Текст книги "Полубрат"

Автор книги: Ларс Соби Кристенсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Отец гребёт домой. Остаток дня он молчит. Аврора накрывает поесть. Арнольд не может. Он укладывается пораньше. Всё качается. Он привёз волны домой. Кровать – лодка. Она уносит Арнольда прочь, к вехам мечтаний.

На другое утро отец будит его спозаранку. – Найдёшь привязки, – говорит он. Они выходят в море. Миновав мол, отец меняется местами с Арнольдом и отдаёт ему вёсла. Арнольд гребёт. Волны напирают. Арнольд гребёт и смотрит. Отец не отрывает от него глаз. Вёсла ковыряют поверхность воды, как огромные, гладкие ложки. Арнольд оглядывается и смотрит на сушу. Вехи стоят абы как. Они поменялись местами. Столб заслонил флагшток, маяк ушёл в воду, волны стёсывают мол, камень за камнем. Все незыблемые приметы развезло по сторонам. Арнольд думает «Моя вешка везде! Мир вокруг моя привязка! Мой кривой нос укажет мне направление». Отец встряхивает его за плечо: – Дальше! – И Арнольд гребёт дальше. Он принимает решение. На этот раз он сдюжит. Он – гребец, Арнольд-загребало! Он гребёт наперекор течению. Через волны. Он гребёт в шторм. Вёсла не ложки, нет, они деревья! А их крона – лопасти, которые откидывают небо назад. Но вех он не видит. Их нет. Значит, спокойно стоять на месте не может никто и ничто? Ветер точит их скалы, и скоро останется только пыль на воде, вроде мушиных какашек на стекле. Отец что-то кричит, но не слышно. Он тычет во что-то, но ничего не видно. Арнольц гребёт сквозь дождь и пену. Он гребёт с открытым ртом, хлебает моря и извергает его обратно, того моря, на дне которого он стоял и где выносил свои планы. Отец спихивает его с банки, отнимает вёсла и снова сам гребет к дому. Арнольд валяется под его чёрными сапогами. Он обдулся. Всхлипывает. Отец толкает его ногой: – Ты что, белены объелся? Хочешь разнести мою лодку в щепы? – Арнольд ничего не может выговорить. Отец гребёт затяжными взмахами. Гребёт и матерится. Арнольд поднимается и в удивлении видит, что на море штиль. Аврора ждёт на молу. Тёмная, терпеливая фигура. Арнольд сходит на берег навсегда. Он идёт за матерью к дому и слышит смех мальчишек у школы. – Плюнь, – шепчет мама. – Я и плюю, – говорит Арнольд, стискивал зубы. – Опять развезло? – спрашивает мать. Арнольд молчит. Он сухопутный краб среди воды. Островитянин с морской болезнью. – Точь-в-точь мой отец, – говорит Аврора. – Его каждый раз укачивало до рвоты. – Она хохочет, смех необычный, и берёт его за руку. Арнольд молчит, поскольку не понимает, угроза это или утешение. Нет, не угроза, но утешение слабое.

Как-то Арнольд потрошит на пристани рыбу. Отец в море. Арнольд поднимает нож. Тяжёлый, оттягивает руку. Время тянется безотрадно. Старики сидят глазеют на Арнольда. Шепчутся об этом недоделке Нильсенов. В сотый раз рассказывают те же истории, что всегда. Но скоро они смогут разбавить их россказнями про Арнольда. А происходит вот что: они на секунду отворачиваются, может, в сторону досужего шептуна Кручины, который спешит попотчевать их свежими гадостями, и в этот миг Арнольд роняет нож, тот входит в палец по кость, так что палец повисает на тонкой ниточке, на волоске мяса, мальчик не кричит, он молчит и в ужасе смотрит на кисть, на указательный палец, из которого толчками бьёт кровь, большими плюхами, и слышит, как нож входит в мостки, все вскакивают, Кручина орёт так, что слышно всему острову: – Колесо отхватил себе палец! Колесо отхватил себе палец!

