Текст книги "Я тебе не ровня (СИ)"
Автор книги: Лариса Шубникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
От автора:
«Пташку выпустил» – Не так давно смотрела передачу, наткнувшись случайно на беседу журналиста и служащего православной церкви, и вот, что узнала – на Руси люди покупали птичек в клетках не только для того, чтобы слушать как они щебечут, не для забавы, а чтобы выпускать их. Священник высказал интересную мысль – вольных людей на Руси почти не было, и вот так, отпуская птиц, сами будто становились свободными. Я не уверена, что это правда, но мысль светлая и добрая. Хочу в это верить!
Крупчатый хлеб – белый хлеб из хорошо обработанной пшеничной муки. Пекли в богатых домах.
Глава 6
– Арина, помни себя. Держись уважительно, но достоинства не теряй. Ты хоть и простая славница, а все ж опричь боярской семьи. Ближница, – боярыня Ксения сидела на крылечке своей хоромины и давала урок Машке и Аришке.
– Матушка-боярыня, а ты сулилась рассказать, как ближников выбирать, – Аринке урок нравился.
Ксения говорила кратко, без нравоучений лишних.
– Быстрая какая. Ты сначала приглядись к людям, изучи повадку, пойми, который тебе надобен. Вот Маше нужна пожившая женщина, что в хозяйстве толковая. Она и будет докладывать обо всем и распоряжения боярышни передавать всем другим. Хозяйка дома, что верхушка пирога именинного. По ней судят, а вот, что она под собой прячет – то ее дело. Уразумели?
Девушки послушно кивнули, только навеси звякнули: у Маши большие, золотые, а у Аришки серебряные невелички.
– Мама, а вот ежели та моя помощница станет в обход меня распоряжаться, а?
– А тебе глаза на что и уши? Ты все должна примечать и все знать. А потому, долг твой хозяйский понимать, как хозяйство устроено. Сколь у тебя холопов, сколь наймитов, где они живут, как живут. И сколь надобно запасов, чтобы их прокормить. Утресь встала и пошла оглядывать двор. Везде загляни, все рассмотри, да нужниками не гнушайся. Чисто ли отхожее место, не будет ли болезни нутряной. Ты – голова, а прислужники – руки твои, плечи и ноги.
– Мам, так пока всем объяснишь, что и как работать, проще самой сделать? – Машка уныло смотрела на мать.
– Не сумеешь приказывать? грош те цена, боярышня. Работают холопы, а ты указываешь. И наперед гляди, думай, как твой указ повернется, не навредит ли.
– Матушка-боярыня, эдак писарь нужен, чтоб ходил все время за тобой и записывал, что ты увидела и какой кому приказ отдала? – Аринка слегка очумела, слушая Ксению и понимая, боярской жене нелегко вовсе и долг велик.
– А и верно, Ариш. Сообразила. С тобой завсегда рядом доверенный человек. Вот у меня – водовица Любава. Много не болтает, сидеть без дела не привычная. Я ее давно приметила, еще когда боярин Аким ее семью похолопил. К себе приблизила, выпестовала и позволила выкупиться из холопов.
И так еще долгонько. Боярыня Ксения, окончив урок, отправила девушек пройтись по холопским избам и сосчитать, сколь людей трудится на подворье, а потом сообразить сколь надо припасов, чтобы до нови продержаться.
– Аришка, умаемся считать-то. Эдак месяц пройдет? – cердилась Машка, высверкивая глазищами.
– Маш, а кто учёт ведет, а? Есть же какой-никакой человек, что ведает, – Аришка и сама понимала, что работа долгая и напрасная.
– Ну, Макар Зотович есть, Урядов. Он все у себя в большую книгу записывает. Только, Ариш…я …читать плохо могу. Считать и того хуже.
– Я могу, Маш. Идем, прикажешь ему все рассказать и делов-то.
– Ага, прям вот так он мне все и обсказал. Небось, нос задерет и промолчит, оглоед!
– Ты боярышня. Слово твое – указ. Идем, нето. Ты только лицо грозное сделай, ладно? Вот как давеча с Фаддеем. Макар ваш и не откажет.
– Тьфу! Это не наука, а казнь мученическая, – Маша бубнила все время, что девчонки шли к большому амбару.
