Текст книги "Конец!"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Все это время Граф Олаф помалкивал и только следил злобным взглядом за детьми, но, когда Пятница показала свою находку, он испустил вопль ещё более пронзительный, чем его поддельный голос. Однако Бодлеры никакого вопля не испустили, хотя Пятница показывала на нечто устрашающее – чёрное как смоль и толстое, как канализационная труба, и оно вдруг раскрутилось и с быстротой молнии метнулось в сторону детей. И даже когда утреннее солнце осветило разинутую пасть и острые зубы, Бодлеры все равно не завопили, а только подивились тому, что их история развивается снова вопреки ожиданию.

– Неве! – воскликнула Солнышко. И это была правда, ибо громадная змея, обвивавшая Бодлеров, была, как бы невероятно это ни звучало, существом, которого они не видели очень давно и даже не думали когда-нибудь увидеть.

– Невероятно Смертоносная Гадюка! – в изумлении вскричал Клаус. – Каким образом она сюда попала, скажите на милость?

– Говорил же Ишмаэль, что в конце концов все прибивает к берегам этого острова, – заметила Вайолет. – Вот уж никогда не думала, что увижу эту рептилию снова.

– Смертоносная? – нервно спросила Пятница. – Она ядовитая? Вид у неё дружелюбный.

– Она и есть дружелюбная, – успокоил девочку Клаус. – Она – одно из наименее опасных и наиболее дружелюбных созданий в животном царстве. Имя ей дали по ошибке.

– Почему ты так уверен? – не успокаивалась Пятница.

– Мы знали человека, который ею открыл, – объяснила Вайолет. – Его звали доктор Монтгомери, он был блестящим герпетологом.

– Он был замечательный, – добавил Клаус. – Нам его очень не хватает.

Бодлеры обнимали змею, и крепче всех её обнимала Солнышко, питавшая особую привязанность к шаловливой рептилии. И они вспоминали доброго Дядю Монти, те дни, которые они провели с ним. Постепенно, не сразу, они вспомнили, как закончились те дни, и, обернувшись, посмотрели на Графа Олафа, который тогда убил Монти, осуществив часть своего коварного замысла. Граф Олаф хмуро встретил их взгляды.

Странно было видеть этого негодяя, дрожавшего от страха при виде змеи, после всех его злодейских планов забрать сирот в свои когти. Теперь, вдали от большого мира, Олаф, казалось, лишился своих когтей, а его злодейские планы стали так же бесполезны, как и гарпунное ружье в его руках.

– Я всегда мечтала встретить герпетолога, – сказала Пятница, которая, естественно, не знала истории с убийством Монти. – На острове нет специалиста по змеям. Сколько я теряю, живя тут, вдали от мира!

– Мир – жестокое место, – тихо проговорил Олаф, и на этот раз задрожали Бодлеры.

Даже сейчас, когда их согревали жаркие солнечные лучи и обвивала Невероятно Смертоносная Гадюка, детей пробрала холодная дрожь при последних словах негодяя. Все замолчали, наблюдая, как приближаются островитяне вместе с козами и с Ишмаэлем на буксире, что означало «козы тащили на санях Ишмаэля, восседавшего в своём кресле точно король, ноги его, как всегда, покоились в комьях глины, а кудрявая борода развевалась по ветру». По мере приближения поселенцев и коз стало видно, что на буксире козы тащат ещё кое-что, и помещалось это на санях позади кресла. Это была огромная и нарядная птичья клетка, найденная после вчерашнего шторма, и она горела на солнце, точно небольшой костёр.

– Граф Олаф, – произнёс Ишмаэль рокочущим голосом, как только оказался со своим креслом совсем близко. Он поглядел на негодяя с презрением, но и со вниманием, как будто запоминая его лицо.

– Ишмаэль, – произнёс Граф Олаф изменённым голосом.

– Зовите меня Иш, – сказал Ишмаэль.

– Зовите меня Кит Сникет, – сказал Олаф.

– Я никак не буду тебя называть, – прорычал Ишмаэль. – Твоя власть, основанная на коварстве, кончилась, Олаф. – Он нагнулся и быстрым движением сорвал с головы Олафа парик из водорослей. – Мне рассказывали о твоих интригах и маскарадах, мы этого здесь не потерпим. Ты будешь немедленно посажен под замок.

