Текст книги "Говори со мной по-итальянски (СИ)"

Автор книги: Лаура Тонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3

Лукас

Пляж полон людьми. Красивые девушки кругом демонстрируют свои аппетитные загорелые задницы. Маркус то и дело облизывается, а Дейл, будто не замечает этого обилия голых женских тел, которых в дождливом Лондоне даже летом в таком количестве не найти. Он полностью погружен в свои мысли и со стороны выглядит отрешенным.

Его восточная принцесса наверняка отдала свое сердце другому, а мой друг никак не может свыкнуться с этим вполне вероятным фактом.

Словно прочитав мои мысли, Марк лениво толкает плечом

Дейла. Блондин раздраженно морщит носом, выдыхает, кажется, весь воздух из легких и отодвигается на шаг. Он продолжает рассматривать пляжный песок.

– Может, это наказание за все мои паршивые поступки? – спрятав худые кисти с длинными пальцами в карманы светлых рваных джинсов, изрекает задумчиво Дейл.

Его комментарий сопровождает хохотом Маркуса. Тот заводит ладони за голову и продолжает скалиться.

– Да, чувак… Влюбленность – худшее наказание. Я даже спорить не стану.

Хотя мы все понимаем, о чем говорит Дейл. Не любовь к индийской недоступной девушке он считает роком, а то, что она не принадлежит ему. Он заприметил ее летом – во время отдыха в Индии, который оказался вовсе не обычным. По словам друга, красавица-индианка из богатой семьи даже не дала ему шанса. Она живет в столице, придерживается хороших манер и ее воспитанию может позавидовать любая принцесса.

А ее родители слишком строги и традиционны, чтобы позволить своей дочери связь с англичанином. Похоже, моему другу остается лишь мечтать о восточной красотке.

– Если ты о том, что произошло в этом городе несколько лет назад…,– аккуратно начинаю я.

Дейл перебивает тут же:

– Я говорю обо всем, Лукас! И о том, с какой легкостью сам отшивал девушек! Одну за другой… Одну за другой!

Выслушав стенания нашего общего друга, Маркус запрокидывает голову назад и глухо рычит, при этом смеясь.

– Нам срочно нужно вернуть Дейла в его тело!.. – пошутив, Марк отвешивает блондину подзатыльник.

Но Дейл даже не рвется дать сдачи, как было раньше. Бросив унылое "совсем не смешно", парень стал оглядывать берег.

Мысленно, совершенно невольно, я возвратился в тот вечер, когда мы обидели римскую девочку, невероятно юную.

Конечно, в отличие от Дейла, в расплату за поступки я не верю, но ночь, когда я и парни перегнули палку, никогда не забывается надолго. На чуть-чуть – да, но потом вспоминается снова. И опять гнусно, плохо, неприятно. Я бы хотел попросить прощения у той девочки. Дейл, похоже, меня бы поддержал, а вот Маркус… Ему, как ни странно, плевать больше всех.

Почувствовав адреналин сентябрьским вечером, он больше не захотел быть добряком. Ему понравилось: обижать, унижать, быть грубым. Маркус помнит все. Каждую деталь произошедшего пять лет назад. Даже, несмотря на то, что был пьяным и обдолбанным. Я с уверенностью могу сказать, что Марк получил удовольствие от этого эпизода нашей жизни.

В любом случае, его совесть не мучает. Да и я солгу, если скажу, что страдаю бессонницей. Это было – и это прошло. А итальянка, с которой мы были отнюдь не вежливы… Уверен, она давно выбросила нас из памяти. В конце концов, ничего такого мы не сделали. Позабавились, напугали, но никто ее не насиловал, хоть угрозы, по – моему, звучали. Злосчастная ночь выпала на наш расшатанный подростковый мир, нам всего лишь хотелось отвлечься. Знаю, это оправдания и желание успокоить самого себя… Однако да! Все у нее зажило: и в душе, и на теле. Обыкновенный ржавый гвоздь, обыкновенные парни, наслаждающиеся жизнью. Ничего нового и шокирующего.

– Ты говорил, мы быстро их найдем, – обращается к Маркусу Дейл со скучающей интонацией.

