Текст книги "Шалость"
Автор книги: Лаура Паркер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
– Он того не стоит, Девлин. Хемпхилл положил руку на плечо Хау:
– Не горячись, это просто плохая погода да скука играют с нами злые шутки.
– Брось, Синклер. Выпей лучше еще стаканчик вина. Левой рукой Синклер схватил со стола бокал и плеснул вино в лицо Фрамптону.
– Вот ты и пей его! – бросил он и, взглянув на человека, которого продолжал удерживать с помощью протеза, спросил: – Вы все еще желаете вызвать меня на дуэль?
Хау презрительно поморщился. Он воспрянул духом, – осознавая, что сейчас наблюдавшие за перепалкой были на его стороне.
– Я не дерусь с калеками! Лицо Синклера свело судорогой.
– Пока вы не испытаете то, что испытал я, вы никогда не поймете того, что я понимаю, – загадочно произнес он и оттолкнул Хау от себя.
Хау едва не упал, обнаружив перед всеми свой доселе тщательно скрываемый страх. Чтобы загладить оплошность, он сказал:
– Мы все наслышаны о вашем взрывном темпераменте. – Одернул мундир. – Но иногда даже офицер из колоний должен отвечать за свои поступки.
– Осторожнее, сир! – обиженно воскликнул Хемпхилл при столь пренебрежительном упоминании о военных колониального контингента. – Вы оскорбляете не одного лишь Синклера.
– Позвольте мне показать вам, как солдат из колонии может себя защитить, – сказал Синклер, подхватив лежащий на блюде с бифштексами разделочный нож.
Винслоу в тревоге шепнул:
– Не надо, Девлин. Ты позоришь себя.
– Не лезь! – Синклер схватил Винслоу за грудки и отшвырнул от себя. Тот упал, едва не опрокинув карточный стол и расплескав вино.
И вдруг Синклер отшвырнул нож и, прижав ладонь к вискам, застонал.
– Что с тобой? – воскликнул Фрамптон, но друг, словно не слыша его, покачиваясь и что-то бормоча вышел за дверь.
– Да он пьян, – презрительно процедил Хау.
– Это все его дурацкий нрав. Когда-нибудь он кончит в Бедламе.
Хемпхилл подошел к Винслоу и помог ему встать.
– Что это на Девлина нашло?
– Откуда я знаю? Хоть мы с ним и друзья, иногда я думаю, что он заходит слишком далеко.
– Чертова голова! – бормотал Девлин Синклер. Он брел через дорогу, сжимая голову обеими руками. Ему казалось, что сейчас его череп лопнет, как переспелая дыня. Боль накатывала всякий раз, как он пытался соединить воедино отрывочные воспоминания о забытом прошлом.
Иногда боль подбиралась исподволь, вначале почти незаметная, но постепенно разраставшаяся так, что глаза застилало кровавым туманом. В такие дни он старался вообще не бывать на людях. Иногда, как сегодня, например, боль набрасывалась внезапно, вкупе с яростью, способной разорвать его изнутри, словно ядро пушку. Девлин злился на себя за неспособность удерживать под контролем и ярость, и боль, но от этого голова болела еще сильнее.
Оказавшись на мосту, Синклер перегнулся через перила. Мундир сдавливал грудь, мешая дышать, и он, не понимая, что делает, принялся рвать его на себе и рукой, и крюком. Сорвав пуговицы, он наконец освободился от одежды. Синклер раскинул руки. Ночной холод оказался спасительным. Он притуплял чувства.
Синклер глубоко вдохнул. Перед глазами встали лица товарищей, которых он только что покинул. Все смотрели на него как на сумасшедшего. Нет, не все. Кто-то считал, что он играет в какую-то странную и дурную игру. Как бы там ни было, после того, что произошло сегодня, для всех стал очевидным тот факт, что он не годится на пост, на который получил назначение.
Приступы ярости, дикой, неконтролируемой, как правило, сопровождались приступами головной боли такой силы, что хотелось биться головой обо что-нибудь твердое, чтобы избавить себя от адских страданий. Но эта боль не была единственной, что мучила его. Временами фантомная боль в утраченной конечности жгла его, как каленым железом. Будь его воля, он бы сам отрубил себе руку, лишь бы избавиться от мук.
