Текст книги "Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Автобус, лиса или приемыш?

Одна девочка сказала Хелен, что если в семье восемь детей, им бесплатно дают микроавтобус, такой маленький, «рафик». Когда я сказала об этом маме, та замахала руками и воскликнула:

– Подумай только, что ты говоришь! Восемь детей – это стирать шестнадцать простынь, штопать шестнадцать чулок и носков, стричь в каждый банный день восемьдесят… нет, сто шестьдесят ногтей, два раза в год показывать зубному врачу почти двести сорок зубов…

– А может быть, некоторые из них беззубые, – сказала я. – Или с одним зубом, как Имби.

– Ну тогда легче, – улыбнулась мама.

– А у некоторых, может, привычка грызть ногти. И не надо их стричь!

– Только этого не хватало! – вздохнула мама.

– А некоторые, может быть, одноногие…

– Хватит, Кристийна, – рассердилась мама. – Такими вещами не шутят!

По её голосу можно было догадаться, что шансов на микроавтобус у нас никаких нет. Таким сердитым голосом говорила со мной мама и прошлой зимой, когда я посоветовала ей купить лисий воротник, как у Клаарикиной мамы. На зимнем пальто у неё была чудесная лиса, прямо как живая, усы торчком, стеклянные глаза, на лапах когти. Моя мама в таком воротнике была бы королевой лесов! Но, оказывается, мама вовсе не хочет лису со стеклянными глазами: сначала сказала, что у нас нет денег на такой воротник, а потом рассмеялась:

– Ты только подумай – иду я по городу, двух детей держу за руки, третьего везу в коляске, на поводке у меня собака, а на шее лиса! Ну прямо бродячий цирк!

А когда я предложила, чтобы мы с Хелен сделали вид, будто мы маме чужие, она рассердилась.

Микроавтобус нам нужен больше, чем лисий воротник. Когда мы собирались ехать в гости к деревенской бабушке, папа попросил своего приятеля Эвальда подвезти нас. У Эвальда серая «Волга», широкая, как шкаф, но для нашей семьи и она оказалась тесной. Мы и так прикидывали, и эдак, и в конце концов папа решил, что он поедет в деревню позже. Имби со своей коляской занимает половину заднего сиденья в «Волге»!

Дядя Эвальд должен был заехать за нами около двух, но что значит это «около», понять невозможно. Даже в половине второго Эвальда и в помине не было.

– Мама, а без четверти два – тоже «около двух»? – спросила я.

– Тоже, – ответила мама, причёсываясь у зеркала.

– А может, он приедет в два часа ночи? – осведомилась Хелен.

– Оставьте, наконец, меня в покое! – рассердилась мама.

Папа читал газету и тоже требовал оставить его в покое.

Хелен сказала:

– А по радио сообщили, что у современной молодёжи беспокойные сердца!

Отец поперхнулся:

– Если вам скучно, идите во двор и караульте.

Когда дядя Эвальд подъедет к двери, сообщите нам!

Клаарика прогуливала во дворе Пенну и смотрела на нас с завистью:

– Опять идёте в зоопарк, да? Эти неуклюжие медведи вам до сих пор не надоели?

А сама, когда мы её берем с собой в зоопарк, сразу бежит к медведям!

Хелен важно сообщила, что мы должны во дворе караулить, когда дядя Эвальд приедет на своей «Волге», чтобы отвезти нас в деревню к бабушке.

– Откуда у вас этот дядя? – подозрительно спросила Клаарика. – По-моему у вас никогда не было дяди с «Волгой». У вас вообще нет родственников с машинами, вот! Вы всё врёте!

– А вот и есть! – воскликнула Хелен. – Просто он дальний родственник – и всё! Очень-очень дальний!

– Ага! – кивнула с пониманием Клаарика. – Дядя от первого брака?

– Именно! – ответила Хелен и упрямо выпятила нижнюю губу. – А теперь оставь меня в покое.

Мне стало жалко Клаарику, когда она бочком, с Пенну на поводке, грустно ушла к себе.