В себя Арнольд приходит с воспоминанием, что у него есть кличка: Колесо. Отныне он Колесо, не надо ему другого имени. Всё, что быстро мчит по жизни, движется на колёсах: машины, поезда, автобусы, даже у парохода есть колесо, и в общем-то море – тоже колесо, которое перекатывается от побережья к побережью, как и голубое, сияющее колесо земного шара, рассекающее темноту космоса. И всё оттого, что никто не в силах забыть, как он живым колесом скатился с самого отвесного утёса, но и Арнольд помнит обещание, которое дал себе в тот день, стоя на дне моря, с грузом волн на плечах он сбежит прочь с этого острова, чего бы это ни стоило. Он не решил, куда подастся, он знает лишь одно: прочь! Он колесо, а оно должно катиться. Его дом – дорога. Так он создан. Однажды ночью он выбирается из дому. Матери оставляется письмо. А отец на промысле во фьорде. Ночи сделались светлыми. Он корпел над этим письмом несколько недель, подбирал правильные слова и расставлял их должным образом. Письмо вышло коротким, потому что Арнольд Нильсен от природы не писатель. Вот что достаётся прочесть матери, когда она на другой день поднимается с рассветом и вдруг поражается огромной тишине в маленькой хибаре. И тут замечает записку на кухонном столе. Дорогая мама. Я уехал. Вернусь, когда придёт время, или никогда. Лодка будет на той стороне. Кланяйся отцу. С любовным приветом. Арнольд.

Итак, Арнольд выскальзывает в белёсую ночь. Быстро спускается к причалу. Жаба скачет следом, обалдевшая и счастливая. Погладив псину, он отсылает её назад. С собой он взял хлеб, монеты, которые копил два года, и глоток отцова спирта. Он озирается. Оглядывает всё, что покидает. Отвязывает канат, ночь молчит, но сердце бухает. Он плачет, от радости и горя. Он подавлен собой. Он сам себя превзошёл. И скоро себя перерастёт. И пока он, девятипалый, идёт под парусом к материку, он распевает, чтоб заглушить свой плач, Бог есть Бог. О том, как Арнольд той ночью одолел бешеные и коварные течения, ходят легенды, это была мужская работа, чудо, не иначе Всемогущий подсобил гребцу, и то, что его недомерок сын подмял под себя море, как подобает мужику, и тем прославился, смягчило ярость и отчаяние отца.

Вечером третьего дня Арнольд стоит перед церковью в Сволваре, и все кругом еще огромнее, чем даже он предполагал. Люди живут друг у друга на головах в каменных домах. Фонари теснятся, как деревья в лесу, а в витринах магазинов электрический свет. И поражает Арнольда тишина, то, что в городе может быть так тихо. Может быть, думает он, в городах в такое время уже спят, чтобы отдохнуть к ночи, потому что в городах все иначе и солнце заходит, когда люди встают. Но тут он слышит шаги, шаги многих людей, ибо земля под ним дрожит. Арнольд оглядывается и видит на другом тротуаре идущую мимо процессию, в ней взрослые и дети, рыбаки и владельцы промыслов, мужчины и женщины, кошки и собаки, всякой твари по паре, но и этого мало: из церкви выходит сам пастор, за ним тяжело хлопает дверь, он подбирает рясу, чтоб не запутаться в ней, и, семеня по-бабьи, нагоняет странное шествие, которое сворачивает главной улицей к пристани. Арнольд прячется за столб, и пастор не замечает его. Потом Арнольд следует за всеми. Они идут на ту сторону пристани. Где на присыпанной щебнем площадке между силосной ямой и лесопилкой стоят будки и карусели, горят лампы всех цветов радуги, скачут кругами механические лошадки, а в центре разбит и привязан к месяцу в небесах огроменный шатер, над раззолоченным порталом которого Арнольд читает: ЦИРК MUNDUS. Он видит, что люди платят деньги господину в униформе с кустистыми усами, топорщащимися под носом, и исчезают внутри, один за одним, причем они пихаются, ругаются и дерутся, чтобы проникнуть внутрь первыми и занять самые выигрышные места. Арнольд торчит снаружи, в грязи на кромке старого футбольного поля. Чуть погодя до него доносится музыка, он слышит, как ржут кони, трубят слоны, щелкает кнут, и выстрелы, и смех. Арнольд подкрадывается ближе. Вход никто больше не караулит. Господин в форме исчез. Арнольд на секунду замирает под вывеской и напоследок еще раз озирается. На соседнем столбе обнаруживается плакат. На арене прославленный человек-змея Der Rote Teufel. А кроме него – глотатели шпаг, укротители змей, уроды, королевы красоты плюс самый высокий человек в мире, неподражаемый исландец Патурсон. Арнольд набирает в грудь воздуха и просачивается внутрь. Он крадется между будками и повозками. Карусельные лошадки кружат по рельсам сами по себе. Разве не сюда он рвался и стремился? Не об этом мечтал, не так представлял себе «прочь»? Он у цели. Арнольд останавливается перед шатром, на котором начертано: Mundus vult decipi.[2]2
  Мир желает быть обманутым (лат.).