Друг имеет в виду сестру Марка, Пьетру, которая тоже сегодня здесь, у Тирренского моря. Вместе со своими подружками. Я видел их, но ни одна из двоих не приглянулась.

Зато Маркус успел испробовать в сексе обеих. Он даже признался, что Селест – миловидная блондинка – более темпераментна. Хотя я ставил на Доминик. Ее обжигающий взгляд очень часто я находил прикованным к себе. И если она не делала бессловесных намеков, тогда я полный идиот!

Мы приехали на ближайший от Рима пляж. В Остии есть платные места отдыха с чистой водой и удобными лежаками, и я бы даже согласился на такой вариант вместо привычной Сабаудии[1], но меня буквально силой приволокли сюда, где тысячи людей бегут от зноя. Жара все никак не утихнет. Ни одного дождливого дня, ни единого облачка на чистом небе.

Чистейшая мука для того, кто знает осень холодной и безжалостной.

Берега, не требующие платы, пользуются немаленькой популярностью, но здесь почти нет туристов. Во время обеда – сиесты – особенно много отдыхающих, оставивших пыльные кабинеты. Найти сестру Марка и ее подруг оказалось довольно тяжелым занятием. Маркус предлагал Пьетре дождаться нас, чтобы всем вместе выехать на машине – никто никого в таком случае бы не потерял. Однако они сделали по-своему и прибыли в Остию намного раньше.

– Сестра говорит, что видит нас, – медленно, оставляя паузы между словами, говорит Марк, глядя в свой телефон.

Он отсылает сообщение и поднимает взгляд. Убирает солнцезащитные очки на затылок, осматриваясь. Я делаю то же самое. Даже Дейл оглядывает толпу, но тоже не замечает машущей руки или знакомых лиц. Маркус вздыхает, вновь снимая смартфон с блокировки. Быстро и раздраженно набрав пароль, он пишет Пьетре очередное сообщение. Куча восклицательных знаков способствуют тому, что вскоре недовольный выкрик Доминик, вставшей во весь рост, заставляет обернуться в ее сторону. Она одета в голубой, довольно откровенный, купальник. Он так выгодно смотрится на фоне ее загорелой кожи! Я, признаться, первое время не могу оторвать глаз от длинных ног. А потом сережка в пупке привлекла все внимание. Пирсинг Доминик сделала недавно, ведь раньше я его не замечал.

Девушка упирает руки в бока и глядит на меня, забавно вскинув брови. Ее взгляд, скорее всего, обозначает: «Если не хочешь меня, к чему этот щенячий голодный взор?». Тело меня, конечно, манит, но не она сама. Маркусу все равно, кого трахать, а мне – нет. Девушка должна меня зацепить. Доминик не смогла. Сколько бы ни пыталась.

Чуть оживившись, Дейл первым падает на свободный рядом с Селест лежак. Они, словно брат с сестрой – удивительно похожи, но не являются друг другу никем. Даже друзьями стать не смогли, вечно ругаясь и выясняя, кто лучше и круче. Но это в прошлом, потому что сейчас Дейлу все безразличны. Кроме одного человека.

– Мы устали искать вас по всей Остии, – досадливо, не повышая голоса, объявляет парень, устраиваясь и вытягивая ноги.

Селест несильно ударяет его по бедру, фыркая.

– Нечего было приезжать к середине сиесты! – на чистом английском выдает она, поправляя лиф радужного купальника.

Дейл косится на нее, Маркус снимает шорты и футболку, тоже не отрывая взгляда от блондинки, которая все не прекращает ворчать по поводу нашего опоздания. Хотя сама вместе со своими подружками не отличается особой пунктуальностью. Впрочем, как и все итальянцы. Это я за годы проживания в Риме усвоил. Никто из них не умеет вкладываться в рамки назначенного времени. Плошают даже преподаватели в университете! В Лондоне за такое отношение могли бы отстранить студента от занятий. Просто к примеру.

– Давайте не будем решать, кто виноват, потому что все равно облажались вы. – Марк подмигивает мне, доставая пляжное покрывало из рюкзака. Он разваливается на нем и громко вздыхает, выдавая тем самым свою усталость.

Доминик не остается в стороне от диалога, набирающего оборот.