Врачи и в Калькутте, и в Тегеране прыгали вокруг него, кудахтая как курицы, качали головами, сокрушаясь его болезни, но ни один так и не смог его вылечить. Все, что они могли предложить на текущий момент, это опиум и молитвы. Опиуму он не доверял, а в молитвы не верил.
Губернатор Калькутты полагал, что возвращение в Англию поможет исцелению. Но, согласившись войти в эскорт, сопровождавший мирзу в Лондон, Синклер поставил себя в двойственное положение. Вынужденное общество бывших сотоварищей, которые считали его другом, но к которым после двух покрытых мраком лет он не испытывал ни малейшей привязанности, делали путешествие невыносимым. Чаще, чем раньше, он испытывал приступы дикой ярости и столь же дикой головной боли.
Синклер понимал, что находится на краю бездны, в которую может рухнуть в любой момент.
В груди мерзким холодным клубком, словно змея, притаилось презрение к себе. Какой толк от человека, который и собой-то править не в силах? На что годится мужчина, не способный ни кусок мяса легко отрезать, ни ширинку быстро расстегнуть? Когда-то он считался отличным наездником и знатным фехтовальщиком. Сегодня пятилетний ребенок во многих вещах даст ему фору. Но не это было самым страшным, самым страшным было другое: он не понимал до конца, кто он такой и как относится к себе.
– Лучше бы я умер, – пробормотал Девлин сквозь зубы.
Боль жгла его раскаленным клинком чуть пониже того места, где пролегал шрам, по диагонали рассекший лоб от правого виска к переносице, поперек брови. Он совершил ошибку, согласившись принять новый пост. Больше он не был тем, кем был раньше. А кем он стал, Девлин и сам не мог ни постичь, ни принять.
Смерти он не боялся. Смерть – неизменная спутница солдата, он часто видел ее, уводящую за собой то одного, то другого из его друзей и товарищей, да и врагов тоже. Нет, не смерти он боялся, он боялся позора и жалкой участи калеки.
Постепенно Синклер начал осознавать, где находится. Он услышал нежный плеск воды, влагу на губах, которая не была слезой. Подтянулся, опираясь на перила. Вдруг ему пришло в голову сделать то, о чем он никогда всерьез не думал раньше.
Темная холодная вода. Тихо уходишь в глубину, на дно. Никто не увидит.
Просто случайность. Несчастный случай. Так это воспримут другие. Такое бывает. Ночь, мост, обледенелая дорога, неверный шаг… и все.
Как просто уйти в небытие. Лучший выход для…
– Для меня…
Он зажмурился, и слезы потекли по лицу. Он не был трусом. Он даже не знал, наверное, отчего вдруг так зацепился за эту мысль. Возможно, потому, что она одна оставалась бодрствовать, когда боль усыпляла все остальные, делала его глухим и слепым к тому, что окружало его. Если бы он был трусом, он мог бы разом покончить со всем этим.
Он не знал, как долго стоял на месте. Когда вновь пришел в себя, плечи его укрывала светлая мантия снега и лицо закоченело от слез, замерзавших на ветру. Он стоял на коленях посреди дороги. Когда Синклер встал, то обнаружил, что бриджи его стояли колом – промокли и заледенели. Его тошнило, но и гнев, и боль ушли.
Он развернулся и, покачиваясь, словно пьяный, пошел к гостинице, спрашивая себя, захочет ли Винслоу делить с ним постель после того, что произошло сегодня. Офицеры в гостинице обычно спали в кровати по двое. Синклер помнил, что незаслуженно обидел друга, публично оскорбив его. У каждого человека есть гордость. И когда дело заходит слишком далеко, даже друзья могут схватиться за шпаги и пистолеты. Так что лучше не рисковать. Синклер не настолько доверял себе, чтобы исключить вероятность еще одного нервного срыва.
