Текст книги "Загадка Прометея"

Автор книги: Лайош Мештерхази

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Война с амазонками

После путешествия на «Арго», то есть впервые за минувшие двадцать лет, война с амазонками была для Геракла заданием действительно по душе.

Не только потому, что наконец-то опять настоящая заграничная, к тому же длительная, командировка. Мы еще увидим, насколько он был бескорыстен, как не умел и не хотел пользоваться самыми благоприятными возможностями. Ведь ему, можно сказать, достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы получить микенский трон, завладеть, причем по праву, и дворцом с его бесценными сокровищами и вообще всей Арголидой. Ему могла бы принадлежать солидная часть Северной и Средней Греции, если бы он принял подношение дорийцев. Но нет, даже из военной добычи его интересовало только оружие. Да еще лошади. Словом, военная экипировка. Геракл был воин. Можем не сомневаться: он лишь затем избрал по окончании войны трудный путь через Кавказ, чтобы обменять часть трофеев на лошадей. К югу и юго-востоку от Кавказа жили народы – остатки могущественного некогда Митанни, – занимавшиеся коневодством. Их великолепные лошади (предки нынешних арабских) были крупнее, породистее обычных на Балканах славных, но мелких лошадок.

Геракл был воин и к тому же воин Зевса. В те времена, особенно для него, это означало высокое и беззаветное служение вере. (В том столетии подобным ему истинным приверженцем дела Зевса был, пожалуй, один только Аполлон. Даже Дионис, увы, поступался иной раз принципами, в его установлениях явственно проявляется некоторая ревизионистская расхлябанность: так, он разрешает женщинам – правда, с оговорками и только в специально назначенное для того время – раздирать мужчин в клочья. Зато сколь непоколебимо принципиален Геракл, с тех пор как искупает единственное в жизни прегрешение – уже в Немее! Приютивший его пастух Молорх готов заколоть жертвенного барана, чтобы умилостивить Геру. И ведь у нашего героя были все основания опасаться этой богини даже больше, чем льва. Но – нет! «Принеси барана в жертву Зевсу! А если не вернусь, принеси его в жертву мне, сыну Зевсову!») Короче говоря, новое задание Эврисфея было для него прежде всего подлинным и исключительным служением собственным идеям: он получил возможность воевать против «свежевательниц мужчин», против женского варварства, и на этот раз речь шла не о жалких отребьях – ведьмах, скрывающихся в болотах, – а о могущественных, наводящих ужас амазонках.

Наконец – Геракл радовался этому, вероятно, более всего, – поход против амазонок был в то же время и дипломатической миссией, служением делу мира (во всяком случае, того хотел и так мыслил наш герой), обеспечением мира на берегах Эгейского моря. Нам известно, что он разрешил целый ряд династических и пограничных споров в Малой Азии. Главное же состояло в том, что эта война под водительством эллинов и при участии всех – или по крайней мере большинства – народов Малой Азии была великой международной акцией. Причем – и это всего важнее – акцией, предпринятой совместно с Троей.

Ибо Геракл, который, можно сказать, всю свою жизнь провел в суровых схватках, не выпуская из .рук оружия, – Геракл был воином мира. Вообще как ложно мы представляем себе его подвиги! По-моему, виновато в этом прежде всего изобразительное искусство нового времени. Возьмем хотя бы Немейского льва. Пейзаж: скалы, кусты, деревья, на земле – чудовищная палица, оказавшаяся бесполезной, вокруг разбросаны стрелы, отскочившие от шкуры льва, и два тела, переплетенные в мертвой хватке: лев вонзает страшные свои когти в спину герою… Все это видит зритель, рассматривающий картину, на самой же картине больше никого нет, то есть нет свидетелей. Или вспомним поединок Геракла с Антеем, известный, кажется, всем… Да стоит ли продолжать?