– А зачем она приходит врать? – возмутилась Хелен.

– Ничего она не врала! – попыталась я защитить Клаарику.

– Если бы я только захотела, обеим бы вам надрала уши, – заважничала Хелен.

– А вот и не надрала бы! – возразила я. – Мы позвали бы на помощь Пенну и Деву!

– А я позвала бы того сенбернара, который сидит возле магазина, и ваши щенята удрали бы, поджав хвосты!

– А мы бы позвали на помощь всех, кто живёт в Ыйсмяэ!

– А я бы позвала всех, кто живёт в Ласнамяэ и Мустамяэ, – ответила Хелен, ковыряя носом ботинка край тротуара.

– А я… я позову на помощь всех деревенских…

Хелен некоторое время молчала, а потом воскликнула:

– А я позову на помощь всех, кто живёт в Москве!

Москва очень большой город, это мне известно. И если все москвичи навалятся на нас с Клаарикой, плохо нам придётся. К счастью, мне вспомнился ещё один большой город:

– А мы позовём всех ленинградцев, и они тебе покажут!

– Ленинград меньше Москвы, – воскликнула Хелен. – А я позову на помощь всех жителей Евразии.

– А это где? – испугалась я.

– Здесь и везде, – ответила Хелен и показала язык.

– А Америка тоже в Евразии?

Хелен рассмеялась:

– Все-таки ты совсем ещё несмышлёная. Конечно, нет: Америка в Америке!

– Ага! Тогда я позову на помощь всех американцев. Что? Съела?

– А я позову всех африканцев, – заявила Хелен.

– А их много?

– Миллион с гаком! – надменно сказала Хелен.

– Слушай, но ведь тогда получится ужасно большая война, – испугалась я.

– Да! Так тебе и надо, соплячке! – сказала Хелен.

– Но война – самое ужасное на свете! – огорчилась я. И тут вспомнила, что Хелен не знает африканского языка. А я не знаю ни одного, кроме родного. И я не совсем уверена, что все жители Ыйсмяэ по моему зову прибегут к нам во двор разбираться с Хелен. А евразийцы в нашем дворе все и не поместятся. И нападать на меня и Клаарику они не станут.

– С чего это вы тут воюете? – спросил папа от-куда-то из-за спины. Он стоял на лестнице с трубкой в кармане и смотрел вдаль.

– Из-за нас чуть не разразилась война, – сообщила я отцу, чувствуя, что мне от этой мысли становится смешно.

– Ну и ну! – сказал отец. – В истории есть примеры, когда войны вспыхивали из-за женщин, но это было очень давно, да и женщины были повзрослее вас. Так где же он, этот Эвальд?

И словно в ответ на вопрос отца во двор въехал дядя Эвальд на своей «Волге». Началась суматоха и упаковка багажа. Мне казалось, что мы таскаем вещи в машину уже несколько часов. В конце концов мама сумела сделать так, что Имби с коляской без колёс уместились на заднем сиденье, а мы с Хелен втиснулись рядом с коляской. Война войной, а если места мало, надо молчать и терпеть. Папа обещал приехать вечерним автобусом, но всё равно мне было очень грустно, когда он один стоял у двери и смотрел нам вслед.

Мама села рядом с дядей Эвальдом и всю дорогу поучала нас вполголоса:

– Не шумите, когда Имби спит! Проверьте, пустышка у неё во рту? Коляска не соскользнёт с сиденья?

А дяде Эвальду она жаловалась:

– Подумать только, малышке скоро полгода, а она не хочет ползать. Другие дети в её возрасте уже вовсю ползают!

– Ничего, научится, – посмеивался дядя Эвальд, глядя в зеркало заднего вида. – Жизнь научит!

– Может быть, – тихо соглашалась мама.

– А ваши барышни уже модничают? – спросил дядя Эвальд. – Моей девчонке каждый день подавай новое платье – а ведь она ещё только в детском саду! Как увидит на ком-то обновку – сразу требует себе такую же!

– У нас большая семья, мы себе такого не можем позволить, – ответила мама.

