Текст книги "Чертовы котята"

Автор книги: Леена Лехтолайнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

8

Рейска обещал передать просьбу Транкову, Хилья промолчала. Я тоже была перед ним в долгу: без него я никогда бы не узнала, что у меня есть сестра, и массу других вещей. А я-то еще считала себя умной и хитрой, когда выяснила служебный пароль Лайтио для работы в полицейской базе данных! Позже выяснилось, что он нарочно оставил его мне.

– Ты очень похудел. Давай как-нибудь сходим пообедать в хороший ресторан. В следующий раз, когда смогу выкроить свободное время, приглашу тебя в «Санс Ном».

Это произнес Рейска. Хилья так и не смогла вымолвить ни слова.

– Ну, это только если договоришься, чтобы повар приготовил настоящую запеканку с беконом. Моя баба все время ворчит, что я ем слишком много жирной пищи, и теперь не позволяет ни одной калории пробраться в мою еду. – Лайтио и раньше не слишком обаятельно улыбался, а сейчас его ухмылка и вовсе напоминала гримасу.

– Я пришлю сообщение, когда у меня будет время, и приеду за тобой на такси.

– И кто же из вас приедет?

– Хилья.

– Я, знаешь ли, так до сих пор и не знаю, что в конце концов обнаружилось в бумагах Рютконена. Он преследовал Сталя по закону, ведь тот морочил голову Европолу. Та наша встреча была, конечно, не вполне легальна, но ведь о ней известно лишь нам с тобой да Транкову.

С Давидом Сталем меня связывали нежные чувства, с Транковым – общая тайна. Я начинала его бояться. Полиции, разумеется, он меня не выдаст, но вот насчет Ивана Гезолиана я не была уверена. Перед глазами встал собственный образ в виде бритоголового монаха в длинном одеянии. В монастыре мне было бы гораздо спокойнее, но меня туда не примут – ведь на самом деле я женщина.

– Самое время выкурить сигару, – прохрипел Лайтио. – Вот черт, спички забыл. А в сауне их наверняка нет.

Он осторожно поднялся, я чуть было не бросилась помочь ему. Рейска одернул меня – такой жест мог бы уязвить гордость Лайтио.

Мы вышли. На прощание Рейска по-мужски пожал Лайтио руку, обниматься он не привык.

– Ну, пока. – Он тихонько похлопал старого друга по плечу и пошел прочь.

Сидя в трамвае, Хилья отправила Транкову сообщение: надо обсудить важное дело. Он мгновенно ответил, что возвращается послезавтра, и предлагал вместе прогуляться. Ну и ладно, пусть думает что угодно. Лайтио дал трудное поручение, однако Рейска прекрасно понимал, что выполнить его – дело чести. А Хилья так и не могла решить для себя, правильно ли поступит, если передаст Лайтио оружие для самоубийства.

Бабушка Вуотилайнен снова напекла пирожков.

– Возьми с собой и передай тому милому молодому человеку, что так замечательно нарисовал рысь. Посмотри, она же совсем как живая. Надеюсь, ты уже забыла того, другого мужчину.

«Как бы не так», – вздохнула я про себя, смывая в ванной грим.

Я пообещала зайти в другой раз, когда у меня будет больше времени, и побежала в парикмахерскую. Успела как раз в тот момент, когда Юлия уже расплачивалась. Ей закрасили отросшие корни волос, покрасили ресницы и брови, и она стояла свежая и красивая, сверкая золотой головкой. Рейска наверняка смутился бы рядом с такой красоткой, но, к счастью, они с Юлией никогда не встретятся – уж я позабочусь об этом.

В машине я принялась расспрашивать Юлию об отце: мол, он произвел на меня необыкновенное впечатление. Вероятно, ей было велено молчать, но она не смогла сдержаться.

– Папа знаком со многими президентами и премьер-министрами. Он, например, хорошо знает Путина.

– А мама?

– В последние годы жизни из-за болезни она превратилась в растение. – Юлия снова характерным жестом пожала плечами. – Даже меня не узнавала. К счастью, я уродилась в отца и бабушку, его мать. Она обещала приехать ко мне на свадьбу, хоть ей уже восемьдесят.

