Текст книги "Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Леэло Тунгал
Кристийна,
или Легко ли быть средней сестрой

Старый младенец

Кое-кого холят и лелеют прямо с рождения. А вот я постыдилась бы оказаться лысой и беззубой и постоянно делать в штанишки. Но некоторые с рождения вообще ничего не соображают, даже стыдиться не умеют: поедят, отрыгнут и не извинятся! Некоторые с самого начала просто невыносимы. А с ними ещё и носятся, как с писаной торбой…

Это я про младшую сестрёнку говорю.

А как мы все её ждали! По вечерам мама только и знала, что шить и вязать голубенькие одежды для кукол, бабуля носилась по магазинам, а папа затеял ремонт в спальне. Когда мама отправилась за младенцем, мы с Хелен нарисовали шикарный плакат «Здравствуй, Кристьян!». Поначалу мама собиралась родить мальчика, но в последний момент передумала и родила девочку. Кто знает, возможно, родить мальчика было бы разумнее, а то эта Имби такая кулёма, что от неё никакого толку.

Раньше я заглядывалась на младенцев в колясках, оставленных перед магазином, и думала, как было бы здорово, если бы и мне родили братика или сестричку. А теперь я знаю, что эти младенцы в своих шерстяных комбинезончиках и с пёстрыми пустышками во рту только кажутся чистенькими и аккуратными, а у половины из них штанишки мокрые, это точно, и все они после еды кряхтят и отрыгиваются.

Бабуля права, когда говорит, что в старину дети были лучше: о нынешних мало что скажешь хорошего. Малышка у нас уже несколько недель живёт, а изменений к лучшему не заметно. Я так и сказала маме: нечего Имби держать в доме, взяли бы лучше щеночка. Клаарикин пёсик Пенну за две недели отучился писать и какать где попало, и голос у него намного красивее и спокойнее, чем у нашей крошки. Хотя он и дворняжка. Но мама только рассмеялась и обняла меня. Понятия не имею, с чего они так хлопочут над этим чудом – в последнее время только к её писку и прислушиваются, на других, нормальных, людей ноль внимания…

Тут мама объявила, что сегодня у Имби день рождения, и если я обещаю не есть муки, то смогу помогать ей месить тесто для пирожных. Не знаю, зачем тогда делают эту муку, если её есть нельзя? А по-моему ни одно пирожное не бывает таким вкусным, как мука. Некоторые пирожные печь – только муку переводить. Я подумала, что когда вырасту, стану пекарем и буду делать только такие пирожные, в которых сразу чувствуется вкус хорошей муки.

Но я, конечно, обещала мамочке, что не стану есть муку, и сдержала слово, я только чуточку попробовала и горсточку спрятала между страницами кулинарной книги – чтобы достать после, когда Хелен вернётся из школы. Хелен у меня такая сестра, как положено: у неё причёска «конский хвост», и ранец, и школьная форма. Она ходит во второй класс и старше меня почти на два года. А что мы настоящие сестры, видно хотя бы по тому, что Хелен тоже любит муку.

Мы с мамой замесили тесто, мама уже поставила пирожные в духовку, и тут я сообразила, что с этим днём рождения что-то не то! Имби принесли домой незадолго до Рождества – и уже день рождения! У меня, у Хелен, у папы, у мамы – словом, у всех порядочных людей день рождения только раз в году, а наша малышка совсем ещё новенькая? Может, мама ошиблась?

Мама достала из шкафа одну свечку, которая втыкается в пирожное, и один подсвечничек, так что кому-то должен был исполниться один год.

Тут малышка заплакала, и мы пошли посмотреть, что с ней. Только не говори, что младенцы не хитрые: только мама взяла её на руки, как плач тут же прекратился. Я смотрела на Имби, пока мама её распелёнывала: эта так называемая сестричка не казалась мне очень уж молодой, может, она только растёт медленно. Под коленками и на запястьях у неё были складочки. Может, ей и в самом деле уже год? А где она раньше была?

– Мама, – спросила я, – ты что, принесла нам чьего-то старого младенца?