Тут же Иона и Сейди сняли птичью клетку с саней, поставили её на песок и распахнули дверцу, при этом сурово и многозначительно глядя на Графа Олафа. Повинуясь кивку Ишмаэля, Уэйден и мисс Марлоу шагнули к негодяю, вырвали у него из рук гарпунное ружье и потащили Олафа к птичьей клетке. Бодлеровские сироты переглянулись, не зная, как к этому отнестись. С одной стороны, именно тех слов, которые произнёс Ишмаэль, дети ждали от кого-нибудь всю свою жизнь. Они мечтали, чтобы Олаф был наконец наказан за свои ужасные деяния – от недавнего похищения судьи Штраус до того давнишнего дня, когда он посадил Солнышко в птичью клетку и вывесил из окна башни. С другой стороны, они не были уверены, что Графа Олафа следует запереть в птичью клетку, даже такую большую. Дети не совсем понимали, является ли происходящее сейчас на прибрежной отмели актом правосудия или ещё одним несчастливым событием. На протяжении всех своих злоключений Бодлеры всегда надеялись, что Граф Олаф попадёт наконец в руки властей, что его будут судить и определят ему наказание. Однако члены суда оказались так же продажны и коварны, как сам Олаф, а власти находились далеко-далеко от острова и искали Бодлеров, чтобы предъявить им обвинение в поджоге и убийстве. Трудно сказать, как дети, находясь так далеко от большого мира, относились к тому, что Графа Олафа тащат в птичью клетку. Но, как это часто бывает, отношение к этому троих детей не имело значения, ибо это все равно произошло: Уэйден и мисс Марлоу подтащили упиравшегося негодяя к дверце и впихнули его в клетку. Он зарычал и, обхватив фальшивый признак своей беременности, сгорбился и упёрся лбом в колени, брат с сестрой Беллами захлопнули дверцу и как следует закрыли её на щеколду. Злодей уместился в клетке, хотя еле-еле, и только присмотревшись, вы могли бы разобрать, что этот хаос из рук, ног, волос и жёлто-оранжевой ткани на самом деле человек.

– Это несправедливо, – сказал Олаф. Голос его из клетки звучал глухо, но дети все-таки разобрали, что он по-прежнему говорит высоким голосом, словно уже не может перестать притворяться женщиной по имени Кит Сникет. – Я – ни в чем не повинная беременная женщина, а настоящие злодеи – вот эти дети. Вы слышали не всю историю.

– Это как посмотреть, – твёрдо сказал Ишмаэль. – Пятница сказала мне, что вы нелюбезный человек, и больше нам ничего не надо слышать. Достаточно видеть этот парик из водорослей!

– Ишмаэль прав, – твёрдо сказала миссис Калибан. – В вас живёт одно коварство, Олаф, а в Бодлерах – только хорошее!

– Только хорошее! – повторил Олаф. – Ха! А вы загляните в карман младшей девчонки, раз вы считаете её такой хорошей. У неё там предмет кухонной утвари, и дал его кое-кто из ваших драгоценных островитян!

Ишмаэль взглянул на младшую Бодлер со своей выгодной позиции, что здесь означает – «с кресла, взгромождённого на сани, которые тянут козы».

– Это правда, Солнышко? – спросил он. – Ты что-то от нас скрываешь?

Солнышко подняла лицо кверху, взглянула на рекомендателя, потом на птичью клетку, вспомнив при этом, каково быть запертой в клетке.

– Да, – призналась она и достала из кармана мутовку.

Островитяне ахнули.

– Кто тебе это дал? – потребовал Ишмаэль.

– Никто не давал, – быстро вмешался Клаус, стараясь не глядеть на Пятницу. – Просто это уцелело вместе с нами во время шторма. – Клаус сунул руку в карман и достал записную книжку. – У каждого из нас что-то сохранилось, Ишмаэль. У меня – этот блокнот, а у сестры лента, которой она привыкла завязывать волосы.

Среди колонистов опять раздались испуганные возгласы. Вайолет достала из кармана ленту.

– Мы не имели в виду ничего плохого, – сказала она.

– Вам было рассказано про обычаи на острове, – сурово заявил рекомендатель, – но вы предпочли их игнорировать. Мы были любезны, дали вам пищу, одежду и приют и даже разрешили оставить очки. А вы за это проявили нелюбезность по отношению к нам.

