Текст книги "На земле и под землей (СИ)"

Автор книги: Лариса Неделяева

Лариса Неделяева
На земле и под землей

Сказки

* * *

 
Когда ужасный час пробьет,
Мы все пойдем ко дну.
И злых и добрых – всех сметет,
Не выжить никому.
 
 
Я слышу жуткий скрип и вой,
Погибель на часах.
Нам нечего делить с тобой
Ни здесь, ни в небесах.
 
 
Отхватит каждый свой кусок,
да толку ни на грош —
Ни крошки, – выйдя эа порог,
С собою не возьмешь!
 
 
Зачем последние года
Бессмысленной борьбе
Нам отдавать, когда одна
Судьба тебе и мне?
 
 
Не знаешь ты, не знаю я,
Никто не знает, брат.
Но каждый каждого, любя,
Колотит невпопад!
 
 
Но каждый каждому, любя,
Как шалый бес вредит
И верит, ближнего гнобя,
Что правда победит.
 
 
Но побеждает не она,
А запертая дверь…
Так было в прежни времена —
Так будет и теперь.
 

ОТ АВТОРА

Когда я стала бомжом, я подумала: «Вот, наконец-то я могу ничего не делать, а просто сидеть себе в уголке и горько плакать! А когда, я умру под забором, как и предсказывала, мне любящая родня, то все злые раскаются и скажут: «Да! Какого человека мы потеряли!»… Вот что я подумала, когда стала бомжом.

С тех пор прошло много лет. Мои мечты сбылись. Но не все. Даже у самого завалящего уголка, как прояснилось, есть хозяин. Бывало только усядешься в уголок и соберешься поплакать – а хозяин уж тут как тут. «Уходи, – говорит, – это мой уголок!» Мечта умереть под забором сбылась частично. То есть умирала-то я раз десять (на большее в моем городишке заборов свободных не хватило). Но злые не раскаивались, а совсем даже наоборот. «Так ей и надо!» – говорили они над моим трогательным трупиком. И говорили еще кое-что, для моего ума совсем уж недоступное: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Слыша эти слова, я пыталась представить себе утопающего, который сам себя за волосы хватает и шустренько из воды себя вытаскивает… Не сбылась и моя мечта ничего не делать. Постоянно находился кто-нибудь, заставлявший меня ходить, есть, спать, производить шум и осуществлять чужие планы. И сказки, которые ты прочтешь в этой книжке, я, конечно, не по собственной воле сочиняла – меня заставили. А дело было так. Пришел ко мне дяденька милиционер с большой дубинкой и говорит: «А ну живо сказки мне сказывай, не то поколочу!» И пока я сказывала, он так и стоял надо мною, держа дубинку. И чувствовала я себя натурально Шахерезадой. А уж жить-то как хотелось!

ИНСПЕКТОР ЛАПУШКИН

* * *

 
Я притворялся дураком,
А истинный дурак
На петухе сидел верхом
И банный веник держал в руках.
 
 
Я ждал, когда на сухих ветвях
Липкие почки в лист пойдут,
А дурак петуху, который был на сносях,
Побежал искать ворон-повитух.
 
 
Я читал про книги, про песни пел,
А дурак лепестки ромашки листал.
Я мечтал натворить чудесных дел —
А дурак, напившись мертвецки, спал.
 
 
Он умеет писать, научили его.
Но поскольку рогатый всегда начеку,
Так и ждет, чтобы кто-то чертил за него,
Дурень косит под падаль: мол, я писать – не мог.
 
 
Ни писать не могу, ни читать не могу,
Ничего не могу, потому что – дурак!
Даже самое легкое я никак не пойму —
У меня и клеток-то нету в мозгу!
 
 
Я притворялся дураком,
А истинный дурак
На петухе сидел верхом
И банный веник держал в руках.
 