Мама сделала большие глаза:

– Как это – старого?

– Ну если ей уже год исполняется. И складочек у неё полно, и…

Мама рассмеялась:

– Нашей маленькой Имби сегодня исполнился месяц. А складочки у нас оттого, что мы хорошо кушаем!

Мама и в самом деле ест с аппетитом, но если она так сюсюкает, то это значит, что она говорит и за Имби. По-моему это странно и безобразно. Месячной недотёпе справляют день рождения, да ещё и разговаривают за неё!

Отец, когда вернулся домой, спросил:

– Ну, как вы тут жили?

Мама ответила:

– Прекрасно! Хорошо покушали, спали, сколько положено, и обмочили шесть пар штанишек!

Мне стало так стыдно – будто и мы с мамой…

– Я-то не обмочила, – сказала я. – И Хелен тоже.

– Значит, это Имби с мамой на пару безобразничали, – улыбнулся отец. – У вас так вкусно пахнет. Не пора ли за стол?

По случаю дня рождения Имби стол накрыли в комнате с телевизором. Хелен, пока мы накрывали стол, не высовывала носа из комнаты, и когда я пошла её звать, оттрепала меня за волосы.

– Сделай так, чтобы тебя здесь не было. По гроб жизни видеть тебя не хочу! – прошипела моя старшая сестра. – Неряха ты паршивая!

У нас с Хелен общая комната, но я знаю, что не должна мешать ей готовить уроки. Но что это за учеба, когда ты валяешься на диване и смотришь в потолок, а учебники разбросаны по полу?

И это благодарность за то, что я припасла муку для Хелен! В последнее время я в этом доме ни разу не слышала слова «спасибо»! Хелен могла бы поблагодарить меня хотя бы за то, что я нарисованную ею такую скучную и бледную дорогу очень миленько раскрасила! От такой жизни рыдать хочется!

Когда стол накрыли, Хелен выползла из комнаты. Я дала себе слово, что не заговорю с ней до конца жизни или даже ещё дольше. Поделом ей!

Мама сказала:

– Дети, ешьте пирожное, наконец!

Но у меня совсем пропал аппетит. Хелен сидела на другой стороне стола, корчила мне страшные рожи и тоже не ела.

– Вы что, поссорились? – спросил папа.

Мама пощупала мой лоб, потом у Хелен и сказала:

– Температуры у них нет. Что там у вас стряслось?

– Кристийна дура! – пробурчала Хелен. – Испачкала мой рисунок… А ты, мама, должна завтра прийти в школу. Учительница Лепик велела.

– Ну и дела! – поразился папа. – Что ты там натворила?

– Я же сказала, что Кристийна исчеркала мою тетрадь, – всхлипнула Хелен. – Намалевала на пер-спек-ти-ве какую-то какашку!

Какашку! Да я нарисовать какашку не сумею! И вообще я не знаю такого человека, который по своей воле стал бы рисовать какашки, когда на свете столько интересного: собаки, солнце, черепа… Но так всегда, если в этом доме что-то случается, валят на меня!

Отец велел Хелен показать тетрадь для рисования и дневник.

Господи! Оказалось, что Хелен назвала какашкой моего миленького щеночка, которого я пририсовала фломастером к её серой дороге. Я помню, когда акварель высохла, Хелен вздохнула: «Какая скучная картинка получилась!». И пока она мылась в ванной, я сделала рисунок поинтереснее. Пёсик на дороге, правда, получился слегка похожим на овцу, но я приписала, кто это и отчего у него, бедняжки, кривые лапы. Такая красивая картинка вышла!

Папа с мамой посмотрели в тетрадь Хелен и рассмеялись.

– «Собака молодая и её ноги не держат», – прочла мама. – Это уж точно работа Кристийны.

– Ну да! – честно призналась я. – Я написала, что собака молодая, и её ноги не держат.

– Чего вы смеётесь? – произнесла Хелен сквозь слезы. – У всех нормальные сёстры или братья, а у меня одна хуже другой!