– Или вы, – обводит она взглядом нас, а потом бросает его на

Пьетру, чтобы, видимо, закрепить сказанное.

И ее предложение несколько мгновений не перекрывается ничьим протестом. Но, раздевшись, и я вступаю в дискуссию.

– Да плевать, – вскинув глаза к небу, я прикладываю ладонь ко лбу, чтобы заслонить солнце, которое так беспощадно лучится. – Стоило послушаться и всем вместе выдвинуться в путь.

Селест чуть бесится и обводит берег рукой.

– Да?! Тогда все лучшие места были бы заняты! Мы еле эти ухватили.

Я пользуюсь моментом и занимаю место блондинки, когда та встает, чтобы подойти к своей разноцветной сумке. Пока

Селест достает бутылку воды, я уже успеваю расслабиться на ее лежаке.

– И зря, – чтобы утрата казалась ей неприятной, с довольным лицом складываю руки за головой, не забывая про счастливую улыбку. – Ужасно неудобные топчаны!

Пьетра щелкает пальцами мне по лбу, Доминик толкает в плечо, а Селест чуть не поперхнулась водой, расценивая мое хамское поведение, как оскорбительное. По-другому, черт возьми, и не скажешь, глядя в ее милые голубые глазки.

– Зачем тогда лежишь на моем?! – глухо рычит девушка и бьет меня по рукам, животу и щекам. Я, смеясь, только и успеваю укрываться от ее нападок.

Маркус заливается хохотом, глядя на попытки Селест сделать мне побольнее. И Доминик с Пьетрой не остаются в стороне от «проблемы» подруги. Они кричат, иногда на итальянском, и, откровенно говоря, некоторых слов я просто не знаю. Но мне так весело от происходящего, что не имеет значения, что именно говорят эти ненормальные, суть мне известна. Им не удастся втроем прогнать меня с лежака, сколько бы раз они не тянули меня за ноги и за руки. Я забавляюсь, следя за их выходками и громкими всплесками эмоций. Наконец, Дейл тоже отвечает девушкам, отчего они злятся на его слова еще больше. Я же лишь радуюсь, что и мой друг участвует в разговоре. На его губах даже вырисовывается слабое подобие улыбки.

Отвлекшись от их бесконечной болтовни и взглянув направо, я отмечаю, что крупная женщина, поедающая салат из синего прозрачного контейнера, внимательно наблюдает за развернувшейся прямо перед ней сценой. Хлопает глазами, без стеснения всматривается в наши лица, переводя любопытные глаза с одного на другого. Ее, похоже, увлекает весь этот балаган, а я, буду честен, уже устал от него. Мне становится так скучно, что я оглядываю тех, кто расположился с нами рядом, и таким образом цепляюсь взглядом за молодую девушку с длинными русыми, слегка волнистыми волосами.

Она читает книгу, прижав колени к животу, и сидит совсем близко к Доминик. Даже в какой-то недопустимой близости, именно это и заставляет меня заострить на ней внимание. Пока Пьетра не замечает этого. Она, наконец, прекращает попытки обидеть, подколоть и следит за моими глазами. Ее рот округляется, сестра Маркуса бьет себя по лбу, словно забыла что-то очень важное. Накрыв ладонь «соседки», она наклоняется, чтобы взглянуть той в лицо, а позже вновь поворачивается к нам с радостной широкой улыбкой. Рот Пьетры все еще открывается, она что-то говорит, а вместе с нею – Селест и Доминик. Последняя забирает резко у незнакомки чтиво, и я даже успеваю прочитать название на обложке.

Умберто Эко «Имя Розы».

Возмущенные слова, брошенные на итальянском, и длинные стройные руки, тянущиеся за романом, оттеняют вмиг девушку, и она становится главнее всего на какой-то промежуток времени. Я отчаянно пытаюсь взглянуть той в лицо, но она даже не поворачивает головы, что порядком раздражает.

– Ребята! – прочистив горло, Пьетра обращается ко мне и моим друзьям, наконец, практически силой подтолкнув русоволосую «затворницу» к топчанам.

Я судорожно сглатываю (эта реакция, клянусь, абсолютно мне необъяснима), когда разглядываю красивую и яркую внешность приятельницы девчонок. У нее бронзовая кожа.