Сюрьянен много думал, как обеспечить безопасность на свадьбе: боялся, что туда заявится Сату и приведет толпу папарацци. Церемонию планировали провести в «Санс Ном», и Моника уже вовсю готовилась к организации финско-русской свадьбы. Помимо меня, Сюрьянен нанял еще несколько охранников, а Гезолиана, разумеется, будет сопровождать Леша. Впереди было еще два месяца, но Юлия уже суетилась вовсю. Подходящего платья она не смогла найти ни в Хельсинки, ни в Петербурге, ни в Женеве, и, судя по всему, нам еще предстояло ехать за ним в Париж или Нью-Йорк.

– Тебе пришло письмо, я положила его в твоей комнате на столе, – сообщила мне Ханна, когда мы вернулись домой.

Мне совершенно не понравилось, что она заходила ко мне в комнату. Револьвер и другие важные вещи я держала под замком, но не хотелось, чтобы она трогала даже мое белье. Одежду Рейски я хранила на самом дне шкафа, его усы и кепку – в сейфе вместе с револьвером. Там же я прятала альбом с фотографиями дяди Яри, найденное у Давида кольцо и бумаги Сюрьянена, касающиеся мыса Коппарняси. Я сама не очень понимала, к чему они мне. В свое время Коппарняси принадлежал некоему индустриальному объединению, но затем его приватизировали. Разумеется, уж коли в проекте Сюрьянена принимала участие такая сомнительная личность, как Гезолиан, ему имело прямой смысл держать язык за зубами. К тому же в таком масштабном деле легко отмывать деньги через контракты с субподрядчиками. Неужели Сюрьянен и в самом деле готов рисковать? Хотя, возможно, за его простоватой внешностью скрывается душа крупного авантюриста и игрока.

Я отнесла пакет с булочками Транкову в комнату. Там сильно пахло его туалетной водой. На стене висела картина, на которой темноволосая большеглазая женщина сидела, протягивая руки к камину. Юрий никогда не рассказывал, кто изображен на картине, но я подозревала, что это портрет его матери. Я так и не могла понять, действительно ли он талантливый художник. Однажды он подарил мне холст, на котором нарисовал меня в виде принцессы-рыси, но я еще не повесила его у себя в комнате.

Судя по почтовому штемпелю, письмо в конверте формата А4 пришло из Соединенных Штатов. Интересно, это от Майка Вирту или кого-нибудь из однокурсников по академии? Имени отправителя не было. Я прощупала конверт – внутри лежал еще один. Я открыла внешний конверт, и оттуда выпал листок бумаги с подписью «Адам Бейтс». Понятия не имею, кто это.

Дорогая Хилья Илвескеро!

Надеюсь, ты получишь письмо и прочтешь эти строки. Мы выяснили твой адрес через посольство Финляндии в Америке. Я племянник Мари Хиггинс, у которой ты снимала квартиру в Нью-Йорке. Не знаю, помнишь ли ты меня, – мы пару раз встречались в квартире у тети на Мортон-стрит. С прискорбием сообщаю, что в начале января тетя Мари умерла от передозировки героина. Случилось то, чего мы так боялись, этот проклятый наркотик все-таки погубил ее. Тело было кремировано в начале февраля.

Последние две недели я разбирал ее вещи. Она не оставила завещания и никак не выразила свою последнюю волю. Сообщи, пожалуйста, если ты хочешь взять что-нибудь на память о ней. Комиссия по наследованию возьмет на себя оплату расходов по отправке посылки в Финляндию.

Ты помнишь, у тети Мари всегда был беспорядок в вещах. В ящике ее письменного стола я нашел письмо из Финляндии, которое она должна была отправить тебе, но не сделала этого. Думаю, тетя Мари просто сунула его в ящик и забыла. На всякий случай высылаю его тебе. Я сейчас живу на Мортон-стрит, мы с женой собираемся выкупить тетушкину квартиру у комиссии по наследованию.

С наилучшими пожеланиями,

Адам Бейтс.