– Они совершили ошибку, – сказала Пятница. Она быстро отобрала у Бодлеров запретные предметы и бросила на Солнышко благодарный взгляд. – Пусть козы увезут эти вещи, и забудем про это.

– Я считаю это справедливым, – высказался Шерман.

– Согласен, – присоединился к нему профессор Флетчер.

– Я тоже. – Омерос подобрал гарпунное ружье.

Ишмаэль нахмурился, но, поскольку согласие выразили многие островитяне, он поддался давлению окружающих и одарил сирот притворной улыбкой.

– Что ж, пусть остаются, – сказал он, – если только не будут больше раскачивать лодку.

Он вздохнул и опять нахмурился, бросив случайный взгляд вниз. Пока шёл разговор, Невероятно Смертоносная Гадюка решила немного поплавать в мелкой воде и теперь глядела снизу прямо на Ишмаэля.

– Что это? – испуганно вскрикнул мистер Питкерн.

– Это дружелюбная змея, мы нашли её на отмели, – объяснила Пятница.

– Кто вам сказал, что она дружелюбная? – строго спросил Фердинанд.

Пятница обменялась быстрым растерянным взглядом с Бодлерами. После всего происшедшего наверняка безнадёжно было бы убеждать островитян взять змею с собой на остров.

– Никто мне не говорил, – тихо ответила Пятница. – Просто у неё дружелюбный вид.

– Вид у неё невероятно смертоносный, – недовольно заметила Едгин. – Я предлагаю отвезти её в чащобу.

– Зачем это нужно, чтобы в чащобе ползала змея? – возразил Ишмаэль, нервно поглаживая бороду. – Она может ужалить какую-нибудь из коз. Не стану вас принуждать, но, по-моему, её следует оставить здесь, с Графом Олафом. Пойдёмте, уже время ланча. Бодлеры, вы столкнёте куб с книгами в чащобу, а…

– Нашу знакомую нельзя двигать с места, – прервала его Вайолет, указывая на лежащую без сознания Кит, – мы должны ей помочь.

– Я и не заметил, что там, наверху, кто-то ещё, потерпевший кораблекрушение, – сказал мистер Питкерн, рассматривая голую ногу, свешивающуюся сверху. – Смотрите, у неё такая же татуировка, как у этого негодяя!

– Она моя подруга, – послышался голос Олафа из клетки. – Вы должны или наказать нас обоих, или обоих освободить.

– Никакая она вам не подруга! – закричал Клаус. – Она – наш друг, и ей плохо!

– Похоже, с того момента, как вы к нам присоединились, колонии стали угрожать тайны и коварство. – Ишмаэль устало вздохнул. – До вас нам никого не приходилось наказывать, а теперь на острове появилась ещё одна подозрительная личность.

– Дрейфусс? – произнесла Солнышко, подразумевая под этим – «в чем именно вы нас обвиняете?», но рекомендатель продолжал говорить, словно не слышал её.

– Не стану вас принуждать, но, если вы хотите стать частью безопасного пристанища, которое мы создали, вы, я думаю, должны оставить здесь, на отмели, эту Кит Сникет. Правда, я о ней никогда не слыхал.

– Мы не оставим её, – ответила Вайолет. – Она нуждается в нашей помощи.

– Повторяю – я не стану вас принуждать. – Ишмаэль в последний раз потянул себя за бороду. – До свидания, Бодлеры. Можете оставаться здесь, на прибрежной отмели, со своей подругой и книгами, раз они вам так дороги.

– Но что с ними будет? – спросила Уилла. – Приближается День Принятия Решения, отмель будет затоплена.

– Это их проблема, – ответил Ишмаэль и сделал властное движение головой и плечами (слово «властное», как вы, возможно, знаете, означает «повелительное и немного высокомерное»), давая знак поселенцам двинуться с места. И когда он передёрнул плечами, из рукава у него выкатился маленький предмет и шлёпнулся прямо в лужу, едва не ударившись о птичью клетку с Олафом. Бодлеры не разглядели, что за предмет, да к тому же Ишмаэль сразу захлопал в ладоши, чтобы отвлечь внимание того, кто бы этим заинтересовался.

– Идём! – крикнул он, и козы потянули сани с креслом назад, к палатке.