– Ох-охо, – сказал отец, – а почему у тебя в дневнике вчерашняя пятёрка переправлена на тройку? Да ещё красными чернилами?

Хелен покраснела. Уставилась в землю и замолчала.

– «Природоведение: коровы и свиньи», – прочитал отец. – Отвечай, что у тебя там произошло с этими коровами и свиньями?

– Ничего не произошло, – прошептала Хелен. – Ну да, мы с Майю вчера получили за коров и свиней по тройке. И Майю сказала, что не хочет из-за какой-то хилой свиньи получать порку. И ещё она сказала: «Давай исправим тройки на пятёрки, иначе дома отец меня выпорет».

– Майю сказала, Майю сказала, – повторил отец. – А ты что сказала?

– Я сказала, что и меня побьют.

– Деточка моя! – изумилась мама. – Когда мы тебя били? Зачем ты такое сказала?

– Мне стало стыдно… – пробормотала Хелен.

Отец развёл руками:

– Тебе стало стыдно, что тебя не побьют? Я не нахожу слов! Всыпать бы тебе хорошенько! Стыдно, Хелен, ты стала лгуньей!

Хелен разревелась, и мама сказала:

– Теперь плачем делу не поможешь! Позвоню я бабуле – пусть посидит завтра с маленькой. Иначе как я смогу пойти в школу?

– У бабушки может случиться очередное «мероприятие», – предположил папа.

– Уж я её как-нибудь уговорю, – ответила мама.

– Схожу к телефону-автомату, позвоню, а то опоздаю. А ты, отец, разберись пока что, как там у Хелен с коровами и свиньями. А Кристийна приглядит за Имби.

Отец задул свечу и ушёл заниматься с Хелен. Я поглядела на собаку, которую пририсовала – чем она могла не понравиться? А учительница поставила под картинкой большую красную закорючку – наверно, хотела сказать, что таких кривых ног даже у очень молодой собачки быть не может… Мало ли что: у Имби ноги тоже кривые, а за неё никто не стыдится!

Имби потихоньку кряхтела в своей кроватке, и изо рта у неё текли слюни. Я смотрела на это маленькое лысенькое страшилище и думала: ну пусть она не красавица, зато у неё, может быть, сердце доброе. И вдруг вспомнила, что сама Имби не получила ни крошки своего праздничного пирожного, ни глоточка фанты – ей со стола ничего не досталось! Я взяла малышку на руки и показала ей стол, накрытый к её дню рождения. Хотела показать Имби и нашу комнату, но не решилась – из-за закрытой двери доносился сердитый голос отца:

– Запомни, наконец, бык – это муж коровы, а хряк – муж свиньи. Свинья-мужчина – это хряк или боров, а свинья-женщина – свиноматка. И никакого свинобатьки, которого ты придумала, не существует. И кто только тебя воспитывал?

– Ты будешь это учить во втором классе, – сказала я Имби и отнесла её в кроватку. Имби сплюнула слюну и снова заверещала. Я принесла из кухни щепотку муки и положила ей в ротик. А сама подумала: «Если она и муку выплюнет, значит, она не моя сестра, значит, она в самом деле чей-то забытый младенец». Но она съела. Даже губки облизала.

Как Жулик унес мой ключ

А вот за мной присматривать не надо. Можно и на колени посадить, и за руку взять, но не обращайтесь со мной, как с младенцем. До того, как родилась Имби, я часто гуляла во дворе одна, как все ыйсмяэские дети, и только два раза теряла ключ, который висел у меня на шее. Когда я была маленькой, пятилетней, у меня однажды в песочнице тесьма, на которой висел ключ, развязалась, один карапуз нашёл ключ, засунул его в рот и не хотел отдавать. Только когда я скорчила рожу, как у бабы-яги, толстячок испугался, заревел, и ключ выпал у него изо рта. Ужас какой, если бы он его проглотил, я бы несколько дней своего ключа не видала!

А во второй раз мне из-за ключа пришлось серьезно поволноваться. Случилось это так.

