Текст книги "Автобиография Лемми Килмистера"

Автор книги: Лемми Килмистер

Соавторы: Джениз Гарза
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ. Наркоман (Speedfreek)

Мой союз с Hawkwind начался с Дикмика (Dikmik). «Инструмент», на котором он играл в группе, представлял из себя маленькую коробку с двумя регуляторами на лицевой панели. Это называлось кольцевым модулятором, но фактически это был звуковой генератор с диапазоном, превышающим возможности человеческого уха. Если частоту сигнала до предела повысить, это вызовет потерю равновесия и рвоту; если понизить – можно наложить в штаны. Этим хитрым изобретением можно было довести людей до эпилепсии. Находясь на сцене, Дикмик мог выбрать какого-нибудь впечатлительного зрителя. Когда мы играли с ним в Hawkwind, я подходил к нему и спрашивал: «Ну что, нашёл кандидата?». Он говорил: «Да, вон тот парень. Видишь?». Он крутил регулятор – вззз-зззз – и парень начинал спотыкаться. Звук может творить чудеса. Хотя, конечно, мы никогда не были уверены, творит все эти чудеса звуковой генератор или это происходит, потому что перед концертом мы нашпиговали нашу еду кислотой. Но, как обычно, я опережаю события.

Так или иначе, именно благодаря Дикмику я попал в Hawkwind. Он активно тусовался, искал «спид» и, конечно же, наткнулся на меня. Я жил с одной девочкой в какой-то дыре на Глочестер-роуд (Gloucester Road) в Лондоне, и она столкнулась с ним. «О, у меня есть друг, который сидит на колесах» – сказала она. Он зашел к нам, и мы обнаружили, что нам обоим интересно, сколь долго можно без остановки пичкать человеческое тело наркотиками. И мы устроили эксперимент, который закончился недели через три, из которых мы спали всего часа два. Он хотел ехать в Индию разгадывать суфийскую тайну и искать ответы на всякое мистическое дерьмо, но добрался только до Глочестер-роуд, а эта улица в любом случае не смогла бы вывести его, куда он хотел, и поэтому от затеи пришлось отказаться. Зато ему попался я, на его счастье, потому что в Hawkwind он был единственным амфетаминовым наркоманом – остальные сидели на кислоте – и ему нужен был компаньон.

Я уже видел Hawkwind до этого – хотя и не в самом начале, когда они были известны как Group X. Вся публика на концерте дергалась словно в эпилептическом припадке, все 600 человек повторяли одно и то же движение. Помню, я подумал, – «Да, я должен играть с ними – я не могу быть одним из зрителей!» Я хотел получить место гитариста. Их лидер-гитарист, Хью Ллойд Лэнгтон (Huw Lloyd Langton), как раз ушел из группы – просто пропал. Они должны были выступать на фестивале в Айл-оф-Уайт (Isle of Wight). Хотя, на самом деле, они играли не на фестивале; они участвовали во внефестивальной программе – надо же поддерживать статус альтернативной группы? И вот сидели они всей компанией вокруг костра, а Хью закинул таблеток восемь кислоты и говорит: «Пойду прогуляюсь, ребята». Он скрылся за холмом, и лет пять его никто больше не видел! Вот такие дела творились в Hawkwind – полная свобода действий. Через несколько лет Хью объявился в группе под названием Widowmaker (не путать с проектом 90-го года Ди Снайдера, о котором речь пойдет позже).

Так что я надеялся получить место гитариста, а в итоге стал играть на басу. В самом деле – я начал играть на бас-гитаре с того самого дня, как присоединился к Hawkwind. Это был август 1971. Группа должна была выступить на открытой площадке Поувис-сквер (Powis Square) в Неттинг Хилл Гейт (Netting Hill Gate), а их басист, в то время Дэйв Андерсон (Dave Anderson), так и не появился. Но, как идиот, оставил свой бас в фургоне, тем самым открывая дорогу своему преемнику, не так ли? Словно приглашал кого-то и предлагал ему работу, чем я и не преминул воспользоваться. Очевидно, Дэйв не любил играть на бесплатных фестивалях, таких, как в тот вечер. Ему был нужен стабильный заработок, а группа, между тем, постоянно выступала на всех этих благотворительных шоу. Я помню, как мы играли в защиту «Сток-ньюинтонской восьмёрки», не знаю, кем там они были. Их за что-то засадили в тюрьму, а мы решили, что это не справедливо, потому что мы были хиппарями и считали, что все зло в этом мире из-за свиней – вспомните царивший в то время раскол в обществе. И мы давали все эти концерты для этих людей, но нас постоянно подставляли. Прибыль оседала в карманах организаторов таких мероприятий. Это был настоящий рэкет. Впрочем, как и сейчас. Но я опять отвлекся от темы.

