Текст книги "Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Ухожу из дома навеки

Вчера я решила уйти из семьи. Окончательно и бесповоротно. Пусть они теперь сами думают, как им дальше жить. Так им и надо!

Когда отец Клаарики переселился из Ыйсмяэ, Клаарика сказала, что любовь отца иссякла, и он нашёл себе новую семью. Клаарику время от времени возят в Ласнамяэ, поглядеть на отцовскую новую семью, и тогда ей покупают жвачки, конфеты и игрушки и позволяют тайно сплевывать сквозь зубы на улице и даже ругаться, но всё равно Клаарика становится печальной, злой и завистливой всякий раз, когда встречает нас с нашим отцом.

Уйти из семьи совсем не просто, особенно когда тебе всего шесть лет, но что мне остаётся делать, если дома меня не то что не любят, а просто терпеть не могут? Хотела бы я видеть мамино лицо, если бы я, к примеру, продала Имби на рынке. Или услышать, что сказал бы отец, если бы я подарила его новую шапку из нутрии деду и сказала бы, что в деревне, на свежем воздухе, шапке будет лучше.

А когда отдают мою собаку – единственного человека в доме, который заботится обо мне, – это как понимать? Когда кое у кого скоро седьмой день рождения, у него отбирают собаку, запихивают в старый рюкзак и увозят из города!

Накануне дня рождения я легла спать уже в семь часов вечера – чтобы день рождения скорее наступил. В прошлом году я перед днём рождения перевела стрелки больших часов вперед на несколько оборотов, но от этого не было пользы, так как у папы и Хелен есть часы, а у мамы на ночном столике тикает будильник. Все-таки это очень трудно – обмануть время! И от того, что я легла спать рано, проку не было – сон всё не приходил и не приходил. Я считала в уме овец и слонов почти до двадцати, но между слонами и овцами всё думала: «Интересно, подарят мне ранец или нет? И не забудут ли, что у меня день рождения?»

День рождения – единственный день в году, когда я получаю новые, только мои, вещи – в остальное время мне приходится донашивать старые платья, туфли и колготки Хелен. Удивительно ещё, что у меня есть свой день рождения – как видно, они не догадались отдать мне старый день рождения Хелен.

Но утром я нашла на табуретке возле своей кровати просто ужас какой красивый ранец, пахнущий новенькой кожей, коричневый, с белыми щеками и серебристым носом. В ранец были вложены большая плитка шоколада, пенал с крошечными счётами и альбом для стихов в мягкой пластмассовой обложке лилового цвета. Я была так счастлива, что хотелось обнять всех людей на свете: и негров, и китайцев, и индейцев… и даже Имби! Как жаль, что у людей нет хвостов. Мне бы хоть крошечный обрубочек хвоста, как у Девы, – в свой день рождения мне так хочется вилять хвостиком!

Отец и Хелен уже ушли, а на кухне мама разговаривала с кем-то своим обычным голосом – с Имби она разговаривает совсем в другом тоне. Я из-за двери услышала тихий голос деревенской бабушки. Урааа!

– Ты меня задушишь! – смеялась деревенская бабушка, когда я бросилась ей на шею – я-то обнимала её с такой силой, как будто обнимаю негра или индейца. Маме досталась вторая половина объятий, а Имби, на её счастье, ещё спала.

– Будь всегда такой хорошей девочкой, как сейчас! – сказала мама, поздравляя меня.

Бабушка подарила мне наручные часы и мягкую белую шаль. На циферблате часиков кроме стрелок и цифр были ещё лев и бабочка, и бабочка всё время вилась над головой льва.

– Я свои первые часы получила, когда окончила восьмой класс, – сказала мама, но не похоже, чтобы она позавидовала мне.

– Можешь носить мои часы, если хочешь, – любезно позволила я.

– Нынешние дети всё получают раньше, чем в старину, – сказала бабушка. – Пусть их жизнь будет хоть чуточку легче нашей!