Мы с Клаарикой играли в собачью выставку. По двору, кроме её Пенну, бегала ещё одна чужая собака, совсем ручной пудель. Мы играли так, будто это мой пёс Лорд. Клаарика повесила свой ключ на шею Пенну и сказала, что это понарошке золотая медаль, которую Пенну заслужил на выставке. Мне стало жалко пуделя, и я повесила ему на шею свой ключ, будто пудель Лорд получил серебряную медаль. Пёсик завилял хвостом и лизнул меня в нос. Вдруг раздался мужской голос: «Жулик! Жулик! Ко мне!» – и пудель бросился наутёк с моим ключом на шее. Мы видели только, что он сиганул в дверь третьего подъезда. Мы с Клаарикой и Пенну погнались за чужой собакой, но в третьем подъезде собакой и не пахло. Пахло кошками.

– Вот тебе и Лорд, – возмутилась Клаарика.

– Получил ключ – и сразу стал Жуликом!

– Что же делать? – беспомощно спросила я.

Клаарика предложила:

– Обойдём все квартиры и отыщем Жулика. Не провалился он сквозь землю с твоим ключом! – На всякий случай она сняла свой ключ с шеи Пенну и повесила себе на шею.

В первую дверь мы звонили долго, но никто нам не открыл.

– Значит, никого нет дома, – сказала Клаарика.

– Любая собака на такие звонки в дверь непременно залаяла бы. Если, конечно, этот Жулик не окажется немым. Но лучше пойдём звонить в другую квартиру!

Мы позвонили в другую дверь. Послышались шаркающие шаги, ключ заскрежетал в замке, и дверь приоткрылась – она была на цепочке. За дверью на нас уставилась толстая тётка:

– Вам чего?

– Здравствуйте. Извините, мы ищем Жулика, – сказала Клаарика. Красиво сказала – вежливо, с извинением.

– Вам не стыдно? Сами девочки, а ходите по чужим квартирам и ругаетесь. Фу!

Злая тётя захлопнула дверь и заперлась.

Клаарика рассмеялась, а мне плакать хотелось.

– Надо как-то иначе спрашивать, а то подумают, что мы их самих называем жуликами, – решила Клаарика.

– Спрашивай: извините, вашу собаку зовут Жулик?

В третьей квартире Клаарика так и спросила. Но старичок, который нам открыл, ничего не понял, широко улыбнулся и сказал:

– Да! Да!

Он на миг исчез в комнате и почти сразу вернулся с толстой пачкой старых газет. Я не хотела брать, но Клаарика шепнула мне:

– Бери, бери! За них ты получишь макулатурные книжки!

Старичок дал нам ещё по мятной конфете и, пожимая нам руки, весело подмигнул.

– Ну вот, – вздохнула я. – Вместо ключа старые газеты. А что это за макулатурные книжки?

– Это такие интересные книжки, которые дают только в обмен на старую бумагу, – пояснила Клаарика. – Ну, идём дальше?

Мы решили попытать счастья на верхних этажах, но в лифте смогли дотянуться только до кнопки пятого этажа.

На пятом этаже за первой дверью, едва мы нажали на кнопку звонка, послышался собачий лай. Пенну сразу громко залаял в ответ.

– Это та самая квартира! – обрадовалась Клаарика. – Простите, ваша собака – Жулик? – спросила она появившегося в дверях рыжего мужчину громко, чтобы перекричать собачий лай.

– Что? – воскликнул мужчина. – У меня чистокровная немецкая овчарка!

– А она немножко похожа на пуделя? – воскликнула я.

– Тарзан, молчать! – прикрикнул дяденька, глядя в комнату.

– Мы ищем одного пуделя, – попыталась объяснить я, но он не дослушал меня и хлопнул дверью.

– Безобразие! – воскликнула Клаарика. – Держат разных тарзанов, да еще и овчарок. Может, у него в ванной живут овцы? Эх, угораздило тебя надеть ключ на шею пуделю! Не ной, пойдём посмотрим, может, Жулик опять во дворе?

Но во дворе Жулика не было.