– Моя Яне вчера вернулась из садика и сказала, что они все, всей группой, оплевали одну девочку, на которой было жуткое старомодное фланелевое платье, да ещё на несколько номеров больше, чем надо. Мери, моя жена, знает ту девочку. Матери у неё нет, она ушла из семьи и бросила ребёнка; отец всё время в море. А что бабушка понимает в платьях и модах? И откуда ей взять деньги?

– Это ужасно! – возмутилась мама. – Я бы сурово наказала всех, кто плевался!

– Вот-вот! – согласился дядя Эвальд. – Свою девчонку я предупредил, что если ещё раз услышу что-то подобное, шкуру с неё спущу. Жена предложила отдать ей старые платья Яне, всё равно их девать некуда. Но эта девочка высокая и тоненькая. Как тростинка, а наша Яне маленькая и толстенькая, как булочка. Такова она, эта жизнь!

– Так оно и есть, – грустно согласилась мама. – Одним всё, что они пожелают, а другим с детства приходится бороться за выживание.

Тут мне пришла хорошая мысль:

– Мама, мама, возьмём эту девочку к себе! Возьмём её приёмной дочерью, как в сказках. Но злыми к ней мы не будем и зимой в лес за подснежниками не пошлём! Она могла бы спать в моей кровати – кровать у меня слишком широкая, и это очень неудобно. Возьмём, мама, да?

– Вместе с лисой и микроавтобусом, – горько усмехнулась мама. – Ну вот, ты своим криком разбудила Имби. Будь так добра, сунь ей в рот пустышку! Понимаешь, золотце, не в твоих силах помочь и пригреть всех обездоленных в мире.

Тогда я помогла одной несчастной – сунула ей в рот пустышку и сказала: «Тю-тю-тю!» Имби, когда слышит такое, всегда улыбается. Наверное, на языке младенцев это значит что-то смешное.

– Смейся, смейся, – сказала я Имби. – Тебя мы в обиду не дадим. Попробуй кто в тебя плюнуть, мы с Хелен позовём всех людей на свете на помощь! Вот увидишь!

Сплошной облом

Случается, что твой день с самого начала не задался: ты из кожи вон лезешь, чтобы быть пай-девочкой, и на тебе! Хелен уверяет, что если утром, вылезая из кровати, ступишь на пол левой ногой или если утром первым встречным у тебя будет чёрная кошка, жди беды! Да и от тринадцатого числа ничего хорошего не жди, особенно если оно выпало на пятницу. А дедушка говорит, что если, отправляясь на охоту, встретишь старушку с пустым ведром или корзиной, поворачивай домой – на счастье в такой день нечего надеяться! Правда, прошлой весной ему с утра встретилась Меэта с хутора Вийлука, которая волокла ведро помоев кормить свинью, – и в тот раз дедуля подстрелил у озера трёх уточек.

– Так ведь ведро у Меэты было полнёхонько, да и сама она женщина моложавая, хотя и старше нашей бабки лет на двенадцать, – усмехнулся дед. – Она и овец держит.

Про овец дед произнёс с особым нажимом, словно артист, читающий стихи. А всё дело в том, что бабушкина подруга Хильда собралась в дом отдыха и оставила свою овцу бабушке на попечение. В благодарность Хильда разрешила бабушке вычёсывать овцу и оставлять себе всю шерсть. Наша бабушка отродясь никакой животины не держала, за исключением кошек да собак, но идея про овцу ей понравилась. Другие взрослые усмехались, когда бабушка каждый вечер, с блеском в глазах, обсуждала, как мы заведём овец и начнём новую счастливую жизнь.

– Во-первых, косить нам не придётся, потому что овца лучше любой косилки. Даже шведский король держал овец, а уж какие в Швеции лужайки! Во-вторых, большая экономия. Шерсть – она как золото, она всегда в цене. Вязаные вещи сейчас в большой моде, а пенсионерам покупать пряжу не по карману. И как это я раньше не додумалась! Овца ест мало, доить её не надо – только и знай вычёсывай! Эта Хильдина овца свалилась на нас, как дар небес, я на ней попрактикуюсь, прежде чем заводить своих овец, – радовалась бабушка.