Лицо идеально: чувственные губы, ровный нос, золотисто карие глаза, которые не концентрируются на чем-то одном.

Это выдает их обладательницу – заметно напряжена, как будто чего-то боится. Но что ее пугает? Компания парней?

Я могу долго перечислять все достоинства: точеная фигура, большая грудь, которую прикрывает верх белоснежного купальника, безупречные ноги… однако почему-то именно ее волосы так привлекли. Закрученные на концах, причем ясно видно, что это не сделано специально. Природные блестящие завитки, хороший объем и превосходный цвет, так гармонично смотрящийся с глазами девушки. Я, наверное, веду себя абсолютно некорректно, смущаю незнакомку, однако остановиться не в состоянии. Хочется продолжать смотреть.

Смотреть и запоминать.

Красивая. Очень красивая. Безусловно, итальянка, но что-то в ней есть такое, что намекает на корни иного рода.

– Это Ева! – все так же пафосно провозглашает Пьетра, положив ладонь на спину девушки. – Мы теперь тусуемся вместе, – объясняет кузина Марка, – а подружились ещё в прошлом году, когда Ева жила в Триесте.

Она сама ничего не говорит, продлевая молчание, изредка задирая лицо. Селест продолжает за подругу, рассказывая что-то про дистанционное обучение Евы и ее принадлежность к университету, в котором учимся мы. Сознание схватывает отдельные слова: «второкурсница», «вместе будем ходить на занятия», «она теперь с нами», «вернулась в Рим»… Я соображаю быстро, и от того, что узнал, почему-то становится радостно. Значит, есть поводы, чтобы видеться с ней еще, узнать ее лучше. Неоднозначная реакция Евы, – дело не только во внешности, – раззадорили во мне желания, возбудили интерес. Кажется, что подружка Пьетры стеснительна, но, отмечая поджатые губы, наружу просится вывод: неприязнь к тем, кто только что присоединился?

И моя догадка подтверждается ее репликой, брошенной тихо Селест:

– Вы не говорили, что мы будем не одни.

Блондинка, в отличие от Евы, не собирается изъясняться в пол голоса. Она рьяно взмахивает ладонью и с горячностью озвучивает:

– Да! Но это же Маркус! А его ты уже знаешь, – кивает Селест своим же словам. – Маркус и его друзья!

Уже знает?..

В то время как Дейл нерасторопно и неохотно машет Еве рукой, Марк тянется через свободное пространство между ним и русоволосой девушкой. Он протягивает ей ладонь для пожатия, и она, тяжело сглотнув, утыкается в нее взглядом, но не предпринимает никаких попыток ответить на жест. Это придает атмосфере некого накала, но Марк и не думает обижаться.

Усмехнувшись, он снова выравнивается на месте.

– Я же говорил, что мы еще увидимся, помнишь? – Парень смотрит на нее, как человек, живущий в пустыне – на воду. Ева упрямо сторонится прямых контактов, все чаще возвращая свое внимание отобранной книге. Я понимаю, что она хочет свалить, но этого я допускать не желаю. Все же, справившись с очарованием, решаю представиться.

– Лукас, – говорю как можно небрежнее, но натугу, сквозящую в голосе, не скрыть. – Лукас Блэнкеншип.

Быстро указав на блондина, сжимаю его плечо рукой, на что тот не откликается, и меня это уже не удивляет.

– А это Дейл.

Маркус встревает, я завидую его беззаботности и открытости.

– Не обращайте на него внимания, – поясняет друг. – Он просто влюблен.

Дейл бросает на Марка неприветливый взгляд.

– Заткнись!

Доминик не пытается сделать вид, что так же весела. Она, скорее всего, не ожидала такой холодности со стороны подруги, но я не знаю, в чем причина. Может, Ева не общительна, не признает новых неожиданных знакомств… На ум ничего толкового не приходит, но я слишком сильно зациклен на ней. Последние несколько минут я только и делаю, что выделяю девушку среди других собеседников.

Доминик все же принимает решение разрядить обстановку.

Она повязывает на талии светлое парео, которое колышется из-за легкого теплого ветра. Сделав шаг назад, заставляет всех собравшихся перевести глаза на нее.