[Закрыть] Звучит загадочно. На таком языке изъясняются на тысячеметровой глубине палтус с пикшей. Арнольд приподнимает занавес, но раньше, чем он успевает разглядеть хоть что-то, чья-то рука оттаскивает его назад и разворачивает рывком. Господин в усах и форме глядит на него сверху вниз. – И куда ж это ты намылился? – Он говорит по-норвежски. И наклоняется ещё ближе. – Я ищу своих родителей, – отвечает Арнольд без запинки. – Родителей? Вот оно что. Они тебя уж обыскались, поди? – Арнольд улыбается. Страх прошёл. Врать не трудно. Слова сами слетают с языка и делаются правдой. – Наверняка обыскались, – шепчет Арнольд. Но эти слова, которые можно счесть и ложью, и правдой, смотря как понять, приводят совершенно не к тем последствиям, на которые надеялся Арнольд. А именно: господин в форме поднимает его высоко в воздух. – Меня зовут Мундус, – сообщает господин. – А у Мундуса никто никого не теряет! – С этими словами он на руках вносит его в шатёр. Der Rote Teufel как раз просовывает голову между ног, болтаясь под куполом на трапеции, и все взгляды прикованы к нему. Он сложился пополам и выглядывает из-под туловища, а держится он теперь одной рукой, и зрители в страхе отводят глаза. Барабан рассыпает дробь и дробит, дробит, дробит. Вдруг под куполом раздаётся треск, и на трапеции возникает суета. Это расшитое золотом трико Der Rote Teufel лопнуло в самом что ни на есть непрезентабельном месте. Поначалу публика думает, что это часть номера, но через минуту до зрителей доходит, что это – скандал, притом наискабрезнейшего свойства, и что Красный Дьявол заслужил своё имя, потому что по шатру распространяется густое, хоть святых выноси, амбре, которое невозможно спутать ни с чем, и пока горемычного человека-змею стремительно опускают на арену, его бледные ягодицы белеют как опозоренная луна над пунцовой застывшей физиономией. Зал взрывается свистом, на задних скамьях парни вскакивают и принимаются зашвыривать Дьявола комьями земли и скомканными бумажными кульками, и тогда-то на публике дебютирует Арнольд Нильсен: поняв, что представление вот-вот будет сорвано, Мундус выносит его на манеж и поднимает над собой; шум стихает, буйные, не спускающие никому рыбаки постепенно рассаживаются по местам, и директор цирка громогласно объявляет: – Уважаемые дамы и господа! Это юное создание, которое я держу на руках, потеряло своих родителей! Я прошу его отца и матушку встать; пусть у нас на глазах воссоединится счастливая семья, а затем перед вами выступит самый высокий человек в мире!