Там заседал Макар, тот самый приказчик. Вошли девахи в большущий схрон, а там чего только нет! По полкам – ткани, да свитки. Кузнечные разные штуки. Тут же короба, мешки и много чего еще. Аришка, аж дышать перестала, глядя на такое-то богатство. А сам приказчик – неприятный мужичонка, не старый еще, но лысоватый, поднялся со скамьи и гаденько посмотрел на девушек.
– Чего изволите?
– Здрав будь, Макар Зотович, – Машка приосанилась, бровь изогнула так же, как боярыня Ксения, но убедительности не вышло.
Аришка поняла, что Макар тот сейчас погонит двух соплюх, и задумалась. Разглядела внимательно дядьку, и осознала – петух! А петухам что надобно? Верно! Почёт, уважение и лестное слово.
– И тебе здравствовать, боярышня, – и поклонился так лениво, нехотя.
Машку заело! Она уж было открыла рот указать сальному Макарке, где его место, но Ариша опередила:
– Макар Зотович, уж прости, что помешала тебе дело твое трудное делать, – Ариша сказала от себя, ить боярышня же помешать не может в своем-то дому. – У тебя тут порядок такой, что я загляделась совсем. Все на своих местах, все урядно. Это же сколько труда-то надобно? Да те Бог сил и терпения.
Макар-то маленько обалдел, но видно было, приятно лестное слово да еще и от рыжей девахи, о которой последнее время так много судачили.
– И тебе, славница, добра. Да, дел много, и недосуг мне языком-то трепать, – показал свою значимость маленький человечек.
– Боярышня Мария знать хочет, сколь холопов содержится на подворье и каков запас до нови. Ты же хозяин такой, что любо-дорого, так все говорят! Ты уж отвлекись на малое время, обскажи боярышне что и как.
Машка поняла, чего хочет подрунька ее и приосанилась. Макар оглядел девах, но отказать не посмел. Еще малое время Аришка заливалась соловьем, а Машка пучила глаза грозно и вот уж полный отчет о холопах, запасах и прочем таком, о чем было задание боярыни Ксении.
Девушки чинным порядком поблагодарили Макара и вышли из амбара, а уж там, на дворе, припустились, что есть мочи, сдерживая смех проказливый.
– Аринка! Это ж мы с тобой все разузнали. Теперь токмо сосчитать и можно пойти и посмотреть нового жеребчика. Вон, у Серухи родился утресь. А потом пойдем на речку, говорят, если маем ноги обмакнуть в Рудный ключ, то на этот год жених сыщется! – Машка аж крутанулась на радостях, раздувая колоколом летник свой нарядный.
– А не заругает боярыня? – Аришка и сама рада была избавиться от докуки учебной, но опасалась.
– А чего ругаться-то? Мы ж все сделали, – Машка была в настроении, а потому, девушки бегом помчались к малым хоромам, там Аришка сосчитала холопов, переложила на припасы и вывела, что до нови не хватит около пяти пудов зерна.
Хитрюги решили, что урок должны сдать боярыне в вечеру и довольные убежали по своим девичьим делам. И жеребчика посмотрели и жениха намыли в речке, еще и угостились наваристыми щами у Аринки в дому.
Жаль, что девичье счастье оказалось недолгим. Уставшие и довольные явились пред очи боярыни Ксении. Быстро оттараторили урок и по цифирям отчитались.
– Набегались, окаянные? – соболиная бровь хозяйки подворья изогнулась уж очень крутенько, и тут девки враз уразумели, что наказание не за горами. – Где носило? Ни на подворье, ни в холопьих избах вас обеих не было! Думали, не узнаю, что у Макара все выспросили?! Я повелела самим считать! Какие из вас хозяйки, коли сосчитать не можете, а?
Машка с Аринкой головами поникли, но не молчать же.
– Матушка-боярыня, так сочли все. Ты же сама говорила, узнавать у подчиненных людей и думать. Вот мы и подумали, – Аринка попыталась смотреть тигрой, и вышло.
– Чтоб подчиненных людей проверять, надобно самой уметь считать! Ты взглядом-то меня не жги, не доросла еще! Завтра ты, Машка, идешь нужники чистить! Возьмешь двух холопок и сама проследишь. И не дай те Бог отворотить нос курносый от их работы! А ты, смелая, возьмешь у Макара самый здоровый туес проса и руками переберешь! Чтоб ни одного гнилого зернышка не сыскалось! Увижу, что вместе бегаете, розог дам и не покривлюсь! Ты, Марья, пошла вон. И чтоб до утра мне на глаза не показывалась! А ты, глазастая, останься-ка.