Несколько островитян бросили взгляды на Бодлеров, как будто были не согласны с Ишмаэлем, но не смели противостоять давлению со стороны других поселенцев. У профессора Флетчера и у Омероса, имевших собственные секреты, был особенно огорчённый вид, а Пятница готова была расплакаться. Она даже начала что-то говорить, но миссис Калибан шагнула к ней и решительно обняла девочку за плечи, так что та лишь грустно махнула Бодлерам рукой и ушла с матерью. Бодлеры до такой степени были ошеломлены, что даже не могли говорить. Вопреки ожиданию Графу Олафу не удалось одурачить обитателей острова, пусть и удалённого от мира. Его даже схватили и наказали. И все же Бодлеры не чувствовали себя в безопасности и уж конечно не чувствовали себя счастливыми, оказавшись брошенными на прибрежной отмели, точно обломки кораблекрушения.

– Это несправедливо, – выговорил наконец Клаус, но сказал это так тихо, что удалявшиеся островитяне вряд ли услыхали его. Услышали его только сестры, змея, которую они не думали когда-нибудь встретить, и, разумеется, Граф Олаф, который сидел скрючившись в громадной нарядной птичьей клетке, и он единственный отозвался на слова Клауса.

– Жизнь вообще несправедлива, – сказал он своим обыкновенным голосом, и на этот раз бодлеровские сироты всецело с ним согласились.

Глава седьмая

Тяжелейшая ситуация, в которой оказались бодлеровские сироты, оставленные на прибрежной отмели в обществе Кит Сникет, лежащей без сознания на верхушке книжного куба, Графа Олафа, запертого в клетке, и Невероятно Смертоносной Гадюки, свернувшейся у их ног, предоставляет удобный случай употребить выражение «над тремя Бодлерами нависли тучи». И не только потому, что этим днём над островом и впрямь навис одинокий сгусток сконденсированной воды, который Клаус определил как облако кучевого типа. Выражение «нависли тучи» относится также к людям, которые впали в немилость в некоем сообществе, – например, в любой школе в каждом классе имеется по крайней мере один непопулярный соученик, или же во многих тайных организациях всегда есть по крайней мере один аналитик, находящийся под подозрением. Островное сообщество безусловно подвергло Бодлеров опале, и теперь даже в разгар жаркого, солнечного дня детям было зябко от холода подозрений и неодобрения колонистов.

– Прямо не верится, – произнесла наконец Вайолет. – Не верится, что нас бросили на отмели.

– А мы-то думали, здесь мы сможем забыть все, что происходило с нами раньше, – проговорил Клаус. – Но это место оказалось не безопаснее всех остальных, где мы побывали.

Вайолет оглядела отмель.

– Думаю, мы сможем ловить рыбу и собирать водоросли. Наша пища будет немногим отличаться от той, которую едят на острове.

– Если костёр, – задумчиво произнесла Солнышко, – тогда натёртый солью карп.

– Мы не можем здесь жить, – напомнил Клаус. – Ожидается прилив, отмель зальёт водой. Надо или жить на острове, или же придумать, каким образом вернуться назад.

– Нам не перенести плавания по морю без лодки, – сказала Вайолет, пожалев, что у неё нет ленты и ей не подвязать волосы.

– Кит перенесла, – возразила Солнышко.

– Должно быть, книги послужили ей плотом. – Клаус провёл рукой по книжному кубу. – Но вряд ли она проделала большое расстояние на бумажном судне.

– Надеюсь, она встретилась с Квегмайерами, – сказала Вайолет.

– Надеюсь, она очнётся и расскажет нам, что произошло, – сказал Клаус.

– Как ты думаешь, она серьёзно пострадала? – спросила Вайолет.

– Без подробного врачебного осмотра решить это невозможно, – ответил Клаус. – Может быть, её просто измотала буря.

– Тревожусь, – грустно сказала Солнышко. Она мечтала о сухом теплом одеяле, которым Бодлеры могли бы укрыть лежащую без чувств приятельницу.

– Мы не можем тревожиться только об одной Кит, – возразил Клаус. – Мы должны думать и о себе.

– Надо составить какой-то план, – устало проговорила Вайолет, и все трое Бодлеров вздохнули. Даже Невероятно Смертоносная Гадюка и та, похоже, вздохнула и сочувственно положила голову на ногу Солнышку.

Бодлеры стояли на прибрежной отмели и размышляли обо всех предыдущих тяжелейших ситуациях, и обо всех своих планах спасения, и о том, как каждый раз они попадали в очередную беду. Тучи, нависшие над ними, казалось, всё росли и сгущались, и дети так и простояли бы на месте неизвестно до каких пор, если бы тишину не нарушил голос человека, запертого в клетке.