Дева вильнула хвостиком и положила передние лапы на колени бабушке. Поняла, наверное, что родственница в гости пришла, хотя видела деревенскую бабушку впервые в жизни.

Как обычно, бабушка всем что-нибудь принесла. Хелен – варежки, Имби – розовую кофточку, маме с папой большие жёлтые куриные яйца, а и от соседской тёти Маазик – жирное молоко. У деревенской бабушки нет ни коровы, ни кур, зато у неё добрые соседи. Когда мы с Хелен были совсем маленькими, то однажды, оставленные дома одни, играя, разбили двадцать принесённых бабушкой яиц и, пока мама не вернулась из магазина, играли на скользком от желтка и белка кухонном полу в фигурное катание. Какими мы в детстве бываем иногда глупыми!

Имби поняла, что принесённое бабушкой молоко вкуснее и жирнее, чем то, что у неё в бутылочке, и быстро опорожнила свою бутылочку. А когда мама забрала у неё бутылочку, малютка громко заплакала.

– Долей молока, пусть ребёнок кушает, – посоветовала бабушка. – Ребёнок сам знает, какова его норма.

Имби будто поняла её – отказалась от морковного пюре, а апельсиновый сок выплюнула так, будто её пичкали лекарством от кашля.

День и в самом деле выдался замечательный. Потом пришла ещё бабуля с такими пышными и ароматными гвоздиками, что я даже не обиделась на её очередной нелепый подарок: тёмно-коричневые штаны с начёсом, спрятанные в большую кожаную коробку. На внутренней стороне крышки было написано золотыми буквами «Мы все родом из своего детства. Бабуля. 8.04.86». Бабуля сказала, что в коробке можно хранить самые важные в своей жизни фотографии.

– Разве не красиво? – спросила бабуля, и я подумала, что в день рождения могу из вежливости и немножко солгать, и ответила:

– Да, о такой вещи я мечтала всю жизнь! – И почувствовала, что от лжи у меня горят уши. И добавила: – А если в коробку налить одеколон, то, наверно, она перестанет так противно пахнуть рыбой!

Мама и бабуля переглянулись, и мама, улыбнувшись уголком рта, воскликнула: «Ах, Кристийна!». А бабуля только охнула.

Клаарика тоже пришла на день рождения и подарила мне красивую зелёную бутылочку духов в форме виноградной грозди. Я позволила ей посидеть рядом с моим отцом. Вообще я ко всем была так добра, как только могла. Помогла маме накрыть на стол, нарисовала для дедушки картинку, на которой были изображены все мои подарки, поменялась с Хелен на два дня часиками, запеленала Имби в сухие пелёнки. И какова благодарность?

Бабуля пошла поглядеть, как я пеленаю Имби, – она всё боится, как бы я не свернула шею малютке, – и вдруг как завопит:

– Боже мой, у ребёнка сыпь! Нужен врач! Немедленно звоните в скорую помощь!

И на этом кончился мой день рождения. Шесть прыщиков у Имби на подбородке и четыре на затылке положили конец моему седьмому дню рождения. Отца послали звонить в скорую помощь, Клаарику отослали домой – а вдруг у нас в семье заразная болезнь? Деревенская бабушка грела для Имби молоко, бабуля читала с выражением медицинский справочник, мама плакала, а мы с Хелен и Девой всё время путались у всех под ногами.

Когда я спросила у бабули, выживет ли Имби, та замахала на меня руками и закричала:

– Что за речи! Уходи, злая девочка!

Когда врач прибыла, Имби была вся в пятнах. Бабуля вычитала из медицинского справочника, что у Имби краснуха. Папа прочитал в новейшей книжке, что краснуха вылечивается довольно быстро, достаточно, чтобы ребёнок побольше вертелся. Но бабуля закричала, что этот самый Спок шарлатан, а не врач – в старом медицинском справочнике сказано, что последствия краснухи могут привести к тому, что у Имби никогда не будет детей, а это с точки зрения бабули уже нечто!

