Текст книги "Автобиография Лемми Килмистера"

Автор книги: Лемми Килмистер

Соавторы: Джениз Гарза
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. Столица(Metropolis)

Я ушел из Rocking Vicars, рассчитывая, что сразу же стану звездой. Мне виделось заманчивое будущее, в котором великое множество женщин стремится овладеть мной и позаниматься моей морковкой – ну, вы понимаете, – и всё в таком духе. Конечно, на деле получилось не совсем так.

Когда я посетил Лондон в первый раз, я прожил там около месяца, – после того самого пробуждения на диване мамы Рона Вуда. Я тогда остановился у своего друга по имени Мэрфи, которого знал ещё по Блэкпулу. Он был малоизвестным ирландским фольк-певцом, братом-ночлежником. Яркий персонаж. У нас было двое знакомых голубых портных, которые шили нам всю одежду – они измерили бы внутреннюю поверхность вашей ноги раза четыре или пять. Мэрф им нравился, и он периодически тусовался с ними. Он с ними не трахался, – по крайней мере, я так не думаю. Но они сшили ему костюм Бэтмена, с капюшоном и крыльями летучей мыши от рук до талии. Он собирался прыгнуть с блэкпульской Башни, такой рекламный трюк, типа.

Блэкпульская Башня похожа на Эйфелеву, только размером в четыре раза меньше. Всё равно, если подумать, – слишком высока для таких полётов. Но Мэрф нарядился в свой бэтменский костюм, мы пришли с ним к Башне и направились прямо к старикашке за билетной кассой.

– Привет! – объявляет Мэрф. – Я – Мэрф, Человек – Летучая мышь! Пропусти меня!

– Зачем? – флегматично спрашивает билетер.

– Я собираюсь прыгнуть с башни! – заявляет Мэрф.

– Не прыгнешь.

– А вот и прыгну! – наседает Мэрф.

– Не прыгнешь.

– Прочь с дороги! – требует этот мутант с крыльями.

– Вот что я скажу тебе, приятель, – говорит ему старикашка, – Давай мне фунт и прыгай себе на здоровье, и если прыгнешь, я верну тебе твой фунт. Согласен?

Он не дал прославиться бедному Мэрфу, лишил, понимаешь, единственного шанса стать известным. В общем, когда я в тот раз решил двинуть на Лондон, Мэрф уже был там. Он жил в ужасной квартире, настоящей крысиной дыре, на Санбэри-он-Тэмз (Sunbury-on-Thames). Впрочем, могло быть и хуже. Кроме него, в четырёх или пяти комнатах жило еще человек двадцать бродяг, и не было никакой горячей воды. А у меня – ни жратвы, ни денег. Мы решили сколотить группу, я, Мэрф и барабанщик Роджер, – причём барабанов у него не было – он играл на диванных подушках! Очень быстро мое терпение лопнуло, и я направился на север. Как-то утром я обнаружил себя, сидящим на пляже в Саут-Шилдсе (South Shields) и выковыривающим своей расческой холодные печеные бобы из банки. И я подумал: «Ну что это за жизнь у меня такая» и вернулся домой немного подкормиться. С тех пор я не видел Мэрфа лет тридцать, а когда встретился с ним, было приятно узнать, что он пережил все эти годы в относительно здравом уме и памяти (по крайней мере, он помнил все, что было после 60-х). Теперь он писатель; при встрече он подарил мне свой роман. Когда я найду время прочитать его, обязательно выскажу вам свое мнение!

Вскоре после того, как я вернулся домой, Birds выступали в Нортвиче (Northwich), около Манчестера, так что я поехал вместе с ними опять в Лондон. Добравшись туда, я позвонил своему единственному знакомому в Лондоне (помимо Джона Лорда!) – Нэвиллу Честерсу (Neville Chesters). Он к тому времени уже поработал роуди у Who и Merseybeats. Я спросил, можно ли переночевать у него, и он сказал, – приходи. В то время Нэвилл работал на группу Jimi Hendrix Experience, и жил на одной квартире с Ноэлом Реддингом (Noel Redding), басистом Хендрикса. Им был нужен помощник, и примерно через три недели, как я остановился у Нэвилла, я стал работать у них.