– У меня есть план, – сказал Граф Олаф. – Выпустите меня, и я расскажу, в чем он состоит.

Олаф говорил теперь нормальным голосом, но он звучал глухо из глубины клетки. Бодлеры повернулись и увидели как бы новый маскарадный костюм: жёлто-оранжевое платье закрывало теперь Олафа донизу, скрадывая округлый живот с его фальшивой беременностью и татуировку в виде глаза на щиколотке. Между прутьями лишь торчали пальцы рук и ног, да, если вглядеться, можно было различить блеск мокрых губ и один мигающий глаз пленника.

– Мы вас не выпустим, – отозвалась Вайолет, – у нас и так полно неприятностей, не хватает ещё, чтобы вы оказались на свободе.

– Как угодно, – ответил Олаф, и платье его зашуршало, когда он сделал попытку пожать плечами. – Но только и вы, и я наверняка утонем, когда начнётся прилив. Лодку вам не построить – островитяне забрали все обломки после шторма. И на острове вам не жить – поселенцы вас бросили. Хоть мы и потерпели кораблекрушение, мы по-прежнему в одной лодке, Бодлеры.

– Ваша помощь нам не нужна, Олаф, – сказал Клаус. – Начать с того, что, если бы не вы, мы бы здесь не очутились.

– Не будьте так уверены, – заметил Граф Олаф, и губы у него искривились в улыбке. – Все рано или поздно прибивает к этим берегам и попадает на суд к этому болвану в длинном платье. Думаете, вы первые Бодлеры, которые здесь побывали?

– Что имеете? – требовательно спросила Солнышко.

– Выпустите меня, – приглушённо хихикнул Олаф, – и узнаете.

Бодлеры с сомнением переглянулись.

– Опять пытаетесь перехитрить нас, – сказала Вайолет.

– Ясно, пытаюсь! – воскликнул Олаф. – Так уж устроен мир, Бодлеры. У каждого свои тайны, свои умыслы, и каждый пытается перехитрить всех остальных. Ишмаэль перехитрил меня и засадил в клетку. Но я знаю, как перехитрить его и всю его братию. Если выпустите меня, я стану королём Олафленда, а вы трое сможете быть моими приспешниками.

– Мы не хотим быть вашими приспешниками, – запротестовал Клаус. – Мы только хотим оказаться в безопасном месте.

– В мире нет безопасных мест! – объявил Граф Олаф.

– Да, пока вы на свободе, – согласилась Вайолет.

– А я ничуть не хуже других, – возразил Олаф. – Ишмаэль такой же коварный, как я.

– Напыщ, – буркнула Солнышко.

– Я правду говорю, – настаивал Олаф, вероятно не поняв высказывания Солнышка. – Поглядите на меня! Запихали в клетку, а за что? Напоминает это тебе что-нибудь, глупый младенец?

– Сестра не младенец, – отпарировала Вайолет, – а Ишмаэль не коварный. Может, он и заблуждается в чем-то, но он просто старается сделать остров безопасным пристанищем.

– Ах, вот как?! – Клетка затряслась от смеха. – А вы пошарьте в луже и посмотрите, что уронил Ишмаэль.

Бодлеры переглянулись. Они совсем забыли про выкатившийся из рукава рекомендателя предмет. Трое детей стали вглядываться в воду, а Невероятно Смертоносная Гадюка скользнула в тёмную глубину, вынырнула, держа что-то во рту, а потом вложила это Солнышку в протянутую руку.

– Мерси. – Солнышко в знак благодарности почесала змее голову.

– Что это? – Вайолет наклонилась, чтобы поближе рассмотреть змеиную добычу.

– Сердцевинка яблока, – сказал Клаус, и сестры увидели, что так оно и есть. От сердцевинки, лежащей на ладони у Солнышка, почти ничего не осталось – до такой степени она была обгрызена.

– Видите? – прозвучал голос Олафа. – Пока остальные островитяне спят, Ишмаэль выскальзывает из палатки, добирается до чащобы на своих абсолютно здоровых ногах и один поедает яблоки! Ваш драгоценный рекомендатель просто фальшивый кумир на глиняных ногах!