Доктор осмотрела плачущую Имби и велела нам тоже раскрыть рты и сказать «Ааа!». Накануне Хелен учила меня азбуке, поэтому я сказала не просто «Ааа», но «АБВГД!». Но хоть бы кто восхитился, что ребёнок знает большую часть алфавита ещё до школы.

Доктор сказала, что у ребёнка, очевидно, какая-то аллергия: некоторые младенцы не выносят апельсины, некоторые – яйца. Посмотрела исподлобья на Деву, которую я держала на руках, и добавила:

– Кстати, в последнее время участились случаи аллергии на собачью и кошачью шерсть!

– Значит, мы должны обрить Деву наголо? – рассмеялась я. – От головы до хвоста?

Но никто не улыбнулся, и мне ничего не ответили.

– А что я твердила! – воскликнула бабуля. – Младенец и животное не могут жить в одной квартире!

– В старину, – начала деревенская бабушка, но не договорила, махнула рукой, потому что доктор стала убирать свои инструменты в саквояж и объявила однотонным голосом, как по радио:

– Давайте ребёнку побольше кипячёной воды и ромашкового чаю. Если станет хуже, снова вызывайте скорую помощь.

И тогда… Тогда все взрослые в один голос решили, что Дева отправится с бабушкой в деревню – там у неё будет свобода и свежий воздух.

– Ничего, летом вы увидитесь, – утешил меня отец и попытался запихнуть Деву в большую сумку.

Деревенская бабушка испугалась, что её с собакой не пустят в автобус, но отец обещал, что он сам поговорит с шофёром.

Я и плакала, и умоляла, и хныкала, и обещала сделать всё, что прикажут: обещала всю жизнь ходить без часов и до гробовой доски носить штаны с начёсом, только бы меня не разлучали с Девой. Но мой голос заглушали плач Имби и причитания бабули. Никто не слушал меня и не верил мне, когда я кричала, что уйду из дома и никогда больше не вернусь.

Когда я прощалась с Девой, то прошептала ей: «Потерпи немножко, скоро я приеду за тобой, и мы вместе уйдём в широкий мир счастье искать».

Когда папа ушёл провожать Деву и деревенскую бабушку, а Имби заснула, бабуля сказала чуть спокойнее:

– Как видно, кризис миновал. Очаг заболевания удалён из дома, и я со спокойным сердцем могу идти на репетицию хора. Дорогая Кристийна, ты ещё меня когда-нибудь поблагодаришь за то, что избавилась от разносчика микробов и глистов.

И тогда я сказала ей, что она сама разносчица микробов и глистов, и что у всего её хора жуткие глисты, и что они хоть лопнут, а человеческих голосов из себя не выжмут, и пусть бабуля заберёт свою вонючую коробку и наполнит её глистами и…

Так что большую часть своего дня рождения я простояла в углу. Мама вздыхала, глядя на меня, но говорила, что если бабуля решила наказать меня часовым стоянием в углу, то она как бабули-на дочь не может ничего изменить, это было бы не бедагогично. Я никак не отвечала, даже не плакала, так как твердо решила, как только смогу, убежать из этого бедагогичного дома и навеки расстаться со своей семьёй. Я чувствовала, что моя любовь иссякла. Может быть, мне удастся найти новую семью, как отцу Клаарики.

Но тут Имби проснулась и снова заревела. У неё высыпала сыпь и на щеках, и мама схватила пальто, чтобы бежать на улицу к телефонной будке и вызывать скорую помощь.

– Кристийна и Хелен, приглядите за малюткой, не давайте ей плакать, – попросила она в дверях.

Я подумала, что так им и надо, если я умру здесь в углу. Хелен немного побыла с Имби, но затем ей надоело, и она заявила, что должна готовиться к завтрашнему диктанту, и ушла за свой письменный стол. Что мне оставалось делать? Я вышла из своего бедагогичного угла и сунула Имби пустышку.