Мама с папой в тот день прямо с работы собирались в кино, а Хелен не брала ключ в школу. Пачка газет была такая тяжёлая. Мы с Клаарикой присели на край песочницы, Пенну пристроился между нами, высунув язык.

– Мне скоро надо идти домой, – сказала Клаарика.

– Иди, если хочешь, – ответила я.

– А знаешь, вдруг хозяин этого Жулика – разбойник? – предположила Клаарика.

– Получил от собаки ключ от вашей квартиры и в этот момент преспокойно ворует серебряные ложки.

– Зачем они ему? – удивилась я.

– Как зачем? Ну, чтобы есть? Откуда я знаю? Может быть, разбойники просто коллекционируют серебряные ложки.

– У меня есть ложка с медведем, бабушка, которая живёт в деревне, подарила…

Вспомнив о ложке с медведем, я разрыдалась.

– Чего плачешь? Может, они ложки с медведями не собирают, – утешила меня Клаарика. – Разбойники обычно уже старые, на что им ложка с медведем? Знаешь, я спрошу маму, может, она позволит тебе побыть у нас. Газеты захвачу с собой. Она будет довольна, правда?

Клаарика позвала Пенну: «Фью-фью!». Свистеть она не умеет. Я-то умею свистеть, дедушка научил, но у меня нет собаки.

Я осталась во дворе совсем одна, только двое больших мальчиков катались на велосипеде. Погода была по-весеннему тёплой, но мне вскоре стало холодно, и в желудке я почувствовала пустоту. Клаарика не вышла звать меня к себе – её мама редко позволяет ей приглашать гостей.

И тут возле стойки для выбивания ковров внезапно я увидела чего-то вынюхивающего белого пуделя.

– Жулик! – радостно позвала я его. – Милый Жулик!

Жулик бросился ко мне и радостно завилял мохнатым хвостом. Только… ключа на его шее уже не было.

Мужчина в синем спортивном костюме подошёл к песочнице, посмотрел на меня и Жулика и спросил:

– Девочка, это твой ключ?

Да, у него был мой ключ на шнурке.

– Мой! – ответила я.

– Зачем ты его повесила собаке на шею? – улыбаясь, спросил чужой дяденька. На разбойника он не был похож. Да и носят ли разбойники спортивные костюмы?

Я сказала:

– Ваш Жулик занял первое место среди пуделей. Понарошку, конечно: мы играли в собачью выставку.

– Возьми свой ключ! – сказал хозяин собаки. – Значит, первое место среди пуделей. Это большое достижение, особенно если учесть, что Жулик вообще-то венгерский пули. Знаешь, у пуделей шерсть курчавая, как у каракулевой овцы, а у пули – длинная гладкая шерсть. Но всё равно, спасибо за признание! В другой раз не вешай свой ключ чужой собаке на шею, лучше заведи свою собаку.

Легко сказать: заведи собаку! Сотни раз у нас в семье говорили о том, чтобы завести собаку, но что толку! Мама с папой вместо этого решили завести младенца.

Когда вечером я рассказала о пропаже ключа, мама сначала испугалась, а потом засмеялась. Теперь каждый раз, когда я выхожу во двор, мне говорят:

– Только не вешай ключ на шею собаке!

Но теперь я редко выхожу одна во двор. Делать там нечего, снег растаял уже второй раз за зиму. У Клаарики, к счастью, ветрянка, так что мне не жаль время, отведённое на прогулки, использовать, чтобы возить детскую коляску. Мы с мамой много гуляем, так как мама срочно хочет похудеть. Гулять на свежем воздухе полезно, от этого у нас всех с каждым днем улучшается аппетит: у мамы, у малютки и у меня. По дороге из магазина мы с мамой съедаем по круглой булочке-сепику. Благодаря сепику я похудела на три грамма. Папа считает, что три грамма весит каждый передний зуб, особенно широкий и плоский, как у меня. Он давно шатался во рту, отец хотел вырвать его с помощью нитки, а бабуля уговаривала сходить к детскому зубному врачу, но когда я у подъезда доела сепик, оказалось, что зуб исчез.