Машка ушла, понурившись, а Аришка подобралась, и уставилась на боярыню, ожидая строгого выговора.
– Арина, ты что насчитала по запасам-то? – голос у Ксении не строгий, но серьезный.
– Так, пяти пудов не хватит, матушка. А ежели о солонине, так бочки три, нето.
Ксения кивнула.
– Быстро управилась с подсчетом?
– Быстро, матушка. Меня деда научил.
– А вот Макар объявил, что надоть десять пудов. Кому верить? – и ждет ответа, так, будто сама его уж знает.
Аришка призадумалась. Знала наверняка, что ошибки не сделала, а вот как оправдаться?
– А вот я тебе покажу, боярыня, – взяла палочку и давай на земле рисовать, мол, столько-то холопов, столько-то есть, а вот того нету.
Ксения внимала тихо, не перебивала. Когда уж Аришка окончила свои рисования, высказала:
– Верно. А так отчего Макар лишку просит?
– Так, на посев?
– Так, на посев не в счет. Лежит в закроме отдельно.
– Так у Макара о том в книге не написано было. Все гуртом, – и осенило Аришку! – Так ведь на посев-то надо аккурат пять пудов! Где ж они? Продал зимой на сторону?
– То-то и оно… – Ксения захмурилась. – Ты как вора поймать думаешь?
– Я?!
– А кто?! – и ответа ждет.
Аришка и так мыслить и так извернуть попыталась, и вот, что вышло.
– А молчком надо. Дать ему купить те лишние пуды, да проследить куда отвозит. А там уж за руку хватать. – Ксения опять кивнула в ответ на ее слова.
– Хорошо, Аринка, что ты подвернулась. Макара-то перестали проверять, он уж, почитай, пять годков верой и правдой, а тут вон, что удумал. И его бес воровской попутал. Ты молчи, я сама прослежу, куда свозит ворованное. Ежели все, как ты сочла, то с меня тебе подарок. Пять пудов перед летом, это деньги немалые. А теперь иди, и чтоб завтра просо разбирала без лени! Кыш!
Рыжую, словно ветром сдуло! Бежала к своему подворью и радовалась, что просом отделалась. Верно, боярыня пожалела, не стала сечь.
Уж в хоромах проверила урок, что задавала холопкам, проследила за стряпней, повечеряла с дедом и уселась по вечернему свету кружев плесть.
Работа-то привычная, токмо мысли куда деть? Вот руки проворят, глазки следят за нитями паутинными, а девичьи думки текут плавно. И все об одном, о Шумском.
Чудной боярин Аринке запомнился, да так, что иной раз во сне видела. Все смотрела в его глаза черные, блескучие, разглядывала бесовский шрам, что бровь изгибал грозно. А проснувшись поутру, все никак не могла понять – кто ж он такой? Не волк, не пёс, не медведь. Глубокое, девичье шептало – человек он, но Ариша привычно сравнивала со зверями. Ой, глупая…
Вот и ночью приснился боярин Андрей, да не просто так, а с улыбкой на лице. Аринка в ответ ему тоже улыбалась, а Шумской возьми, да отвернись. И пошел себе, пошел по дороге … И так горько стало рыжей, что слеза покатилась по белой щеке. С того проснулась утром и уселась на лавке. И к чему сон-то такой, а? Вот ведь, чудно.
Пока косу чесала, пока умывалась водой прозрачной, все думала об Андрее – давно не видала, почитай с того дня, как вернулись ратники с похода на ляхов и то, мельком. А тому уж недели три, не меньше.
Пошла Аринка по своему малому двору, все приметила, как и учила боярыня, урок холопкам дала, проглотила вкусной каши с маслом, и отправилась к боярскому дому, уж свой урок выполнять.
Не шла, летела будто. День-то солнечный, листья на деревах уж совсем раскрылись, дороги сухие и воздух сладкий, да прозрачный. С того Аринке и было весело, даже не пугало просо то, окаянное.
На подворье Аришку-то все уж знали, отвечали симпатичной девахе на приветствие утрешнее, кто кивком, кто улыбкой, а кто и шуткой. Ратники молодые, что толклись у боярского крыльца, те так и посвистом проводили – и девка была хороша и день погожий, так чего ж не побалагурить, а?