Короче, в Поувис-сквер Hawkwind появились без басиста, и кто-то прибежал с вопросом – «Кто будет играть на басу?». Дикмик, понимая, что он может найти работу своему приятелю наркоману, показал на меня и сказал: «Он!». «Ну ты гад!» – прошипел я, потому что ни разу в жизни не играл на басу! А Ник Тернер (Nik Turner), который играл на саксофоне и пел, подошел ко мне и сказал очень важным тоном: «Наяривай в ля. Песня называется «You Shouldn't Do That», – и снова удалился. Подробное объяснение, не правда ли? Тем более, что начали они всё равно с другой песни. Видать, я не облажался в тот раз, потому и задержался у них на четыре года. Они так и не объявили мне официально, что я принят в группу. Дел Детмар (Del Dettmar), который играл на синтезаторе, продал мне бас Hopfbass, который купил за 27 фунтов на аукционе в аэропорту Хитроу (Heathrow). Вообще-то я ему до сих пор не заплатил.

Как я уже сказал, в Hawkwind царила полная свобода. Музыканты менялись каждые несколько месяцев; люди приходили и уходили. Было совершенно непонятно, кто в данный момент играет в группе – по крайней мере, никогда нельзя было сказать, кто придет на выступление. Одно время в группе играло девять человек, а уже через несколько недель осталось только пятеро, потом шестеро, семеро и снова пятеро. На фотографиях той поры представлены совершенно разные составы. Это было очень странно. Дэйв Брок (Dave Brock), который пел и играл на гитаре, основал группу в июле 1969 и все эти годы был единственным постоянным музыкантом. И нет никакого сомнения в том, что это его группа, так же, как никто не сомневается, что Motorhead – это группа Лемми. Без него Hawkwind просто не существовал бы. Но даже он исчезал время от времени. У него случались разные заскоки, например «Зов Природы», как мы это называли, когда он шагал с посохом по полям в одной набедренной повязке, и до него в такой момент было просто не достучаться. Было совершенно бессмысленно говорить: «Дэйв, мы играем сегодня вечером», потому что он находился в другом измерении. Он слышал «Зов Природы», понимаете?

Кроме того, что он был основой и мотором Hawkwind, Дэйв также написал большинство песен. Но он никогда не стал бы писать песни в соавторстве с музыкантами группы. В Motorhead, например, я даю другим творческую свободу, но Дэйв был совершенно самодостаточен. Я многому научился у него. О таких вещах, как интуиция и упорство, я уже имел понятие, но, наблюдая за ним, я укрепил уверенность в себе. Ещё он имел свои причуды, вроде прикола насчёт «отшлепайте меня». Ему нравилось, проезжая мимо школьниц, высовывать голову в окно машины и кричать: «Отшлепайте меня! Отшлепайте! Привет, девчонки, ну что, поиграем в шлепки?». Под кайфом он всегда боялся откусить себе язык. Конечно, ничего подобного с ним не случалось, но дело в том, что он таскал красную бандану в заднем кармане штанов и утирался ей. Вытрет рот, а потом увидит, что бандана вся красная; – А-А-А-А!! И бежать! Однажды в Гранчестере (Grantchester) мы так подшутили над ним, а потом мне потребовалось сорок пять минут, чтобы заткнуть его (в тот момент я сам был под кайфом, так что, наверное, плохо старался!). Ещё Дэйв всегда пытался провести налоговую полицию. Однажды объяснял нам: «Идёшь и покупаешь себе новый участок. А в бумагах оформляешь, как свой старый, – и ферму получаешь, и налоговая тебя не трогает». А потом выяснилось, что пока он в Лондоне рассказывал нам все это, судебные исполнители в Девоне нагрянули к нему домой и конфисковали всю мебель. Вот такие чудеса.