Джими Хендрикс был тогда очень популярен в Англии – он только что выпустил два сингла, попавшие в хит-парады на первые места, – но пока еще был совершенно неизвестен в Америке. Я работал на его группу около года, помогая на всех телешоу и на гастролях по Англии. Мне, к сожалению, не удалось поучаствовать ни в одном из заграничных туров, потому что я был всего-навсего посыльным и грузчиком. Тем не менее, это был удивительный опыт. Хендрикс, безо всякого сомнения, был самым поразительным гитаристом, существовавшим когда-либо. Все в нем было просто великолепно – его игра по настоящему поражала, и к тому же он потрясающе выглядел на сцене. Он был похож то на кота, то на змею! Когда он играл, у девчонок просто крыша съезжала. Я видел, как он входил в свою спальню с пятью цыпочками – и все они потом выходили от него, улыбаясь. Конечно, дорожной команде тоже кое-что перепадало. Хендрикс был настоящим жеребцом, и только глупец скажет, что это плохо. Не знаю, почему это предосудительно, – конечно, быть жеребцом куда веселее, чем не быть им! К сожалению, я не был его близким другом и мало общался с ним за кулисами. Я лишь работал на него. Он запомнился мне очень славным, лёгким в общении парнем. Но тогда большинство людей были такими. Это была эпоха невинности, знаете ли. Все еще были живы.

Мне также нравились и два других музыканта Experience. Ноэл Реддинг был парень что надо, только у него была привычка ложиться спать в мужской ночной рубашке, тапочках Алладина с загнутыми носами и ночном колпаке с кисточкой. Ну и вид, скажу я вам. Митч был просто чокнутым типом, впрочем, он нисколько не изменился. Однажды я стоял на островке безопасности посередине Оксфорд-стрит, и Митч подскочил ко мне, – на нем было белое меховое пальто, белые брюки, белая рубашка, ботинки и носки – полный набор, ну вы понимаете. «Привет, я не знаю, кто я!» – ляпнул он и убежал прочь. Не думаю, чтобы он знал к тому же, кем был я!

Конец шестидесятых был золотым веком для рок-н-ролла в Британии. С тех пор никогда больше не было такого богатства талантов в одно время. The Beatles, The Stones, The Hollies, The Who, Small Faces, Downliners Sect, Yardbirds, все эти группы появились за какие-то три года. «Британское Вторжение» навсегда изменило лицо рок-музыки, и живя в Лондоне, мы сидели на крыше мира. Многие группы продолжали развивать блюз: Savoy Brown (которые были намного популярней в Штатах, чем в Англии) и Foghat, все они начинали как блюзовые группы и на какое-то время увлеклись джаз-блюзом. Были такие люди, как Грэм Бонд (Graham Bond), у которого играли Джек Брюс (Jack Bruce) и Джинджер Бейкер (Ginger Baker), продолжившие карьеру в группе Cream. Битлз только что выпустили своего «Сержанта Пеппера», став, конечно, событием месяца! Двое из них были уже надломлены, но то, что они делали, не могло быть неправильным – Джон Леннон был святым в глазах поклонников, и Йоко рядом с ним выглядела пострадавшей.

В то время хорошие группы росли как грибы. Сейчас нужно еще попотеть, чтобы отыскать действительно стоящую группу в огромном количестве просто ужасных. Тогда тоже были тысячи групп, но по крайней мере половина из них были великолепны. Приведу простой пример: я работал на втором британском турне Хендрикса, который проходил с 14 ноября по 5 декабря 1967. Компания была такая – Move, только что выпустившие два хита № 1 подряд; потом Pink Floyd с Сидом Барретом (Syd Barrett) – это был его последний тур; Amen Corner, которые тогда были на втором месте в хит-парадах; Nice, в составе которых играл юный органист Кит Эмерсон (Keith Emerson); и Eire Apparent, которые позднее превратились в Grease Band, аккомпанировавший Джо Кокеру (Joe Cocker). И на все эти группы вы могли посмотреть за 7 шиллингов и 6 пенсов (американские 70 центов). И для того времени это было нормально.

Но не думаете же вы, что я завел разговор о Лондоне 60-х и при этом не расскажу о наркотиках, не так ли? Конечно, расскажу. Вся наша команда сидела на «кислоте»[10]10
  ЛСД, производное (диэтиламид) лизергиновой кислоты; обладает выраженным галлюциногенным действием.