У Макара в амбаре Ариша сделалась милой и скромной, памятуя о словах Ксении – не болтать. Получила туес с просом и направилась опричь конюшен к сарайкам. Уселась на деревянный настил под крышей, разложила холстину и высыпала просяную горку, начала повинность свою несть.
– Никак работы перепало, а, Ариша? – голос Фаддея, медовый, застал рыжую врасплох.
Девушка подкинулась слегка, и углядела боярича, что смотрел на нее из-за угла крепкого сарая. Вот как не заладилось у нее с Фаддеем, так и пошло. Он то разговорами донимал, то шутить пытался, да все не впрок. Глаза его змеиные Аринке не нравились, пугали аж. А он, не замечая ее неприятия, все лез, да навязывался.
– Здрав будь, боярич Фаддей, – Арина глаза опустила, вроде как занялась просом.
– Что смурная? Никак, наказали? Так за дело. Матушка говорила, что вы с сестрицей моей озоровали и урока не выполнили. Так чего ты куксишься? – И слова правильные, а все одно – злит.
Фаддей меж тем, подобрался ближе и присел на ступеньку рядом с Аринкой.
– Боярич, я не злюсь вовсе. Работаю, – и как намекнуть-то, чтоб шел своей дорогой?
– А что ж не смотришь на меня? Али не хорош? – приосанился, хвастаясь новым кафтаном и сапогами.
– Так на просо смотрю, боярич, – и сказала скромно, да урядно, а он осерчал.
– У тебя тьма дел находится, когда я с тобой говорю. Что, не мил? – голос злобой звенит. – Нос воротишь? Боярич подошел, так знай место свое и отвечай, как должно.
Пришлось взглянуть на Фаддея – тот буравил взглядом змеиным. И не понятно было, чего ему надобно? Просил говорить с ним, и тут же похвалялся чином. Аришка и решила, что нужно уважить боярича. Поднялась, поклонилась и голову опустила, будто приказов ждала. А Фаддей еще больше озлился.
– Глумишься?! – вскочил со ступеньки, подлетел в Арине и схватил за плечи, будто железом прихватил. – Играть со мной вздумала? Кто ты есть-то? Не холопка, не боярышня! И смотреть в мою сторону не хочешь. Ариша…так не люб? Неужто так противен, тебе, золотая?
Голос Фаддея дрогнул, взвился и осел. Аринка мигом тем и поняла – нравится бояричу, и с того ознобом окатило.
– Фаддей Акимыч, не противен, но и не люб. Отпусти, Христа ради. Не к добру все это, – Арина попыталась руки его крепкие скинуть, да куда там?
Сжал, словно клещами.
– Сама не ведаешь, от чего отказываешься. Ариша, озолочу. В парче ходить будешь! Ничего для тебя не пожалею, слышишь?! – ухватил рукой за шею и к себе тянет, ирод.
Аринка затрепыхалась, уперлась обеими ручонками тому в плечи, от себя толкает, да откуль силы-то с таким бугаем сладить?
– Пусти! Пусти, боярич!! – заскулила, запищала рыжая.
– Эва как! Братка, ты чего-то тут удумал, а? – бодрый голос Демьяна для Аришки показался песней светлой. – Девку пусти. Нешто не слыхал, не хочет она.
Фаддей руки разжал, шагнул в сторону и угрюмо на брата уставился.
– Твоя какая забота? Иди куда шел.
– Ой ли? – Демьян подошел к крыльцу сарайки, оглядел Аришку, которая поправляла запону и тряслась, как зайчишка загнанный. – А если я про то бате расскажу? Или матери? Ты выбери, от кого тебе получать на орехи сподручнее, я тебя уважу. А то и сам могу раскатать, надо?
Фаддей ничего не сказал брату, сплюнул в сердцах и ушел, стараясь спины не гнуть. А Дёмка к Аришке.
– Все, не трясись, дурёха рыжая, – потянулся было по макушке золотой погладить, да руку одернул, небось, понял, боится сейчас всех. – Давно он тебя донимает? Не обидел?
– Спаси тя Бог, Демьян, – Аринка старалась не плакать, но слезина здоровущая по щеке все ж скользнула. – Не обидел…Не успел. Кабы не ты… Видно опять придется тебе пряники печь.