Ник Тернер (Nik Turner) был тогда второй половиной мотора и основным фронтменом группы. Он тоже играл в Hawkwind с самого начала и был одним из тех нудных, убежденных в своей правоте засранцев, какими только могут быть люди, родившиеся под знаком Девы. По возрасту Ник был самым старшим в Hawkwind, – даже старше Дэйва, и это отчасти объясняло его поведение. Так, с одной стороны он мог быть очень консервативным, а с другой – ему хотелось казаться этаким вызывающим типом. Думается, это был такой постхиппизм, кризис среднего возраста. Порой он всех раздражал; играл на своем саксофоне – через педаль «вау-вау» – и при этом еще и пел. Всякий раз, когда у нас появлялся новый звукооператор, Дэйв или я говорили ему: «Если он поёт – убирай саксофон».

Помню, однажды Дэйв не пришел на концерт в северном Лондоне, и мы позвонили ему в Девон. Его крайне неразговорчивая жена сказала нам: «Я не знаю, где он. Он достал немного мескалина и пошел прогуляться. Это было еще утром, и больше я его не видела». Поэтому на место соло-гитариста Ник срочно подрядил одного парня, Твинка (Twink) (который потом собрал группу Pink Fairies). Под рукой оказалась единственная гитара, и та с двумя струнами, хотя Твинку это было безразлично – он был барабанщиком. Это было одно из крутых решений Ника. Он также был один из тех, кто позднее уволил меня из группы, так что делайте выводы сами.

Но периодически Ник давал повод поугорать. Однажды он со своим саксом подошел к микрофону, и его так долбануло током, что он буквально исчез в снопе синих искр! Мы развеселились: «Круто, Ник!». Затем его отбросило на усилители, и они свалились на него, к моей огромной радости. В другой раз мы выступали на открытой сцене, а перед ней был ров. Мы играли, и дождь лил, как из ведра – все эти хиппи сидели, кто под полиэтиленовой плёнкой, кто просто мок, и покупали гамбургеры по 15 фунтов – обычные дела на подобных фестивалях. Часть сцены находилась под козырьком в форме чаши, но передние четыре фута были полностью залиты водой. И вот стоим мы там с Дэйвом, а слева появляется Ник, одетый лягушкой – черные ковбойские сапоги, зеленое трико, и резиновая лягушачья голова. И прыгает, как полагается, со своим саксофоном по сцене – он был талантливым прыгуном, этот Никки. Он скачет, а я говорю Дэйву: «Хорошо бы кто-нибудь столкнул в пруд эту гребаную лягушку», – и только сказал это, как он тут же поскользнулся и – бултых в долбаную яму! Мне пришлось бросить бас, – я просто умирал со смеху. Стася (Stacia), наша танцовщица, полезла его выручать и тоже свалилась к нему! А я на четвереньках ползал по сцене, давясь от смеха.

В другой раз мы были в Филадельфии или где-то еще и он проделал свой фокус с огнеглотанием – он зажигал эти китайские свечи, набирал в рот бензин для зажигалок и – ПУХ! – получался такой большой огненный шар. И вот вечером он переусердствовал с этим бензином. Как обычно, дунул бензином, – ПУХ! поджег себе руку, – и начал метаться с горящей рукой и орать: «Ой! Ой! Ой!». Пришлось везти его в больницу, и вся рука покрылась пузырями, похожими на сосиски. Но, надо признать, он умудрился выйти на сцену в тот вечер, тем самым продемонстрировав свою силу духа. Он жутко накачивался винищем и однажды в Швейцарии отошёл на край сцены и облокотился на стек, и все эти усилители рухнули на него. Только одна рука с саксофоном торчала из груды аппаратуры. Бедный Никки, – с ним постоянно что-то происходило.