Я вспомнила Адама. Парнишка, лет на пять моложе меня, страшно интересовался моей учебой в Академии частной охраны. Он жил в Нью-Джерси и иногда приезжал в гости к тете, чтобы окунуться в кипящую жизнь Манхэттена. Несколько раз мы с ним ходили в ночные рок-клубы. На тот момент ему еще не было двадцати, но вместе со мной его без проблем пускали внутрь.

Значит, Мари умерла. Неудивительно. Еще десять лет назад, когда я снимала у нее квартиру, она частенько принимала такие дозы героина, что мне приходилось буквально вытаскивать ее с того света. Однажды я даже отвезла ее в лечебницу для наркоманов; выйдя оттуда, она долго меня ругала. Мари считала, что знает свою норму, но это было не так. Она все время что-то теряла – то ключи, то кредитные карты, которые потом находились в холодильнике или корзине с грязным бельем. Неудивительно, что предназначенное мне письмо она сунула в ящик стола и забыла навсегда.

Второй конверт был надписан знакомым почерком, на нем стоял почтовый штемпель с печатью, датированной днем, который я помнила слишком хорошо. В этот день умер дядя Яри и была зачата моя сестра Ваномо.

Большой конверт я разорвала, но сейчас решила сходить на кухню за ножницами. И вздрогнула, когда поняла, что именно держу в руках. Дядя Яри был не мастак писать письма, ему приходилось старательно выводить каждое слово, чтобы адресат смог разобрать его почерк.

Привет, Хилья!

Как у тебя дела? Здесь, в Хевосенперсете, уже заморозки, скоро можно будет идти собирать клюкву. Хаккарайнен почти перестал выгонять своих коров и держит их в теплом коровнике. А у вас в Америке еще лето? Наверное, сейчас, когда уже нет такой жары, в городе тоже неплохо.

Решил тебе написать, потому что из-за этой разницы во времени непонятно, когда звонить, чтобы застать тебя дома. Вчера меня вызвали в полицию Куопио и сообщили неприятную новость. Твой отец бежал из тюремного дома сумасшедших. Он избил охранника, теперь тот до конца жизни останется инвалидом. Видимо, заранее планировал побег.

Я очень рад, что ты сейчас далеко и в безопасности. Иначе, боюсь, он бы и до тебя добрался. За меня не волнуйся, на случай незваных гостей у меня всегда наготове заряженное ружье. Когда его поймают, я сообщу тебе. Он уже сбегал и раньше, когда ты училась во втором классе. Может, помнишь, я тогда встречал тебя после школы, и мы пару дней прожили в деревне. Но к счастью, тогда его задержали уже в Куопио. Надеюсь, он и в этот раз далеко не уйдет.

Береги себя.

Дядя Яри

Внизу страницы дядя нарисовал рысь. После появления Фриды такая картинка стала нашим паролем. Дядя неплохо рисовал. Написав письмо, он отправился в Каави, купил марку и отдал письмо на почту, где на него поставили штемпель. После этого дядя вернулся домой и в тот же вечер утонул. Тело нашли не сразу, поэтому определить точное время смерти оказалось сложно. Матти Хаккарайнен встревожился, когда дядя не пришел на собрание по строительству дороги, и решил навестить соседа. Не застав Яри дома, Хаккарайнен отправился на берег и, заметив, что нет лодки, занервничал и побежал за своей моторкой. Он обнаружил лодку дяди возле мостков и там же увидел в воде знакомые рыболовные сети. Он попробовал их вытащить, но они почему-то оказались очень тяжелыми. Тогда Хаккарайнен вызвал полицию и спасателей. Они-то и обнаружили в сетях тело дяди Яри.

Я не злилась на Мари. Даже если бы письмо нашло меня вовремя, на стажировке в Монреале, я не смогла бы спасти дядю. Там я получила сообщение о его смерти. Наверное, Мари убрала письмо в ящик, чтобы не потерять, и забыла, как забывала про все на свете.

Я прижала конверт к щеке. В памяти возникло дядино лицо, смеющиеся глаза, красные щеки, каштановые волосы, и как он сетовал, что ему приходится часто бриться, потому что у него очень быстро растет борода. Он был ниже меня, рост я унаследовала от отца. Я мало что помнила об отце, наверное, лишь то, что он был здоровенный и я его боялась. Хотя, возможно, страх возник потом, когда я осознала, что он сделал с моей мамой.