– Здесь рядом есть бар, – большим пальцем указывает себе за спину, – и я собираюсь взять нам аранчату[2]. Дейл, ты можешь мне помочь?

Тот сначала некоторое время моргает, смотря на нее, а потом и впрямь срывается с места. Ева глядит им вслед. Долго.

Но, кажется, это только затем, чтобы не нужно было встречаться взглядом со мной. Или с Маркусом. Да что с ней такое?

– Может, расскажешь что-то о себе? – предлагает он. Я бы поддержал его идею, если бы не знал, когда мой друг загорается азартом. Если бы не различал его состояний. А сейчас тот самый момент – Марк заинтересован. И познакомился он с ней раньше меня. Это мне не нравится.

– Вообще-то, – не дождавшись прохладительного напитка, Ева спешит спрятать все свои вещи, в том числе и книгу, в плетенную летнюю сумку, – мне уже пора домой.

– Но мы хотели провести весь день вместе! – горячо негодует Пьетра.

Селест осторожно интересуется, наклонившись вперед:

– Ева, что с тобой? Что-то случилось?

Девушка на мгновение, всего на чертову долю секунды замирает, но этого достаточно, чтобы понять: мы определенно ей не нравимся.

Проклятие!

На самом деле, мне все равно. Да, плевать! Пускай валит.

Если считает себя лучше, достойнее и ненавидит чужаков, вроде нас, какого хрена в ней нисколько не развита толерантность? Меня ужасно бесит, что эти хреновы патриоты навязчиво влюблены в свою страну! И хоть большинство из них настроены к иностранцам дружелюбно, встречаются и такие, как Ева, которые безоговорочно считают Италию номером один. А мы для них – люди второго сорта. Сначала я не понял, почему она чуть ли не сочилась злобой, но теперь все стало на свои места.

Ева быстро надевает белые джинсы и голубую футболку.

Схватив сумку, она незамедлительно прощается с Селест и Доминик, даже не взглянув напоследок на нас с Маркусом.

Подружки пытаются ее остановить, крича ей вслед, просят передумать. Но та непреклонно шагает вперед. Словно, и правда, куда-то торопится.

Как же я рассержен из-за ее поведения! Уверен, именно это заставляет меня думать о ней ночью и следующим утром…

И даже вечером, во время барбекю в кругу семьи мне не удается выкинуть эту стерву из головы.

Пояснения к главе

[1] – Коммуна, расположенная в 95 км южнее Рима, в окружении красивейшего Национального Парка Чирчео. Она известна тем, что каждый год на отдых сюда приезжают мировые знаменитости из сферы шоу-бизнеса и кино. Здесь есть хорошие песчаные пляжи и особый микроклимат, созданный благодаря пресному озеру Паола, протянувшемуся вдоль береговой линии на 7 км.

[2]– Напиток на основе апельсинового сока, воды, сахара и углекислого газа. Это более натуральный аналог фанты, изобретенный в 1932 году. Компания Санпеллигрино (Sаnpеllеgrinо) производит аранчату в двух вариантах: обычный и горький. Благодаря высокому качеству воды и натуральному вкусу апельсина напиток обогнал по продажам своего американского собрата.

Глава 4

Ева

Забежав в квартиру, я бросаю на входную тумбу ключи.

Через коридор стараюсь тихо пройти в свою комнату. Прикрыв ладонью рот, чтобы сдержать рыдания, я выбираю тот путь – не через гостиную, – который поможет мне избежать встречи с отцом. Стоит мне запереться в спальне, как тут же я понимаю, что мой план провалился. Я отхожу к окну, спускаюсь вниз и откидываюсь на боковую часть широкой кровати. Слезы стекают по лицу, и я сильно зажмуриваю глаза. Накатившая внезапно боль сильнее прежней! Папа барабанит в дверь, он что-то говорит, но я не различаю слов. Не хочу. Не хочу никого слышать.