Он оказался на конюшне еще до того, как смог полностью дать себе отчет в своих намерениях. Кто-то мог бы сказать, что он маскируется своими обязанностями. Но с другой стороны, еще утром предыдущего дня он написал рапорт с просьбой освободить его от обязанности сопровождать мирзу. Он ссылался на то, что в Лондоне его ждут важные личные дела, требующие незамедлительного вмешательства. Он решил, что как только с .делами будет покончено, он покинет и Англию, и армию навсегда.
Он заказал лошадь и оставил указания, куда отправить его личные вещи, которые оставались в номере.
Неловко забравшись в седло, Синклер тронулся с места. Править приходилось левой рукой, что для него было все еще непривычно. Пробормотав ругательство, он дернул поводья: лошадь не желала слушаться. Синклер выругался. Если кобыла выбросит его из седла и придавит копытами, то, с одной стороны, это и к лучшему; смерть избавит его от хлопот, – но, с другой стороны, такая смерть посрамила бы бывшего отважного гусара. Синклер, поколебавшись с минуту, спешился и заказал экипаж.
Ожидая, пока подготовят карету, Синклер переминался с ноги на ногу, чувствуя себя нерадивым школьником в ожидании встречи с учителем. Он не хотел быть виконтом. То, чего он хотел, он не мог больше иметь: он не мог жить как солдат, как герой. Но он не мог представить себе, что иная жизнь способна принести ему радость, Лучше пропасть в пустыне, чем жить безумцем и отшельником в Лондоне.
– Куда ехать, сир? – крикнул ему возница. Экипаж уже был подан.
– В резиденцию Шрусбери в Мейфэр! – крикнул в ответ Синклер.
Глава 7
На звук разбиваемого стекла Джапоника никак не отреагировала. Лицо ее сохраняло безмятежное выражение, рука, разливавшая суп, не дрогнула. Уже третий раз с утра билась посуда. Девушка постепенно осознавала, что попала в сумасшедший дом. Ее падчерицы орали, дрались и безумствовали целыми днями напролет, одним словом, вели себя как настоящие сумасшедшие.
Несмотря на все старания Джапоники и предложенное щедрое жалованье, мисс Уиллоу не захотела остаться в этом доме. Она собралась и покинула жилище с такой поспешностью и таким счастливым видом, что даже младенцу было бы ясно: никаких теплых чувств по отношению к своим подопечным гувернантка не испытывала.
– Я тоже не стану задерживаться, – сообщила Джапоника пустой столовой. Чтобы сохранить душевный покой, надо по возможности избегать встреч с падчерицами, и посему Джапоника взяла за правило не спускаться в столовую, пока сестры не покончат с едой.
Две недели, проведенные под одной крышей с сестрами Шрусбери, окончательно убедили Джапонику в том, что в ее присутствии здесь, в Англии, нет никакого смысла. Девушки не имели ни малейшего желания меняться к лучшему. Две старшие унижали Джапонику и насмехались над ней при каждой ее попытке выразить им дружеское расположение. Младшие, зажатые в тиски страха: с одной стороны, страх расправы старших сестер, посмей они их ослушаться, с другой – перед мачехой, – чаще всего в присутствии Джапоники затравленно помалкивали.
Джапоника написала лондонскому нотариусу Шрусбери, предупредив его о своих намерениях посетить его вместе с приемными дочерьми. Визит должен был состояться сегодня. Если бы не болезнь, приковавшая Джапонику к постели на две недели, она бы давно покончила с этим делом и уехала из ненавистной страны.
Джапоника все еще была очень слаба. Она избегала смотреть в зеркало, готовя себя к путешествию в Лондон. Решившись все же взглянуть на себя, она обнаружила именно то, что ожидала увидеть. И чего боялась. Цвет ее лица стал болезненно желтым, щеки ввалились, глаза казались слишком большими. Даже волосы потеряли свой блеск, выглядели тусклыми и свалявшимися, так что она выбрала самый глухой чепец, чтобы закрыть их.
– Это не выход в свет, – напомнила она себе…
– Карета подана, миледи. – Бершем стоял в дверях столовой. – И ваши вещи погружены.
– Спасибо. – Оставалось лишь сообщить девушкам, что она не вернется в Крез-Холл. После того как дела с нотариусом будут улажены, Джапоника намеревалась заказать билет на корабль до Португалии, а в ожидании отъезда пожить в Лондоне.
