Текст книги "Через соловьиный этаж"

Автор книги: Лайан Герн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Я только рада, – сказала она. – В нем что-то есть.

– Считаете? Мне тоже так показалось.

Вернулась Саши с подносом, чайником и чашей.

Я проследил, как она поставила их на циновку. На глазури чаши были изображены зелень леса и голубое небо.

– Если когда-нибудь приедете в чайный дом моей бабушки в Маруяме, – сказала госпожа, – то там мы выполним церемонию по всем правилам. А сейчас будем довольствоваться тем, что есть.

Она налила кипяток, и из чаши потянулся едко-сладкий запах.

– Садись, Такео, – велела женщина.

Она взбила чай в зеленую пену и передала чашу господину Отори, который взял ее обеими руками, повернул три раза, выпил содержимое, вытер губы большим пальцем и с поклоном вернул чашу госпоже. Она наполнила ее снова и протянула мне. Я проделал те же движения, что Отори, поднес ее к губам и отпил пенистую жидкость. Она оказалась горькой, но прояснила голову и в какой-то степени расслабила. Подобного в Мино не встретишь – мы заваривали чай из веток и горных трав.

Я вытер место, к которому прикасались мои губы, и, неуклюже поклонившись, вернул чашу госпоже Маруяме. Лишь бы господин Отори не заметил моей неловкости, чтобы не краснеть за меня. Посмотрев на него, я увидел, что его взгляд застыл на госпоже.

Она пила чай. Мы сидели в тишине. В комнате появилась священная аура, словно мы только что откушали ритуальный обед Потаенных. На меня нахлынула тоска по дому, по семье, по прошлой жизни. К глазам подступили слезы, но я не дал им воли. Нужно учиться переносить боль.

На ладони до сих пор чувствовался след, оставленный пальцем госпожи Маруямы.

Гостиница была больше и богаче, чем все остальные пристанища, попавшиеся на нашем спешном пути по горам, и кушанья, которыми меня потчевали той ночью, я пробовал впервые в жизни. Мы ели угря в остром соусе и какую-то сладкую рыбу из местной речки, щедро поданный рис, белей, чем в Мино, где считалось за удачу попробовать его три раза в год. Я первый раз пил рисовое вино. Господин Отори был в хорошем расположении духа – «парящем», как говорила моя мать, – развеялись его грусть и горесть. Вино и со мной сотворило веселящее волшебство.

После обеда господин Отори велел мне идти спать, а сам собрался прогуляться на свежем воздухе, чтобы протрезветь. Пришли горничные и постелили постель, я лег и стал слушать звуки ночи. То ли угорь, то ли вино сделали меня особенно беспокойным: я слышал слишком много. Малейший отдаленный шум полностью прогонял сон. Время от времени лаяли городские собаки – одна начнет, другие откликаются. Я понял, что различаю лай каждой в отдельности, и стал думать о собаках, о том, как подергиваются во сне их уши, как крепко они спят, не тревожась от резких звуков. Мне нужно научиться быть таким, как эти собаки, иначе я больше никогда в жизни не засну.

Услышав, как колокола храма бьют полночь, я встал и пошел облегчиться. Звук собственной струи показался мне водопадом. Я полил на руки воду из бака во дворе и прислушался.

Тихая, спокойная ночь, скоро будет полнолуние восьмого месяца. Гостиница погрузилась в безмолвие, все давно уснули. С реки и рисовых полей доносилось кваканье лягушек, дважды ухнула сова. Тихо взобравшись на веранду, я услышал голос господина Отори и подумал, что он вернулся в комнату и обращается ко мне, однако ему ответила женщина, госпожа Маруяма.

Я понимал, что не должен подслушивать. Они говорили шепотом, и ни одна душа, кроме меня, не различила бы слов. Я пошел в комнату, закрыл за собой дверь и лег на матрац с полной решимостью заснуть. Однако уши мои тосковали по звукам, и я не мог им помешать, они четко улавливали каждую фразу.