Я сказала:

– Теперь бабуля порадуется, а то она всё время жалуется, что в нашей семье нет ни одного практичного человека!

Дедушка рассмеялся, а бабушка обиделась:

– Смейся, смейся, а тебе самому новую охотничью куртку надо, от старой уцелели только воротник и грудь. А парню на машину не хватает! Вы скоро все у меня просить начнёте!

«Парнем» бабушка называет нашего папу. Жаль, что маму она не зовёт «девочкой», а всё «сноха» да «Тийу». А то было бы здорово: в семье «парень», «девочка», их три дочери и Дева!

Поначалу мы с Хелен тоже восхищались овцой и её доченькой, и когда впервые с бабушкой отправились на пастбище, дали им имена. Подумать только, тётя Хильда держит овец, кормит их, поит, вычёсывает и стрижёт – а имён им не дала. Старую овцу мы назвали Агнией, а её дочь Агнессой. Это Хелен придумала, она где-то слышала, что овец ещё называют агнцами. Но ни Агния, ни Агнесса не откликались, когда мы их называли по именам. Они вообще никак не реагировали, только жевали траву, набивая пасти, а челюсти двигались так, будто зубы у них за щеками (на самом деле ничего подобного, я заглядывала Агнессе в рот). А когда мы захотели познакомить овец с Девой, Агния рванула наутёк с такой силой, что выдрала из земли колышек вместе с цепью, на которую была привязана, и скрылась в лесу. Агнесса, разумеется, припустила вслед за ней. Дедушка долго искал их и наконец нашёл в кустарнике, причём Агния, зацепившись цепью за ветку, едва не повесилась. Так что особого ума от овец ждать нечего. Приятно кормить их хлебом с ладони, но для игр они не годятся.

Одна только мама отнеслась к бабушкиному овцеводству серьёзно. Зима стояла холодная, и ей очень нравились джемперы и вязаные кофты, но не те, которые продаются в магазинах, а особые, очень красивые; отец говорит, что одна такая кофта стоит четверть автомашины. Сама-то мама не вяжет, зато она хорошо умеет читать и благодаря этому знает всё на свете. От городских знакомых и из сельской библиотеки мама принесла целую кучу журналов, в которых есть что-то про вязание, накупила десяток спиц, некоторые тоненькие, как иголки, а некоторые толще моих пальцев, и начала учиться вязать. Мы с Хелен должны были распускать старые кофты – те, которые когда-то были куплены для Хелен, а сейчас и я из них выросла. Вообще-то по справедливости они должны были достаться Имби, но где там – мы кинулись их распускать с такой энергией, что пыль столбом, а затем смачивать пряжу и наматывать на банки, потому что в журнале написано, что так надо поступать со старой шерстью, чтобы она была как новенькая. На книжной полке уже выстроились восемь банок с цветной шерстью, так что для варенья места не осталось.

Ниже в нашей семье ничего нельзя держать, так как Имби целыми днями копошится на полу. Ей всё позволено, хотя она даже ползать не научилась! Глядя на Деву, могла бы брать с неё пример, как надо стоять на четвереньках. Мы с Хелен, не говоря уже о маме, пробовали учить малышку ползать, но Имби по-прежнему передвигается по полу сидя. Одну ногу согнёт и положит под попку, а другой отталкивается, как веслом. Хелен однажды сказала маме, что это ненормально, а я решила, что за такое непослушание надо посадить Имби в тюрьму или хотя бы сдать обратно в родильный дом. Но мама возразила, что она и раньше слышала, будто некоторые дети так и не начинают ползать. Но сидя Имби передвигается быстро и тащит в рот всё, что попадается ей на пути. Один раз мы вытащили из её ротика несколько метров зеленой пряжи. С тех пор мама держит банки с шерстью так высоко, как только может.