Джапоника в тревоге прислушалась. Где-то сильно хлопнула дверь.
– Вы можете проинформировать девушек, что экипаж отъезжает через пятнадцать минут. Если они опоздают, я поеду в Лондон без них.
Через полчаса шесть женщин мчались со скоростью пятнадцать миль в час по направлению к Лондону.
Из-под полуопущенных ресниц Джапоника наблюдала за своими воспитанницами. Она оделась по погоде – в теплые ботинки на толстой подошве и афганский салоп. Сестры вырядились, по мнению Джапоники, просто безобразно. На тонкие платья из белого муслина они нацепили боа из перьев и шелковые пелерины со шлейфом с кисточками. На белых чепцах красовались весенние цветочки и множество ярких лент, выглядевших зимой весьма нелепо. Глядя на них, казалось, что они напялили на себя все то, что сумели украдкой раздобыть в материнском шкафу.
К несчастью, своим нарядам девочки уделили куда больше времени, чем гигиене. От сильного запаха духов, исходивших от Лорел, у Джапоники едва не начался приступ удушья. Цинния, что сидела рядом, духами не пользовалась, и от нее пахло вовсе не розами, а редькой и прелым сыром. От немытых тел девочек несло то ли вареной капустой, то ли еще чем похуже. Джапоника уткнулась носом в воротник салопа и принялась читать стихи – книжку она одолжила в библиотеке.
К счастью, и девочки позаботились о том, чтобы взять в дорогу что-то для развлечения. Гиацинта трудилась над вышивкой, в то время как Лорел занялась изучением картинок, скопированных с модного журнала. Цинния и Бегония играли в слова, и только Пиона все никак не могла найти себе места, возясь с грязной французской куклой.
Через некоторое время Цинния и Пиона принялись перешептываться. Джапоника хоть и понимала, что речь идет о ней, делала вид, что ничего не замечает, и тут Пиона выпалила:
– Есть ли на свете тигры, которые пьют из чашек? Джапоника улыбнулась. Вчера вечером она пыталась развлечь девочек рассказами о Персии. Гиацинта и Лорел очень быстро осадили своих младших любознательных сестер.
– Я была бы счастлива рассказать вам историю, но ваши сестры считают, что я забиваю вам голову чепухой.
– Именно чепухой, – процедила Гиацинта.
– Пусть чепуха, – заикаясь, проговорила Пиона, – но я хочу послушать про тигров. – Девочка отчаянно зачесалась. – Пожалуйста, расскажи.
Джапоника встретилась взглядом с Гиацинтой. Выражение лица последней было весьма кислым.
– Я вижу, что мой рассказ вам совсем неинтересен, но вы можете меня не слушать. Вам ведь есть чем заняться. – Джапоника кивнула на пяльцы.
Гиацинте не оставили выбора.
– Чепуха, – повторила она, с яростью втыкая иголку в ткань.
– Итак, на чем мы остановились?
Пиона подалась вперед в напряженном ожидании.
– Когда тигр выпил весь чай!
– Ах да! Моя мама рассказала эту историю, когда я была вдвое младше тебя. Всегда, когда позволяла погода, наши соседи пили чай в саду. Но однажды традиционное предвечернее чаепитие было нарушено большим переполохом. В сад влетел перепуганный слуга и сообщил, что ручная мангуста, которую моя соседка привезла из Индии, поймала в кладовой крысу.
– Кто такая мангуста?
– Это такой зверек, похожий на хорька.
– Хищник вредитель, – непререкаемым тоном заявила Цинния.
– В самом деле? В Индии мангусту часто держат дома как собаку или кошку. Скорее, как кошку. Только она куда более активная. И полезная. Мангуста убивает даже ядовитых змей.
– Змей? – воскликнула Лорел. – Тоже мне нашли тему! Мне сейчас будет плохо!
– А как насчет тигра? – гнула свое Пиона.