Становится довольно тихо. Арнольд видит лица, почти окружившие его. Они таращатся, они пялятся. Те, что поближе, подаются вперёд и чуть не тянут руки его пощупать. Пастор порывается было встать, но остаётся сидеть на месте, в печали и сомнениях. И кто-то снова думает, что это часть представления, потому что они начинают смеяться, и смех расходится кругами, скоро шатёр уже содрогается от хохота, топота и рукоплесканий. Только пастор сидит окаменев, он всё смотрит на Арнольда, не зная, плакать ему или смеяться. Мундус отвешивает глубокий поклон, обходит круг по манежу под аплодисменты зрителей, наконец выносит Арнольда за кулисы, сажает его там и убегает назад на арену. Здесь почти темно. Только над зеркалом горит тусклая лампа. Арнольд не шевелится. С манежа доносятся фанфары и барабанный бой. Потом он слышит ещё звук. Кто-то ступает так тяжело, что земля гудит, а стул под ним заваливается. Но это не слон. Это идёт человек, и Арнольд вцепляется в сиденье, чтоб не грохнуться при виде ни много ни мало, а самого высокого в мире человека, который идёт пригнувшись из-за нехватки места. Его лошадиное лицо затуманено. Нос затеняет всё. Он одет в чёрное, а галстук у него длиннее, чем лунная дорожка на море. Его сопровождает дама в коротенькой растопыренной юбочке и блестящей шляпке. Нормальная, обычная дама, ему она с трудом достаёт до пояса. Он останавливается перед тяжёлым вызолоченным занавесом. Нагибается ниже прежнего, и женщина выпускает его необъятную руку. Музыка стихает. В тишине остаётся звучать истеричная барабанная дробь и низкий голос Мундуса: – Уважаемые дамы и господа! Встречайте человека, которого на конгрессе врачей в Копенгагене признали самым высоким человеком в мире! Исландец Патурсон из Акюрейри! Два метра семьдесят три сантиметра! И это босиком! Патурсон выпрямляется и выходит на арену. Одиночные вскрики, смех, вздохи восхищения, но в основном все молчат, потому что таких размеров они не видали никогда. Дама в игривой шляпке тем временем обнаруживает Арнольда. – А ты кто? – Арнольд, – отвечает он. Дама улыбается, склоняет голову набок и подходит ближе. – И что, Арнольд, ты делаешь здесь? – Жду Мундуса. – Прильнув к щёлке в занавесе, дама нетерпеливо манит к себе Арнольда. Он соскакивает со стула и встаёт рядом с ней. Она суёт ему что-то в руку. Конфетка. Он кладёт её в рот, пока не отняли, и не спеша рассасывает, а внутри оказывается что-то совсем мягкое, оно обволакивает язык и у Арнольда дух захватывает. Ему выдаётся ещё одна конфетка. – Я – Шоколадная Девочка, – шепчет она и чмокает его в щёку. – Смотри теперь. – Арнольд видит, что Патурсон стоит на манеже спиной к ним. Мундус мерит его серебряной рулеткой, ему приходится влезть на лестницу, чтобы не потерять последние сантиметры. Наконец он протягивает рулетку зрителям, сидящим ближе всех, чтобы они собственными глазами могли увидеть точный рост Патурсона – 2. 73! Все хлопают, а Мундус снова подходит к Патурсону и стягивает с его указательного пальца кольцо. – Он женат? – ахает Арнольд. Шоколадная Девочка с хохотом качает головой. – Цыц, – шепчет она. Мундус показывает публике кольцо. Потом берёт настоящую серебряную монету в две кроны и просовывает её сквозь кольцо. Все видят, что монета легко проходит через широченное кольцо. Это настоящее чудо, все в восторге, но самое захватывающее Мундус припас на конец. Он вызывает двух девушек из первого ряда, и они, зардевшись, выходят к нему на арену. Им дозволяется потрогать Патурсона, чтоб убедиться: это человек из крови и плоти. Потом он берёт их на руки, и они сидят каждая на своей лапище, как на ветвях векового дерева, и теперь уже Патурсон краснеет и опускает голову, а девчушки егозят, хихикают и машут всем родным и знакомым. Двое парней с галёрки рвутся выйти на сцену и помериться силой с этим застенчивым великаном, но Мундус пресекает это, во избежание увечий. Вместо поединка он выкатывает на арену стол, покрытый вышитой скатертью. Её он снимает с видом фокусника и выставляет на обозрение публики ужин Патурсона, состоящий из дюжины яиц в мешочек, четырнадцати булочек, свиной отбивной, трёх килограммов картошки, восемнадцати черносливов и двух литров молока. Всё это Патурсон уминает на глазах потрясённых зрителей. Пока Патурсон обжирается, Мундус подходит к бортику и складывает руки на животе. – Дамы и господа, – изрекает он. – Наш исландский друг родом из бедной рыбацкой семьи в Акурейру. Сами видите, сколько проблем создаёт для него гигантский рост. Он мечтает уехать обратно и вместе со своими родственниками ловить рыбу. Но ему не подходит ни обычная одежда, ни снасти. Даже шнурки он вынужден выписывать себе из-за границы. Чтоб помочь ему, мы напечатали эти открытки. Сейчас Патурсон обойдёт вас. Чем больше открыток купите вы, тем больше одежды и снастей сможет купить себе он. Посочувствуйте ему! – Самый высокий человек в мире вытирает рот простынёй и тихо обходит ряды, но почти никто не хочет покупать красочные открытки, они и так отдали по пятьдесят эре за вход, один пастор вкладывает два медяка в кулак Патурсона. Представление окончено. Оркестр играет туш. Патурсон отступает за кулисы, где его снова берёт в оборот Шоколадная Девочка. Влетает Мундус, он разъярён, он в бешенстве. – Где этот проклятый Дьявол? – орёт он. – Я ему устрою Преисподню! – Мундус несётся дальше, но вдруг тормозит и мрачно смотрит на Арнольда. – Ты всё ещё здесь? – Арнольд кивает. Не признать сего факта нельзя. Он боится, что Мундус вышвырнет его вон, но директор вместо этого вздыхает глубоко и тоскливо, закуривает сигару и подсаживается к нему. – Горе луковое, а не цирк, – говорит он. – Акробат пердит так, что штаны лопаются, открытки никто не покупает. – Пастор купил, – шепчет Арнольд. – Один пастор! А у меня осталось триста сорок восемь открыток. Видно, народ здесь жестокосерден как на подбор. – Мундус выпускает струю голубого дыма под усы и разгоняет его ладонью. Арнольд задумывается. – Наверно, не надо его кормить, – говорит он осторожно. Мундус снова поднимает на него глаза: – Как так? – Раз он так жирует, чего им его жалеть, – тихо мямлит Арнольд. Мундус поднимается. Вышвыривает сигару в дверь и улыбается: – Как твоё имя, мальчик? – Арнольд. – В эту самую минуту заходит Шоколадная Девочка. Она несёт дымящуюся сигару и ошарашенно смотрит на Мундуса, который тычет в Арнольда. – Арнольд прав! – вопит он. – Чёрт возьми, почему никто раньше не сказал, что Патурсону не надо сжирать на глазах этой голи перекатной целый рождественский обед! До продажи открыток?! – Потом он обращается к Шоколадной Девочке: – Уложила? – Она кивает и затягивается сигарой, которую Мундус тут же вырывает у неё и снова вышвыривает в дверь со словами: – Найди теперь, где Арнольду спать.