Когда Имби снова задремала, я решила немедленно бежать из дома. Быстро оделась, сунула в ранец свои подарки и пачку печенья, написала на открытке, которую нарисовала Хелен, «Пращайте на фсегда!!!», положила открытку на кухонный стол – и вдруг услышала, как лифт остановился на нашем этаже. Я бросилась в родительскую комнату и едва успела спрятаться в шкаф, как услышала, что мама говорит с кем-то чужим. Новый врач оказался мужчиной. Я слышала, как он расхваливал Имби:

– Хорошая девочка! Ой, какая хорошая! Теперь откроем ротик! Молодец!

Потом я услышала мамины слова:

– Это случилось так неожиданно, ребёнок до сих пор ничем не болел… – И больше я не слышала ничего.

Очнулась я на руках у папы, в комнате было ужасно светло и холодно, хотя на мне было пальто, и волосы под шапкой мокры от пота.

Мама подбежала ко мне, обняла меня и расплакалась. Она вытирала слёзы рукавом, качала головой и спрашивала:

– Ну зачем ты так? Как ты нас напугала! Доченька, милая, как ты могла?

– А теперь разденемся и пойдем спать, – серьёзно сказал отец и начал меня вынимать из пальто. Я поначалу ничего не понимала – всё было как во сне. Понемногу я вспомнила, что произошло. Вспомнила, что Девы больше нет со мной, и что бежать не удалось – вероятно, я заснула в шкафу. И снова расплакалась.

– Знаешь, Кристийна, – сказал папа, относя меня в кровать, – оказалось, что Дева ни в чём не виновата.

– Конечно, не виновата! У Девы ни одного прыщика, даже на носу. Эти врачи придумывают всякие дурацкие болезни, – пробормотала я.

– Оказывается, у Имби появилась сыпь от слишком жирного деревенского молока, она просто не привыкла к такому. Так что…

Вот тут я не смогла сдержать слёз. Одна напивается жирным молоком, которое ей пить нельзя, а другую ни за что, ни про что выгоняют из дома!

– Прости, – сказала мама. – При первой возможности папа съездит в деревню и привезёт Деву. Ты пойми…

– А теперь спи. Уже полпервого. Мы из-за тебя обзвонили все больницы и все отделения милиции и сами устали, как выжатый лимон, – сказал папа.

– Видишь, Хелен уже спит, и Имби успокоилась.

Из-за меня звонили в больницы и в милицию? У меня мама просила прощения? Мне снова захотелось плакать, но эти слёзы были хоть и горькими, а ещё и немножко радостными.

Может быть, и в самом деле Деву вернут из деревни? Тогда я никуда не уйду из семьи. Кто знает, лучше ли будет новая семья?

Мечты

Как странно, что у каждого человека – свои мечты! Нет, я понимаю, что если чукча мечтает о новой шубе, то негр – о новых шортах, а индеец – о красивом головном уборе, ведь они живут так далеко друг от друга, и каждый на своё лицо. Но вот, к примеру, наша семья живёт в одной стране, в одном городе, в одной квартире, ест каждый день общую пищу, но мечты у всех разные, хотя гости говорят, что мы все на одно лицо. Мама как чукча: мечтает о теплом пальто на поролоне, толстом пальто, но чтобы она сама в нём толстой не казалась. У Хелен негритянская мечта: она постоянно клянчит у бабули, чтобы та ей достала джинсы-варенки, у всех девочек они уже есть, только у неё нет. Папина мечта мне известна: он копит деньги, чтобы купить «запорожец» или даже автомобиль. Хелен говорит, что хотя у «запора» четыре колеса, настоящим автомобилем он не считается: мол, у стола четыре ноги, но это ещё не значит, что он слон. В их классе отцы многих девочек имеют машины, но «запор» только у одного. Конечно, Хелен хочется важничать перед другими девочками машиной – ей всегда нравится, когда ей завидуют. А по мне пускай папа покупает «запор» – это же сколько денег мы сэкономим на одних только автобусных билетах!