Чертов ребенок

В далекие времена, когда люди боялись бандитов больше, чем милиционеров, жил-был участковый инспектор Лапушкин, имевший один недостаток, мешавший ему продвигаться по службе: он был слишком жалостлив. Но как раз эта-то слабость помогла инспектору Лапушкину спасти от гибели все человечество. Однажды вечером инспектор вдвоем с другим милиционером обходил свой участок. В маленьких городках спать ложатся рано – на часах не было и десяти, но в большинстве домов свет уже погасили и на улицах совсем не было прохожих. Участок Лапушкина располагался на окраине и дома здесь стояли маленькие, как в деревне. Милиционеры дошли уже до последней улицы, с конца которой открывался вид на поле и черневший за ним лес, когда все собаки в округе вдруг разом взвыли, будто им прищемило хвосты в дверях. Ничего подобного милиционеры отродясь не слыхали и, xoтя и были у них пистолеты с самыми настоящими патронами, изрядно перепугались. Собачий вой оборвался, и не успели инспектор и его товарищ дух перевести от страха, как земля у них под ногами задрожал, да так сильно, что в домах тоненько задребезжали стекла. И тут же все стихло. А в конце улицы, всего в каких-нибудь ста метрах от милиционеров, появилось темное пятно. Разумеется, Лапушкин и его напарник пошли посмотреть, что же это за пятно такое. И, подойдя поближе, они сразу увидели, что на дороге лежит закутанный в какие-то темные тряпки ребеночек, совсем махонький. Уже само по себе это было из ряда вон. Ведь маленький городок – это не то что большой. Здесь детишки, как говорится, на улицах не валяются. К тому же оба милиционера могли бы побожиться, что еще минуту назад улица была совершенно пуста! Если б Лапушкин строго выполнял инструкции, он, конечно же, отнес бы свою находку в отделение милиции. Но он подумал, что Малыш должно быть очень замерз и проголодался, а отделение – это ведь не санаторий для младенцев. Мелькнула у него мысль отнести малыша «до выяснения обстоятельств» напрямки в детскую больницу, где за ним могли бы как следует присмотреть. Но больница находилась на другом конце городка, а домик инспектора, где ждала его с дежурства супруга Марья Степановна, был совсем близко. И Лапушкин отправил в отделение напарника, а сам с младенцем на руках пошел домой. Марья Степановна, увидев сверток с ребенком, сразу засуетилась и запричитала: «Это какие-же звери такого махонького да на мороз бросили!» (дело-то было зимой). Но еще удивительнее им стало, когда, развернув ребенка, они обнаружили, самого что ни на есть негритянского мальчика. Да-да, он был черненький-пречерненький с головы до пяточек! Пеленки малыша были совсем мокрые – ведь малыши обожают мочиться в пеленочки и терпеть не могут делать это в горшок. Мальчика завернули во все чистое да сухое, напоили теплым молоком и уложили спать на диванчике, к которому сбоку придвинули кресло (это для того, чтобы малыш ночью не свалился на пол). А в это время в Аду, глубоко под землей, поднялся прямо адский переполох: у одного очень важного чиновника, самого Министра адской безопасности, пропал его единственный и горячо любимый сын! Можешь себе представить, как этот Министр разбушевался! Ты, конечно, знаешь, что любимое занятие бесов – делать всяческие гадости людям. Но ты наверное не знаешь, что в свободное от работы время бесы частенько развлекаются тем, что пакостят друг другу (а иногда, когда никого нет поблизости, даже и самим себе). Это у них что-то вроде спорта: кто больше навредит соседу, тот и молодец. Но все знали, что вредить самому Министру безопасности – дело очень опасное. И тем не менее, налицо был ужасный факт: кто-то похитил у грозного Министра его драгоценное дитятко! Безопасность под землей работает так же быстро, как и на земле. Не прошло часа, а двое дюжих чертей уже втащили в кабинет начальника злостного похитителя. И когда министр, Почетный Подлец, Заслуженный Негодяй и кавалер