Речь шла о взаимной любви, о слишком редких встречах, о планах на будущее. Многое из сказанного казалось осторожным и обрывочным, я тогда еще не все понимал. Мне было известно, что госпожа Маруяма направляется к дочери в столицу и боится, что Йода заставит ее выйти за него замуж. Его собственной жене нездоровилось, она должна была в скором будущем умереть. Единственный сын, которого она ему родила, слабенький, как и сама мать, совершенно разочаровал его.

– Ты не выйдешь ни за кого, кроме меня, – прошептал господин Отори.

– Это мое самое заветное желание, – ответила женщина.

Затем он поклялся не искать себе невесты и не спать ни с одной женщиной, кроме нее. Он говорил, что у него есть план, но недостаточно четко обозначил, какой. Я услышал собственное имя и понял, что один в своем поиске не останусь. Видимо, между Отори и господином Йодой зародилась вражда еще с битвы на равнине Егахара.

– Мы умрем в один день, – сказал он. – Я не смогу жить в мире, где нет тебя.

Затем шепот перешел в другие звуки, звуки страсти, что бывают между любящими друг друга мужчиной и женщиной. Я заткнул уши пальцами. Я знал, что такое вожделение, не раз удовлетворял его, как и другие ребята деревни, с доступными девушками, но мне ничего не было известно о любви. Что бы я ни услышал в ту ночь, я поклялся себе никогда не говорить об этом. Я сохраню эти секреты, как Потаенные свои тайны. С благодарностью думал я об утрате голоса.

Больше я не видел госпожи. Мы отправились в путь рано утром, спустя час после восхода. Было уже тепло, монахи опрыскивали водой вход в храм, и в воздухе стоял запах сырой пыли. Перед отбытием горничные принесли нам чай, рис и суп, одна из них едва сдерживала зевоту, когда подавала мне блюда. Она извинилась и улыбнулась. Это была та девушка, которая похлопала меня по плечу прошлым вечером. Когда мы покидали гостиницу, она вышла проводить нас и крикнула вслед:

– Удачи, юный господин! Счастливого пути! Не забывайте о нас!

Я высказал сожаление, что мы не остаемся еще на одну ночь. Это рассмешило господина Отори, который, дразня меня, сказал, что ему придется оберегать меня от девушек, когда мы прибудем в Хаги. Вряд ли он спал прошлой ночью, однако бодрость духа была на лицо. Господин шагал вперед энергичней, чем обычно. Я думал, мы направимся в Ямагату по проселочной дороге, а мы пошли через город, вдоль речушки, а потом уже широкой реки, что текла параллельно тракту. Меж валунов, где река ускорялась на тонком перешейке, мы перешли ее вброд и стали опять подниматься в гору.

Мы захватили с собой еду из гостиницы на весь день, зная, что, оставив позади мелкие деревушки, не встретишь ни души. Преодолев крутой подъем по узкой пустынной тропинке, мы наконец достигли вершины и остановились на привал. Вечерело, солнце отбрасывало длинные тени на равнину внизу. А за ней, на востоке, хребет за хребтом лежали горы, переходя из цвета индиго в стальной серый.

– Именно там находится столица, – проговорил господин Отори, заметив мой долгий взгляд.

Я подумал, он имеет в виду Инуяму, и откровенно удивился. Тогда господин пояснил:

– Нет, настоящая столица, столица всей страны, где живет император. Она дальше самого отдаленного горного хребта. Инуяма остался на юго-востоке, – показал он в направлении, откуда мы пришли. – Лишь потому, что мы так далеко от столицы, а император слишком слаб, военные вожди, такие, как Йода, творят, что им угодно. – Его настроение вновь омрачилось. – А под нами – место самого тяжкого поражения Отори, где был убит мой отец. Егахара. Ногучи предали Отори и перешли на сторону Йоды. Погибло более десяти тысяч. – Взглянув на меня, господин Отори продолжил: – Я знаю, что чувствует человек, когда видит, как нещадно режут близких ему людей. Я был почти твоего возраста.

Я смотрел на пустую равнину и пытался представить, как кровь десяти тысяч людей впитывается в землю Егахары. В туманной дымке отражается заходящее красное солнце, словно вытягивающее сок погибших. Над равниной кружат скорбно кричащие коршуны.