Я бы радовалась лету, если бы не три «но»: овцы, шерсть и этот младенец. Вечно с ними что-то происходит, все вокруг них суетятся, а мы с дедушкой в эти минуты путаемся под ногами и мешаем всем. Иногда дедушка берёт меня с собой в лес готовить корм для животных. Охотники летом должны заготовить для зверья лиственные веники, потому что если зима окажется холодной и снежной, то косули и лоси в лесу будут голодать. Кто-то ведь и о них должен позаботиться, хотя они не дают шерсти. Возвращаясь из леса, я снимаю одежду, и дедушка поднимает меня на большую бочку, в которой держат ключевую воду, и осматривает, нет ли у меня клещей. Иной раз двух-трех выковыривает. Хелен боится клещей и в лес не ходит: работает в саду, читает или пишет письма подругам.

С утра я не ожидала, что день будет неудачным. Поначалу меня отругали только один раз – за то, что Имби в прихожей лизала подошву дедушкиного охотничьего сапога, а я ей не помешала. Правда, мама спросила, не делает ли Имби чего плохого, но я, видя с каким счастливым лицом ребёнок сидит на коврике и радостно лижет сапог, подумать не могла, что это плохо, ведь от её маленьких зубиков сапогу ничего не сделается. Потом мы с дедом ходили в лес, бабушка приказала нам заготовить веников и посоветовала не слишком торопиться домой, сегодня у неё важный день: она собирается впервые стричь Агнию.

– Пошли-ка отсюда поскорее! – сказал на это дедушка.

Я спросила дедушку, не боится ли он бабушки. Прежде за ним такого не замечалось, но с тех пор, как появились овцы, дедушка стал каким-то опасливым.

Дедушка рассмеялся:

– С чего мне её бояться, мы всю жизнь прожили вместе, и вообще – волков бояться, в лес не ходить! Но, видишь ли, у старушки иногда возникают такие закидоны, от которых, как подсказывает мне жизненный опыт, лучше держаться подальше. Однажды ей взбрело в голову питаться только здоровой и полезной пищей, и мне пришлось тайком бегать в столовую, так как от всяких кашиц и вегетарианских салатов я ослаб, штаны с меня спадали, а в желудке с голодухи постоянно урчало. А сама бабушка от этой пищи отчего-то заметно растолстела: кто знает, может, она тоже кое-что жевала тайком от меня. Прибавка в весе меня и спасла, иначе я кору начал бы грызть или на чужих овец охотиться. Затем ей пришла блажь варить лекарственные чаи, но это длилось недолго: желудок не выдержал! Но я знаю, что сопротивление бесполезно, ничего, кроме скандалов, от этого не будет. Нужно просто подождать, когда у бабушки эта блажь с овцами сама собой пройдёт. Главное, чтобы она во время стрижки не вошла в азарт и пальцы себе не порезала!

Пальцы бабушка не порезала, в этом мы убедились, едва вернулись из леса. Но что-то нехорошее или странное все-таки произошло, потому что когда дедушка спросил, много ли Агния дала шерсти, бабушка загремела горшками у плиты и произнесла только «Уфф!», что, насколько мне известно, ничего не значит. Дедушка подмигнул мне и уставился в тарелку:

– Очень вкусный суп сегодня, прямо тает на языке. Кто варил – ты или сноха?

– Конечно, я, – бабушка явно подобрела, – сноха всё возится со своей пряжей, уж не знаю, что за чудеса она собралась вязать!

Тут вернулся из города папа и сел за стол с таким грустным лицом, как и бабушка, – не посадил меня на колени, не спросил, где мама и Имби.

– Ты, парень, что ли тоже стриг сегодня овец? – спросил дедушка.

– Какие там овцы! – махнул рукой папа. – Со мной самим обращались как с бараном – я был на курсах вождения. Инструктор попался – тот ещё тип! Ничему не учит, не подсказывает, только бранится, да такими словами…

– Ой, папочка, какими словами? – оживилась я, но папа сердито сказал:

– А ребёнку это знать не обязательно! – И с таким остервенением вцепился в ложку, будто гороховый суп варил инструктор.