Нечто, имеющее, вероятно, композиционное оправдание для живописи или скульптуры, но не имеющее ни малейшей исторической достоверности, достоверности вообще, так глубоко укоренилось уже в наших представлениях, что весьма затрудняет трезвый ход мысли.

А между тем хотя бы такая простая вещь: если бы наш богоподобный герой совершил все эти подвиги без свидетелей, а потом просто рассказал о них в Микенах, кто, в самом деле, ему поверил бы? Я бы, например, не поверил! Что ж из того, что он принес шкуру льва? Небось, купил или отнял у финикийских торговцев! О подвиге рассказано в оригинальных достоверных писаниях? О господи! А сколько было изготовлено образов бедняжки святой Терезы Лизийской с надписью на обороте, что кусочек сукна, пришитый в уголке святой картинки, отрезан от ее одежды; картинок же этих было такое множество, что столько сукна не поспела бы выработать и солидная манчестерская фабрика за несколько лет. (У меня самого, например, было их две, одну я обменял на святого Доминика.) Конечно же, все подвиги имели свидетелей! На это указывает элементарная логика. У меня по всей стране имеются добрые друзья, есть такие и в Геменцевом заповеднике. Если я попрошу их хорошенько, на следующей неделе в Пешт будет доставлена клетка с таким вепрем, с таким чудищем, какое страшно и представить. А я стану рассказывать, как самолично, голыми руками… ну, и так далее. В «Вечернем вестнике» я еще, может быть, сойду за Геракла, но уже утренние газеты спросят: а кто видел?

Итак, подвиги Геракла имели свидетелей, и немало. В Микенах и других городах Пелопоннеса было в те времена множество юношей, которые выбирали себе героев-кумиров и сами рвались на подвиги, чтобы измерить силу свою и доблесть. Не на спортивных площадках. Всерьез.

Таким образом, трудность была не в том, чтобы найти спутников, а, напротив, в том, чтобы удержать их в отдалении, – что и было заботой Эврисфея, особенно после провала в Египте. Он сам определял в соответствии с природой каждого задания, кто и в каком числе может сопутствовать Гераклу. Уже в истории с кобылицами Диомеда есть упоминание о том, что рядом с нашим героем сражался целый отряд храбрых юношей; иначе и быть не могло. Однако теперь – для войны с амазонками – требовалось уже, как и положено, настоящее войско.

В те времена не существовало быстрых средств сообщения, не было бюро путешествий, не было гостиниц, не было «travelling cheque» [7]7
  «Аккредитив» (англ.).


[Закрыть], потому к дальней поездке – даже если речь шла просто о поездке – приходилось основательно готовиться. Для путешествия посуху требовались вьючные животные, соответственно провиант и фураж, нужны были также шатры, орудия и инструменты, употребляемые в повседневной жизни, и, следовательно, слуги в необходимом количестве. Даже простые торговцы нанимали вооруженную охрану. Грабителей вдоль дорог было несметное множество, от обыкновенных разбойников до убийц-садистов вроде Прокруста. Да и дикого зверья попадалось немало. В одиночестве можно было отправиться на прогулку самое большее за несколько километров от города. Земледелец хаживал один разве что из усадьбы своей в село, из села в город, но уже на ярмарку, с товаром, и земледельцы пускались только караваном. Да и какие основания думать, будто организация общественной безопасности три-две тысячи лет назад была лучше, чем ныне?! Никуда не годилась тогда общественная безопасность. В разных странах существовали притом различные обычаи. Были, правда, города, главным образом в цивилизованном Средиземноморье, где путник находился под особым покровительством высшего местного божества; были и такие народы (те, что оставались в стороне от международного общения или лишь недавно в него включились), которые впадали даже в крайности: у них полагалось принять путника в первом же доме, куда он постучится, искупать его, накормить, а на ночь положить с ним саму хозяйку, или дочь, .или какую-нибудь другую особу из женского населения дома, которая еще могла бы сойти за подарок – причем иноземцу! Но были и другие города, были фанатически религиозные отсталые народы, у которых иноземного путника по велению их бога полагалось приносить в жертву, как, например, в Таврии.