– Ах да, непрошеный гость. – Джапоника похлопала девчушку пальцем по носу. – Пока хозяйка занималась тем, что отдавала распоряжения, как избавиться от крысы, за чайным столом никого не осталось. Но по возвращении она обнаружила, что чай был выпит и все бисквиты съедены. След из крошек вел в близлежащие заросли. – Джапоника жестом изобразила след из крошек. Она прекрасно понимала, что ее аудитория состоит из пяти человек, хотя трое и не желали признавать своей заинтересованности. – Движимая любопытством, хозяйка проследила, куда ведут крошки. Вот она раздвинула траву у края сада и… Что бы вы думали? Из зарослей на нее смотрели два желтых глаза.
– Господи! И что было потом? – возбужденно воскликнула Пиона.
– Как что? Не успела дама пошевельнуть и пальцем, как два глаза исчезли…
– Исчезли? – разочарованно протянула Пиона.
– Глаза исчезли. Но как только исчезли глаза, леди увидела роскошную полосатую шкуру тигра, прогуливавшегося в тростнике возле пруда. Когда он вышел на открытое пространство, она увидела, что вокруг шеи у него была повязана ее самая лучшая льняная салфетка. А на салфетке виднелось пятно от джема: того самого, что подавали в тот вечер к чаю. Она могла прийти к единственному заключению: тигр пробрался в сад и угостился чаем!
– Не верю ни одному слову! – заявила Цинния, откинулась на сиденье и сложила руки на груди.
– Не могу тебя за это винить, – согласилась Джапоника, – ибо до сих пор никто не видел тигров, забиравшихся так далеко на юг. Друзья той леди тоже ей не поверили. Но не прошло и недели, как другие соседи стали рассказывать о встрече с тигром во время чаепития. Вскоре после описанных событий до Бушира дошли слухи о том, что местный торговец чаем, потерявшийся где-то в индийских джунглях, был съеден хищником. Ходили слухи, что душа торговца, переселившись в тело тигра, все никак не может обрести покой, заставляя того бродить по окрестностям и угощаться чаем. И тогда во всех буширских домах люди стали оставлять нетронутой чашку чаю и блюдце с печеньем для торговца в облике тигра, чтобы ему не пришлось воровать чай, а наоборот, чувствовать себя желанным гостем.
– Какая замечательная история! – с застенчивой улыбкой сказала Бегония.
– По-моему, очень глупая сказка, – фыркнула Лорел. Пиона задрала личико кверху и, заикаясь, спросила:
– А в буширских садах много всяких чудищ, вроде тигров?
– Тигры не чудища. Это красивые дикие звери.
– Ничего себе красавцы! Красавчики людоеды! – высказалась Лорел.
– Но люди тоже едят зверей.
– Я ни одного не съела! – заявила Пиона. Джапоника ласково улыбнулась:
– О нет, съела, и не одного. Как ты думаешь, откуда берутся почки для пирога, ветчина и сардельки?
Гиацинта фыркнула и отвернулась.
– В Персии много великолепных зверей, которые совсем неопасны. Антилопы. Верблюды. Правда, верблюды бывают страшными грубиянами. – Джапоника не могла удержаться от искушения посмотреть Гиацинте в глаза. – В Индии по берегам озер и прудов живут белые цапли. Безобидные птицы, по несчастью украшенные плюмажем из нарядных перьев, которые так нравятся некоторым английским дамам. И еще там водятся павлины с замечательным радужным опереньем. Сколько в нем цветов, и не сосчитать!
– У Лорел есть веер из перьев павлина, – сказала Пиона, – но она не дает нам его трогать.
– Его прислал отец. Он всегда присылал каждой из нас подарки.
– Наш папа был самым замечательным во всей Англии, – сказала Гиацинта и отвернулась.
Джапоника задумалась. Замечательный отец? Лорд Эббот даже не счел нужным сообщить ей истинный возраст своих дочерей. А может, он продолжал считать их маленькими девочками.
– Когда ты последний раз видела отца, Пиона?
– Пять лет назад.
– Так давно?
– Маленькая обманщица! – тут же воскликнула Цинния. – Папа приезжал домой два года назад!
Пиона опустила голову.
– Но у меня была корь, и он не стал заходить ко мне, чтобы не заразиться.
– Он не захотел с тобой встречаться? – Джапоника была в шоке и не сумела этого скрыть.