Клетка опять затряслась от смеха, а Бодлеры сперва поглядели на яблочную серёдку, а потом друг на друга. «Кумир на глиняных ногах» – выражение, которое относится к человеку, который только кажется честным и настоящим, а на самом деле имеет скрытую слабость или коварную тайну. Если у кого-то обнаруживаются глиняные ноги, он падает в вашем мнении, как может упасть статуя, если у неё ненадёжный пьедестал. Бодлеры считали, что Ишмаэль, конечно, поступил нехорошо, оставив их на прибрежной отмели, но они думали, что он хочет уберечь других островитян от зла, так же как миссис Калибан хочет, чтобы чтение книг не выводило Пятницу из душевного равновесия. И хотя Бодлеров многое не устраивало в философии рекомендателя, они по крайней мере уважали тот факт, что он старается добиться того же, чего старались добиться сами Бодлеры с того страшного дня на пляже, когда стали сиротами, а именно: найти или создать безопасное пристанище, которое можно назвать домом. Но сейчас, при виде яблочной сердцевины, они осознали, что сказанное Графом Олафом – правда. Ишмаэль – кумир на глиняных ногах. Он лгал о своих болезнях. Он эгоистично забирал себе яблоки в чащобе, и он коварно оказывал давление на всех обитателей острова, заставляя делать всю работу. Глядя на предательские следы зубов рекомендателя на огрызке яблока, они вспоминали, как он утверждал, будто предсказывает погоду с помощью магии, и странное выражение глаз, когда говорил, будто на острове нет библиотеки, и задавались вопросом – какие ещё тайны скрывает бородатый рекомендатель. Вайолет, Клаус и Солнышко опустились на грядку мокрого песка, словно это у них были глиняные ноги, и прислонились к книжному кубу, размышляя о том, каким образом получилось, что, уплыв так далеко от большого мира, они столкнулись с теми же бесчестностью и коварством, что и всегда.

– И какой у вас план? – спросила Вайолет у Графа Олафа после долгого молчания.

– Выпустите меня из клетки, тогда скажу, – заявил Олаф.

– Сперва скажите, – возразил Клаус, – может, тогда и выпустим.

– Нет, сперва выпустите, – настаивал Олаф.

– Нет, сперва скажите, – настаивала Солнышко.

– Так весь день можно пререкаться, – прорычал негодяй. – Говорю вам, выпустите меня, а нет – так я унесу свой план в могилу!

– Мы и без вас что-нибудь придумаем. – Вайолет очень надеялась, что голос её звучит уверенно, хотя уверенности она совсем не чувствовала. – Нам удалось выбраться из множества затруднительных ситуаций без вашей помощи.

– У меня в руках единственное оружие, которым можно угрожать Ишмаэлю и его сторонникам.

– Гарпунное ружье? – спросил Клаус. – Но Омерос же забрал его с собой.

– Нет, не гарпунное ружье, школяр безмозглый, – отрезал Граф Олаф с презрением. Последнее слово означало – «пытаясь почесать нос в тесноте птичьей клетки». – Я говорю о медузообразном мицелии.

– Гриб! – выкрикнула Солнышко.

Сестра и брат ахнули, и даже Невероятно Смертоносная Гадюка выразила удивление на свой змеиный лад, когда негодяй рассказал им то, о чем, возможно, вы уже догадались.

– На самом-то деле я не беременный, – признался он с ухмылкой, еле различимой сквозь прутья клетки. – Под платьем у меня водолазный шлем со спорами медузообразного мицелия. Если выпустите меня, я смогу угрожать всей компании смертельно ядовитыми грибами. Все эти болваны в длинных одеяниях станут моими рабами.

– А что, если они откажутся? – спросила Вайолет.

– Тогда я разобью шлем, – с торжеством крикнул Олаф, – и уничтожу все на острове.

– Но тогда и мы будем уничтожены, – запротестовал Клаус. – Споры отравят нас так же, как всех остальных…

– О-хо-хо, – пробормотала Солнышко, имея в виду «больше ни за что». Не так давно младшая Бодлер уже отравилась медузообразным мицелием, и детям не хотелось думать о том, что произойдёт, если не найдётся васаби, чтобы нейтрализовать яд.

– А мы сбежим на их лодке, бестолочь, – огрызнулся Олаф. – Зря, что ли, здешние олухи строили её весь год. Лучшее средство, чтобы оставить это место и отправиться туда, где кипит жизнь.