– Я не захотел идти в Ямагату, – сказал господин Отори, когда мы начали спускаться вниз по тропе, – оттого, что меня там хорошо знают. Есть и другие причины, когда-нибудь я поведаю тебе о них. Из этого вытекает, что нам сегодня придется спать под открытым небом, подушкой тебе послужит трава, потому что поблизости нет города, в котором мы могли бы остановиться. Мы пересечем границу феода в месте, известном только мне, и тогда будем уже на территории Отори, вне досягаемости Садаму.

Мне не хотелось ночевать на пустой равнине. Я боялся десяти тысяч духов и великанов-людоедов, обитающих в лесу вокруг нее. Переливы ручья казались мне голосом души воды, и каждый раз, когда лаяла лиса или ухала сова, я просыпался с колотящимся сердцем. Сама земля дрожала и трепетала от ужаса, заставляя шелестеть деревья и выплевывая из себя камни где-то вдалеке. Мне казалось, что я слышу голоса мертвых, взывающих о мести. Попытавшись молиться, я почувствовал лишь безмерную пустоту. Тайный бог, которому поклоняются Потаенные, ушел в прошлое вместе с моей семьей. Без родных я не мог обращаться к нему.

Рядом со мной господин Отори спал таким спокойным сном, словно находился в номере гостиницы. Тем не менее я знал, что он осознает завет мертвых лучше меня. Со страхом я думал о мире, в который вхожу. Мне ничего не известно о нем, о его кланах со строгими законами и суровыми кодексами. Я попал сюда по прихоти господина, чей меч обезглавил на моих глазах человека. Господин Отори почти владеет мной.

Я дрожал от сырого ночного воздуха.

Мы поднялись до рассвета, когда небо светлело, обретая серые оттенки, и пересекли реку, являющуюся границей владений Отори.

После Егахары клан Отори, ранее правивший Срединным Краем, был оттеснен кланом Тоган на узкую полоску между крайними горными хребтами и северным морем. На главной дороге граница охранялась людьми Йоды, но в дикой отдаленной местности можно было незаметно проскользнуть через нее. Большинство крестьян и фермеров до сих пор недолюбливали представителей клана Тоган и считали себя членами клана Отори.

Все это рассказал мне господин Отори во время дневного перехода, когда море виднелось по правую руку. Он также говорил о сельской местности, о том, как здесь возделывают землю, как роют канавы для орошения, как рыбаки плетут сети, как добывают из моря соль. Его самого это немало интересовало.

Постепенно тропа переросла в дорогу, встречалось больше людей. Фермеры шли на рынок в соседнюю деревню, неся ямс и зелень, яйца и сушеные грибы, корень лотоса и бамбук. Мы купили там новые соломенные сандалии, поскольку наши уже разваливались.

Той ночью, когда мы подошли к гостинице, люди с восторгом выбежали встретить господина Отори и радостно пали перед ним на землю. Были приготовлены лучшие комнаты, а на ужин подавали одно вкусное блюдо за другим. Господин словно преображался на моих глазах. Я, конечно, знал, что он благородного происхождения, из сословия воинов, но до сих пор не ведал, кем именно он был и какое место занимал в иерархии клана. Лишь теперь начал я понимать, насколько весомый человек передо мной, и стал еще более робок в его присутствии. Я чувствовал, что на меня искоса поглядывают, гадая, кто я такой.

Следующим утром господин надел соответствующие своему статусу одежды. Нас ждали кони и четверо или пятеро вассалов. Они, улыбаясь, переглянулись, когда обнаружили, что мне ничего не известно о лошадях, и удивились приказу господина Отори посадить меня на коня вместе с одним из них, хотя, конечно, не посмели сказать ничего против. По пути они пытались разговорить меня – спрашивали, откуда я, как меня зовут, – но я не произнес ни слова, и они сочли меня сначала идиотом, а потом глухим.