– Наш папа никогда не задерживался дома, но мыслями он всегда был с нами, – торжественно заявила Гиацинта. – Каждый месяц мы получали от него посылки.
– Ты хочешь сказать, что садовник получал от него посылки, – съязвила Цинния.
– Сады нашего папы не имеют равных даже в столице! – запальчиво проговорила Гиацинта. – Он всю жизнь им посвятил. – Девушка смерила мачеху презрительным взглядом. – Не думаю, что вы знаете о том, насколько он известен как ученый-садовод. А вот я знакома с каждым растением из его коллекции.
– На самом деле я немного знакома с садоводством и могла бы обойтись без сопровождающего в научно-познавательной прогулке по саду. – Если поездка в Лондон увенчается успехом, едва ли у Джапоники будет возможность познакомиться с любимым детищем лорда Эббота.
– Папа всех нас одинаково любил, – сказала Лорел. Она не могла не вставить свое слово в строку. – Он и имена нам всем дал цветочные.
– Только вот иногда забывал поздравить нас с днем рождения, – робко заметила самая младшая из сестер. – Хотела бы я, чтобы папа подольше бывал с нами.
– Не переживай. Ты ведь не одна, смотри, сколько у тебя сестер. – Джапоника похлопала двенадцатилетнюю девочку по плечу.
Должно быть, Гиацинта уловила жалость в тоне мачехи и вскинула голову с видом оскорбленной невинности.
– В семьях аристократов не принято баловать детей. Нас воспитывают по-другому. Слишком много нежности размягчает мозги.
– А мне кажется, недостаток внимания делает ребенка одиноким, – осторожно заметила Джапоника. – Но признаться, у меня было совсем другое детство – не такое, как у вас.
– И где вы жили? – с любопытством спросила Цинния.
– В соломенной хижине? – предположила Пиона. – Гиацинта говорит, что иностранцы только такой дом и могут себе позволить. И еще что они спят на полу.
Джапоника улыбнулась:
– Гиацинта права в одном. В Персии очень богатые люди имеют дома без дверей и спят на соломенных матрасах.
– А дикие звери бродят в округе, распивая хозяйский чай?
– О нет, в таких домах тигры не водятся. – отвечала, но воображение уже рисовало тот образ, что навеки запечатлелся в памяти. Раскрашенное под леопарда лицо Хинд-Дива. Шатер, парчовые подушки и шелковые покрывала…
– Что с вами, вы как-то странно выглядите! – воскликнула Пиона с детской прямотой.
С некоторым запозданием Джапоника заметила, что пять пар глаз очень пристально изучают ее лицо.
– Я вспомнила об одном жителе Багдада – он был леопардом.
– Вы все время говорите чепуху, – пренебрегло жительно заметила Лорел.
– Но я с ним встречалась лично. Звали его Хинд-Див. Его дом был такой большой и красивый, с мраморными полами и множеством фонтанов. Вместо дверей там висели самые красивые портьеры, которые я только видела в жизни. Некоторые были сделаны из стеклянных бус, другие из шелка, все в красновато-оранжевых тонах – цветах заката. Как бы ни было жарко на улице днем, воздух под крышей его дома всегда был ароматен и чист. И. что самое удивительное, стоит только гостю подумать о своем желании, например о том, что ему хочется выпить что-то прохладное, как все желаемое немедленно появлялось, и без всякого шума, если не считать шелеста шагов слуги по мраморному полу.
– И где спал леопард? – спросила Пиона, завороженная сказкой. .
– Кроватью ему служила низкая деревянная платформа, на которой грудились шелковые подушки: багряные, золотые и лазурно-синие.
– Как будто в волшебном замке! – выдохнула Бегония. – Только леопард в эту сказку не вписывается.
– В какой сказке нет троллей, людоедов или драконов? – задумчиво проговорила Джапоника в ответ. Она-то знала, какую цену ей пришлось заплатить за гостеприимство.
– Расскажи нам еще о Персии, – попросила Пиона. Почувствовав, что ей наконец удалось продвинуться в деле завоевания симпатии по крайней мере одного цветочка из «букета Шрусбери», Джапоника тем не менее сумела не поддаться искушению пойти у ребенка на поводу. Вместо того чтобы продолжить баловать сестер сказками, она достала из сумки жестяные коробочки.