– Может быть, они и так нас отпустят, – предположила Вайолет. – Пятница говорила, что любой, кто захочет покинуть колонию, может отплыть в лодке в День Принятия Решения.

– Много ли девчонка тут прожила, – фыркнул Граф Олаф. – Она все ещё верит, будто Ишмаэль позволяет людям делать, что они хотят. Не будьте такими же тупицами, сироты.

Клаусу отчаянно хотелось, чтобы его записная книжка лежала сейчас, раскрытая, у него на коленях, а не валялась на другом конце острова со всеми другими запрещёнными предметами.

– Откуда вы столько знаете про этот остров, Олаф? – настойчиво спросил он. – Вы же тут, как и мы, всего несколько дней.

– Как и вы, – издевательским тоном повторил негодяй, и клетка опять затряслась от его смеха. – Вы что же, воображаете, будто ваша трогательная история – единственная на свете? Думаете, этот остров только и ждал, когда вас выбросит на его берег? Думаете, я сидел дома и ждал сложа руки, пока вы, жалкие сироты, случайно попадётесь мне на пути?

– Босуэл, – буркнула Солнышко. Она имела в виду что-то вроде «ваша жизнь меня не интересует». А Невероятно Смертоносная Гадюка зашипела, очевидно соглашаясь с девочкой.

– Я мог бы нарассказать вам таких историй, Бодлеры! – глухо проскрипел Граф Олаф. – Я мог бы открыть вам такие тайны – о разных людях, о разных местах. Такие тайны, какие вы и вообразить не способны. Я бы рассказал вам про распри и расколы, которые начались ещё до вашего рождения. Я мог бы даже рассказать кое-что о вас самих, чего вы даже и не подозреваете. Только отоприте дверцу, сироты, и я расскажу вам то, чего вам самим вовек не узнать.

Бодлеры переглянулись и вздрогнули. Даже при ярком свете дня, даже запертый в птичьей клетке, Граф Олаф все равно наводил страх. Казалось, существует нечто столь злодейское, что может угрожать им даже на краю света, запертое крепко-накрепко. Эти трое детей всегда были любознательными. Вайолет мечтала познать тайны механического мира своим изобретательским умом с той минуты, как в кроватку ей положили первые клещи. Клаус мечтал прочесть все, что попадало ему в руки, с тех самых пор, как гость в бодлеровском доме начертал алфавит на стене его спальни. А Солнышко всегда изучала Вселенную при помощи зубов, сперва кусая все интересное, а позднее пробуя пищу на вкус более вдумчиво, чтобы усовершенствовать свои кулинарные таланты. Любознательность была отличительной чертой Бодлеров, поэтому можно было бы предположить, что им будет очень любопытно услышать побольше о тайнах, о которых упоминал негодяй. Но в словах Графа Олафа слышалось что-то очень, очень зловещее. Слушать его речи было все равно что стоять на краю глубокого колодца или гулять по высокой скале глубокой ночью. Или слышать странное шуршание у себя за окном спальни и знать, что в любой момент может произойти что-то опасное, из ряда вон выходящее. Слова Олафа заставили Бодлеров вспомнить ужасный вопросительный знак на экране радара на «Квиквеге», олицетворяющий тайну, настолько грандиозную, что она не могла уместиться в их сердцах и умах, – нечто, пока скрытое от них и способное разрушить их жизнь, если тайна будет раскрыта. Подобного рода тайну Бодлерам не хотелось услышать ни от Графа Олафа, ни от кого бы то ни было; и хотя рано или поздно избежать этого было явно невозможно, дети все равно хотели этого избежать, и поэтому, не сказав ни слова человеку в клетке, они встали и обошли книжный куб кругом, откуда клетка с Олафом не была видна. И там они сели, прислонились к странному плоту и стали смотреть вдаль, на плоскую поверхность моря, стараясь не думать о том, что говорил им Олаф. Время от времени они делали по глотку из раковин, висевших у них на поясе, надеясь, что крепкий и незнакомый напиток отвлечёт их от мыслей, крутившихся у них в голове. И всю вторую половину дня, пока солнце не опустилось за горизонт плещущего моря, бодлеровские сироты сидели, посасывали сердечное и размышляли, осмелятся ли они когда-нибудь узнать, что откроется в сердцевине их горестной жизни, когда будут сняты слой за слоем – каждая тайна, каждый секрет и каждая беда.