Мне не очень хотелось трусить на коне. Единственный конь, к которому я до этого близко подступался, принадлежал Йоде, и мне казалось, что любая лошадь будет обижена на меня за боль, которую я причинил ему. Я не переставал думать, чем займусь, когда прибуду в Хаги. Скорей всего, стану каким-нибудь слугой в саду или на конюшне. Оказалось, что у господина Отори иные планы.

После обеда третьего дня странствия, ведя отсчет с ночи, проведенной на краю Егахары, мы подъехали к Хаги, городу-замку Отори. Он возвышался на острове, омываемом морем и двумя реками. С землей город соединялся самым длинным каменным мостом, какой я когда-либо видел. Через его четыре арки мчался отлив, ударяясь о безукоризненно выточенные камни. Я подумал, что этот мост сотворил некий маг, и когда кони ступили на него, невольно зажмурился. Рев реки грохотом отдавался в ушах, но сквозь него я слышал что-то еще – нечто голосило так, что по коже пошла дрожь.

На середине моста господин Отори позвал меня. Я соскользнул с коня и подошел к нему. Там, где он стоял, из парапета выступал огромный валун с высеченными на нем иероглифами.

– Ты умеешь, читать, Такео?

Я покачал головой.

– Не повезло тебе. Придется научиться! – рассмеялся он. – Боюсь, твоему учителю нелегко с тобой придется! Еще пожалеешь, что оставил свою дикарскую жизнь в горах.

Он прочел для меня:

– Клан Отори приветствует справедливых и преданных. Остерегайтесь, несправедливые и неверные.

Под иероглифами находился герб с изображением цапли.

До конца моста я шагал рядом с конем господина Отори.

– Они захоронили каменщика под валуном живьем, – невзначай сказал господин Отори, – чтобы он не смог возвести мост, сравнимый с этим, и вечно охранял свое творение. Ночью слышно, как его дух разговаривает с морем.

Не только ночью. Мне стало не по себе при мысли о печальном призраке, замурованном в своей прекрасной работе, но тут мы вошли в город, и голоса живых затмили мертвых.

Хаги был первым крупным городом, который я видел. Он казался огромным и тем самым выводил из равновесия. Голова звенела от шума: криков уличных торговцев, щелканья ткацких станков из окон узких домов, резких ударов каменщиков, рычания пилы и других звуков, которых я не узнал, потому что никогда ранее не слышал. На одной из улиц сидели гончары, в нос ударил запах глины. Я впервые услышал скрежет крутящегося гончарного колеса, гул топки. Сквозь них пробивалась болтовня, крики, смех и ругань людей, как и меж запахов неумолимо проступал смрад от их тел.

Над домами грозно высился замок, спиной обращенный к морю. Я было подумал, что именно туда мы и направляемся, и у меня душа ушла в пятки: таким мрачным и отталкивающим казался замок, но мы повернули на восток и пошли туда, где река Нишигава сливается с Хигашигавой. Слева лежали извилистые улицы и каналы, стены с черепичными крышами окружали большие дома, едва видневшиеся за деревьями.

Солнце скрылось за темными тучами, в воздухе уже пахло дождем. Кони ускорили шаг: почувствовали, что приближаются к дому. В конце улицы стояли широко раскрытые ворота. Когда мы проходили сквозь них, стражники вышли из караульной и опустились на колени, склонив головы.

Конь господина Отори терся мордой о мое плечо. Он радостно заржал и получил такой же ответ из конюшни. Я держал уздечку, господин спустился с коня, и вассалы увели лошадей.

Отори зашагал через сад к дому. Я секунду стоял в растерянности, не зная, последовать ли за ним или пойти с вассалами. Он повернулся и позвал меня.

В саду деревья и кусты росли не как в горах, густо и беспорядочно, а каждое на отведенном ему месте, степенно и чинно. Все же иногда мне казалось, что я в горах, словно часть их захватили и перенесли сюда в миниатюре.

Здесь было полно звуков: вода журчала, обтекая камни, капала из труб. Мы остановились у чана вымыть руки; вода лилась со звоном колокольчиков, словно очарованная нами.