Моя мечта немного похожа на мечту индейца. Да, раньше я мечтала об альбоме для стихов, но потом, когда получила его, задумалась: а что мне с ним делать? Клаарика нарисовала мне в альбом три картинки, а бабуля написала: «Слово – серебро, молчание – золото», вот и всё. Ну и что мне делать с этими каракулями и золотым молчанием? А моя новая мечта прекрасна: она красная, с серебряными накладками, и стоит почти три рубля. На голову её не наденешь, но на шее у Девы она будет просто прекрасна. Такой ошейник один на всём свете, и он оказался в хозяйственном магазине, где мы с мамой покупаем стиральный порошок. Я много раз говорила папе и маме о своей мечте, но все бесполезно: отец копит деньги на машину, а мама из-за Имби не ходит на работу и не получает зарплату. А ведь ошейник каждую минуту могут купить! У меня сердце кровью обливается, когда я думаю о том, как какой-нибудь злой дядька в чёрном пальто купит своей злой чёрной собаке этот ошейник, который создан для нашей Девы. Бабуля, правда, призналась, что испытывает угрызения совести перед Девой, но ошейник для неё все равно не купила.

Бабуля говорит, что у неё совсем другая мечта, куда более серьёзная: она хочет, чтобы наша семья однажды встала на ноги. Как она сама говорит, «чтобы вы выбрались, наконец, из болота посредственности!». По-моему, единственная в семье, оказавшаяся в болоте посредственности, это я, и то из-за рождения Имби, но попробуйте объяснить это бабуле! Она хочет, чтобы кто-то из нашей семьи прославился или разбогател. Богатой мне никогда не стать – если мне иной раз перепадает рубль от бабули или деревенской бабушки, я немедленно трачу его на жвачку, или шоколад, или воздушные шарики. Хелен лучше умеет хранить деньги, она не станет их тратить на ошейник для Девы. Значит, Хелен у нас и разбогатеет.

В прошлом году бабуля решила сделать Хелен знаменитой и водила её поступать то в художественную школу, то в коровографическую. Ничего себе название для учебы танцам придумали – коровографическое! Наверное, они там танцуют как коровы! В художественную её не приняли потому, что она пришла на экзамен голодной и рисовала одни только сардельки да сосиски, и когда ей дали нарисовать большое красивое красное яблоко, Хелен тут же съела его. До экзаменов Хелен с бабулей так и не успели поесть. Они несколько часов просидели в очереди к парикмахеру, чтобы «прилично выглядеть перед деятелями искусства», как выразилась бабуля. В коровографическое мучилище Хелен, наверное, приняли бы, она хорошо прыгает и умеет ходить на пальцах, но оказалось, что таких маленьких девочек туда не берут. Бабуля заявила, что разочарована в Хелен, и несколько недель не появлялась у нас.

Недавно бабуля прочитала в газете, что в детскую музыкальную школу набирают новых учеников, и решила: «Теперь или никогда!». Но Хелен заявила, что она в своём классе редактор стенной газеты, и с неё хватит, ни на какую музыкальную школу у неё не будет ни желания, ни времени. А про меня мама сказала, что я не очень хорошо запоминаю мелодию, но, может, у меня есть «внутренний слух». А папа махнул рукой и сказал: «Ах, делайте, что хотите!»

Но мне не очень-то хочется становиться знаменитой: бабуля говорит, что знаменитостей народ носит на руках. А что ты поделаешь, если народ занесёт тебя не туда, куда надо? А если у тебя в кармане не окажется ни одного автобусного билета, чтобы уехать домой? Но если точно знать, куда этот народ относит на руках знаменитостей, то можно заранее выяснить, каким автобусом оттуда добираться до Ыйсмяэ.