Ваномо рассказали, что ее отец плохой и больной человек, который сидит в тюрьме за свои поступки. Возможно, со временем он поправится с Божьей помощью, но жизнь самой Ваномо и ее матери Саары его никак не касается. Саара заранее подготовила Ваномо к встрече со мной. В их общине почти во всех семьях было много детей, большая разница в возрасте считалась нормальным явлением, поэтому Ваномо не слишком удивилась при виде меня. Хотя она посмеялась, когда узнала, что я старше даже ее мамы.

– Когда ты была маленькой девочкой, то жила вместе с этим нашим отцом, да? – спросила она меня во время нашей второй встречи, когда мы отправились в соседский коровник покормить маленького теленка. – А тогда он еще был хорошим?

– Я его мало помню. Он иногда пел мне песенку, которая называлась «Мало кто сделан из железа». Мне она очень нравилась. И он всегда смеялся, когда ее пел.

Я сглотнула. Не хотелось это вспоминать. Ведь хорошо известно, что дьявол тоже улыбается, когда качает на коленях своего ребенка и поет ему песенку.

– Значит, раньше он был хорошим. А потом заболел и стал плохим. Иногда так бывает. – Ваномо вздохнула и протянула теленку на ладошке хлеб. – Мама сказала, что, может, когда он выздоровеет, мы еще когда-нибудь с ним увидимся. А ты? Ты придешь тогда?

– Мне сказали, что вряд ли он когда-нибудь поправится! – Я не могла сдержать крик, теленок испуганно отшатнулся. – Хотя откуда я могу знать, врачам виднее.

– И Господу Богу. А кто у тебя мама? Видишь, как интересно, у нас один папа, но разные мамы.

Я рассказала, что моя мама умерла, когда мне было четыре года. Не могла же я сказать ребенку, что наш общий отец убил ее.

– Значит, сейчас она твой ангел-хранитель и оберегает тебя с небес, – улыбнулась Ваномо. – Потом, когда придет твое время, вы снова встретитесь. Не надо бояться смерти, ведь на небесах лучше, чем здесь.

Я кивнула. К счастью, семья Ваномо не относилась к числу религиозных фанатиков и ребенка не пугали вечными муками ада. На ее небесах жили люди и звери, там Фрида весело играла с дядей Яри. Я не умела так же свято и чисто верить, но не имела права и ее попрекать за такую веру. Собственно, у меня такого желания не возникало. Если она счастлива, несмотря на ужас, сопровождавший ее зачатие, то я только рада. Ваномо разрешили летом приехать ко мне в гости в Хельсинки, и она с нетерпением ждала теплых дней. Мы сможем с ней сходить в зоопарк, в парк аттракционов Линнанмяки и съездить в старую крепость Свеаборг. Девочка никогда не была дальше Куопио и считала обзорную башню Пуийо [3]3
  Пуийо – башня с обзорной площадкой в Куопио. (Прим. пер.)


[Закрыть]самым высоким сооружением в мире. Я обещала показать ей фотографии небоскребов Нью-Йорка.

Я даже не знала, подозревает ли мой отец о том, что у него есть еще одна дочь. Едва ли он удосужился узнать, что дальше случилось с девочкой, которую он изнасиловал.

Заключение о смерти дяди осталось в Хевосенперсете. Я решила перечитать его снова. Надо проверить, было ли у моего отца твердое алиби на момент смерти дяди, и выяснить, почему полиция даже не подозревала его в случившемся. Полицейского, сообщившего мне печальную весть, звали Ниило Рямя. В Интернете был список сотрудников полиции Куопио, но такого там не значилось. Все же я решила попытать счастья и отправила электронное письмо на адрес [email protected]. Написала, что прихожусь племянницей Яри Илвескеро и мне до сих пор непонятны некоторые моменты его смерти. Есть основания подозревать, что это был не несчастный случай, а убийство, поскольку на тот момент мой отец находился в бегах. Он тогда уже сменил фамилию, и, возможно, полиция не увидела связи между этими двумя событиями. Но убийство не имеет срока давности, и если отец убил дядю Яри, он должен за это ответить. И тогда за совершенное преступление его посадят в тюрьму. Я всерьез считала, что на самом деле мой отец лишь притворяется больным и достаточно умен, чтобы водить за нос даже профессионалов.