Ну, и помимо всего, не надо забывать, что Геракл был не кто-нибудь, а сын Зевса, то есть и по земной табели о рангах – герцог. Особы его ранга даже на одинокую прогулку не выходили без соответствующего сопровождения.

Вот теперь и представим себе более или менее многолюдные, более или менее дальние походы Геракла. И помножим на то, что называется «войско». Итак – пешие воины, воины на боевых колесницах, телеги, обслуга (конюхи, колесных дел мастера, оружейники, повара, медперсонал и так далее, вплоть до маркитанток или чего-то в этом роде).

Боевых колесниц брали немного, только для вождей. Амазонки сражались верхом на лошадях – как утверждают, они были первым «конным» народом, – эллины же употребляли лошадей только как тягловую силу, против пешего войска боевая колесница – преимущество, но против конницы – весьма невыгодна. Главным оружием амазонок были стрелы. Они первыми научились натягивать тетиву, заводя руку за плечо – по-парфянски; даже римляне натягивали ее только до груди, да и вообще не часто пользовались луком. (Эллины же своими дротиками «стреляли» дальше, чем стрелами; на пятьдесят пять – шестьдесять пять метров.) Возница и воин, обслуживавшие боевую колесницу, а на колесницах большего размера еще и третий, оруженосец, были попросту мишенью для стрел конников.

Не могло у них быть много колесниц еще из-за необходимости морской переправы. Существует версия, будто они весь путь прошли на кораблях. Мы вправе отбросить эту версию: каких-нибудь десять лет спустя после катастрофы в дельте Нила Микены еще не могли иметь достаточно большой флот. А тех кораблей, что имелись, Эврисфей не дал. По всей вероятности, они шли пешком, через Дарданеллы же переправлялись на судах троянцев или иных пропонтидских владык. Пеший поход важен был и потому, что но пути к ним присоединялись окрестные жители и армия все росла.

По тем временам для войны против амазонок требовалось по крайней мере десяти-пятнадцатитысячное войско. Однако Геракл мог вывести с Пелопоннеса лишь малую часть его. С одной стороны, Эврисфей ни за что не позволил бы такому множеству воинов собраться иод знамена Геракла в самой Греции. С другой стороны, и Геракл не желал этого: пусть поход станет делом в первую очередь тех, кто заинтересован в нем непосредственно, – Приама и народов Малой Азии. Да и неблагоразумно было переправляться через Геллеспонт, самую чувствительную тогда точку мира, со столь грозными полчищами. Пребывавшие в крайнем упадке и именно поэтому чрезвычайно ранимые в самолюбии своем хетты могли, чего доброго, выступить против них. (А ведь кто тогда думал, что и Микены переживают период окончательного упадка?!)

Все сопоставив, я полагаю, что Геракл выступил из Микен с двумястами – двумястами пятьюдесятью спутниками: скорее посланцы «доброй воли», чем войско. В Аттике к нему примкнули Тесей и Теламон, затем, севернее, Пелей с мирмидонцами. Очевидно, массами присоединялись фригийцы и фракийцы: у них были свои, и крупные, счеты с амазонками. (Возможно, впрочем, они шли в Малую Азию, чтобы немного «осмотреться». Припомним: после падения Трои и распада войска ахейцев – то есть всего одним поколением позже – именно они окажутся наследниками огромного Хеттского царства.) Итак, Геракл переправился через Геллеспонт во главе тысячи двухсот – тысячи пятисот воинов: армия не слишком устрашающая для местных жителей, но «для почина» вполне приличная.