Я знала, что мы в любом случае однажды встретимся, но не думала, что так скоро! До начала учебы… Пьетра решила, что ее брат с друзьями будет отличным дополнением для этого жаркого дня. Она не сочла нужным предупредить меня, что эти уроды явятся… Никто из них не счел это разумным. Я знаю, что подруги не в курсе события из прошлого, но для меня сегодняшние полчаса были настоящей пыткой. Сначала я продолжила читать книгу, когда поняла, о чем речь, и кто идет к нам. Я делала вид, что мне интересно и увлекательно, хотя моя душа разрывалась на части в ту самую минуту. Разлеталась на осколки, который ветер унес в синее море, плескавшееся около нас. Но в действительности каждая клеточка моего тела была напряжена. Небольшой шрам на бедре, возможно, привел бы ничтожных м*даков к выводам. Если они, пьяницы, еще ничего, конечно, не забыли! Пытаясь прятать отметину, оставленную ими, мне приходилось ощущать себя, как на иголках. Однако эти расспросы, настойчивые взгляды, протянутая рука Маркуса – это уже было перебором… Я не выдержала. Я готова была разрыдаться прямо там и должна была уйти. Зачем? Зачем я потратила последние отложенные карманные деньги на неделю, чтобы добраться до Остии?! Мне нужно было остаться. Это было бы правильным решением.

Я закрываю ладонями лицо, разрешая себе выплакаться в них.

Разрешая себе хоть немного представить, что папа не ломится обеспокоенно в комнату. Но реальность наступает быстрее: он безуспешно снова и снова поворачивает ручку, требуя, чтобы я вышла к нему. Чтобы "деревянный барьер" исчез. Ощутив, как новая волна слез близко, я прикладываю ладони к ушным раковинам. Касаюсь запястьями скул и пальцами обхватываю затылок.

Из меня чуть было не вырвался рык. И я нисколько бы не изумилась этому.

Страшно… Плохо… Неприятно… Боже, как неприятно! Я справилась с этим, я это переборола, но когда Марк предложил мне пожать его руку… Ту самую, пальцы которой касались меня! Это он стягивал с меня нижнее бельё. Он! Чёртовы психи. Адские псы, не иначе. В ту ночь они были именно такими и сейчас, изменившись внешне, остались таким же ничтожеством. Разве можно их назвать людьми? Разве такое прощают?

"Девственница или нет?!", – всплывают в сознании слова, сказанные тогда.

Пошли вы! Пошли вы! ПОШЛИ ВЫ!

Плотно сомкнув губы, я не придаю значения тому, что из меня рвется всхлип. Он прорывается через нос, отчего приходится прокашляться. Полностью позабыв о родном человеке за дверью, я вскидываю высоко руку и жестко быстро приземляю ладонь на ковер. Характерно-громкий звук от прикосновения кожи к полу, покрытому плотным грубым материалом раздается в спальне. Он впивается в пальцы, создавая боль, причиняя ощущения колкости. Острые концы режут руку. Но так лучше. Намного лучше, чем чувствовать себя грязной и помнить. Каждую мелочь помнить.

"Девственница или нет?!"

– Да что случилось, Ева?! – словно сквозь сон сумела расслышать реплику отца.

Остальные я, и вправду, пропускала мимо ушей. Не нарочно блокировала, не пуская в сознание. Однако это его предложение, вылетевшее из, уставшего кричать, горла, игнорировать невозможно. Не смогу и не буду.

– Папа, дай мне минуту, – мой голос дрожит, когда я отвечаю.

И уже не боязно, что по судорожному дыханию он сможет узнать о моем состоянии. Моему папе и так все понятно. Но как теперь оправдываться? Какую ложь придумать в этот раз?

Целесообразнее было бы, как раньше, спрятаться в ванной, залезть под струи горячей воды и рыдать, не вызывая подозрений. Сегодня я пошла на поводу у эмоций. Больше такого не повторится.

Как и обещала, спустя почти шестьдесят долгих секунд, просчитанных мною в уме, я поднимаюсь с пола. Медленно выпрямляюсь, вытирая щеки, подтирая нижние веки. Мне не нужно смотреться в зеркало, чтобы увериться в потекшей туши.

Выгляжу я, наверное, весьма паршиво, но пошло все к черту!

Вдохнув и выдохнув, я делаю усилие над собой и поворачиваю замок под медной ручкой двери. Ее открыть не потребовалось.