Шоколадная Девочка берёт Арнольда за руку и тянет его за собой, они выходят из шатра и идут по протоптанной в грязи между повозок дорожке. – Мне кажется, тебе достался слоновий волос, – шепчет она. Арнольд недопонимает. – Разве у слона есть волосы? – Есть один. На хвосте. – Она ещё раз торопливо целует его, в губы, отчего у Арнольда ум накрепко заходит за разум. – Ты будешь спать с Патурсоном. Но я в соседней повозке. Если что.

Она останавливается перед кибиткой, осторожно отворяет дверь и впускает Арнольда внутрь. Здесь Патурсон и обретается. Сон даётся ему тяжело. Две кровати составлены вместе, чтобы он мог лечь. Арнольдово место на полу подле лежанки. Шоколадная Девочка даёт ему плед. – Я в соседней повозке, здесь рядом. Если что. – И она быстро исчезает. Некоторое время Арнольд стоит и рассматривает в неверном свете самого высокого в мире человека. Лицо на белой подушке огромное и замкнутое. Он укрыт тремя одеялами, но и их недостаточно. Носки в прорехах, и пальцы торчат во все стороны. Они толще Арнольдова бедра и похожи на букеты из плоти с яркими пятнами в виде сбитых жёлтых ногтей. Тут Арнольд замечает куртку Патурсона, она висит на гвозде позади кровати. Он стягивает её вниз и примеряет. Последняя пуговица лежит на башмаках, а рукава такие длинные, что он едва находит свои руки. Он мог бы долго бродить по закоулкам этой куртки. Патурсон поворачивается на другой бок. Арнольд ждёт не дыша. Самому высокому человеку в мире требуется на это не пять минут. Похоже на то, что земной шар крутанулся в обратную сторону. Арнольд выбирается из куртки, пристраивает её на место и вдруг нащупывает что-то в кармане. Это серебряный сантиметр. Арнольд поворачивается к кровати. Патурсон спит по-прежнему беззвучно. Арнольд начинает с пальца на ноге и растягивает блестящую ленту до самого верхнего волоса на макушке Патурсона. Смотрит на цифру. Он ошибся, и приходится перемерятъ ещё раз, для вящей надёжности обратным макаром, от головы к пятке. Он получает аккурат прежнее число. В Патурсоне не два семьдесят три, а два ноль четыре. Арнольд убирает сантиметр назад в карман. Он удивлён, но не разочарован, по чести говоря. В голове его затеплилось понимание того, что он ещё не уразумел, но уже учуял, вроде тени в мозгу: обман.

Арнольд пробирается в повозку, где спит Шоколадная Девочка. Он будит её. Она садится на кровати и улыбается. – У меня если что, – говорит он. – Что, Арнольд? – В Патурсоне нет двух метров семидесяти трёх сантиметров! – Шоколадная Девочка перестаёт улыбаться. – Что ты такое сказал? – В Патурсоне лишь два ноль четыре. Я его лично измерил! – Шоколадная Девочка вцепляется в Арнольда и больно прижимает палец к его губам. – В Патурсоне два ноль четыре, когда он лежит. А когда он встает, выходит ровно два семьдесят три. Здесь Мундус решает, какой у Патурсона рост. Тебе ясно? – Но догадки тыркаются в Арнольдовой голове медленно и в мысли не складываются. – Сколько тебе лет? – переводит разговор Шоколадная Девочка. Только тут Арнольд замечает, что она почти голая. – Шестнадцать, – отвечает он быстро. – Шестнадцать? – веселится она. – А когда ты лежишь – сколько? – Шоколадная Девочка валит Арнольда на кровать, стискивает, Арнольд вырастает в её объятиях, и она растолковывает ему в основном всё.

Теперь он знает, что есть слоновий волос.