Из тысячи двухсот – тысячи пятисот воинов семь-восемь сотен были, вероятно, греки. Я выделяю их потому, что это и будет тот отряд, с каким Геракл переваливал через Кавказ, когда повстречался с Прометеем; остальные после победоносной войны – каждый отряд со своим вождем во главе – кратчайшими путями устремились по домам. Не считаю я и людей Теламона. Их не могло набраться много: авторитета у этого авантюриста еще не было, его репутация да и положение оставались сомнительны. Люди его скорее походили на дебоширов, чем на закаленных битвами воинов. Они либо отстали под каким-нибудь предлогом еще в Трое, либо – что вероятнее – Геракл сам отправил их назад во время перехода за недисциплинированность, грабежи, насилия и, не в последнюю очередь, из-за политической ненадежности их предводителя. Ему хватало забот и с такими необузданными племенами, как сарды, филистимляне, этруски, которые пылали жаждой мести и добычи и которых к тому же сопровождала на войну многочисленная, как саранча, армия женщин и детей; их-то он не мог отправить домой, поскольку Малая Азия и была их домом.

Непосредственных данных об участии в походе Приама у нас нет, но косвенным путем мы все же знаем, что Приам в походе против амазонок участвовал и что он был в хороших отношениях с Гераклом. Он не мог не воспользоваться подобным случаем для окончательного сведения счетов с постоянно беспокоившими его владения женщинами-воительницами.

Участие Приама было важно для успеха этого похода с двух точек зрения. С одной стороны, его авторитет привел в лагерь Геракла – причем быстро и в большом количестве – вождей малоазийских племен и владык других городов. С другой стороны, у Приама были деньги. А на земле хеттов деньги были совершенно необходимы.

Да, именно деньги! Ведь в Микенах, по сути дела, преобладал натуральный обмен, здешняя мера ценностей – талант (лист меди двадцати девяти килограммов весом, по форме напоминающий бычью шкуру) – это еще не деньги, а требующий обработки полуфабрикат. Тогда как у хеттов мина (приблизительно, полкилограмма серебра) и ее шестидесятая доля – шекель (сикль) были действительно деньги, с помощью которых можно было получить все, что угодно, и все на свете уладить.

Хетты были воинами, они властвовали над несколькими дюжинами разных племен и городов, как в свое время римляне. Они были воины, да эпоха-то была не для воинов – эпоха Великого перемирия, о котором мы еще поговорим подробнее. Итак, войны больше нет, но с солдатами – «солью государства и его опорой» – нужно же было что-то делать! И сделали их государственными служащими. На все административные посты – начиная с деревенского старосты – поставили исключительно ветеранов. А ветераны эти, к слову сказать, имели все, что угодно: шрамы (правда, далеко не все), многочисленные воинские награды, в последнее время, впрочем, сомнительные (Рамсеса-то II они упустили буквально из рук!), кое-какие трофеи (с некоторых пор совсем незавидные, да и те растранжирили-растеряли), – но чтоб у них были деньги, состояние?.. Не было их уже и у самого царя в Хаттусе. Деньги, состояния имелись у нескольких крупных землевладельцев, занимавшихся военными поставками, да еще у царьков, правителей городов. Что там говорить, даже у свободных землеробов, исхитрявшихся по-всякому, добра было больше, чем у прежде столь блистательного, а теперь лишь «морально окруженного почетом» воина.

По случайности мы хорошо знаем хеттские законы. И, сравнивая со стелой Хаммурапи, должны признать: они гуманны. Здесь нет ничего похожего, скажем, на такое: «…если же дом развалится и убьет сына хозяйского, схватите сына того, кто строил дом, и убейте!» Никаких таких ужасов! Собственно говоря, хетты знают лишь штрафы. Иными словами, любое наказание можно заменить деньгами. По определенной таксе. Только возмущение против государственной власти неукоснительно карается смертью. Вот он, девиз: «Если же кто усомнится в судие своем…» Словом, законы, пожалуй, и гуманные, да только очень уж запутанные, с бесчисленными разъяснениями и дополнениями по каждому поводу, сам-черт-ногу-сломит – вот какие законы.