Попыталась улыбнуться сквозь слезы, а Демка ей в ответ:
– За то награды не возьму. Я боярич и мне глядеть, кого в моем дому забижают. Это долг мой, Арина. А на Фаддея не серчай уж слишком. Я с ним сам разговор держать буду, уйму. Не бойся тут ничего, язва рыжая. И слезы утри! Вот чего-чего, а бабьих слез мне еще не хватало, – вроде серчал, а в голосе-то тепло да жалость.
– Не буду, Дёма, – всхипнула Аришка.
– О, как. Дёма, – хохотнул боярич. – А раньше так нельзя было? Арина, хватит слезы-то лить. Нос распухнет, кому ты тогда нужна будешь? Только деду Мартынке. Слыхала о нем? Он уж дюже любит девах молодых, да справных. Вот возьмет и посватается.
– Так ты же меня не отдашь, так? Сам сказал, боярич и следишь, чтоб никого не забижали. А что для девушки самая горестная обида? Идти за нелюбого. Вот и защищай, Дём.
– Тьфу. С тобой и не поспоришь! Погоди-ка, а ежели ты сама того? В деда-то Мартынку втрескаешься? Тогда как?
– А тогда, Дём, я тебя на свадьбу позову, и будешь ты главный гость вроде как. Сядешь, напыжишься, как всегда, и бражничать будешь из позолоченной чашки, – Аринка уж не плакала, а веселилась и по своей привычке выдумывать, сочинила и высказала.
– Напыжусь? Это когда я пыжился, а? – у Дёмки аж щека дернулась. – Будет врать-то!
– Я вру? А кто намедни перед Наталкой Мельниковой гоголем выхаживал? Я думала, у тебя кафтан лопнет. Грудь колесом!
Дёмка ей в ответ слово, она ему десяток, так и спорили, пока не захохотали оба, да не уселись на крыльце перебирать просо то злосчастное.
А Фаддей злобу-то затаил. Не на брата, на Аринку. Он, может, и спустил бы ей, но уж дюже нравилась. А если подумать, то и люба была. С того Фадя глядел мрачнее тучи. По дороге к конюшням, злобно пнул холопа, задел короб, что стоял у хоромины, развалил добро, да не оглянулся. Пометался малёхо на подворье, кликнул ближника и пошел зло унимать – валяться на бережку реки, да в небо глядеть.
Дорога-то вела мимо Аришкиного дома, а в ту минуту из ворот вышла старая псица – Аринка ее приветила недели три тому. Все потешались над рыжей, мол, зачем тебе такой кабыздох? А та отвечала.
– Так что ж теперь, дать ей сдохнуть? Стариков-то проще всего обидеть. Много ли старой писце надо? Приласкать, да молока плеснуть. Мне не трудно, а ей облегчение.
И возилась со старой сукой Мавкой, будто с бабкой немощной. Любила, да голубила. Фаддей того не понимал, но псице иной раз, завидовал. Ишь как…милуется с собакой, а чтоб ему улыбнуться – ни разу!
Фаддей остановился возле суки, взвил в себе злость, да и пнул старую под дых кованым сапогом. Псица отлетела, ударилась о столб заборный и заскулила так, как дети плачут – горько, неуемно, беспомощно. Еще с малое мгновение слышен был тот крик горький, псиный, а потом затихло все. Псица глазами потухла, да и сдохла, не дождавшись помощи.
Боярич улыбнулся, радуясь мести своей, и пошел довольный. Ближник его только щекой дернул, да что тут скажешь? Боярич – ему и власть безнаказанная.
Глава 7
Андрей поднялся ранехонько, даром, что в Савиново вернулся накануне поздней ночью. Ездил к отцу в городище – дела решить, повидаться. А нынешним днем собирался в Берестово. Боярин Аким давно уж ждал: два отряда ляхов все еще гуляли по его землям, с того и надо было думать, что делать.
Шумской-то сам понимал, в Берестово рвется не токмо из-за ляхов… Была там одна рыжая, что из головы никак не шла. Пока Андрей дела решал боярские, пока мотался конным отрядом в отцовское городище и назад – частенько заглядывал в подсумок, смотрел на бусы, что спрятал, схоронил. Словно в глаза Аришке заглядывал, уж больно цветом камешки те напоминали ее очи.
– Васька! – ближник, словно ждал, вошел в ложницу сразу. – Неси умыться и бороду скоблить. Дай рубаху новую. Кафтан полегче.