Тут из комнаты донёсся жуткий грохот и звон, а потом послышался мамин громкий крик и отчаянный плач малышки. Мы бросились в комнату, и папа произнёс несколько слов, которых я прежде не слышала, наверное, их он поднабрался от инструктора. Но на самом деле ничего страшного не произошло. Просто Имби удалось ухватиться за несколько концов пряжи, и все мамины восемь банок с грохотом рухнули с полки. Так вот они вдвоём и сидели на полу, среди осколков и перепутанной пряжи.

– Всё пропало! – вздохнула мама.

Имби, уже было замолчавшая, завопила с новой силой. Но когда папа взял её на руки, она мгновенно умолкла, улыбнулась, схватила папу за нос и довольно закряхтела: «Кяу-кяу».

Собирая спутанную пряжу, мама сказала:

– Связать кофты из шерсти Агнии я, наверное, не успею!

– Ах, да много ли этой шерсти! – сказала бабушка. – Она, шельма, совсем дикая, не дается вычёсывать. Я только чуть-чуть кое-где выстригла, как эта неблагодарная скотина сшибла меня с ног и дала стрекача в лес. И что это за дикая порода такая! Ну, погоди, Агния, только вернись, я тебе покажу!

– Пусть её волки там съедят! – попробовала я развеселить бабушку.

Теперь все накинулись на меня – и злая я, и жестокая, и бессердечная. Наконец дедушка сказал:

– Пошли-ка, Кристийна, на двор! Нас с тобой здесь не понимают!

Сидя на веранде, мы с дедом решили уйти вдвоём жить в лес. Построим землянку, запасёмся грибами и ягодами. У дедушки есть охотничьё ружьё, так что хищников мы можем не бояться. Их шкуры и рога продадим, а на вырученные деньги купим соль, сахар, порох и «фанту». Более тёплые и мягкие шкуры – куньи и лисьи – оставим себе и будем заворачиваться в них, когда наступит зима. А они пусть вычёсывают овец и прядут пряжу – мы будем сидеть в своём уютном жилье у очага и смеяться над всеми овцами в мире. Поделом им!

– Дедушка, дедушка! – ворвалась с криком в сад Хелен, сопровождаемая встревоженной Девой. – Дедушка, скорее возьми ружьё, в лесу бешеная росомаха, как на картинке, которую ты нам показывал! Или енот, или кто ещё – только точно бешеный, людей не боится!

– Это ещё что за новости! – вскочил дедушка с места. – Говори спокойнее, что за зверь?

Хелен, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, рассказала, что она на опушке собирала малину, как вдруг послышался лай Девы. Хелен взглянула – жуткий-страшный-опасный зверь стоял под черёмухой, издавал странные звуки и собирался двинуться к ней. К счастью, Хелен удалось убежать. Но что это за зверь, она не догадалась. В Таллиннском зоопарке таких нет.

– О бешенстве в наших краях пока что не слышно, – задумчиво произнёс дед. – Может, это чья-то собака? Да и дворняги смешанных кровей иной раз бывают такими страхолюдными…

Тут заскрипела калитка, и за кустом сирени показалось что-то серое и движущееся.

– Неси скорее ружьё, что ты медлишь! – закричала Хелен и залезла на скамью.

И тут дедушка рассмеялся. Он хохотал так, что слёзы выступили. Утирал их рукавом и приговаривал:

– Нет, вы только посмотрите! Ох! Позовите бабушку! Гром и молния! Приведите, наконец, бабушку!

Причина для смеха имелась, так как напугавшая Хелен росомаха оказалась остриженной бабушкой Агнией. Но выглядела она так, что не описать, – что-то среднее между панком, енотовидной собакой, дикобразом и овчаркой.

Бабушка сказала:

– Вы только никому не проболтайтесь, что я эту скотину остригла. Эту изуродованную овцу вообще нельзя людям показывать – по меньшей мере, месяц!

И наконец-то мы в этот неудачный день смогли слегка повеселиться!