Бабуля обещала свести меня в кафе и угостить пирожными, если я соглашусь пойти с ней на приёмные испытания, обещала красиво завить мне локоны своими щипцами, но мне страшно было становиться знаменитостью, и я стала изобретать всякие предлоги, чтобы избежать этого. Но тут я, как бабуля, когда она читала газету, вдруг решилась: «Теперь или никогда!» и заявила:

– Хорошо, я стану знаменитой, но при одном условии: ты купишь Деве красный ошейник!

Мама возмутилась: «Как тебе не стыдно!», но бабуля рассмеялась:

– А раньше вундеркиндам, чтобы они согласились стать знаменитыми, приносили соломенных куколок!

Соломенную куколку бабуля, к счастью, мне не принесла. В день, когда надо было идти в музыкальную школу, она пришла к нам с завивочными щипцами и большой связкой сосисок. Пока бабуля завивала мне локоны, я должна была съесть пять сосисок, чтобы не повторилось то, что случилось с Хелен. К счастью, я люблю сосиски.

– А ты взяла деньги на ошейник? – спросила я бабулю по дороге в музыкальную школу.

Бабуля улыбнулась и кивнула.

– Ты сыта? – спросила бабуля, когда мы сошли с автобуса. Теперь я улыбнулась и кивнула. Бабуля велела мне быть вежливой, как только могу, и делать всё, что велят.

В коридоре музыкальной школы было полно детей: в основном, девочки и, как правило, с бабушками. Но ни у одной девочки не было таких красивых локонов, как у меня. Это я сразу заметила, и мне даже стало чуточку жаль чужих девочек: их бабушки тоже хотят, чтобы они прославились, но у них не оказалось щипцов для завивки.

Бабуля завела с другими бабушками беседу о деревне, и о погоде, и о музыке. Обо мне она сказала так:

– К сожалению, дитя ещё не владеет ни одним инструментом, но начатки абсолютного слуха у неё налицо. Кстати, где-то я прочла, что колыбельная песня является одним из важнейших факторов музыкального воспитания детей. – И остальные бабушки закивали.

Время от времени дверь, на которой висела табличка «Тишина! Идёт экзамен!», отворялась, и кого-то из детей приглашали внутрь. Бабушек брать с собой не разрешали: они оставались за дверью, потирали руки и прижимали уши к двери.

– Так подслушивать не солидно! – шепнула мне бабуля.

Но тут появилась одна тётя и объявила:

– Кеск, Кристийна!

Так вот с чего начинается известность – им уже известно моё имя!

– Не забудь сделать книксен и сказать «здравствуйте», – прошептала бабуля, вталкивая меня в дверь.

В большой комнате за длинным столом сидели несколько женщин и мужчин. Тётя, которая меня позвала, села за рояль и попросила подойти к ней.

– Спой, пожалуйста, тот мотив, который я тебе сыграю! – попросила тетя. Она была очень красивая, ярко-красный рот и розовое платье, но мотив играла довольно простенький. Немножко похожий на «К сожаленью, день рожденья только раз в году» и немножко на «Я на солнышке лежу…». Я попробовала сделать мелодию, которую играла тётя, немножко красивее и интереснее. Дяди и тёти за столом переглянулись, и мне вдруг стало страшно: если они меня отнесут на руках куда-нибудь далеко-далеко, успеет ли бабуля прибежать за мной? И не забудет ли купить ошейник?

Потом один дяденька постучал карандашом по столу и велел мне постучать так же. Я постучала вдвое быстрее, чем он! Тогда другой дяденька тоже постучал, у него, бедненького, получилось совсем плохо, он стучал медленно и запинаясь – «токк-тукк-токк!». Представляете себе – придёт такой несчастный в гости, а звонок сломан! Так он и будет колотить в дверь, а его и не услышат! Мне ничего не осталось, кроме как показать ему, как надо стучать в таких случаях. Я так стучала, что грифель выпал из карандаша! Никто ничего не сказал, только тётенька у рояля спросила:

– Хорошо… У тебя есть какая-нибудь песенка, которую ты спела бы нам?