У Хелен уже половина зубов – коренные, в первом классе она даже носила во рту проволочку, чтобы зубы не росли криво, но я её не дразнила.

А теперь у нас дома только и слышишь: «Однозубка, иди сюда! Зубастик, застели свою постель!»

Хелен теперь приносит из школы одни пятёрки, её за это постоянно хвалят. Малютку хвалят за то, что она хорошо ест. В последнее время она начала слегка кривить свой беззубый ротик – эту гримаску в нашей семье называют улыбкой и не устают восхищаться. А я однажды самостоятельно выучила целых два стишка из детского журнала и улыбаться могу до тех пор, пока дырка от зуба не замерзнет, – но хоть бы кто слово доброе сказал! Такова жизнь средней сестры…

Ну да, иной раз приятно поить Имби из бутылочки и смотреть, как она всасывает морковный сок, словно крошечная машинка, но играть с ней и заниматься чем-то разумным пока что невозможно. Но мы к ней уже привыкли, пусть себе лежит… Она нам с Хелен сестра, но сдается, что она не эстонка – по-эстонски она не говорит. Кое-какие слова она произносит, но никто в нашей семье их не понимает. Например, что может означать «э, кхэ-уу»? Бабушка в школе языков изучила русский, финский и французский языки, но и она не поняла, что это слово значит. Может быть, Имби вырастет китаянкой или негритянкой. Надо бабуле посоветовать, чтобы она научилась негритянскому и китайскому языку – тогда в Таллинне хотя бы один человек сумеет говорить с Имби.

Бедный маленький зубной врач

Вообще-то жизнь прекрасна, но время от времени тебе не дают спокойно жить. Летом, например, тебе портят жизнь комары, зимой – жуткие тёплые штаны. А зубы – зубы могут в любой момент заболеть и напрочь испортить счастливое детство, о котором говорят по телевизору. И если бы ты хоть раз пожелала им плохого! Наоборот, ты отдавала им всё, о чём только может мечтать зуб: жевательную резинку с начинкой и без, ириски, фанту, фиесту, молоко, морковку, муку и кусковой сахар! Будь я зубом, я бы никогда не заимела дырку и не стала бы болеть во рту своей хозяйки так ужасно, что щека опухает! Но как вдолбить это зубу в башку!

Ладно, тот маленький молочный зуб, который я проглотила с сепиком, я ещё понимаю – ему захотелось немного пошутить, вот он и пошутил. Более или менее терпимым был и тот дырявый зуб, который прошлым летом заболел у меня в деревне и который сельский врач, как бы между делом, рассказывая мне что-то, крак – и вытянул. Врача звали доктор Тихи, и сам он был такой тихий, спокойный и приветливый, что я, наверное, даже не пикнула бы, вытяни он у меня все зубы и сделай из них бусы. Конечно, я слегка поплакала, из вежливости, но тогда доктор бросил изучать мой рот и посоветовал поскорее выплакаться.

Я спросила:

– А можно мне громко рыдать?

– Рыдай, если хочешь, – улыбнулся доктор Тихи, – только попробуй рыдать более весёлым голосом, иначе перепугаешь тех, кто за дверью ждут своей очереди.

И я кричала громко, но весело: «Ай-я-яй! Ха-ха-ха!» – и не успела закрыть рот, как дырявый зуб был уже в щипцах врача.

– Ха! Поболи у меня теперь! – сказала я зубу.

– С чего ему болеть? – возразил доктор Тихи.

– На его месте уже есть зародыш коренного зуба. Попробуй теперь есть побольше морковки, яблок и брюквы, чтобы новому зубу хватило материалов для роста.

Он положил удалённый зуб мне на ладонь и сказал:

– А этого несчастного можешь взять на память!

– А тебе самому он не нужен? – спросила я из вежливости. Доктор Тихи рассмеялся:

– У меня этого добра хватает!

Когда мы с моей деревенской бабушкой шли по коридору, то увидели, что на скамье у двери сидят несколько человек: у кого щека перевязана, кто держится за голову обеими руками.