– Кто хочет попробовать восточных сладостей? Я была уверена, что у меня было пять коробочек, но одна куда-то запропастилась.
Краем глаза Джапоника заметила, как Лорел поджала губы.
Внимательно просмотрев документы, поверенный Шрусбери обвел свою немногочисленную аудиторию взглядом из-под пенсне и бодро улыбнулся.
Жена предварительно проинструктировала его о том, как следует вести себя с новоявленной виконтессой, и он строго следовал ее наставлениям, оказывая Джапонике всяческое внимание. Скромный поверенный знал, что супруга потребует от него самого детального отчета о каждой минуте встречи – миссис Симмонс слыла среди подруг главным поставщиком сплетен о высшем свете.
Несмотря на то что предыдущий посетитель порядком утомил и расстроил мистера Симмонса, едва виконтесса зашла к нему в приемную, поверенный Шрусбери тут же забыл о неприятностях.
Покойный лорд Шрусбери женился на девушке моложе, чем его старшая дочь!
Но пикантность ситуации заключалась не только в этом. У миссис Эббот имелся забавный акцент, который, хотя и несколько сглаженный, все равно свидетельствовал о том, что корни ее там, в колониях. Девушка выглядела болезненно бледной и слишком худой, так что Симмонс вынужден был признаться себе в том, что ошибался, считая, что жениться на ней виконта заставили ее женские чары, а не те соображения, которые он излагал в письме незадолго до смерти. Ибо если изжелта-бледное лицо и худоба могли объясняться болезнью, то рыжеватые брови и ресницы того же оттенка, что и волосы, которые он сумел разглядеть под видавшим виды чепцом, едва ли могли воспламенить в мужчине страсть. Заурядная – пожалуй, иначе про нее и не скажешь.
Он мог бы доложить своей жене о том, что сестры Шрусбери были, как всегда, разряжены, надушены до тошноты и при этом не мыты. Будучи верным апологетом Браммела, Симмонс то и дело подносил к носу надушенный пачулями платок, призванный ослабить пагубное влияние на организм вони немытых тел.
– Вот, мои дамы, такова правда. Все просто и ясно.
– Не могу поверить, – пролепетала Гиацинта, внезапно побледнев. – Там ни слова не сказано о том, где мы будем жить.
– Но это так легко объяснить. – Добродушный смешок Симмонса никак не подействовал на его клиенток. По правде говоря, едва встретившись взглядом с Гиацинтой, живо напомнившей ему миф о горгоне Медузе, Симмонс покрылся холодным потом. Мисс Гиацинта кого угодно могла вогнать в ужас своим взглядом.
– Вам обеспечено содержание из пенсиона вдовы.
– Из пенсиона вдовы? – Гиацинта зло сверкнула глазами, чуть было не прожгла мачеху насквозь, и мистер Симмонс невольно зауважал леди Эббот за то хладнокровие, с которым она встретила взгляд падчерицы. – Мы что, больше не будем получать содержания? Своего собственного? Нас что, лишили наследства, мистер Симмонс?
Мистер Симмонс облился холодным потом. Он постарался подсластить пилюлю как мог. Тон его был нежным и липким, как масло:
– Не торопитесь с выводами, мои дамы. Вам просто нечего наследовать.
– Но у отца были какие-то средства?
– Боюсь, у него ничего не осталось. – Мистер Симмонс поправил пенсне и прокашлялся. – Вы знаете, что собственные средства он тратил на занятия научным садоводством, а это увлечение не из дешевых. Но повода для тревоги нет. Леди Эббот является вашей официальной опекуншей и будет о вас заботиться.
– Но именно этому мы хотели бы помешать. – Лорел встала и закинула боа на плечо. – Мы хотим обратиться к виконту Шрусбери с просьбой быть нашим опекуном.
– Мне тоже кажется, что такое решение было бы наилучшим, – неожиданно для всех заявила, поднявшись с места, Джапоника.