[Закрыть] в течение всего тура. И мы прекрасно справлялись со своими обязанностями. Оргазмы под кислотой, между прочим, чертовски классная вещь, просто невероятная, – я неоднократно испытал это на себе. Небольшой факт – кислота тогда была ещё совершенно легальна. И не было никаких запретов на ее употребление до конца ‘67. А что касается марихуаны – можно было спокойненько пройти мимо копа, куря косячок, а он и знать не знал, что это такое. В самом деле; мой друг однажды сказал полицейскому, что это травяная сигарета, и пошёл себе дальше. Кажется, тогда у всех в Лондоне съехала крыша. Порой мы раскумаривались, шли прогуляться в парк и беседовали там с деревьями, и если спорили с ними – деревья иногда побеждали. Нам говорили, что на второй день кислота уже не цепляет, но мы обнаружили, что если удвоить дозу, то проблема легко решается!

В Лондоне было несколько популярных клубов, таких как «Электрический сад» (Electric Garden) и «Средиземье» (Middle Earth). Стоило заглянуть туда, и обнаруживалось, что абсолютно все были под кайфом. На входе в «Средиземье» рядом с кассой стояла девица и раздавала всем кислоту. Она выдавала это дело каждому, неважно, парень это был или девушка, и совершенно бесплатно. Обычно мы брали кристалл кислоты, с которого можно было получить сто доз, и растворяли его в бутылке в сотне капель дистиллированной воды. Потом брали пипетку и капали раствор рядами на газетный лист. Потом, когда все это дело высыхало, мы накрывали пропитанный кислотой лист бумагой, выходили на улицу, отрывали кусочками и продавали людям для жевания. Иногда, если повезёт, тебе доставался клочок газеты, на котором оказывалась пара «поездок»; при неудачном раскладе можно было купить просто чистую бумагу!

В то время настоящая кислотная «поездка» не была таким балдежным, спокойным дерьмом. В самый первый раз я отъехал на восемнадцать часов, и ничего не мог видеть. То, что я видел – с реальностью не имело ничего общего. Все вокруг, каждый звук – можно было щелкнуть пальцами, – опля! – все превращалось в калейдоскоп! Глаза воспринимали любой шум, как яркие цветные импульсы. Вы словно отправлялись в бесконечное путешествие по «русским горкам», то замедляясь при подходе к вершине, то затем – вау! Ваши зубы вдруг обжигали, и если вы начинали смеяться, то было невероятно трудно остановиться. Вы можете сделать вывод, что мне нравилась кислота. Но ЛСД – опасный наркотик, – если понравилось, – береги задницу! Если тебе становилось немного не по себе, то кислота во много раз усиливала беспокойство, вплоть до того, что тебя закрывали, понимаешь, – забирали галстук, шнурки и ремень, и помещали в палату без окон с мягкими стенами. Многие мои знакомые закончили одинаково – в психушке.

И все также глотали таблетки. Такие амфетамины, как Blues, Black Beauties и декседрин. Все это были пилюли – за многие и многие годы я никогда не использовал порошки. На самом деле, если ты играешь в группе, или, особенно, если ты роуди, то тебе просто необходимо принимать все это, потому что иначе тебе не выдержать такого напряженного жизненного ритма. Просто нереально поехать в трехмесячный тур и при этом ни на чем не «сидеть». Я ни гроша не дам за все эти полезные советы, – мол, спорт, свежие продукты, соки, – да пошли вы все со своими советами! Все это бред сивой кобылы! Мне плевать, съедай хоть по двести артишоков, но ты должен остаться жив через три месяца гастролей, делая по концерту в день.

Все также принимали антидепрессанты. Лично мы глотали Mandrax (эквивалент штатовского Quaaludes). Однажды мы купили целую коробку мандрекса, тысячу таблеток, и когда открыли ее, все они оказались растаявшими, – должно быть, были влажные. На дне этой коробки было настоящее месиво мандрекса. Так что мы вывалили всю эту кашу на разделочную доску, раскатали скалкой, а потом положили этот блин в гриль, и в результате у нас получилась белая лепешка мандрекса, от которой мы отламывали куски и ели. Правда, иной раз ты набивал себе полный рот мела-закрепителя, а в другой раз доставалось сразу три таблетки мандрекса – своего рода наркотическая русская рулетка! У меня имелся аптечный рецепт на получение декседрина и мандрекса. В то время многие доктора за деньги могли выписать вам любой рецепт. Доктора на Харли-стрит (Harley Street), например. Тот, к которому пришёл я, отказался выписать мне мандрекс, потому что как раз был принят закон, запрещающий продавать его в аптеках, и в качестве заменителя он выписал мне Tuinol. Это жуткая штука, правда. Долбанный туинол был в 7–8 раз круче мандрекса. Мандрекс просто младенец по сравнению с туинолом! Полнейший идиотизм. Впрочем, как обычно.