В довершение всего ветераны путались в своих административных функциях и законов не помнили. Хотя что-то постепенно зазубривали, до какой-то степени усваивали. Не знаю, существовали ли когда-либо в действительности глупые полицейские, но если да, то имелись в виду, наверное, «слуги порядка» у хеттов: кичливые, заносчивые… А уж если кто-нибудь попробует «усомниться в судие своем»!..

На эту тему распространяться более не стоит, не правда ли?

Иноземец, разумеется, и вовсе не может знать бесчисленных установлений. Не на месте паркуется со своей боевой колесницей – плати! В городе собачий карантин, а он желает проследовать через город – плати, даже если нет собак. «По этой дороге передвижение с оружием запрещено» – плати. Где бы ни столкнулся со «слугами порядка» и пока чуют они, что путник при деньгах, – плати, плати, плати. Зато деньгами все тут же и улаживается: паркуйся на самом выезде из царского дворца, прогони через весь город стаю бешеных собак, продефилируй по упомянутой дороге хоть с пушкой – деньги все уладят. Не знаю, право, было ли когда-либо, есть ли где на свете такое престранное государство, как хеттское в минус тысяча двухсотых годах.

Итак, Гераклу во всяком случае, необходимы были деньги (а значит – Приам, а значит – участие троянцев), чтобы победить амазонок и раздобыть пояс царицы их Ипполиты для Адметы, дочери Эврисфея. Ибо Адмете понадобился именно этот пояс – вынь да положь!..

Об амазонках мы знаем мало. Точнее, даже слишком много. Знаем такие сказки, от которых на сто метров разит глупой суеверной сплетней. Попробуем же реконструировать истину, иными словами, то немногое, что возможно.

«Амазонки» в греческом употреблении этого слова – термин собирательный. Так называли в элладскую эпоху племена и союзы племен, которые все еще жили в матриархате. Говорили, например, и об африканских амазонках. Наши амазонки, как я уже упоминал, жили в степях Южной Украины и России, в Этелькёзе[8]8
  Популярное в Венгрии наименование междуречья Днепра и нижнего Дуная.


[Закрыть] (где позднее обосновались наши венгерские предки), только на гораздо большей территории. Раньше им принадлежала чуть ли не вся Азия, потом хетты оттеснили их за Кавказ. Они занимались кочевым скотоводством, а в интересующие нас времена начали понемногу обрабатывать землю, используя для этой цели собственных мужчин и даже, возможно, рабынь, поскольку было замечено: захватив город или селение, они убивали теперь только мужчин, а женщин и детей угоняли с собой. Утверждают, что они даже строили города; речь здесь идет, вероятно, о зимних их квартирах, то есть поселениях, обнесенных оградой. (Россказни вроде того, что – среди прочих малоазийских городов – они основали Эфес, мы не можем принять всерьез.) Однако главным источником их национального дохода еще и в это время оставались набеги. Женщины-воительницы нападали, например, на большую портовую ярмарку на берегу Скамандра, где регулярно и в невероятном многообразии встречались товары трех миров. Амазонки налетали словно ураган, градом стрел разгоняли толпу, хватали, что могли, грузили добычу на запасных лошадей и к тому времени, как из Трои выкатывались по тревоге колесницы блюстителей порядка, исчезали в облаке пыли. Догнать же их на тяжелых, окованных бронзой колесницах было немыслимо! И блюстители порядка делали то, что всегда делается в подобных случаях: посылали донесение об «имевшем место происшествии». Если же отступление замедлялось из-за того, что приходилось гнать скот и пленников, и преследователи их настигали, тогда амазонки стрелами убивали и людей и животных и в мгновение ока исчезали. (Уже предки наши знали: без риска, без потерь и на даровщину не проживешь.) Поистине поразительно, какие колоссальные территории они держали в страхе: совершали набеги на коневодческие народы Кавказа, врывались в города на побережье Мраморного моря, переправлялись через заболоченные леса в дельте Дуная, грабили фракийские поселения. Против них снаряжали одну за другой карательные экспедиции, особенно усердствовали хетты, впрочем, без видимых успехов. В большинстве случаев каратели обнаруживали перед собой лишь бескрайнюю пустынную степь.