Пока Васька грохотал в сенях, Андрей прошелся по комнате, стараясь унять нетерпение. Сам себе смешон был, ругал себя заполошной девкой и улыбался.
Наскоро поутричав, Шумской выскочил на свое подворье богатое, велел седлать Буяна. Покамест ждал, принял отчет от приказчика, кивнул, мол, все как должно и, прихватив двоих ратников, отправился лесной дорогой к соседу.
День ясный, зелень свежая, да кудрявая – благодать! Шумской все дивился – как это он раньше не замечал, что весна такая нарядная и красивая, а?
– Андрюха, чёрт пропащий! – Демьян соскочил с крыльца и шагнул друга обнять. – Где был-то, сармат голощёкий?
– И тебе не хворать, чубатый. К отцу ездил.
– Ты нынче довольный. Что так? – Демке непривычно было видеть друга-то своего смурного с сияющей мордой. – Ай, отец удоволил?
Андрей уж собрался говорить, но тут из-за хоромин появились боярыня Ксения с Машей. За ними шагала Аришка. Голова опущена, коса уныло по спине вьется, а навеси печально покачиваются. Шумской-то поначалу обрадовался рыжей, но вмиг понял – случилось что-то.
Дёмка тем временем смотрел на Наталку Мельникову, она прошлась мимо ворот боярских, а потому и не приметил в друге своем странного выражения лица.
– Здравствуй, боярыня, – Андрей поклонился хозяйке.
– И тебе здравствовать, Андрюша. Давно не приезжал, никак надоели мы тебе? – Ксения улыбнулась по-доброму. – Почитай с месяц не виделись. Все ли порядком в дому у тебя?
– Благодарствуй. Все урядно, – говорить-то говорил, а сам косился на рыжую.
Арина быстрым взглядом наградила Андрея, встрепенулась, но тут же, будто припомнив что-то, голову опустила и глядела на свои сапожки. Шумской любовался: запона на девушке нарядная – светлого льна, рубаха с вышивкой, какой и в самом Городе не сыщется, навеси поблескивают. А вот лик бледный, да печальный. Снова сердце ворохнулось, шепнуло – стряслось несчастье.
– Ты уж побудь, порадуй нас. Оставайся на трапезу, да и ночуй нето. Боярин Аким всегда тебе рад. Добро пожаловать, Андрюша. – Ксения кивнула и поманила за собой девушек.
Аришка, проходя мимо Шумского быстро глянула из-под ресниц, будто обожгла, но слова не молвила.
– Ты чего застыл-то? Идем, нето. Батька ждет, – Демка тронул Андрея за плечо и пришлось идти. Да оно и к лучшему! Эдак-то можно и шею свернуть, глядя вслед рыжей.
Боярин Аким встретил радостно и усадил за стол. Сошлись десятники и пошел спор, как ляхов ловить. Андрей-то вроде и с ними был, но пропал совсем в мыслях тягучих.
Арина – славница. Из простых чинов. А он кто? Боярин. Если и сложится промеж них любовь, да мир, так что с того? В жены взять никак не можно – урон боярскому сословию. А брать ее в хоромы, неволить навечно, Андрею виделось пыткой. Мать вспомнил, что была при отце ни женой, ни невестой… Знал, поди, какая она та бабья доля несладкая. Грешным делом подумал – пусть откажет, ослабонит себя от такой участи. Но мужское, нахрапистое претило! А уж когда подумал, что не мил ей, совсем озлобился. С чего взял-то, что она его выберет, а?
– Андрей! Андрюха! Ты слышишь али как?! – голос боярина будто издалека. – Тебя спрашиваю!
– Прости, боярин. Задумался, – Шумской заставил себя вникать в дела ратные.
Через часа два порешили – ляхов поймать и порубить, чтобы новых бесчинств не допустить. Собраться недели через две и идти походом, ловить беспредельщиков под Варвой – деревенька в пяти днях пути от Берестово.
Шумской вышел из гридницы последним.
– Андрюх, идем покажу доспех новый. У нас кузнец из Ольховки. Мастер, – Демка звал заняться делами ратными, но Андрей головой покачал.
– Иди. Догоню, – и отправился искать рыжую.