Слуги вышли на веранду поприветствовать хозяина. Я удивился, что их так мало, после я узнал, что господин весьма неприхотлив. Там были три юные девушки, женщина постарше и мужчина лет пятидесяти. Поклонившись, девушки ушли, а двое пожилых слуг смотрели на меня с нескрываемым изумлением.

– Он так похож на… – прошептала женщина.

– Поразительно! – согласился мужчина, покачав головой.

Господин Отори снял сандалии, улыбнулся и вошел в дом.

– Когда мы встретились, было темно, поэтому я разглядел его только на следующее утро. Едва уловимое сходство.

– Да нет же, – сказала пожилая женщина, приглашая меня внутрь. – Как две капли воды.

Мужчина шел за ней, поджав губы, словно только что укусил кислую сливу. Видимо, предвидел, что мое прибытие повлечет за собой много несчастий.

– Я все же назвал его Такео, – через плечо сказал господин Отори. – Помойте его и подыщите ему новую одежду.

Мужчина недовольно заворчал.

– Такео! – воскликнула женщина. – А как тебя зовут на самом деле?

Я молча пожал плечами и улыбнулся.

– Да он недоумок! – гаркнул старик.

– Нет, говорит он прекрасно, – ответил господин Отори. – Я слышал, как он говорит. Его что-то сильно напугало, лишив дара речи. Когда шок пройдет, он заговорит вновь.

– Несомненно, заговорит, – сказала женщина, улыбаясь и кивая мне. – Доверься Шийо. Я позабочусь о тебе.

– Простите меня, господин Шигеру, – упрямо продолжал старик. Я догадался, что они оба знают господина с детства. – Но что вы собираетесь делать с юношей? Он будет работать на кухне или в саду? У него есть какие-нибудь способности? Должен ли он стать подмастерьем?

– Я собираюсь усыновить его, – ответил господин Отори. – Займись бумагами завтра же, Ихиро.

Последовала долгая тишина. Ихиро был обескуражен, но его изумление нельзя было сравнить с моим. Шийо едва сдерживала улыбку. Они заговорили одновременно, но женщина быстро замолчала и дала слово старику.

– Какое неожиданное решение, – обиженно сказал он. – Вы приняли его до того, как отправились в путешествие?

– Нет, все произошло случайно. Вы же знаете, как я грустил после смерти брата и искал утешения в странствиях. С тех пор, как я нашел этого мальчика, моя боль притупилась.

– Его послала вам судьба, – сказала Шийо. – Едва увидев вас, я почувствовала перемену. Вы излечились. Хотя никому не заменить господина Такеши.

Такеши! Значит, господин Отори дал мне имя погибшего брата. Он усыновит меня и сделает членом семьи. Потаенные сказывали о перерождении водой. Я переродился посредством меча.

– Господин Шигеру, вы совершаете ужасную ошибку, – продолжал настаивать Ихиро. – Этот мальчик – никто, простолюдин… Что подумает клан? Ваши дяди никогда такого не разрешат. Даже прийти с подобной просьбой – оскорбление.

– Посмотрите на него, – сказал Отори. – Кем бы ни были его родители, в нем течет и голубая кровь. В любом случае я отобрал его у человека из клана Тоган. Его хотел убить Йода. Раз я спас ему жизнь, она принадлежит мне, а значит, мой долг – усыновить его. Только под защитой клана он будет в безопасности. За него я убил человека, а может, и двух.

– Высокая цена. Будем надеяться, что она не поднимется еще выше, – проворчал Ихиро. – Чем же он вызвал гнев Йоды?

– Он оказался в неподходящее время в неподходящем месте, не более. Нет нужды вспоминать об этом. Представь, что он дальний родственник моей матери. Придумай что-нибудь.

– Клан Тоган охотится на Потаенных, – напомнил проницательный Ихиро. – Скажете, он не один из них?

– Если и был, то сейчас нет, – ответил господин Отори. – Все это в прошлом. Нет смысла спорить, Ихиро. Я поклялся защитить юношу и не собираюсь нарушать слово. К тому же я привязался к нему.

– Ничего хорошего из этого не получится, – сказал Ихиро.