В то время на барабанах у нас играл Тэрри Оилис (Terry Oilis) – мы называли его Борисом или Бриалесом. На сцене он предпочитал находиться голым. Выходил в каких-нибудь панталонах – больше на нём ничего не было, – и всё равно снимал их после первых же номеров. Он был взрывным барабанщиком, и ему постоянно мешал его собственный член, – болтался из стороны в сторону, ну, вы понимаете, и в итоге он бил по нему барабанной палочкой. – Ой! – вместо удара по барабану. Но он был превосходный музыкант и яркий персонаж. Он работал на барахолке своего папаши в предместьях Фар Уэстленда (Far Westland), и часто появлялся на репетициях и на концертах в странной одежде, которую откапывал там. Как-то объявился в немецком военном мундире, а другой раз – в каком-то старушечьем платке. Потом он увлекся антидепрессантами, и это погубило его. Последний раз он играл с нами в Университете города Глазго в январе 72. Пока мы туда ехали, он выпал из фургона. Мы остановились на светофоре, а он решил, что уже приехали, открыл дверцу и вывалился на улицу. И развалил все свои сумки и остальное дерьмо по всей дороге. Мы обнаружили его пропажу, только приехав на место. Но всё-таки нашли и привезли на концерт. Помню, в первом отделении играли Nazareth, и когда они закончили, мы начали устанавливать на сцене аппаратуру, а он вышел на сцену и просидел там весь вечер, скрестив свои палочки на малом барабане. Он так и не сделал ни одного удара. Очень досадно, но пора было ему уйти. Мы заменили его Саймоном Кингом (Simon King), которого я знал еще по Opal Butterfly. Еще один тип, который способствовал моему увольнению из Hawkwind – а ведь именно я привел его в группу!

Ещё у нас был парень по имени Боб Калверт (Bob Calvert), из Южной Африки, который был поэтом и периодически появлялся на наших концертах. Когда он приходил, то читал со сцены свои стихи, или что-нибудь из фантаста Майкла Муркока (Michael Moorcock), что придавало группе таинственную космическую ауру. Но у Боба было несколько очень странных идей. Например, он хотел выйти на сцену с пишущей машинкой на гитарном ремне, печатать на ней и бросать листы со своими стихами в зрительный зал. «У тебя ничего не получится, Боб», – говорил я. «Это не прокатит». Но он не верил мне. К счастью, ему так и не удалось осуществить этот бред. В другой раз, когда мы играли на стадионе Уэмбли, он вышел на сцену в колдовском колпаке и в длинном черном плаще, с мечом и трубой. И потом, на середине второй песни, он напал на меня с мечом! Я орал: «Пошёл к чёрту!» и лупил его по голове своим басом, – «Да отвали же!». Это было самое важное выступление за всю нашу карьеру, а он докопался до меня с этим долбаным мечом – очень вовремя, не так ли?

Боб был яркой личностью, но, работая с нами, совершенно сошел с ума. Он начал принимать много валиума, его легкие были перенасыщены кислородом, и он говорил слишком быстро и слишком много. И он поехал в буддистскую лечебницу для наркоманов, что находилась в гребаном Девоне или еще где-то, и этот парень, у которого он был на попечении – новый гуру Боба – оказался натуральным шарлатаном. Ну, вы понимаете, хиппи сидели у него в ногах и смотрели с обожанием на этот источник мудрости. Я сразу же понял, что он – натуральный козел. А потом Боб начал вести себя очень странно – «Вы не верите в этого человека! Вы не понимаете его величия!» и так далее. В конце концов, мне пришлось дать ему в морду – он играл с мотком провода, и ударил им меня по лицу, так что я не выдержал. Поднялся с пола он более умным человеком. И всё же он конкретно деградировал – однажды его сознание затуманилось настолько, что пришлось посадить его с подругой в такси и отправить в дурдом. По дороге туда он с заднего сиденья вцепился в водителя борцовским захватом, и тому пришлось включить кнопку сигнала тревоги под приборной панелью. Боб был настоящей проблемой. Мы время от времени сдавали его в разные психушки, его там держали по три-четыре дня, а потом выпускали. Ему приходилось не сладко; что уж говорить о всех остальных! Его больше нет, он умер от инфаркта совсем молодым. Он был весьма талантливым человеком, но, конечно, не таким выдающимся, каким его нередко преподносят сейчас. Конечно, после своей смерти ты вырастаешь в глазах остальных людей процентов на 58. Твои пластинки продаются еще большими тиражами, и сам ты превращаешься в безгрешного человека – «Блин, как жаль, что мы так и не купили ни одной пластинки при его жизни…» Уверен, меня ждет то же самое – «Как вам Motorhead? Чумовая команда! Жаль, что мы ни разу так и не увидели их на сцене…»