– Ну-ну, не будем торопиться, мои дамы. – На этот раз мистер Симмонс воспользовался надушенным платком, чтобы стереть пот со лба. Он-то лучше других знал, что если кто и способен дать утешение страждущему, то никак не лорд Шрусбери. Лично он, Симмонс, в последнюю очередь стал бы обращаться к нему за помощью, ибо тот самый посетитель, что вывел Симмонса из себя накануне приезда вдовы с падчерицами, и был виконтом.
Не стесняясь в выражениях, виконт первым делом заявил, что отказывается от титула. После увещеваний со стороны Симмонса он поставил поверенного в известность, что, если и примет титул, то отказывается брать на себя какие бы то ни было обязательства, связанные со вступлением в наследство.
Мистер Симмонс зашевелил губами, вспоминая тот ужас, что испытал, случайно увидев стальной зловещий крюк, торчащий из рукава виконта там, где должна быть кисть правой руки. Видит Бог, если сестры Шрусбери надумают подразнить этого бешеного пса, то он от них и мокрого места не оставит.
Повинуясь привычке, мистер Симмонс потянулся к графину на столе, но, встретив осуждающий взгляд Гиацинты, так и не донес руки до крышки. В горле саднило, и не мешало бы его промочить, но с Симмонса хватило одного представителя безумной семейки. Надо было срочно найти слова, чтобы сгладить ужасающий смысл того, что ему предстояло всем им сообщить.
– Условия наследования абсолютно ясны: виконт не имеет никаких обязательств в отношении своих родственников женского пола.
– Но это жестоко! Бесчувственно!
– Спокойно, спокойно, – заворковал Симмонс. – Именно поэтому в завещании предусмотрено содержание для вдовы. Пока леди Эббот живет с вами в Крез-Холле, ваше существование будет вполне комфортным.
Джапоника почувствовала, как под взглядами пяти сестер волоски на ее теле встают дыбом.
– Разве такой ужасный документ может иметь право на существование?
Этот крик отчаяния, произнесенный звенящим от слез голосом Бегонии, не мог не тронуть самое очерствевшее сердце. Единственная из сестер, Бегония, была красива. Но Симмонс ничего не мог для нее сделать. Он мог лишь предложить ей свое сочувствие.
– Дело не в вас, милые леди. Условия наследования были составлены давным-давно первым виконтом Шрусбери. Он получил титул в благодарность за помощь Карлу Второму. К несчастью, чтобы стать виконтом, ему пришлось вступить в брак. Король сам выбрал для него невесту, виконтессу Эббот, у которой уже было пятеро дочерей от первого брака. Мне говорили, что это обстоятельство подвигло его написать дополнительное распоряжение к завещанию, касающееся детей женского пола.
Джапоника злорадно усмехнулась. Она, конечно, не одобряла того способа мести, что выбрал предок лорда Эббота, но не могла не согласиться с тем, что, окажись предок отчимом девиц с холодностью Гиацинты, желчностью Циннии и подлостью Лорел, его можно было бы понять.
– Вижу, мы здесь ничего не добьемся, – ледяным тоном заявила Гиацинта. – В любом случае я достигла совершеннолетия и желаю получить то, что мне причитается для свадьбы.
Мистер Симмонс поспешил укрыться от неласкового взгляда девушки, уткнувшись носом в документ.
– Боюсь, это не так просто. В соответствии с условием завещания вы получите деньги только в том случае, если выйдете замуж. – Он провел пальцем по пунктам завещания, прежде чем, прокашлявшись, зачитал: – «В случае брака дочери, она получает двадцать тысяч фунтов, которые должны быть ей заплачены в качестве компенсации супругу за… – Симмонс замялся и покраснел, – за его неудачный выбор невесты».
– Это возмутительно! – воскликнула Джапоника, заставив нотариуса вздрогнуть. – Мне стыдно за вас! Как можно читать такое юным девушкам!
– Мы в вашей защите не нуждаемся, – осадила ее Гиацинта, – мне-то ясно, в чем ваш интерес. Но пусть те жалкие тридцать сребреников, что получили вы от отца, принесут вам одно лишь несчастье! Мы едем домой. И если в вас осталось хоть что-нибудь человеческое, вы будете держаться от нас подальше. – Сестры встали словно по команде и вышли следом за Гиацинтой гуськом, как птенцы за уткой.