Я никогда не умела терпеливо ждать, не тот у меня характер. Майк Вирту часто упрекал меня за это.

– Дорогая Хилья, наша задача – обеспечить безопасность клиента. Хорошо, когда ничего не происходит и клиенту ничего не угрожает. Мы всегда должны быть готовы к самому худшему, но при этом надо понимать, что тишина – это хорошо.

Я не знала, где учился сам Майк. В проспекте академии говорилось, что он служил в ФБР, но я не знала, почему он оттуда ушел и основал свое учебное заведение. Шутник и заводила нашего курса Чарли Дэвис пару раз чуть было не подвиг Майка открыть карты.

– Не хочу обнародовать свои методы, ведь тогда и наши противники узнают, как мы действуем, а лишний риск никому не нужен.

Если Юлия решит поехать за платьем в Нью-Йорк, я обязательно выберу время и встречусь с Майком. Наверное, он вспомнит меня, ведь женщин в академии училось немного, к тому же я была единственным студентом из Финляндии. Честно говоря, я была уверена, что он хорошо помнит каждого из своих учеников со всеми их сильными и слабыми сторонами и особенностями характера.

Юлия велела мне сопровождать ее в отдел свадебных платьев. Мне стало не по себе. К счастью, я буду на свадьбе охранником, а не подружкой невесты. В этой роли я еще ни разу не выступала, и, честно говоря, не было никакого желания. Маленькой девочкой я с удовольствием наряжалась в принцессу, хотя в шкафу в Хевосенперсете было лишь несколько старых кружевных юбок да поношенные туфли на каблуках. У матери моей подружки Йоханны имелось несколько вечерних платьев, в которые мы наряжались, когда я приходила к ней в гости. Ее мать не слишком любила меня и каждый раз интересовалась, есть ли у нас свой коровник. Она происходила из хорошей семьи и была замужем за зубным врачом, а я, надо думать, казалась ей совершенной деревенщиной. Сама Йоханна нечасто приходила ко мне – боялась посещать наш туалет-будку, хотя там было чисто, висел букет засушенных цветов и дядя регулярно сметал паутину.

Юлия тоже ни за что не воспользовалась бы уличным туалетом. Ее семья жила богато еще с советских времен, отец занимал высокий пост в партии. Вечером я порылась в Интернете, но информации об Иване Гезолиане было мало. На одном из правовых англоязычных белорусских сайтов его называли доверенным лицом и инвестором президента Белоруссии Лукашенко. Ничего нового. Затем отправила сообщение брату Джанни: общий знакомый просил связаться.

Потом я легла спать, и мне приснилось, будто я спускаюсь по склону к монастырю Сан-Антимо. По белой песчаной тропинке, огибающей огромное дерево, шли монахи и пели. В процессии я увидела несколько женщин, в их числе маму и Мари Хиггинс, они помахали мне, приглашая спуститься к ним. Мне так хотелось обнять маму, но я знала, что если поддамся этому желанию, то останусь в монастыре навсегда. Звонкий голос Ваномо пел, что не надо бояться смерти.

Под утро я проснулась от ощущения, что в комнате кто-то есть. В квартире была хорошая система безопасности, поэтому я никогда не запирала дверь своей спальни. Приглядевшись, я узнала в предрассветных сумерках знакомый силуэт Юрия. Я вскочила и включила настольную лампу. От яркого света Юрий невольно зажмурился.

– Какого черта ты здесь делаешь? Ты же хотел только завтра вечером вернуться из Лэнгвика?

– У Сюрьянена образовалась внезапная встреча с одной женщиной из парламента. Этой даме пророчат министерский портфель. Она придет к восьми. Сюрьянен решил провести переговоры здесь, лишние уши ему не нужны.

– Этот разговор имеет какое-то отношение к Коппарняси и проекту Сюрьянена?