Амазонки жили в матриархате, иначе говоря, женщины там были всё – жрецы, судьи, главы племен и прочие чиновные лица. А также и воины.

Тех, в ком живы еще детские иллюзии относительно Золотого века, периода матриархата, я спрашиваю обычно: приходилось ли вам работать в таком учреждении, организации или на предприятии, где личным составом заведовала бы женщина? Знаю: обобщение возмутительно, несправедливо, ложно. И все-таки отмечу с нелицеприятной точностью, что восемьдесят три с половиной процента ответов звучали так: «О-хо-хо!» Доступные мне античные источники свидетельствуют, что амазонки отрубали младенцам мальчикам руки и ноги. Не верю. Мужчины все-таки как-то работали, хотя и не приносили существенных доходов. Вероятно, мальчикам отрезали лишь несколько пальцев на правой руке, чтобы они не могли пользоваться луком. Разумеется, излишки мужчин они оскопляли, а также щедро приносили мужчин в жертву своим богам, но тут уж ничего не скажешь: исполнять веления веры – похвальное и богоугодное дело. Даже мужчины признавали это!

Человечество поразительно долго, миллионы лет, полагало, что дитя происходит исключительно от женщины, мужчина же не имеет к этому никакого, ни малейшего отношения. Научные гипотезы относительно причин беременности то и дело сменяли друг друга. Объясняли беременность купанием в открытых водах, в реке, в море. (Что же, бывает.) Тем, что надуло ветром. (По-моему, чушь. Но как же долго в нее верили!) Тем, что женщина проглотила целиком бобовое зернышко. (Теперь-то мы уже знаем, от этого бывают колики.) А если так, зачем тогда нужен мужчина?

Зачем? Ну, во-первых, иногда, в определенный период жизни амазонке и дочери амазонки весьма приятно с ним поразвлечься – приятно и даже необходимо. Мужчина, особенно же красивый и сильный мужчина, покоритель диких зверей, победитель в спортивных соревнованиях, временный муж женщины из хорошего круга – это как бы символическая штатная единица! Кроме того, коль скоро мужчина существует, да еще имеется в избытке, этого, наверное, желают боги, а значит, он своего рода культовый предмет. И наконец, рассуждая здраво, хотя мужчина по большей части лишь пожиратель пищи, но в то же время он и сам вполне приличная пища. А коли так, принесем его в жертву и съедим за милую душу. Богу богово, кесарю кесарево! Кухня, как видно, изначально женская территория. Ибо – в те-то примитивные времена! – какое великое множество разнообразнейших рецептов:

Мужчину следует торжественно – в сопровождении обрядовых церемоний – разорвать заживо на части и съесть по кусочкам.

Разодрать, привязав к лошадям, – так вкуснее.

Сбросить со скалы – так он мягче.

Растоптать лошадьми и повозкой – так еще мягче…

Оторвать ему только голову, кровью же окропить землю, чтобы на будущий год получить хороший урожай (зачатки поливного земледелия), потом целиком зажарить и есть, сдабривая чесноком.

Я никогда не кончил бы, такое множество было еще здесь местных рецептов, предназначавшихся для праздничных пиршеств и иных чрезвычайных случаев.

Я не садист, иначе перечень этот продолжил бы; рассказал бы, например, целый ряд случаев, когда члены той или иной женской общины заманивали, сговорись, в свои постели всех мужчин и убивали их. (Женщина же, отказавшаяся выполнить этот приказ, становилась предметом всеобщего презрения, а то и платилась жизнью.) Нет, не я садист, все эти, в том числе и другие, даже не названные, уже почти неописуемые для нас ужасы, придумали наши дражайшие праматери, выносили в любящей своей праматеринской груди. (Впрочем, будем справедливы: быть может, даже не всегда с удовольствием.)