Взволнованный и удрученный папа чуть ли не вырывает "деревянный барьер" вместе с петлями. За свою выходку уже хочется просить прощения на коленях, а слезы опять подступают к глазам. Все потому, что редкие волосы отца, похоже, поседели вконец. Я обязана была вести себя иначе, но эти бушующие волны внутри… Сумасшедший шторм! Я не могла его контролировать.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, папа сам придвигается ближе, внимательно всматривается в мое лицо, дышит с трудом, подбирает слова, еле волоча языком. Как будто пьян.

Но он всего-навсего жутко испуган. Я кладу свои ладони поверх его и заставляю себя улыбнуться. Выходит убого, но я, правда, старалась.

– Что…? Что же такого…? Что же такое случилось?.. – через время удается произнести отцу.

Он тяжело сглатывает, не отрывая от меня взгляда ни на мгновение, будто я могу исчезнуть.

Мотнув коротко головой, останавливаю себя. Нельзя вновь играть в молчанку. Истину я раскрыть не в состоянии, но просто забыть о его вопросе – совершено подло.

– Я… Так вышло, папа, – повернув голову, нежно целую ребро огрубевшей ладони зрелого и работящего человека. – Можно я не буду..?

– Нельзя! – резко прерывает меня он.

Взгляд его ожесточается. Остается только одно – рассказать о наиболее правдоподобном варианте и самом выигрышном.

Закрыв плотно веки, я выдыхаю:

– Все из-за мамы.

Услышав это, папа вскидывает голову, принимаясь шептать обращения к святым – неотъемлемая часть взрослых итальянцев.

Когда его глаза снова обращены ко мне, хватка сильных рук крепнет. Папа вдруг садится на край моей кровати и тянет меня за собой. Прижав по-отечески к груди за плечи, мужчина гладит мои волосы, разбросанные по спине.

– Девочка моя… Моя маленькая девочка… Я не хочу говорить о твоей матери плохо, но…

Отец запинается, и я дополняю за него:

– Но она того заслуживает!

С удивлением понимаю, что отодвинула британцев на задний план. Плохо это или хорошо, но сердце заболело от других воспоминаний. Более щадящих, но не менее разбивающих на части. Мама ничего не сказала. Просто однажды вернувшись со школы, я наткнулась на сокрушенного папу. Он был убит.

Повержен. Дело не в деньгах, которые мама украла для своего любовника. Дело в том, что она забрала у нас нечто более ценное – себя. И больше никогда не объявлялась. Ни единого письма, ни одной строчки. В социальных сетях ее не найти.

Сначала я пробовала такие варианты, а потом и вовсе перестала, наконец, осознав, что я ей не нужна. Слезы в итоге высохли, я больше по ней не тосковала до хрипа в горле.

Привычка жить без нее выработалась с годами, и все равно больно до сих пор. Но однозначно биться в истерике я бы не стала по причине ее отсутствия. Однако, к счастью, папа воспринял мою ложь за правду. Он продолжает обнимать меня, успокаивающе пропуская мои волосы через свои пальцы. Это напоминает мне о самых счастливых моментах, которые мы прожили вместе с ним, и я невольно улыбаюсь, впуская их в память. И правда, у меня есть повод радоваться. У меня есть он. Несмотря на то, что прошлое, возвратившись, душит со всех сторон, я обязана быть сильной. Ради отца. Ради того, что он сделал для меня.

Я поддаюсь его обволакивающему голосу, разрешая проникать в уставший, перегруженный мозг ласковым, добрым словам. Образы пятилетней давности постепенно рассеиваются. Сначала они очень яркие, но теперь превращаются в дым. К сожалению, даже глубокая ночь и слабый свет уличного фонаря позволили мне разглядеть лица провинившихся. Разглядеть и запомнить. Я ни на минуту не могла сомневаться, кто передо мной сегодня на пляже. Эти парни повзрослели, возмужали, подкачались, но их черты лица остались прежними. Вот, что осталось неизменным.

Едва заметно качнув головой, я вновь отгоняю от себя грустные непрошеные мысли. Выпрямляюсь, и папа убирает от меня руки, а я, взглянув на него, вдруг замечаю, что морщинок на лице стало больше. Они похожи на ветки деревьев: длинные, неровные, с совсем новыми, ещё не такими глубокими, по сторонам. Словно отростки старых неровностей его немолодой кожи. Пройдясь руками по его лицу, я про себя отмечаю, как люблю каждую морщину, каждое углубление возле глаз и вокруг рта. На несвежих скулах и в области лба.