Но вернемся к рок-н-ролльной части моей истории, в противоположность наркотикам или сексу. В общем, я начинал играть в нескольких лондонских группах. Сначала получил работу гитариста у Пи Пи Арнолд (P. P. Arnold). Она была одной из Ikettes[11]11
  The Ikettes – группа Айка и Тины Тернер


[Закрыть], и уже выпустила парочку хитов в Англии. Через две недели она обнаружила, что я не умею играть соло и я потерял эту работу. Потом в 68, я пел в группе Сэма Гопала (Sam Gopal). Он был наполовину бирманцем, наполовину непальцем или что-то типа этого – не помню уже. Он играл на таблах, которые было невозможно усилить аппаратурой. Это слишком гулкий инструмент, понимаете, – по крайней мере, их нельзя было подзвучить на оборудовании того времени. До этого группа называлась Sam Gopal Dream, и в декабре 67 года она попала на шоу «Рождество на Земле» в одной компании с Хендриксом. Некоторые считают, что я играл на том выступлении, но это не так. Когда я встретился с Сэмом, он уже выбросил слово «Dream» из названия своей группы, и команда стала называться скромнее – просто «Sam Gopal»!

С Сэмом меня познакомил мой друг по имени Роджер Д'Илайя (Roger D'Elia). Он играл на гитаре, и его бабушкой была Мэри Клэр (Mary Clare), когда-то очень известная английская актриса. Я жил в доме Роджера, и он сказал мне, что собирает группу с Сэмом Гопалом и басистом Филом Дьюком (Phil Duke), и им нужен вокалист. Они играли такую смесь из психоделии, блюза и средне-восточных ритмов, встречающихся у группы The Damned. Мы записали один альбом, провели один тур по Германии и дали концерт в лондонском клубе «Speakeasy». То шоу в «Speakeasy» было встречено на ура, и мы уже решили, что станем звездами, но на самом деле после этого выступления начался наш упадок!

Сэм хотел стать звездой. У него были самые серьезные намерения. Он был настоящий позёр, но меня это нисколько не волновало. Я хочу сказать, что я сам понтарь – что тогда делать в этом бизнесе без понтов, верно? Так что с Сэмом все было в порядке. У него были свои идеи и все остальное, но он дал мне полную свободу творчества. Я написал почти все песни, которые попали на наш единственный альбом. Тогда у меня еще была фамилия моего отчима, так что на конверте пластинки фигурировал Ян (Лемми) Уиллис (lan (Lemmy) Willis). В авторстве некоторых песен были заявлены все музыканты группы, но на самом деле все песни я написал сам за одну ночь. Это случилось, когда я открыл для себя этот замечательный наркотик под названием метедрин. На всей пластинке было лишь две песни не моего авторства, «Angry Faces», которую написал Лео Дэвидсон (Leo Davidson), и песня Донована (Donovan) «Season of the Witch», – мы записали действительно неплохую версию этой композиции.

Альбом «Escalator» был выпущен записывающей компанией Stable. Это был прикол. Компанией владели два индийца, которые понятия не имели, как руководить рекорд-лейблом. Не знаю, как мы вообще связались с ними. Это был один из проектов Сэма – он был знаком с продюсером и всё такое. Escalator прошел абсолютно незамеченным. Stable был самым независимым лейблом из всех независимых. В конечном счете до нас дошло, что группу ждет забвение, и мы просто бросили это дело. Забавно, что я столкнулся с Сэмом Гопалом в 1991, перед самым моим отъездом в Америку. Это было очень странно, потому что я не видел его десять лет, и вдруг он просто идёт по улице мимо моего дома. Мы немного поболтали, и он сказал мне, что собирает группу: «Знаешь, та идея очень классная. До сих пор!»