– Есть, – честно ответила я, завела руки за спину и упёрлась ими в рояль, как делают певцы в телевизоре, только их рояли, наверное, пониже или руки у них подлиннее, а мне было неудобно так стоять. Но я помнила о красном ошейнике и спела громким голосом две песни. Сначала «Солнечный круг. Небо вокруг…», а потом вспомнила, как Георг Отс пел, и как затяну: «Всегда быыыть в маааске – судьба мааая!». По-моему, у всех от моего пения улучшилось настроение, только тетя за роялем осталась серьёзной и спросила:

– Кристийна, а ты любишь рисовать?

– Люблю.

– А танцевать?

– Ужжжасно люблю! – ответила я. – Особенно, когда мы с папой танцуем. Мы танцуем «Парижское танго», и «Каэра-Яан», и рок-н-ролл. Но для коровографического училища я ещё слишком мала.

Тётя за роялем погладила меня по голове и сказала:

– Мы тут решили, Кристийна, что ты можешь стать очень хорошей художницей или очень хорошей танцовщицей. Безусловно, ты хорошая и талантливая девочка.

У меня в животе похолодело: я сразу поняла, что за такими похвалами кроется какое-то коварство! Хотела сказать, что я слишком мала, чтобы меня носили на руках. Но тётя за роялем сказала:

– Да, но в музыкальную школу мы тебя сейчас принять не можем. Возможно, позднее, когда ты немного подрастёшь и натренируешь слух и голос. До свидания!

У меня камень с души свалился: значит, я выйду отсюда на своих ногах!

Тётя за роялем проводила меня до выхода и чуть не сбила с ног, открывая дверь, бабулю: та, кажется, передумала и решила, что стоять, прижав ухо к двери, все-таки солидно. Тётя вызвала другого ребёнка, а бабуля повернулась ко мне:

– Как у тебя прошло, дорогая? Эти двери такие звуконепроницаемые, я так и не поняла, что ты пела.

Я всё рассказала бабуле: и как я пела, и как стучала, и как придумала красивую мелодию, и как все дяди и тёти развеселились и сразу поняли, что из меня может выйти очень хороший художник и очень хорошая балерина. Они там неглупые люди, вот только зачем-то стучать заставляли.

У бабули лицо вытянулось:

– В нашем роду все музыкальные! Уж не знаю, в кого ты такая выдалась!

Мне стало жаль бабулю, и я испугалась, что теперь она не купит Деве красный ошейник.

Я утешила бабулю:

– Они сказали, что когда я натренирую слух, то меня, может быть, примут. Какие странные: ведь сейчас им легче было бы носить меня на руках, чем тогда, когда я вырасту. В нашем роду все старушки толстые!

Бабуля вздохнула, но улыбнулась уголком рта. Я поняла, что настало время напомнить об ошейнике.

– Может быть, Дева станет знаменитой, если её, например, отвезти в цирковую школу? – осторожно перевела я разговор на собаку. – Только для этого на неё непременно надо будет надеть красный ошейник.

– Какой ошейник?

Так и есть, бабуля успела забыть о нём!

– Тот самый, который мы сейчас пойдём покупать! – сказала я.

Бабуля рассмеялась.

– Послушай, Кристийна, если из тебя никто иной не вырастет, то хитрая женщина точно вырастет! Дипломат или адвокат. Нужно выяснить, есть ли где-нибудь школы или спецклассы, в которых на эти специальности начинают готовить с шести лет. Ну что же, пойдём. Я как раз собиралась купить хозяйственное мыло.

Я взглянула на бабулю – оказывается, она очень красивая. Может быть, она была бы даже похожа на маму, если бы чаще улыбалась!