Но Боб мне нравился. Я играл на его сольном альбоме «Капитан Локхид и Старфайтеры» (Captain Lockheed and the Starfighters), который он записал в начале 1974. Он назвал его в честь того кошмарного самолета, F-104 Starfighter, которые американцы поставляли в Германию. Тогда немцы шутили: «Хотите Starfighter? Купите акр земли, и ждите», потому что эти самолеты разбивались по всей Европе. «Captain Lockheed…» был хорошим альбомом. Брайан Ино (Brian Eno) спродюсировал и сыграл на нем, и среди прочих приглашенных музыкантов были Дэйв, Ник, Саймон Кинг, Твинк и Адриан Вагнер (Adrian Wagner). Мне на днях должны прислать эту пластинку.

С Бобом связано много диких историй. Как-то он встретился с Вивом Станшаллом (Viv Stanshall), певцом Bonzo Dog Doodah Band и это был просто угар! Мы с Бобом и Ником решили пойти перекусить. И по дороге взяли с собой Станшалла. У него был с собой портфель, он был в синем костюме в большую черную клетку, и у него была бритая голова, потому что он тогда играл в группе Sean Head Band. И на нем была фетровая шляпа, и он жевал валиум. И вот мы все отправились в греческий ресторан и как только сели, Вив и Калверт начали бить тарелки и кричать друг на друга через стол в пылу замысловатых интеллектуальных дискуссий. Бог ты мой – они спорили несколько часов! Потом мы пошли к Станшаллу, который жил поблизости.

«В дверь не пойдём – там черепахи», – сказал Вив. У него было множество аквариумов с водяными черепахами, и между аквариумами узкие проходы, и эти твари, конечно же, выбрались на свободу и расползлись по всему дому. Поэтому, чтобы попасть внутрь, нам пришлось обогнуть крыльцо и залезть в прихожую через окно. Мы проникли в дом, Боб наступил на черепаху, и между ним и Вивом снова завязалась перебранка. Потом мы поднялись наверх, а там у него с потолка свисали какие-то протезы, стояли роботы и лежали целые груды редчайших пластинок на 78 оборотов, вроде Джелли Ролла Мортона (Jelly Roll Morton). И Боб тут же свалился на них и начал все ломать и бить. Где-то часа через три я решил поехать домой. Когда я уходил, один из них собрался принять ванну, а второй направился туда же отдохнуть на унитазе, так что у них появился еще один повод поспорить! Я решил, что с меня хватит, – но я ошибался! В пол-восьмого утра меня разбудил Станшалл. Он стоял под моим окном и орал:

– Ты убил моих черепах!

– Ты мудила! – рявкнул я в ответ. – Это Боб! – И захлопнул окно.

Станшалла тоже больше нет с нами – он умер в начале 95 года.

Помимо музыкантов и Боба, в Hawkwind были и танцоры. Стася дольше всех остальных работала с нами – все время, пока я играл в группе, и некоторое время после, а потом ушла, чтобы выйти замуж. У неё были огромные чулки и бюстгалтер пятого размера. Весьма внушительный вид. Она была переплетчицей из Девона, и когда впервые увидела группу, то разделась догола, раскрасила себя с головы до пят и крутилась на сцене всё время, пока они выступали. Да так и осталась с ними. У неё было множество поклонников среди нашей аудитории. Была ещё Рени (Renee), отличавшаяся феноменальной гибкостью. Она была миниатюрная блондинка и выглядела очень симпатичной до тех пор, пока – очень быстро! – ее позвоночник не начал искривляться, и она резко подурнела. А потом появился Тони, который был профессиональным танцором и мог показывать пантомиму.