После Sam Gopal я не играл на гитаре около года, а только и делал, что наркоманил, бродяжничал и питался подножным кормом. Легко жить такой жизнью, когда ты молод, а мне было двадцать три. Именно тогда я научился ненавидеть героин. Конечно, эта дрянь всегда была вокруг, но не в таком количестве – это превратилось в реальную проблему примерно к семидесятому году. У меня был один знакомый, Престон Дэйв (Preston Dave) – он даже не был героинщиком. Иногда он кололся, но очень редко. И наша компания тусовалась в баре Wimpy, первой, можно сказать, попытке англичан организовать что-то подобное забегаловкам Burger King. Это заведение находилось на Эрлс Корт Роуд и было открыто всю ночь. Престона терзала ломка, и он ушел на площадь Пикадилли (Piccadilly) – там можно было купить героин. Вернувшись оттуда, он прошел в туалет. Он выполз через несколько минут. Лицо у него почернело, а язык вывалился изо рта. Кто-то подсунул ему крысиный яд – взял деньги, улыбнулся и продал смерть. Я подумал, – «Черт подери, если такие типы вертятся вокруг героина, однажды тебе обязательно попадётся то же самое». И я также видел, как люди кололись старыми, тупыми иглами, которые навсегда портили их вены. Вы бы видели этих людей, страдающих закупоркой сосудов со свищами на руках размером с крикетный мяч! И они продали бы свои задницы всего за одну чертову дозу. Я не в силах видеть все это страдание. В этом нет ничего хорошего.

У меня была целая уйма гребаных друзей, которые умирали от героина, но хуже всего было то, что девочка, которую я больше всего любил в своей жизни, тоже умерла от этой дряни. Ее звали Сью, и она была первой девчонкой, с которой я жил. Когда мы познакомились, ей было всего пятнадцать, – пикантное обстоятельство, если бы об этом узнали в полиции, но такова жизнь. Так или иначе, мне в 1967 был всего двадцать один год, и я, конечно, еще не был похотливым, опытным типом. Скорее это была молодая пара, сгорающая от страсти друг к другу! Но вот в чем была проблема – по крайней мере, для всех остальных – она была чернокожей. Мы были отрезаны от всего общества. Все наши друзья (и ее, и мои) отреклись от нас. И то время еще называют эрой мира и любви, знаете! Черную музыку хоть и начали слушать, но на этом – всё. Ха! Вот вам доказательство всего их лицемерия. Никто не мог сказать, что нам теперь делать. Мои друзья кинули меня, потому что я связался с черномазой, и меня это ужасно угнетало, – чертовы засранцы. Ее черные друзья считали меня угнетателем, укравшим молодую черную девочку и превратившим её в свою сексуальную игрушку и все такое. Мудаки! Я втолковывал им, что не тащил её за руку из дома – она сама решала, пойти со мной или остаться. Но нам со Сью было наплевать, правда. Черт подери, если вы теряете таких друзей, то они вам вовсе не друзья. Кроме того, мы были влюблены, так что все остальное было неважно.

Хотя, мы со Сью жили, как кошка с собакой. Она была тройной Близнец, так что было абсолютно непонятно, с какой её сущностью вы в данный момент говорите. Мы постоянно нуждались в деньгах, а потом она начала работать в клубе Speakeasy. Ей все время делали разного рода предложения – она была молода, и только что обнаружила, что красива, так что люди не преминули этим воспользоваться. Пока она работала в Спикизи, мы расстались – в четвертый или в пятый раз за все время наших отношений – а затем ее трахнул Мик Джаггер. Потом я спросил ее: «Ну и как?». На что она ответила, «Ну, он не плох, но не так хорош, как Джаггер, знаешь ли», – вот это ответ, я понимаю! Конечно, она хотела сказать, что Джаггер не соответствовал своей собственной репутации. У него не было никаких шансов, даже если бы он с шестом запрыгнул с улицы в окно прямо на неё – ну, вы понимаете, о чем я.

В итоге Сью получила работу в Ливане, танцовщицей в Бейруте. Это было до того, как город был разрушен, и он еще оставался детской площадкой Западного мира. Она вернулась с неустойчивой героиновой зависимостью, и это была уже не та Сью. Как-то, когда мы в очередной раз помирились, она зашла к своей бабушке. И пока была у нее, упросила одного из своих друзей принести ей героин. Она пошла в ванную и заперла дверь. Приняла это дерьмо, легла в воду, потеряла сознание и утонула в своей собственной ванне. Ей было всего девятнадцать.