– Именно об этом и пойдет речь. – Юрий опустился перед кроватью на колени и обнял меня. – Я знаю, что ты обижаешься. Но клянусь тебе, Хилья, все время я считал это обычным строительным проектом, о котором не следует говорить. Разумеется, сделка такого масштаба требовала некоторого подмасливания определенных лиц, но ведь это дело привычное. Но, знаешь, действительно не все так просто. Когда мы на мотосанях объезжали местность, там вообще никого не было, лишь одна женщина издали крикнула, что в заповеднике запрещено пользоваться любым транспортом. К счастью, она не узнала Сюрьянена. Уско ездил по холмам и развалинам и вслух размышлял, где же то самое место, о котором говорил Гезолиан. И с собой у него был счетчик Гейгера.

Во время прогулок в Коппарняси я натыкалась на пару каменных башенок непонятного происхождения, причем не слишком старых по виду – на них даже не успел вырасти мох.

– Счетчик Гейгера? Вы искали что-то радиоактивное?

– Ты ведь знаешь, что после войны там до пятьдесят шестого года стояли советские войска? Уходя, они уничтожили все свои сооружения и бункеры. Гезолиан жил в тех краях в детстве. И наверное, знает, что там могло остаться, потому и хочет участвовать в проекте Сюрьянена по строительству коттеджного поселка.

9

Я в недоумении потрясла головой. Неужели именно поэтому Гезолиан стал партнером Бориса Васильева, который так активно препятствовал прокладке по дну Балтийского моря газовой трубы, и продал ему радиоактивный изотоп СР-90? Один из возможных маршрутов прокладки трубы как раз и шел через Коппарняси. И если там и в самом деле что-то спрятано, то, разумеется, Гезолиан не хотел упустить контроль над событиями. Может, именно он внушил Сюрьянену мысль построить там коттеджный поселок?

– Почему ты решил рассказать мне именно сейчас? Ведь еще позавчера ты говорил, что не собираешься раскрывать тайны Сюрьянена?

– Мы же с тобой в одной лодке. – Он еще сильнее сжал мою руку. – Я говорил тебе, что больше не буду заниматься криминалом и не хочу попасть в тюрьму. Уско даже не понимает, насколько опасен Гезолиан. Я думаю, что ты не стала бы работать на Юлию, если бы заранее понимала, с кем будешь иметь дело.

Юрий прижался лбом к краю кровати, его длинные темные волосы рассыпались по простыне.

– Давай поможем друг другу, – произнес он. – Не злись на меня, пожалуйста.

Транков ошибался. Я согласилась бы работать на Юлию, даже зная, кто ее отец. В этот немыслимый круговорот меня поначалу втянула Анита Нуутинен, затем я участвовала в этом из-за Давида, а сейчас и сама стала неотделимой частью запутанной истории. На моих глазах уже погибло девять человек, я легко могла стать следующей. Но нельзя просто так все бросить и выйти из игры. Но откуда же мне знать, являются ли Давид и Юрий членами одной команды и кто из них носит капитанскую фуражку?

Не хотелось открывать Юрию все карты, и я умолчала о встрече с Давидом в Альпах. В арсенале у нападающего всегда должно быть тайное оружие, ведь никогда неизвестно, как будут развиваться военные действия.

Вместо этого я рассказала Юрию про Лайтио.

– Ты перед ним в долгу. Достань оружие. Чем ты сам будешь защищаться, если вдруг дойдет до перестрелки?

Пистолет Юрия, который Лайтио выдал за свой, разумеется, был нелегальным. На допросе Лайтио рассказал, будто револьвер принадлежал его покойному отцу, который во время Зимней войны забрал его у пленного советского офицера. К счастью, револьвер Юрия и в самом деле был очень старой модели, но в хорошем состоянии, поэтому никто так и не смог уличить Лайтио во лжи.

– Мой пистолет приобретен на совершенно легальных основаниях. Уско помог достать все необходимые разрешения. Я же говорил тебе, что больше не собираюсь нарушать закон.

– Но сейчас ты должен сделать исключение. Из этого пистолета будет произведен только один выстрел, и он, без сомнения, попадет в цель.