На другое утро Арнольд посещает директорскую кибитку, самую просторную в цирке, с лестницей, шторами, камином и собственно Мундусом, который завтракает, сидя в двуспальной кровати. На нём халат винного цвета, а усы болтаются под носом, забранные в кожаные футляры. Уголком салфетки он извлекает из уголка рта кусочек желтка. – Откуда ты родом? – спрашивает он. – Ниоткуда. – Мундус смотрит на него: – Ниоткуда? Все люди, Арнольд, родом откуда-то. – А я – нет. – Значит, ты ангелочек и прилетел к нам на крылышках? – Арнольд не отвечает. Может, он и ангел, почему нет? Мундус вздыхает, отставляет поднос с завтраком и достаёт сигару. – Нам ведь ни к чему неприятности с полицией, так? – Пастор в курсе. Я ему всё рассказал, – говорит Арнольд.

Тут он слышит снаружи тяжёлые шаги. Он поворачивается к окну, мимо которого шествует Патурсон на пару с Шоколадной Девочкой, которая перед воротами закрывает его огромным куском брезента. Мундус вылезает из кровати и подходит к Арнольду. – Мы не хотим, чтоб хоть кто-нибудь полюбовался на него бесплатно, – объясняет он, зажигая сигару длинной спичкой. Арнольд провожает глазами самого высокого человека в мире, которого выводят погулятъ под брезентом, и это зрелище сдвигает что-то в нём. – Ты о Барнуме слышал? – спрашивает вдруг Мундус. Арнольд качает головой, дым застилает глаза. – Барнум был королём Америки. Он был больше Александра Македонского и Наполеона, вместе взятых! – Арнольд подступает ближе – И больше Патурсона? – Мундус смеётся и кашляет. – И Патурсона тоже больше! Барнум превратил весь мир в свой цирк. Земля служила ему манежем, а небо стало шатром, который он раскинул над нами! – Потрясённый собственной речью, Мундус шепчет: – Барнум мечтал сделать людей счастливыми. Он заставлял их смеяться, вздрагивать, разевать рот и плясать! А к чему ещё во все времена стремится человек? – Шоколадная Девочка ведёт Патурсона обратно. Она машет Арнольду. Мундус кладёт руку Арнольду на плечо. – Ты знаешь, что означает Mundus vult decipi? – спрашивает он. Арнольд хмыкает. Теперь он знает в основном всё. – Мир желает быть обманутым. – Мундус ошарашен. – Хорошо. А что значит по-норвежски Ergo Decipiatur? – Так пусть и будет обманутым, – отвечает Арнольд. Мундус кладёт сигару. – Ну а теперь ответь – кто выше Патурсона из Исландии? – Арнольд задумывается. – Бог? – предлагает он. – Ой. Бог ниже на четыре сантиметра. – Барнум? – старается угадать Арнольд. Мундус склоняется над ним: – Фантазия, Арнольд! Фантазия превыше всего. Важно не то, что ты видишь. А то, что ты думаешь, что ты видишь! Запомни это навсегда, Арнольд. – Мундус садится на кровать, но глаз от Арнольда не отрывает. – Повернись, – командует он. Арнольда встаёт спиной к нему. – Ещё раз! – Арнольд поворачивается лицом к Мундусу, который уже в очках. – Так, мой маленький друг, а теперь рассказывай, что ты умеешь. – Я могу быть колесом, – отвечает Арнольд, проходится колесом по комнате и выпрямляется. Мундус недоволен: – У нас тут все колёса. – У меня девять пальцев, – говорит Арнольд, растопыривая руки. Мундус безучастно пожимает плечами: – У меня есть уроды и похуже. – Я могу цепенеть. – Это вышло из моды. – Я оснащён дай Боже, – шепчет наконец Арнольд. У Мундуса глаза лезут на лоб. – Оснащён дай Боже? А кто тебе сказал такое? – Арнольд опускает глаза: – Сам доктор. И Шоколадная Девочка, – добавляет он быстро. Мундус машет рукой. – Оставь меня, – говорит он. – Мне надо подумать.

Арнольд послушно выходит наружу. Озирается. Ещё утро, и он видит, что у всех вокруг есть своё место. И своя работа, которую они делают сообща. Дрессировщики, плотники, музыканты, клоуны, повара и акробаты репетируют и поют, готовятся к вечернему представлению. И Арнольд понимает, что он должен найти своё место среди людей, пота и песен.