Старик и Отори серьезно посмотрели друг на друга. Последний нетерпеливо махнул рукой, и Ихиро опустил взгляд и неохотно поклонился. Я подумал, как хорошо быть господином: знаешь, что в итоге все будет по-твоему.

От неожиданного порыва ветра заскрипели ставни, и вместе с этим звуком мир вновь стал нереальным. Словно какой-то голос сказал мне: ты им и станешь. Мне невероятно захотелось вернуться в утро того дня, когда я собирал грибы в горах – обратно в прежнюю жизнь, к матери и моему народу.

Но я знал, что детство осталось позади, ушло навсегда. Нужно стать мужчиной и терпеливо сносить все, что приготовила мне судьба.

С этими мыслями я последовал за Шийо в ванную. Она, видимо, не догадывалась о них и относилась ко мне, как к ребенку: заставила раздеться, тщательно всего вымыла и оставила отмокать чуть ли не в кипятке.

Позже она вернулась с легкой мантией из хлопка и велела надеть ее. Я повиновался, что еще оставалось делать? Шийо вытерла мои волосы полотенцем, зачесала их назад и завязала в узел на макушке.

– Остановимся на этой прическе, – пробормотала она и провела ладонью по моему лицу. – Не густо. Сколько, интересно, тебе лет? Шестнадцать?

Я кивнул. Она покачала головой и вздохнула:

– Господин Шигеру хочет, чтобы ты обедал с ним, – сказала она и добавила: – Надеюсь, ты не принесешь ему еще больше горя.

Очевидно, Ихиро поделился с женщиной своим дурным предчувствием.

Я последовал за ней обратно в дом, пытаясь по дороге разглядеть его как можно внимательнее. Уже почти стемнело, лампы на железных ножках по углам комнаты излучали оранжевое свечение, которого было никак недостаточно, чтобы удовлетворить мое любопытство. Шийо повела меня к ступеням, шедшим наверх в углу главной гостиной. По такой лестнице я никогда не поднимался: в Мино мы пользовались обыкновенными лестницами с перекладинами. Эта была из темного полированного дерева, наверное, из дуба, и каждая ступенька издавала свой звук, едва я ставил на нее ногу. Я решил, что опять столкнулся с волшебством, и чуть ли не услышал голос его замурованного творца.

Комната была пустой, окна выходили в сад. Начинался дождь. Шийо поклонилась мне – не очень глубоко, как я заметил, – и спустилась вниз. Я слышал ее шаги и слова, которые она говорила на кухне служанкам.

Зала была самой красивой, что мне довелось увидеть в жизни. С тех пор я посетил много замков, дворцов, домов знатных людей, но ни одному из них не сравниться с тем, как выглядела поздним вечером восьмого месяца комната господина Отори. В дальнем углу от пола до потолка возвышался огромный столб – ствол кедра, отполированный так, что была видна текстура и все сучки дерева. Красновато-коричневые балки, тоже из кедра, разделяли кремово-белые стены. По краям циновки, ставшей от последних лучей солнца светло-желтого цвета, на широких полосах ткани цвета индиго были вытканы белые цапли Отори.

В алькове висел свиток с изображением маленькой птицы, которая походила на мухоловок с белыми и зелеными перьями на крыльях, какие обитают в моем лесу. Она была словно живая: казалось, вот-вот вспорхнет и улетит.

Я услышал внизу шаги и быстро сел на пол, скрестив ноги. Через открытое окно я видел крупную серо-белую цаплю, стоявшую в одном из прудов сада. Она стремительно опустила клюв в воду, ухватила какую-то извивающуюся тварь, грациозно поднялась в воздух и скрылась за стеной.

В комнату вошел господин Отори. Следом две девушки несли подносы с едой. Господин взглянул на меня и кивнул. Я поклонился до пола, представив себе, что он, Отори Шигеру, цапля, а я маленькая рыбка, которую он выловил, спустившись в пруд моего мира и упорхнув снова.