Вот, сколь угодно мог уговаривать себя – отстань от девки, не думай о ней, а все равно ноги несли проворно. Искал на бабьем подворье, искал в конюшне у Буяна. Потолокся даже у портомойни, чем и вызвал интерес у холопок. Совсем было отчаялся, но занесло его к сарайкам. В одном, где короба новые хранились, он и нашел Аришку. И не приметил бы, коли не жалобный скулеж девушки. Голос-то ее он сразу признал, токмо неведомо как. Не иначе сердцем угадал.
Шагнул в полутемный сарайчик и огляделся. Голос-то ее Аришкин слышал, а саму ее не видел. Пометался взглядом по коробам, и в дальнем углу приметил конец косы золотой. Арина сидела на полу, ткнувшись лицом в коленки. Шумского аж пробрало, до того жалостно плакала, слов не сыскать, чтоб описать.
– Арина… – подошел ближе, присел возле девушки. – Обидел кто?!
Сам не ожидал такой-то злобы в своем голосе.
Рыжая вздрогнула и подняла глаза свои окаянные на боярина.
– Здрав будь… – а слезы текут-бегут. – Не обидел…
– А слезы с чего? – Шумской брови грозно насупил, а у самого аж руки затряслись. – Ты чего тут забилась в угол, а?
Молчит. Вот, ей Богу, молчит и смотрит так, что пробирает до печёнок.
– Не молчи ты. Что стряслось? – в ответ Аришка только вздохнула горестно, слезы утерла рукавом вышитым.
– Ты смеяться станешь, боярин. Все смеются.
– Не стану.
– Станешь.
– Ты видала хоть раз, чтобы я смеялся? – Аринка лоб наморщила, видно, припоминала.
– Нет. Только… – и снова слезами залилась!
– Тьфу! – за плечи ее взялся обеими руками, встряхнул легонько. – Говори, нето. Чего так-то скулить?
– Мавка подохла… – выдохнула будто Арина. – Вышла за ворота и умерла. А меня-то не было рядом. Хоть голову ей подержать. Боярин, она старая была. Как так подохнуть-то одной совсем? Сосед говорит скулила громко, видно мучилась.
С тех слов Андрей вывел токмо одно: Мавка – собака. Маленько удивился, что девушка так уж убивается по скотине, но вслух сказал другое. А как инако? Ведь рыдает, а стало быть, важно для нее.
– Схоронила?
– Да. Вчера зарыли, – и смотрит с такой надеждой на него, будто он оживить псицу сможет.
– Так посади куст какой на схроне. Псице может и без разбору, а ну как нет? Вот не знаю, куда скотина после смерти уходит, но вдруг увидит? – нес дурное, но ничего иного выдумать попросту не смог.
Аринка аж дернулась, встрепенулась и ресницами захлопала.
– И правда же! Будет там знать, что я о ней помню. Боярин, молиться о звере ведь грех, верно? А вспоминать можно. – Андрей чудом улыбку сдержал.
– Смотрю я на тебя и … – Шумской головой покачал, но продолжил. – Тебе звери дороже, чем люди.
– Не дороже, боярин. Их жальче. Ты-то вон какой, обоерукий, сильный. А у них что? Токмо лапы. Ни оборонить себя, ни еды сыскать на старости. Все только пинают, да ругаются. А за что? За то, что верой и правдой служили всю жизнь свою?
– И с людьми такое случается, Ариша, – Андрей уж и не помнил, когда вот так запросто болтал с кем-то, окромя Дёмки. А уж с девкой никогда не было такого!
– А вот то их вина, я так мыслю. Если к концу-то жизни не нажил ни одного друга, да любящего ближника, так и…
– Злая ты, а ведь так и не скажешь. Иной раз кому-то тяжко с людьми сходиться. С того и живут одиноко, – Андрей себя не узнавал, трещал, как сорока!
– Как ты? – и глазищами своими буравит, но не зло, не с праздным каким любопытством, а тепло так…с пониманием.
– Что как я? Я вот он, с тобой болтаю. Глядишь, стану старый, ты меня одного подыхать не оставишь, – улыбнулся и совсем разум обронил, когда Аришка просияла в ответ белозубо. – Если доживу до старости…
Аришкину улыбку будто ветром снесло.
– Боярин, ты чего ж такое говоришь? – испугалась.
Шумской отвечать ничего не стал, просто в глаза ей прямо взглянул, а она поняла все. Воинская участь – дело страшное. Вот сидит ныне перед тобой сильный, молодой, да красивый, а завтра – калека или мертвяк.