– Не надо ничего бояться, – сказала я, чтобы подбодрить одного дяденьку с печальным и позеленевшим лицом, который всё время качал головой и тихонько подвывал. – Надо только веселее кричать!

Позеленевший дяденька скорчил рожу, как у собаки-боксера, высунул язык и сказал: «Эххх!»

А ещё называется взрослым мужчиной!

Мне было весело, и я ничего не боялась: зубную боль как рукой сняло, и мне хотелось обойти всех врачей, которые гнездились здесь, за белыми дверями поликлиники. На дверях висели таблички: «Терапевт», «Лаборатория» и «Акушерка».

– Давай обойдём в этот раз всех врачей, и после будем жить без забот, – предложила я бабушке. Бабушка улыбнулась и ответила:

– Всему своё время, дитя моё!

Вот оно и пришло это «своё время». Коренной зуб, который до сегодняшнего дня никак не напоминал о себе, вдруг с утра начал так сильно болеть, словно давно таил на меня злобу. Не помогли ни полтаблетки, ни счет от одного до десяти и обратно. Даже когда мама массировала мне кожу между большим и указательным пальцем, не помогло.

– Прощай, мама! – грустно сказала я. – Передай от меня привет папе и Хелен, потому что когда они вернутся, я умру от боли. Фломастеры отдай Хелен, а для Имби у меня между страниц «Старинных сказок» припрятано немного муки. Когда она подрастёт, отдай ей.

– Доченька, милая, не плачь, – утешала мама.

– Потерпи ещё немного, скоро придёт бабуля. И мы с тобой пойдём к зубному врачу.

– К доктору Тихи? – спросила я с надеждой.

– Что ты, золотце, не ехать же нам в деревню! Мы пойдём в поликлинику, здесь рядом. С острой болью принимают без очереди.

Когда бабуля увидела меня, она воскликнула:

– Господи, ребёнка-то как раздуло! У вас в доме свинка!

– Да я бы десять раз переболела свинкой, лишь бы избавиться от этой одной зубной боли! – сказала я бабуле.

– Я даже пальто не стану снимать, прямиком отведу ребёнка к врачу! – заявила бабуля.

Мне хотелось пойти к зубному врачу с мамой, но бабуля сказала, что мама не сумеет так умаслить врача, как она, и мама печально кивнула: «Так оно и есть!»

Бабуля обвязала мне щёку двумя платками, так что шапка не лезла на голову. На улице, в автобусе и в приёмном покое поликлиники все на меня косились так, что мне хотелось скорчить такую же гримасу, как тот зелёный дяденька в сельской поликлинике. От злости и страха даже зубная боль прошла, так что когда бабуля объяснила ожидавшим приёма, что боль у ребёнка невыносимая и его необходимо принять вне очереди, я громко сказала:

– А у меня зуб вовсе и не болит! Я только немножко пошутила!

Очередь начала шуметь, и бабуле пришлось потратить немало сил, чтобы настоять на своём.

Доктор, который посадил меня в своё сверкающее пыточное кресло, была тётенька: маленькая, проворная и голубоглазая. Но когда я сказала ей: «Можно, я немножко покричу? Не бойся, я умею кричать весело, так что никого не напугаю!», глаза врача потемнели, как предгрозовое небо, и она словно выросла на несколько метров.

– Вы сюда шутки шутить пришли или как? – гаркнула тётя-врач. – Рот открой. Слышишь: открой рот и скажи «а-а-а»!

– Не знаете ли, в китайском алфавите тоже есть буква «а»? – попыталась я осторожно перевести разговор на другую тему.

– Кристийна! – воскликнула бабуля, а врач бросила свои блестящие орудия пыток обратно в стакан и завопила:

– Нет, я больше не вынесу! Это сумасшедший дом, говорю честно! Сумасшедший дом, а не поликлиника!

– Бабуля, мы не туда попали! – радостно закричала я. – Уйдём отсюда поскорее, ты ведь слышала: это сумасшедший дом!

