – что в 1940 году существовал план заморозить небольшую часть Ла-Манша, чтобы германская армия могла по ней достичь острова.

– Этот план не имел существенного значения, – заметил да Кунья.

– Я находился на другой стороне Ла-Манша, и мне хотелось, чтобы он оставался незамороженным, – ответил я.

– Я хочу сказать, что план был невыполним. Теоретически все правильно, но практически трудности оказались непреодолимыми. Однако к 1945 году я проделал достаточно исследовательской работы, чтобы совершить прорыв в фундаментальной науке. – Да Кунья жевал миндальное пирожное.

– Но в 1945 году это уже не имело смысла. Армия распалась, и предпринимать что-либо было поздно. Оставалось только ждать.

– Ждать чего? – спросил я.

– Возрождения среднего класса. – Он слишком расслабился и теперь подкалывал меня. – Вы проделали длинный путь, чтобы встретиться со мной. Я высоко ценю ваш подвиг. Мне дали понять, что вы занимаете высокий пост в государственной службе вашей страны. Прибыли ли вы, чтобы предложить мне что-либо хорошее или пригрозить плохим, это не меняет тех комплиментов, которые вы мне адресовали. Я дам вам совет, который вы должны передать вашему правительству: не разрушайте средний класс!

Я подумал о том, как я буду передавать это пожелание правительству моей страны, и представил себе, что вхожу к Доулишу и говорю: «Мы не должны уничтожать средний класс!»

Я посмотрел на да Кунью и сказал:

– Да.

Он быстро продолжал:

– Союзники разрушили средний класс в Германии после войны. – Я понял, что он говорит о Первой мировой войне. – Вторжение в одно мгновение уничтожило сбережения и толкнуло представителей среднего класса к нацистам. Куда им было еще идти? План Дауэса предоставлял Германии заем в двести миллионов долларов, но это пошло не на помощь среднему классу, людям, которых в 1940 году вы посадили в самолеты «Спитфайер». Десять миллионов пошли Круппу, а другие двенадцать – Тиссену, то есть Гитлеру. Промышленники и финансисты процветали, а средний класс исчез в этой политической мясорубке.