Дождь пошел сильней, дом и сад запели звонкими каплями. Вода переполняла сточные канавы, бежала вниз ручейками, и каждый поток звучал по-своему. Дом пел для меня, и я в него влюбился. Я хотел принадлежать ему и ради этого готов был сделать все, чего бы его владелец ни потребовал от меня.

Когда ужин закончился и подносы унесли, мы сели у открытого окна, за которым спускалась ночь. Последние отблески света освещали дальний конец сада. Каскадом бегущий по нему поток стекал в отверстие под стеной с черепичной крышей и впадал в реку, которая издавала неумолкаемый глухой рокот.

– Хорошо возвращаться домой, – тихо сказал он. – Но как река вечно течет у двери, так и мир всегда остается снаружи. А жить нам нужно в этом мире.

В том же году, когда Отори Шигеру спас мальчика, которому предстояло стать Отори Такео, в одном из южных замков происходили знаменательные события.

Замок, о котором идет речь, был передан Ногучи Масаеки Йодой Садаму за его участие в битве на Егахаре. Йода, одержав победу над давними врагами, Отори, и вынудив их признать поражение на выгодных ему условиях, обратил свое внимание на третий могущественный клан Трех Стран – Сейшу, чьи владения раскинулись на юго-западе. Сейшу предпочли во избежание войны пойти на переговоры. Договор был закреплен предоставлением заложников как из больших доменов, таких, как Маруяма, так и более мелких, а именно их ближайших родственников – Ширакава.

Старшая дочь господина Ширакавы Каэдэ отправилась заложницей в замок Ногучи, едва сменив детский кушак на девичий, и с того времени провела там полжизни – достаточный период, чтобы выделить тысячу ненавистных деталей своего будничного существования. Она мысленно по ночам составляла их списки, слишком устав, чтобы спокойно спать, и не решаясь ворочаться в постели, дабы не получить шлепка от одной из старших девушек.

Каэдэ рано научилась держать свои мысли при себе. Никто не мог наказать ее за раздумья, хотя многие знали, что она умнее других. Именно поэтому девушке нередко доставались пощечины и тумаки.

С детской преданностью она хранила ускользающие воспоминания о доме, где росла до семи лет. Каэдэ не видела ни матери, ни младшей сестры с того дня, как отец отдал ее во дворец. С тех пор он трижды приезжал и только расстраивался, видя, что она воспитывается со слугами, а не с детьми Ногучи, что было бы более естественно для дочери воина. Отец едва стерпел унижение, но не имел права выразить свое негодование. Каэдэ, не по возрасту наблюдательная, заметила гнев в его глазах. Два первых раза им разрешили поговорить несколько минут наедине. Девочка запомнила, как отец держит ее за плечи и говорит серьезным голосом: «Как жаль, что ты не родилась мальчиком!» В третий раз ему позволили лишь взглянуть на нее. Больше он не приезжал, и никаких вестей из дома девочка не получала.

Она прекрасно понимала отца. Держа уши востро, а глаза широко раскрытыми, Каэдэ вовлекла нескольких сочувствующих ей людей во внешне невинный разговор и к двенадцати годам познала свое положение: заложница, пешка в борьбе между кланами. Ее жизнь ничего не стоила для господ, в чьей власти находилась девушка, разве что она скрепляла силу их договора. Отец Каэдэ – господин стратегически важного домена Ширакава, мать тесными узами связана с Маруямой. Поскольку у отца нет сыновей, он примет наследником того, кто женится на Каэдэ. Ногучи, обладая девушкой, располагали верным союзником, который когда-нибудь передаст им земли.

Ее давно перестали тревожить такие чувства, как одиночество, страх, тоска по дому. Их затмило осознание, что Ногучи не считаются с ней даже как с заложницей. Каэдэ терпеть не могла, когда девочки дразнили ее за неуклюжесть, за то, что она левша. Она не переносила вонь из караульни у ворот, ненавидела крутые ступени, по которым трудно подниматься, когда несешь что-то тяжелое… а носить тяжести ей приходилось часто: чаши с холодной водой, чайники с кипятком, еду для вечно голодных мужчин, которые до отказа набивали животы, вещи, которые они забывали или ленились принести сами. Каэдэ ненавидела сам замок, тяжеловесные камни фундамента, темную тягость верхних комнат, где изогнутые балки, вторя ее настроению, словно стремились вырваться из тесноты, искажавшей их, и вернуться в свой лес.