Я произнесла эти слова, чувствуя внутреннюю дрожь. По сути, сейчас я планировала насильственную смерть, и неважно, что речь шла о самоубийстве. Больных животных убивают, чтобы избавить от страданий. Когда Фриду сбила машину, дядя Яри пристрелил рысь. Подонок, под колеса которого она попала, даже не остановился, чтобы завершить содеянное. И я так никогда не узнаю, что же случилось на самом деле. Мы скрывали, что у нас живет рысь, поэтому не могли опрашивать соседей. Да и по большому счету разница между зверем и человеком не такая уж большая. Так зачем заставлять человека против его воли жить и испытывать страшные мучения?

Юрий поднял на меня грустный взгляд больших темно-голубых глаз:

– Ну, раз ты просишь…

– Не я, а Лайтио. Если бы не он, ты бы сейчас сидел в тюрьме.

– Я знаю. – Юрий подошел ближе и поцеловал меня в щеку.

– Не стоит. Давай будем просто друзьями. А сейчас я хочу спать.

Слишком хорошо я помнила горячие объятия и страстные поцелуи Давида. По сравнению с ними прикосновение Юрия казалось пресным, как безалкогольное пиво. Да, я занималась с ним любовью и даже получала удовольствие, но это было лишь детской местью Давиду. Я и сейчас не могла сказать, что он полностью вернулся в мою жизнь, но хотя бы знала, что он жив, и слишком хорошо помнила наше последнее свидание.

Юрий поднялся, тяжело вздохнув. Я сказала, что бабушка Вуотилайнен передала ему булочки.

– Хоть одна женщина заботится обо мне, – снова вздохнул он, поцеловал меня в лоб и пошел к себе.

На следующий день я села сочинять послание к брату Джанни. Я не слишком доверяла электронной почте, поэтому решила отправить бумажное заказное письмо, которое тот должен был забрать лично в ближайшем почтовом отделении. Я до сих пор не очень понимала, почему Давид так безоговорочно доверяет этому совершившему тяжкое преступление человеку. И также не могла принять отношений Давида с Богом. Может, он полагал, что Бог простит им самим совершенные преступления, если он сам простит других людей?

Привет, брат Джанни!

Недавно я была в Швейцарии и встретила там Давида. Он рассказал, что передал тебе на сохранение нечто для него очень ценное. Он также просил написать тебе и оставить свои данные, чтобы в случае необходимости ты всегда мог меня найти. Только прошу тебя пользоваться электронной почтой с осторожностью. Лучше пиши письмо на бумаге или отправляй сообщение на телефон. Мой почтовый адрес указан в конце.

Я знаю, почему ты оставил работу в полиции и почему связным Давида стал другой человек. Тот новый Касси уже покойник. Детали расскажу при встрече. Я не слишком верю предсказаниям, но подозреваю, что у Давида не слишком хорошие перспективы. Поэтому заботься, пожалуйста, о его поручении как следует.

Хилья

Я отнесла конверт в почтовое отделение на улице Казарминкату, а дома снова завела с Юлией разговор о ее отце.

– Я слышала, в детстве он жил в Финляндии, в районе Порккала. В этот период территория принадлежала Советскому Союзу.

– Папа не так много рассказывал об этом. Он вообще предпочитает смотреть в будущее, а не в прошлое. Знаю, что он родился в Порккала, и ему даже немного странно, что я сейчас живу в Лэнгвике, в тех же местах. Хотя я, честно говоря, не могу понять, почему он так любит эту серую и скучную глушь. Уско снова требует, чтобы в следующие выходные я поехала с ним туда. Надоело! Я хочу в ночной клуб, а Уско совсем их не любит. Значит, мне надо найти другую компанию. Только не рассказывай ему ничего. В конце концов, ты же мой телохранитель!

Юлия попыталась мне по-дружески улыбнуться, но вышла фальшивая гримаса. Если честно, мне и в самом деле совершенно все равно, с кем она спит, главное, чтобы новая компания не угрожала ее жизни и безопасности.

– Когда я была замужем за Герболтом, у меня был Коля… Он остался в Москве и сейчас работает личным помощником одного крутого бизнесмена. Тот еще богаче, чем Уско. – Юлия снова усмехнулась. – К счастью, у меня есть свои деньги.