Но бабуля и слышать не желала. Она немного поспорила с врачом, и как всегда её воля взяла верх: тётя-врач в конце концов поверила, что здесь не сумасшедший дом и снова взялась за своё:

– Открой рот. Скажи «а-а»!

Я сделала всё, что она велела, хотя она так крепко и безжалостно ухватила больной зуб, что слёзы хлынули на моё новое платье. Я подумала, отдаст ли мама малютке муку, если меня здесь убьют. И очень ли меня будут жалеть дома.

– Вот, теперь я рассверлила твой гнилой зуб, – сказала врач, улыбнулась и снова стала меньше ростом.

– Где зуб? – спросила я.

– С воспалением мы зубы не удаляем, – сказала тётя-врач. – Может быть, его вообще не надо удалять, может быть, его можно вылечить. Дома постоянно поласкай зуб, и завтра в два часа приходи снова. И запомните: никаких согревающих компрессов, – это она уже бабуле сказала.

Да, у доктора Тихи у меня сразу всякая боль прошла, а тут зуб болел ещё полночи.

Я сказала маме, которая сидела у моей кровати:

– Эта тётя-врач, зубной врач, жуткая, противная, страшная, мерзкая, злобная, тупая! Хочу, чтобы у неё сразу все зубы заболели, чтобы щёки раздулись, как у хомяка! И поделом!

– Что ты болтаешь, Кристийна? – улыбнулась мама. – Просто у зубного врача такая работа, что иногда ему приходится причинять пациентам боль.

– Такая, что она это делает с удовольствием! Ей просто нравится мучить! – сказала я.

– А представь, что ты сама зубной врач. Или что мы с папой работаем зубными врачами.

– Мы? Мы нормальные люди! Даже Имби зубным врачом не станет! А какие люди идут в зубные врачи? Наверное, такие, которые в старые времена были палачами, или злыми мачехами, или людоедами!

Мама рассмеялась:

– Деточка моя, зубной врач на самом деле помогает людям. Я хочу сказать, что в первую очередь он человек и уж потом врач.

– Ха! – зло усмехнулась я в ответ. – Выходит тех, из кого хотят сделать зубных врачей, пытают или угрожают им оружием. Выбирай: или ты умрёшь, или станешь зубным врачом!

Мама покачала головой:

– Нет, ты подумай, насколько тяжела работа зубного врача. Я часто поражаюсь людям таких профессий, как врачи или полицейские, которые постоянно имеют дело только с плохим. Полиция ловит воров и других преступников, зубной врач должен с утра до вечера заниматься больными или поломанными зубами чужих людей. Ведь мало кто пойдёт показывать врачу здоровые и красивые зубы – хотя следовало бы. Да и полицейские редко слышат слова благодарности. А что будет, если исчезнут вдруг все врачи и полицейские? У тех и у других столько работы и так мало в жизни радости, сама посуди!

Я подумала о маленькой голубоглазой тёте, зубном враче. И правда: только один пациент выйдет из кабинета, как сразу войдёт другой. У всех больные зубы – один хуже другого. Все боятся боли, некоторые кричат жуткими голосами, а другие и вообще рта не открывают. А у некоторых неряшливых и ленивых людей зубы, может, годами не чищены… На одну маленькую голубоглазую тётеньку приходятся десятки или даже сотни пациентов. Да, если подумать, эта тётя просто героиня. Она лечит и лечит больные зубы, а некоторые больные, может быть, приходят вооружёнными, вооружёнными до зубов, как говорят по телевизору.

После долгого раздумья я решила: завтра приду к врачу, разину рот во всю ширь, как цирковой лев, и закричу: «Аааа!». Так громко и долго, как сумею. И однажды, когда все мои зубы будут совершенно здоровы, я хоть целый день простою в длинной очереди и покажу маленькой тёте-врачу все мои здоровые зубы, по одному. А двум дядям-полицейским, которых иногда встречаю на углу возле нашего магазина, скажу: «В одном я уверена: я ни разу в жизни не позволю себе лгать, воровать и совершать преступления».

Пусть радуются!