Мой папа. Тот, кто любит меня. После того, как пережил предательство, особенно сильно чувствуется любовь. Любовь к тому, кто остался.

– Все хорошо, – говорю отцу полу-ложь, полуправду.

Он чуть наклоняется вперед, чтобы коснуться рыхлыми губами моего лба.

– Я больше не хочу, чтобы ты плакала. У меня сердце сжалось, когда я услышал твои всхлипы. Когда понял, что ты спряталась за дверью, чуть не сошел с ума. В голову пришло одно: тебя кто-то обидел… Больше не заставляй старика переживать.

И вновь я корю себя за несдержанность. Вроде научилась ведь контролировать свои эмоции за эти годы, но этот срыв был слишком неожиданным. В каком-то смысле отец прав: меня обидели. Не сегодня, но это произошло.

– D'аccоrdо, lа miа buоnа? (итал. Договорились, моя хорошая?)

Улыбнувшись, я кладу ладонь на его руку, которую он положил на мою щеку. Большим пальцем отец вытирает нижнее веко. Оно все еще мокрое от слез. Потом то же самое мужчина проделывает и с другой частью моего лица.

– D'аccоrdо, pаpà. (итал. Договорились, папа.)

* * *

Папа – специалист в приготовлении овощной фриттаты[1].

И зная, как я люблю это блюдо, он решил меня ею побаловать.

Я сижу за кухонным круглым столом, закинув ноги на соседний стул. Мне открывается прекрасный на вид на то, как отец пытается справиться с тортильницей. Меня забавляют его попытки не выругаться, как он душит в себе порыв чертыхнуться, если у него что-то не получается с новым прибором для выпечки. Время от времени он поворачивается, чтобы шутливо искоса взглянуть и неодобрительно цокнуть языком.

– Не хочешь помочь? – спрашивает папа, в очередной раз обернувшись.

Улыбка на его губах свидетельствует о том, что мое приподнятое настроение хорошо на него влияет.

– Ты сегодня повар, – пожав плечами, я продолжаю пить свой сок.

Мужчина барабанит пальцами по столешнице, собираясь с мыслями. Он достает из холодильника помидоры черри, принимаясь мыть тщательно их под водой. И я внимательно слежу за его работой, пока мне на телефон не приходит звуковое оповещение об ещё одном сообщении. За последние три часа их накопилось много: от Селест, от Пьетры и Доминик. Даже Диего звонил, его сообщение я прослушала, он спрашивал с беспокойством, почему я не отвечаю ему в WhаtsApp. Я не спешу отправлять месседж, поэтому просто неглижирую. На время. Я приду в себя и напишу всем. Черт!

Да, нужно ответить всем. Даже Пьетре. Я знаю, что сволочной кузен не должен стать препятствием нашей с ней дружбы, однако, как объяснить это моему сердцу, которое дрожит от представления Маркуса снова рядом со мной?.. Хотя какая разница, кого из них троих я встречу в следующий раз: ненависть у меня к ним одинаковая.

Через несколько минут под негромкий голос ведущего вечерних новостей я все-таки решаю взглянуть на экран. Всего разок. Посмотреть, от кого сообщение и выключить телефон к черту. По крайней мере, до утра. Отправившись в гостиную, хватаю мобильный с журнального стола. Верчу его в руках, обдумывая свое, кажется, поспешное решение. Но вдруг дисплей снова загорается, и я, уже не размышляя, быстро провожу по нему пальцем. На мгновение меня охватывает какое-то оцепенение. Я быстро соображаю, перечитывая текст снова и снова. Всего несколько слов – а они заставили меня замереть. Из кухни доносится голос папы, звуки прикосновения приборов о тарелки, звуки хлопающих дверей кухонного гарнитура. Но все для меня перестало иметь значения на пару мгновений. Однако показалось, что прошла целая вечность, пока я, все осознав, не приложила ладонь ко рту. Вот черт! Господи Боже! Быть не может!