Майкл Муркок время от времени выступал и записывался с нами, – он участвовал в записи «Warrior on the Edge of Time». Впрочем, чаще его стихи декламировал Боб. Его творчество вдохновляло Hawkwind – само название группы было взято из книжной серии Муркока Hawkmoon. Это был замечательный человек. Периодически мы заходили к нему домой подкормиться и порой видели записки на его двери: «Если я не отвечаю на первый звонок, не трезвоньте, или я выйду и убью вас. Это не значит, что меня нет дома, это значит, что я не хочу вас видеть. Пошли все на хер. Я работаю. Оставьте, мать вашу, меня в покое». Просто блестяще!

Вся наша аппаратура была раскрашена в психоделические цвета одним парнем, Барни Бабблесом (Barney Bubbles) – тоже давно покойником. Он использовал флуоресцентную краску, светящуюся в ультрафиолетовом свете. Он также оформил обложки наших пластинок «Silver Machine» и «Doremi Fasol Latido». Это был очень умный парень и здорово помог нам с «глючным» оформлением.

Обложки альбомов в начале семидесятых были гораздо лучше, чем сейчас – это были тщательно разработанные проекты. Если вам попадется оригинальный альбом Space Ritual, вы поймете, о чем я говорю. Конверт раскладывался и был заполнен рисунками, фотографиями и текстами. Теперь этот альбом стоит хороших денег. Такое оформление помогало доносить идеи группы до публики. Сейчас, в век компакт-дисков, трудно разглядеть на них детали оформления, и записывающие компании такие же убогие, дешевые и жалкие. Им жаль потратить лишние пять центов, чтобы продукт смотрелся получше. А помните эти длинные коробки, когда компакт-диски только появились? Настоящий маразм. Компакт-диск занимал только половину коробки, и было непросто открыть её, чтобы достать CD. Без ножа было не обойтись, и приходилось вспарывать эту роскошь, царапая её и рискуя повредить диск. Потребовалось время, чтобы они отказались от длинных коробок. Я помню, какая борьба развернулась из-за них, в бытность Motorhead на Sony. Люди увольнялись из компании из-за отказа от длинной коробки! Ну не идиотизм?

Во всяком случае, мы были рождены для яркого шоу. Hawkwind не были какими-нибудь блаженными хиппи с их лозунгом Мир-и-Любовь – мы были адским кошмаром! Хотя на сцене мы использовали яркое, мощное освещение, сама группа, как правило, оставалась в темноте. А над нашими головами разворачивалось грандиозное световое шоу – на восемнадцати экранах расплывались гигантские цветные пузыри, демонстрировались военные и политические баталии, мелькали странные лозунги, мультипликация. Рёв музыки, фигуры, корчащиеся на сцене, встряхивающий аудиторию звуковой генератор Дикмика… Вот это было представление! Тем более, что большинство наших фанов перед концертом накачивались кислотой… не говоря уже о музыкантах группы. Включая меня и Дикмика, конечно, – несмотря на наши с ним амфетамины, это не значит, что мы не баловались всем, что только могли достать! Существует легенда о том, как я настолько нагрузился перед концертом, что мог стоять, только прислонившись к своему стеку. Возможно, я и порядком накачался, но я помню то шоу, значит, всё-таки не настолько был готовый, чтобы не мог стоять сам.

Этот концерт мы играли в 1972 в Roundhouse, когда записали песни «Silver Machine» и «You Shouldn't Do That». Это был большой концертный зал. Когда-то там было паровозное депо, где локомотивы разворачивали на огромном поворотном столе. Рок-н-ролльщики арендовали это здание, демонтировали поворотный стол, установили сцену и превратили в концертный зал. Вокруг него еще долго валялись локомотивные запчасти и прочее дерьмо. Замечательное было место, но теперь там выступают театральные труппы – японские акробаты, знаете, и все такое. Очень интересно, наверное, но… вернемся к моей истории.