Я снова чуть было не спросила, зачем же тогда ей выходить замуж за Сюрьянена, но сочла за лучшее промолчать. По сути, Юлия была довольно одинокой, друзей не имела, и частенько ей хотелось поболтать с кем-нибудь. В такие моменты я старалась держать язык за зубами и больше слушать.

На выходные мы поехали в Лэнгвик. Сюрьянен пригласил в гости своего друга детства с женой, Юрий тоже отправился с нами.

– Пойдем, я покажу тебе свою последнюю картину, – сказал Юрий, когда мы наконец разместились и хозяева с гостями закончили ужин. Нас Ханна покормила на кухне. – Можешь на ночь устроиться со мной в ателье. Там свободнее, чем в этой крошечной гостевой.

– Я люблю спать в запертой изнутри комнате, – ответила я, но все же пошла в ателье посмотреть его работы.

Мне хотелось наедине обсудить вопрос о револьвере.

Этот дом Сюрьянен снял у супружеской пары, которая уехала в трехлетнюю командировку в Шанхай. Транков получил в пользование ателье и был счастлив: наконец-то он мог рисовать в просторном и светлом помещении, где ему никто не мешал. В комнате стояло мало мебели – лишь барная стойка, шкаф и диван.

Юрий успел переодеться в светлые джинсы, белую тенниску с расстегнутым воротом, сверху повязал измазанный красками фартук и выглядел как настоящий художник. Все ателье было заставлено морскими пейзажами. Сверкающая под солнечными лучами морская гладь, лунная дорожка на темной воде, шторм. И я снова не могла понять, талантливый он художник или так себе. Да, пейзажи выглядели совершенно натурально, но ведь искусство должно предлагать свой взгляд на вещи. Мари Хиггинс всегда ругала картины, изображающие действительность как она есть, и говорила, что настоящий художник должен уметь вывернуть мир наизнанку и показать скрытую природу вещей. Мари, чертова Мари. Ну почему ты забыла переправить мне письмо дяди? Хотя что бы это изменило? Даже если бы мне удалось запрыгнуть в следующий самолет из Нью-Йорка в Хельсинки, я все равно не успела бы застать дядю в живых.

– Тебе нравится? Не хочешь стать моделью для моей следующей серии картин? Я хочу изобразить тебя в виде русалки. Уско заказал мне портрет Юлии, но я не представляю, как его написать, ведь она совершенно не умеет позировать и не способна сидеть спокойно. Не понимаю, как она умудрялась работать фотомоделью.

Юлия и Юрий терпеть не могли друг друга, но я так и не могла понять причину этой взаимной нелюбви. Она постоянно пыталась его унизить и указать, где его место. Со мной она не решалась так вести себя.

– В виде русалки? И где ты собираешься писать – на скалах Коппарняси? Знаешь, никогда не хотела быть русалкой. Не понимаю, как они умудряются заниматься любовью с таким хвостом.

Но Юрий, казалось, меня не слышал. Он наклонился и достал из-за шкафа какой-то холст без рамы.

– Это я могу показать только тебе, больше никому. – Дрожащими руками он поставил картину на пол и принялся разворачивать. – Я просто должен был это нарисовать. Надеялся, что тогда я смогу все забыть. Но у меня все равно не получается.

– Ты совсем идиот?

На холсте я в облике Рейски оттаскивала от Лайтио труп Мартти Рютконена. Самого Транкова на холсте не было, сцена была дана глазами постороннего зрителя. А ведь это его выстрел убил Рютконена наповал.

– Ты должен это уничтожить! Представляешь, если кто-нибудь увидит! Например, Сюрьянен или полиция!

– Думаешь, если я ее сожгу, то смогу все забыть? Мне тяжело, хотя я прекрасно знаю, что Рютконен был очень плохим человеком и убил бы нас обоих без малейших колебаний. Я даже ходил молиться в Успенский собор, хотя не слишком верю в Бога. Как мне избавиться от этого страшного чувства вины? Может, стоит признаться и облегчить душу?

– Прекрати скулить! Если хочешь отдать долг Лайтио, достань ему оружие, и быстро! Где можно это сжечь? Этот холст нельзя тащить в камин на дачу или даже в печь сауны.