И ведь что поразительно: уже в начале мезолита, добрых четырнадцать тысячелетий тому назад, человечество знало – это можно доказать, – что дитя зарождается от мужчины, и все-таки продолжало верить, что причиной тому – ветер, вода, бобовое зернышко. Жрицы – уже вполне научно проводившие случку своего скота ради улучшения породы – по-прежнему приносили и заставляли других приносить в жертву мужчин, орошали землю реками мужской крови и чем верней знали правду, тем более сурово отпугивали женщин от моногамии: требовали, чтобы женщина постоянно меняла своих любовных партнеров, выдавая это за волю богов, – лишь бы она не полюбила кого-нибудь! Любовь может стать препятствием для приношения мужчин в жертву, любовь способна толкнуть женщину на чудовищное прегрешение: спрятать предназначенного в жертву мужчину, помочь ему бежать.

(Я сказал: «Поразительно». О небо! Как легко меня поразить! Да вот вам, наугад, несколько примеров из наших дней.

Уже десять лет вся страна знает – благодаря одному кинофильму и трем сотням газетных статей, – что роликовый плуг пашет лучше, пашет быстрее, пашет вдвое дешевле. Тем не менее в стране повсеместно используются плуги старого образца. Далее. Весь мир знает, что сверхзвуковые самолеты отравляют воздух, представляют серьезную угрозу здоровью именно звуковым своим эффектом, но мы все-таки верим в будущее сверхзвуковой авиации. Однако оставим прочие проблемы экологии, приведем пример из непосредственно затронутой области. Я собственными ушами слышал, как десятилетняя девочка, только что просвещенная своим сверстником-мальчиком, с дерзкой самоуверенностью ответила: «Ты, может, и правда так родился, но только не я!» Да, наконец, куда дальше: в последнее время мне попалось на глаза несколько книг, трактующих о будущем капитализма! Словом, пора бы уж и перестать поражаться!)

Четырнадцать тысячелетий человечество знает, что мужчина, нужен не только как игрушка или пища, что он исполняет почти незаменимую роль в поддержании человеческого рода. И все-таки лишь работа, специфически мужская работа – пахота, выплавка металла, – и утверждение рабовладельческого строя изменили его положение. (Рабов добывают на войне; значит, война есть источник богатства; женщины же, развлечения ради, так давно уже и так удачно приспособили мужчину – упоминавшуюся выше штатную единицу – к оружию, к бою, что теперь война, важнейшая отрасль хозяйства, также стала мужской работой.)

Конечно, не сразу. Главное же – не сразу изменились обычаи и верования!

В Элладе образование патриархата связывают с Пер-сеем, то есть относят примерно к двухтысячному году до нашей эры. В сущности, это похоже на истину. И все-таки – что же мы видим, причем восемь столетий спустя?! В Фивах кастрируют и прогоняют на все четыре стороны Эдипа, супруга царицы фиванской (она же – главная жрица), ибо по истечении года – или года в собирательном смысле – он не принес себя в жертву, а пожелал сохранить свое положение навсегда и по-прежнему спал с Иокастой. Которая между тем по истечении года в полном согласии с верованиями стала матерью! (Благодаря тем же верованиям бывший царь вскоре станет кровным родичем избранного вместо него нового мужа-наследника.) Достаточно эпидемий, которые были так часты в те времена, достаточно, чтобы Тиресий, оскопленный прорицатель, женщина и мужчина в одном лице (во время определенных празднеств он нацеплял на себя искусственные груди и имел право совершать женские обряды), провозгласил: «Зараза губит город из-за пролитой крови». И суеверный люд восстает против своего царя – столь желанного и любимого царя!