А мужчины… Как же она презирала мужчин! Чем старше становилась Каэдэ, тем больше они домогались ее. Служанки соперничали, пытаясь привлечь их внимание. Они льстили мужчинам, были чрезмерно нежны, напускали детскую невинность, прикидывались глупенькими, чтобы добиться защиты и расположения какого-нибудь солдата. Каэдэ не винила их за это – она пришла к выводу, что женщины имеют право пользоваться любым доступным им оружием в битве под названием жизнь – но сама до такого не опускалась. Не могла. Она понимала, что единственная возможность покинуть замок – выйти замуж за кого-нибудь из своего сословия, и если она этого не добьется, то может считать себя пропавшей.

Каэдэ знала, что не должна терпеть такое положение вещей. Нужно пойти к кому-то и пожаловаться. Безусловно, о том, чтобы подойти к господину Ногучи, и речи быть не может. А что, если попросить разрешения поговорить с госпожой? Хотя и к ней нет доступа. По правде говоря, обратиться не к кому. Придется защищать себя самой. Но ведь мужчины такие сильные. Каэдэ была высокой для девочки – слишком высокой, как со злостью замечали другие девушки – и не слабой: об этом позаботился тяжелый труд; тем не менее однажды игривый мужлан схватил ее и держал одной рукой, и она не могла вырваться. От этого воспоминания девушку бросало в дрожь.

И с каждым месяцем избегать их внимания становилось все трудней. В конце восьмого месяца ее пятнадцатого года жизни тайфун с запада принес сильные дожди. Каэдэ ненавидела дождь, от него все пахло плесенью и сыростью, и без того узкая одежда липла к телу, подчеркивая изгиб спины и бедер, отчего мужчины еще чаще оглядывались на нее.

– Ей, Каэдэ, сестренка! – окликнул стражник девушку, бегущую под дождем из кухни мимо ворот под башней. – Не спеши так! У меня к тебе поручение! Попроси капитана Араи спуститься. Его светлость хочет, чтобы он посмотрел нового коня.

Дождь рекой лил с зубчатых стен, с черепицы, со стоков, с дельфинов, которые высились на каждой крыше для защиты от огня. Весь замок изрыгал воду. Каэдэ вымокла за секунду, сандалии пропитались насквозь, из-за чего девушка скользила и спотыкалась о каждый булыжник ступеней. Но она послушалась без обиды, потому что Араи был единственным человеком в замке, кого она не ненавидела. Он всегда дружелюбно разговаривал с ней, не приставал и не дразнил. Каэдэ знала, что его земли находятся рядом с владениями отца, он и говорил с тем же западным акцентом.

– Эй, Каэдэ! – ухмыльнулся стражник, когда она заходила в главную башню. – Ты всегда бежишь куда-то! Остановись на секунду поболтать!

Не обращая на него внимания, девушка начала подниматься вверх по ступеням.

– Говорят, на самом деле ты мальчик! Иди сюда и докажи мне, что это не так! – снова закричал стражник.

– Дурак! – сквозь зубы процедила она.

На втором лестничном пролете у нее заболели ноги.

Стражники на верхнем этаже развлекались какой-то азартной игрой с ножом. Араи поднялся на ноги, едва увидев ее, и поприветствовал, назвав по имени:

– Госпожа Ширакава.

Он был высоким, крепкого сложения, с умными глазами. Каэдэ передала ему сообщение. Араи поблагодарил ее и словно собирался сказать что-то еще, но, видимо, передумал и поспешил вниз по лестнице.

Каэдэ задержалась в комнате и подошла к окну. В лицо ей дунул ветер с гор, сырой и промозглый. Внизу лежала резиденция Ногучи, где, с горечью подумала девушка, должен быть ее дом. Почему она не живет в нем, а бегает здесь по лестницам и исполняет поручения стражников?