Перед этим мы с Дикмиком дня три накачивались декседрином. А как добрались до паранойи, то приняли антидепрессант – мандрекс, после чего решили, что это не очень интересно, потому что слишком успокоились, поэтому добавили кислоты, и затем для остроты еще и мескалина. Крыша у нас поехала, так что мы заглотили еще парочку колес мандрекса…, и потом еще немного амфитаминчиков, потому что снова начали тормозить. И поехали в Roundhouse. Дикмик вёл машину, но его интересовало всё, кроме дороги. Так он и рулил, глазея вокруг. Наконец мы прибыли на место, вошли в гримерку, а там было не продохнуть от дыма, – все курили траву. Спустя некоторое время кто-то пришёл с кокаином, и от него мы тоже не отказались, а затем еще принесли «Черных Бомбардировщиков» (или «Черных Красоток», как эти стимуляторы называют в Штатах), и каждый закинул по восемь колес. Совсем забыл, – все это дело мы еще «полирнули» кислотой. Так что ко времени выхода на сцену мы с Дикмиком стали дрова дровами!

– Черт подери, Мик, – сказал я. – Не могу сдвинуться с места. А ты?

– И я тоже, – ответил он. – Круто, правда?

– Да, но нам пора на сцену.

– Нам, конечно, помогут, – заверил он меня.

Роуди нашли за кулисами наши тела и вытолкнули их на сцену, повесив на моё бас-гитару.

– Ну ладно, – сказал я. – В какой стороне зрители, чувак?

– В той.

– Сколько до них?

– Десять ярдов.

Я начал отсчитывать: «Один, два, три, четыре, пять, стоп. Поехали».

И это получился один из лучших живых концертов, которые мы когда-либо записывали на пленку. Я классно поджемовал с Броком. Но так и не увидел публику! Запись «Silver Machine» с этого концерта стала нашим единственным хитом, причём поднявшимся до второго места! И моё пение попало на запись, несмотря на то, что на шоу пел Боб. В тот вечер он был не в форме и пел просто ужасно, так что позднее, в студии, все по очереди попробовали перезаписать вокал, и я оказался единственным, кто сделал это, как следует. «Silver Machine» стала одной из редких песен Hawkwind, которые я спел ведущим вокалом. Остальные – это «The Watcher» с альбома «Doremi Fasol Latido», «Lost Johnny» с «Hall of the Mountain Grill», и «Motorhead», которая попала на обратную сторону сингла «Kings of Speed» и позднее появилась на переиздании альбома «Warrior on the Edge of Time». Чаще я был на подпевках.

Я провел волшебные годы в Hawkwind. Мы забирались в огромное заброшенное поместье и наркоманили. Великолепные запущенные сады с узкими тропинками, декоративные озера и туннели окружали старый сгоревший дом. Там царило настоящее безумие. Вся группа, десяток девчонок, парочка парней из окружения, – мы перелезали через стену, заправлялись как следует и бродили по окрестностям, – а под деревом можно было найти случайного прохожего, связанного и невнятно бормочущего. Что это было за чудесное время, лето 71, – мне уже не вспомнить всё, но и никогда не забыть его!

Наверное, вы задаётесь вопросом, как я умудрился выжить, несмотря на такое огромное количество наркотиков? Действительно, один раз я уже умер – ну, по крайней мере группа решила, что умер. Но я не умер. Все началось, когда мы ехали в фургоне с концерта домой. Нашим водителем был Джон по кличке «Трясина» – между прочим, он умер года через два после этого случая, стоит задуматься. Он развозил всех по домам, и я оказался последним. Мы решили поделить на двоих около сотни «блюзов» (такие таблетки, смесь «спида» и антидепрессанта). У меня на коленях лежал пакет с этой дрянью, и я только что отдал ему его пятьдесят блюзов. И в этот момент нас обогнала патрульная машина с копами. Очень вовремя.

– Смотри, Лемми, – сказал Джон, – нас сейчас повяжут!