Всю свою жизнь Геракл, куда бы ни забросила его судьба, борется с отвратительным обычаем принесения в жертву мужчин, особенно же мальчиков. Даже на Востоке, где, между прочим, матриархат исчез раньше на две тысячи лет! Он является Аврааму – по греческой мифологии Атаму – в виде ангела господня. (Что, кстати, очень понятно. Ведь Геракл везде, и по праву, выступал как сын бога-отца. «Моему небесному отцу неугодны человеческие жертвы. Сердцу его всего милее жертвоприношения в виде хлеба и вина. Впрочем, можете приносить в жертву животных!» И в большинстве случаев сам успевал позаботиться о жертвенном овне.)

Верования – великая сила. И Гераклу пришлось бы совсем туго, если бы не одно обстоятельство: в результате Великого перемирия во второй половине XIII века до нашей эры цены на рабов на международном рынке высоко подскочили. Центнер свинца, шесть гектаров земли, килограммовые золотые либо серебряные слитки – вот известная нам стоимость рабов в то время! А ведь жрицы любили приносить в жертву мальчиков не только потому, что их мясо нежнее, но и потому, что мальчиков нужно было так долго кормить, пока они станут полноценным товаром! (Вот и во владениях прижимистого Нестора, как свидетельствуют пилосские записи об имущественном положения, рабов было множество, но они совершенно не размножались. Вероятно, младенцев убивали сразу же, даже не вносили в реестр.) Хотя вполне возможно, что в то время цена десяти-двенадцатилетнего мальчика уже равнялась стоимости безупречного жертвенного овна. (Особенно если его приносил в жертву сам Геракл.)

И все это во второй половине просвещенного XIII века до нашей эры!

Я долго изучал этот вопрос, знаю, что представители нового мира – зевсисты – и сами совершили много ошибок. Они провозглашали новые идеи с сектантской нетерпимостью. Приведу только один пример. Мне вспомнился Аполлон, один из самых одержимых сторонников партии Зевса: как страстно – и как наивно – будет он защищать в свое время Ореста перед афинским судом: «Предок – только отец! Мать всего-навсего борозда, в которую высевают зерно!» Иными словами, убийство матери не преступление. Вот до чего он доходил в беспощадной войне с матриархатом. (Вспоминается в связи с этим и один мой покойный знакомец, его, мягко выражаясь, романтический антикапитализм. В сорок пятом он подал заявление в партию и в автобиографии писал так: «…во времена Хорти я сидел в тюрьме, правда, по обвинению в хищениях, но ведь расхищал-то я имущество крупного капиталиста, известного эксплуататора, выжимавшего из рабочих соки».)

Однако Геракл – это важно отметить с самого начала – сектантом не был. Он был безмерно предан идее, но не сектант. Зато и твердым бывал как скала. Как-то убил одного кулака – точнее слова не подберешь – за то, что тот не желал заменить человеческую жертву волом. Жертву надо было принести незамедлительно, а под рукой ничего, кроме этого вола, не оказалось. (В оправдание кулака, который и сам трудился на своей земле от зари до зари, скажу, что Геракл, вероятно, требовал вола в кредит, у него вечно не хватало денег. Хотя долги он выплачивал неукоснительно и честно.)

Впрочем, подобные вещи случались весьма редко. Обычно же Геракл действовал убеждением – приводил в пример Ликаона или рассказывал о потопе, который был обрушен на людей Зевсом в наказание за принесение детей в жертву. (Этот потоп не Великий потоп. Извержение вулкана Санторин на острове Фера около 1500 года до нашей эры было величайшей известной нам геологической катастрофой Нового времени. .Пепел от этого извержения находили в районе Средиземного моря повсюду, вплоть до Северной Африки. А шестидесяти-семидесятиметровый сизигийный прилив пронесся по Средиземноморью со скоростью трехсот пятидесяти километров в час и начисто смыл все побережье. Тогда-то и был разрушен Крит Миноса, вскоре затем с легкостью завоеванный ахейцами.)