Но тут он видит ещё кое-что. А именно Шоколадную Девочку. Она стоит спиной к нему и тянется к бельевой верёвке, натянутой между двумя вагончиками. Она развешивает на ней расшитое золотом трико Der Rote Teufel, оно блестит и переливается на солнце. Только Арнольд собирается подойти к ней, как появляется Der Rote Teufel собственной персоной. Он обнимает Шоколадную Девочку и целует её в затылок Она отпихивает его, но этот отпор не многого стоит, потому что она тут же начинает смеяться. Der Rote Teufel целует её снова и увлекает за собой в глубокую тень за вагончиками. Арнольд слышит, как смех тает в смехе. Арнольд съёживается. И делается ещё меньше. Слоны, они на самом деле безволосые. На его долю радости не оставлено. Пути смеха неисповедимы, думает Арнольд. Он всегда разный и не повторяется дважды. Арнольд решает завести себе поминальник смехов. Откроет этот регистр смех матери, робкий смех матери, стоящей на солёном ветру, будто ветер щекочет её. А вот кого записать под вторым номером, он не знает, потому что внезапно до него доходит, что он никогда не видел отца смеющимся.

Арнольд подкрадывается к верёвке. Трико Der Rote Teufel залатано на заднице большим куском кожи. Арнольд затаил дыхание. Он быстро протягивает руку, подцепляет нитку и выдёргивает её.