Разве я мог допустить такое? Так что я сказал: «Хер вам!», и запихал в рот все свои таблетки – Джон сделал то же самое со своими. Только представьте: сжевать пятьдесят «блюзов» за раз! Что за гадость это была, скажу я вам! Даже запить нельзя было, потому что снаружи стояли фараоны.

– Выходите из фургона.

– Хорошо, офицер, – пробормотали мы с набитыми ртами.

– Что ты там делал в фургоне? – начал допрашивать меня один из полицейских. – У тебя что-то было в руках, когда мы остановили вас.

– Ничего подобного, – отпирался я, пуская синие слюни.

Они так ничего и не добились и отпустили нас. Так что Джон высадил меня в Финчли (Finchley), где я жил в доме с остальными музыкантами группы. Очевидно, я заснул, и обмен веществ в моем организме сильно замедлился. Можно было подумать, что я перестал дышать, хотя это было не так. Я лежал на кровати с открытыми глазами, и очень напугал Стасю. Она была просто в шоке.

– ОН МЕРТВ! ОН МЕРТВ! – закричала она. Прибежал Дэйв, склонился надо мной и тоже заорал: «ОН МЕРТВ!».

Между тем я лежал и думал: «О чем это они, черт возьми? Разве они не понимают, что я пытаюсь заснуть?». Я хотел сказать им, чтобы они заткнулись, но не смог произнести ни слова. В конце концов они поняли, что я жив, и через какое-то время я полностью пришел в себя.

Если не считать пары подобных жутких инцидентов, должен признаться, что я замечательно провел время. Как и все остальные. Надо помнить, что тогда легко было жить такой жизнью. Сейчас все иначе – политическая корректность, здоровый образ жизни, борьба с наркоманией и все такое. А во времена Hawkwind наркотики были неотъемлемой частью нашей жизни. Они были для нас, наркоманов, средством общения. Мы всегда начинали свои выступления, нагрузившись наркотиками под завязку. И как я уже сказал, в таком состоянии иногда мы давали свои лучшие концерты. По легенде мы сыпали наркотики прямо в еду и запивали кислотой. На самом деле, так мы сделали всего пару раз, – в Roundhouse, насколько я помню. И большинство наших фанов приходило на концерты уже под кайфом, так что между нами не было никакой разницы. Но это были ещё невинные времена; мы ещё не знали, как люди от кислоты начнут сходить с ума, а другие начнут втыкать в себя иглы и умирать от эмболизма. У нас случались какие-то психические расстройства, но спустя какое-то время они обычно проходили. Так что мы пребывали в полном неведении. Для нас это было просто развлечением.

Из-за того, что мы так активно налегали на наркотики, всегда можно было ожидать неприятностей с полицией. Но, как видно из моего приключения с Джоном «Трясиной», копы зачастую были туповаты. Вот вам еще один пример полицейской глупости. Частенько фараоны устраивали засаду у входа в клуб. Как-то раз я выходил из клуба Speakeasy с одним парнем, Грэмом (Graham), который работал на Джимми Пейджа (Jimmy Page), а позднее стал гастрольным менеджером Motorhead. У меня с собой было полграмма «спида», и мы шли по улице к его грузовику, а эти два копа, которые торчали в дверях напротив клуба, последовали за нами.

«Ну, давай по-быстрому», – сказал я и развернул пакетик. Когда я стоял с развернутым пакетиком в руке, чужая рука протянулась сзади и накрыла мой кулак – и его содержимое!

«Что у тебя там, сынок?» – спросил полицейский.

«Это, эээ… бумажка».

«Хорошо, давай посмотрим».

Я раскрыл свою ладонь, и он взял клочок бумаги. И весь этот белый порошок рассыпался по его черной полицейской форме – он стал похож на малыша, напудренного детской присыпкой! Он скомкал бумажку и сказал: «Там ничего нет».

– Вот сука! – сказал я. – Она так и не дала мне свой телефонный номер!

– О, точно, – кивнул он. – А теперь проверим твои карманы.

Всё это дерьмо было на нем – и его напарник тоже ничего не заметил! Он обыскал нас, но у нас ничего с собой не было, и они ушли. Как можно быть таким тупым?