– Арина… – подался к ней, влекомый светом глаз ясных, но возле сараюшки послышались голоса и не чьи-нибудь, а боярыни Ксении и Машки.
– Куда делась-то? Дома ее нет, Михал Афанасьич не видал. И в девичьей нет. Машка, признавайся, как на духу, где Арина, а? Нам с тобой дед ее под опеку дал, а мы прохлопали! Какие мы с тобой опосля этого бояре? Слову нашему никто не поверит!
– Матушка, ей Богу, не видала! Побегу поищу в конюшнях.
– Куда побежишь, неразумная? Боярские дочери урядно ходят, медленно. Пошли холопку на поиск. Вот найду, за косу-то оттаскаю.
Аришка сжалась в углу своем так, что Андрею снова стало жалко ее.
– Беги, нето. Боярыня Ксения крута, не спустит, – поднялся сам и руку ей протянул.
Она пальчики свои положила в его ладонь и уцепилась. Знала бы, дурёха, каким ознобом обдало Андрея, может так и не держалась бы крепко. Шумской-то ее поднял, да руку тут же отпустил…от греха.
– Спаси тя Бог, боярин Андрей. Побегу. И куст утресь высажу у Мавки, – вздохнула печально, и Шумской понял – псицу она долгонько еще помнить будет, а с того и печалиться станет.
Ариша поклонилась поясно, выскочила за дверь сараюшки, токмо коса ее золотистый след оставила. И не где-нибудь, а в дурных Андреевых глазах. Так и стоял – чурбан чурбаном – глазами хлопал. Дохлопался.
Пока шел через двор, пока Дёмку сыскал в кузнях, все мысль в голове вертелась, а уж как к вечеру и осозналась. Когда все спать улеглись, Андрей тихим сапом из ложницы вышел, оседлал сам Буяна и выехал в Савиново. Гнал, что чумной!
На подворье своем взбудоражил холопов, велел приказчика Архипа звать. Тот явился, едва порты натянув.
– Боярин, чего надобно? – с поклоном.
– Чего, чего… – Шумской башкой своей дурной тряхнул. – Намедни Цыганка ощенилась, так? Веди. И короб дай.
А Архипу-то чего? Взял, да повел. Чай не его ума дело – боярские заскоки.
На псарне, где разводили злых, охранных псов, в самом углу огороженном, в сене копались щенята. Цыганка – маститая псица – лежала на боку и грозно порыкивала. Токмо, на Шумского пойди, рыкни. Он, будто сам пёс, цыцкнул грозно и сука уши прижала.
Среди щенков – пушистых, толстолапых – пищал один брюхастый. Проворный такой, светлой масти, не в пример остальному помёту. Вот его-то и подхватил Андрей под толстое брюшко, поднял к лицу, осмотрел и улыбнулся – глаза-то щенячьи аккурат зеленые, как у Ариши.
– Спрячь в короб и неси на двор. Там меня жди. – Архип взял сучье дитя и ушел, а Шумской обратился с речью к псице, что глазами влажными проводила светленького своего.
– Не майся, псина. В хорошие руки снесу. Так-то подумать, ему свезло, – потрепал по теплой башке собаку и ушел.
Вот никто не знает, понимает пёс хозяина али нет, но Цыганка вмиг угомонилась, вроде как поверила Шумскому-то. Вот те и скотина…
Обратно к Берестово ехал уже спокойнее, вез коробок, в котором пищал толстобрюхий. Шумского без расспросов впустили охранные, и он тихой рысью добрался до боярского подворья. Скинул узду Буяна на руки холопу и отправился в ночной поход по городищу.
Майская ночь – светлая, теплая и душистая. Вокруг тишина, токмо по закуткам заборным слышны вздохи, да тихий девичий смех. Можа, и бабий, да как в ночи-то разберешь?
Когда добрался до Аришкиных хоромцев, оглянулся воровато, схватился рукой за край забора невысокого, подтянулся и перемахнул. Шел по двору ночному сторожко – не увидел бы кто. Вот смеху будет, когда поймут, кто тут темным временем шастает. Бог миловал – никто не приметил, шум не поднял. Андрей оставил коробок с затихшим щенём на крыльце и обратно вылез тем же порядком. Для себя вывел – деду Михаилу надоть за домом строже смотреть, а то приходи, кто хошь и уходи.