Когда она умерла, я был в Лондоне – к этому времени я уже играл в Hawkwind – но не пошел на похороны. Я имею в виду, кому приятно смотреть на них, мертвых? Я любил их живыми. У неё была сестра, Кей. Такая же симпатичная, как Сью. Я ничего не знаю о ее судьбе, но если ты, Кей, читаешь эти строки, свяжись со мной – мы вспомним Сью. Хорошо?

Вот так на личном опыте я узнал, что героин самый страшный наркотик на свете, но это еще не означает, что у меня самого не было проблем в поисках своей собственной отравы. Однажды, в 69-м или 70-м, я чуть было не склеил ласты. Как-то мы сидели всей компанией и ждали, когда посыльный принесет нам «спид». Этот парень появился с медсестрой. Видать, она работала в амбулатории, и он заплатил ей, чтобы получить сульфат амфетамина. Она пришла с банкой, на которой вроде бы было написано «амфетамина сульфат». И мы, жадные ублюдки, тут же набросились на него. Но это был не амфетамин, это был сульфат атропина – белладонна. Яд. Мы все приняли по чайной ложке этого зелья, порцию, в двести раз превышающую допустимую дозу, и буквально сошли с ума, все разом.

Я бродил с телевизором под мышкой и разговаривал с ним. А кто-то кормил деревья из окна. В общем, какое-то время было интересно, правда. Потом мы все отрубились, и кто-то позвонил в службу спасения наркоманов, у которой был фургон скорой помощи с бесплатными наркотиками, и они погрузили нас, как дрова, и отвезли в больницу. Я очухался на больничной койке и мог видеть свою руку насквозь. Я видел складки больничной простыни под своей рукой. А потом увидел больничные стены. «Ё-моё!» – подумал я. Я был уверен, что приземлился в психушке. Потом до меня дошло, что это обычная больница, потому что рукава на моей пижаме были обычной длины. А на соседней койке я увидел своего друга Джефа, который только начал приходить в себя.

– Тс-с-с! Джеф!

– Что?

– Мы в больнице.

– Вау!

– Надо сваливать отсюда. Ты в порядке?

– Да.

– Давай, по-тихому!

Но едва мы встали с кроватей, как раздался вопль:

– А-А-А-А-А! ОНИ ВЕЗДЕ!

Он прыгал и орал с выпученными глазами:

– Черви, личинки, муравьи – А-А-А-А-А!

Я вернулся в кровать.

Наконец пришел доктор. – «Если бы мы опоздали хоть на час, вы были бы уже мертвы».

Я подумал: «Могу поспорить, ты жалеешь, что не опоздал, педераст несчастный».

Он сказал, что нам дали противоядие, и что нужно подождать, чтобы действие наркотика прошло. На это ушло целых две недели, и это было очень странное время. Я хочу сказать, что я мог сидеть, читать книгу, и вот я дочитываю до страницы 42 – и понимаю, что никакой книги и в помине нет. Или я мог идти по улице, и думать, что несу чемодан и вдруг – оп! оказывается, в руках – ничего. Странно… но интересно. Впрочем, не так уж и интересно, чтобы повторить это!

Наконец, после нескольких месяцев бродяжничанья, я оказался в очередной группе, Opal Butterfly. Я встретил их барабанщика, Саймона Кинга (Simon King) в Челси, в месте, прозванном нами «Аптекой». Эта самая Аптека была большим ярким мюзик-холлом, в три этажа. На третьем этаже был ресторан, на втором пивная, и магазин грампластинок на первом. Там же находилось множество бутиков и других магазинов. Это было одним из первых торговых центров. Довольно дорогое, но отличное местечко. Парни из Opal Butterfly обычно приходили туда выпить, и я скорешился с Саймоном и стал своим в группе. Понятия не имею, почему я стал тусоваться с ним – с Саймоном было сложно ужиться. Но рассказ о нём еще впереди.

Во всяком случае, Opal Butterfly были хорошей группой, но они так никуда и не пробились. На момент моего прихода в группу они уже несколько лет работали на сцене, а через несколько месяцев распались. Один из парней, Рей Мейджор (Ray Major), еще играл в Mott Hoople. Они распались как раз вовремя, потому что буквально через пару месяцев я уже играл в Hawkwind.