Тем же вечером Мундус стоит посреди манежа у широкой, чёрной шёлковой занавеси, в шатре плотная тишина, зрители затаили дыхание: сейчас он покажет свой знаменитый паноптикум. Директор вещает тихо, но слышно каждое слово: – Я прошу, чтобы дети, женщины в тягости, ипохондрики, мучимые страхом темноты и морской болезнью и все ранимые натуры сию секунду покинули шатёр. Вас ждёт Колесо удачи и несравненная в своей щедрости Шоколадная Девочка. – Публика приходит в движение, матери прижимают к себе детей, отцы обнимают матерей, и даже самые отъявленные храбрецы из рыбаков на последних рядах проникаются неопровержимой серьёзностью момента. Но все остаются на своих местах, только сдвигаются теснее, и глубокий вздох пролетает по рядам, когда свет сменяется голубоватой полутьмой и оркестр выдувает тишину. Арнольд наблюдает за всем этим из-за кулис. Потом он будет кое-что замалчивать, присочиняя взамен другое, отдельные моменты раздувать, прочие вырезать, и всё сливается в одно: Мундус, Красный Дьявол, Арнардо, лилипуты, самый высокий человек в мире, Шоколадная Девочка, слоны, небо и опилки, ибо это первое представление Арнольда Нильсена и начало его лжи. Но на самом деле Мундус взялся рукой за шёлковую занавесь и пророкотал тёмным калёным голосом: – Дамы и господа! Сейчас я покажу вам ошибки Творца. Если кто-то не вынесет зрелища неудавшихся творений Создателя, я готов помочь ему советом и нюхательной солью. – Мундус достаёт коричневую бутылку, скручивает крышку и даёт зрителям в первом ряду дыхнуть раздражающий запах. Затем он прячет пузырёк в карман и выжидает ещё пару секунд в тишине, точно передумал и решил оградить зрителей оттого отвратного зрелища, которое собрался было им явить. Ветер бьёт в шатёр, и тяжёлый шёлковый занавес колеблется. Вскрикивает женщина, но родные приходят ей на помощь. Мундус склоняется в поклоне и рывком отдёргивает-таки занавес. Египетская мумия обнажает в ухмылке зубы, которым пять тысяч лет. Скелет кровожадного викинга встаёт из могилы и медленно крутит в воздухе ржавым мечом. Первый ряд ахает и наваливается на задних, те ропщут. Мундус призывает к порядку. Это только начало. Он поднимает руки: – История ведёт свою печальную беседу с нами через этих мёртвых свидетелей, – шепчет он. – Не забудьте помянуть их в вечерней молитве. – Он замолкает, предоставляя трупам говорить самим зa себя. Выждав, он подходит ближе к зрителям, он учуял будто нетерпеливое недовольство, возможно, кому-то уже доводилось видеть эти призраки и раньше. – А сейчас, дамы и господа, – говорит он ещё глуше, – сейчас вы увидите отбракованное Создателем творение, недоделанный ангелами ребус или злую шутку Дьявола. Дамы и господа, встречайте – Адриан Еффичефф с Кавказа, наш молчаливый, внушающий трепет родственник, монстр, недочеловек, недостающее звено эволюции! Не дразните его! – Открывается следующая витрина, и публика визжит. Адриан Еффичефф стоит недвижно, оцепенело и тупо смотрит на зрителей, которые продолжают попить, потому что лицо его заросло густым волосом, чёрным мехом, в котором глаза и рот едва различимы. Столь же волосаты и руки с длинными грязными ногтями, а когда Мундус расстёгивает на нём рубашку, выясняется, что от подбородка до штанов всё колосится шерстью. – Он не родственник старого пастора? – вопят с галёрки. – Тот тоже был дюже волосат! – Шатёр наполняется смехом, отпускающим, дающим выход страху. Мундус, тихо чертыхаясь, быстро убирает Адриана Еффичеффа с глаз долой и выкатывает из темноты стул, на котором сидит кто-то, закутанный в красный плед, только бедро заголилось. Перебравшие рыбаки умолкают, матери закрывают ладонями округлившиеся глаза сыновей. – Да будет мне позволено представить, – начинает Мундус, – представить вас мисс Ослиной Голове, уроженке Нового Орлеана, крещённой под именем, представьте себе, Помилуй и признанной в 1911 году в Коннектикуте самой уродливой женщиной мира. Увидев её, вы станете благодарить Бога каждое утро и каждый вечер, мало того, ещё и в обед, что вам не приходится нести бремя такой рожи! – Мундус срывает плед, и рыбаки не только теряют дар речи, они трезвеют, потому что такого страшилища они не встречали нигде, она отвратнее, чем потроха морского воробья. Женщины исторгают вопль ужаса и бросаются на грудь мужчинам, которые хотят, но не могут оторвать взгляд от мисс Ослиной Головы, наречённой Помилуй, из Нового Орлеана. Лицо напоминает кусок сырого мяса. Раздутые, как огромные мешки, щёки прижимают исполинский, весь в дырах пор шнобель вниз, так что он закрывает рот полностью. Кажется, уродка хочет съесть свой нос, а глаза посажены глубоко и близко между шмотками ярко-красной кожи. Ужас нагнетён до предела. Арнольд ощущает это, стоя за кулисами и глядя на манеж, это вроде как верёвка, которой все в зале повязаны, и она натягивается и натягивается, но Мундус не тормозит, нет, он затягивает верёвку, дёргает за неё, и зрители сливаются в единстве боли. Он вынимает скальпель, поднимает его в нарастающем свете и говорит своим самым утробным голосом: – Будем ли мы судить по наружности или проникнем в святая святых души и тела этой несчастной женщины? – Он не ждёт ответа. Он даёт его сам. Скальпелем он взрезает кожу от брюха до горла, откидывает её в стороны, суёт внутрь руку и извлекает на свет плод с двумя головами, четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя шеями, сросшимися в морщинистый узел, при виде которого лишаются чувств пять дам и один господин, а Арнольд стремительно отворачивается, на него накатывает тошнота, как на море, внутри всё дрожит и вздымается волной, он сам – волна, от которой его мутит, и ему кажется, что он слышит шаги Патурсона, может, поэтому всё и ходит ходуном. Арнольд старается удержаться, но слабеет, валится на чумазый пол, где и отдаёт назад шоколад, которым всю ночь объедался, пока внезапно чьи-то руки не выдёргивают его наверх, это портниха, она что-то говорит, но он не понимает, у неё полон рот булавок, она похожа на морского ежа с заскорузлыми руками, которыми она умывает Арнольда, оттирает ему рот, вытряхивает из его одежонки и наряжает наново, что-то делает с его губами, пока паноптикум увозят со сцены, и наконец Арнольд разбирает её слова: – Сейчас твой выход. – Мой? – сипит он. Портниха ставит перед ним зеркало с длинной трещиной, и Арнольд видит, что она одела его как девочку, в платье, гольфики и узкие белые туфли, на губах что-то алое и вязкое, а на голове парик, он кусает лоб. Арнольд не узнаёт себя. В голове мелькает странная мысль. Сбежать ещё дальше было невозможно, думает он, дальше некуда. За кривым зеркалом стоит и ржёт Der Rote Teufel, он откидывает чёлку назад и выпячивает губки бантиком. Ничего больше Арнольд не успевает заметить, потому что все вокруг начинают суетиться, подталкивают его к занавесу и выпихивают на манеж, где его подхватывает Мундус, прижимает к себе под тихий ох зала и шепчет: – Молчи! Ты – немая исландская дочь Патурсона. – Потом Мундус отстраняется, воздевает руки и обводит взглядом свою публику. – Дамы и господа, уважаемая публика! Случилось чудо! Ущербная дочурка Патурсона переплыла океан, чтобы повидать своего отца! Уста бедняжки немы, только девять пальцев у неё на руках, но что за золотое сердце бьётся в её груди! – Тут только Арнольд замечает, что самый высокий человек в мире стоит рядом, хлопая глазами с голодным и недоумевающим видом. Мундус берёт Патурсона за руку и что-то шепчет и ему тоже, и когда исландец складывает всю свою длину пополам и обнимает Арнольда, вздохи сменяются всхлипами. Патурсон мычит что-то непонятное Арнольду, он слышит раскаты голоса в ухе и запоминает их навсегда, эти слова, которые сказал ему Патурсон и которых он не понял..