ордена Черной Чумы третьей степени, вгляделся в изрядно покалеченное лицо преступника, сердце Министра сжалось от страха (хочешь, верь, хочешь нет, а и чертям бывает тошно). Похитителем оказался старый черт, у которого были серьезные причины желать гибели всему потомству Почетного Подлеца аж до седьмого колена. Когда-то давным-давно, сразу по вступлении в должность, молодой еще Министр, желая показать подчиненным, какой он твердый да непреклонный, за ничтожную провинность жестоко наказал вот этого старика: он сослал всю его семью Наверх, пожизненно и без права переписки. А надо сказать, наказание это-для чертей самое страшное. Черти, энамо дело, выходят на поверхность земли, у них же там работа, люди тоже иногда спускаются под землю по своим делам (шахтеры, например). А теперь представь, каково человеку, ежели спустить его в шахту пожизненно, да еще и без права переписки, представил? Вот то-то и оно, дружок. Понимаешь теперь, до какой же степени ненавидел Министра одинокий старый черт? Ведь там, Наверху, сгинули бесследно его жена и дюжина ребятишек! А поскольку мстительность у чертей распространена почти так же, как и у людей, то черт и отомстил Министру на полную, как говорится, катушку. Подручные Министра уж как только не пытали старика, но так и не вызнали, куда же он спрятал похищенного ребенка. Но когда обшарили весь Ад снизу доверху, вдоль и поперек, а малыша так и не отыскали, Министр понял, что негде ему быть, кроме как Наверху. И вот целая армия чертей полезла Наверх, чтобы там, на нашей милой земле, отыскать любимое чадо грозного начальника. Особенно много чертей «прочесывали» Африку и Америку, где полным-полно черненьких детишек. Какие-то невидимки врывались в дома, приюты и детские больницы, сдергивали с малюток одеяльца и тормошили малышек невидимыми, но очень горячими лапами (перед выходом Наверх черти натираются специальной мазью невидимости, потому-то, дружок, мы их и не видим). А раскутывали чертяки малышей для того, чтобы посмотреть, нет ли у кого-нибудь из них на попочке большого родимого пятна в виде перевернутого крестика – уж такая у маленького пропавшего чертенка была особая примета! Но ни в Африке, ни в Америке ребенка не нашли, и огорченные черти ни с чем вернулись в Ад. И только один из них, отличавшийся большим служебным рвением, решил на всякий случай поискать драгоценного младенца в северных странах. И вот он появился в маленьком русском городке. Но его, конечно, никто не видел, кроме одной старой-престарой бабуси, которая, узря хвостатого на улице, завопила что есть мочи: «Смотрите, черт!» Но ей никто не поверил, все сказали, что бабка от старости из ума выжила, вот ей черти и мерещатся. А в это время в Аду черти докладывали Министру о своих безуспешных поисках. И министр, рассудок которого прямо помутился от горя, приказал напустить на землю Адский Туман. Этот туман для людей смертелен, как яд. Зато чертям в нем так хорошо, что лучше и не бывает. Отдавая этот приказ, Министр думал только о том, чтобы сыночку его, ежели он еще жив, на земле дышалось так же хорошо, как дома. И в тот миг, когда Министр отдавал свой смертельно опасный для людей приказ, а догадливый черт шел по улице маленького русского городка, участковый инспектор Лапушкин как раз выходил из дома с тепло укутанным мальчиком на руках. Он собирался отнести малыша в больницу, так как опасался, не заболел ли тот часом – уж слишком грустная мордашка была у мальчонки поутру. Рогатый глянул на лицо ребенка, едва видневшееся в толстом одеяльце, и тотчас же догадался (ведь это был умный черт!), что этот черненький ребеночек и есть сын всесильного Министра. И в самом деле, какой другой чернокожий ребенок мог бы оказаться в этом северном городке, где отродясь ни одного негра не бывало, даже с дружественным визитом? И не успел Лапушкин глазом моргнуть, как что-то невидимое выхватило ребенка у него из рук и тут же будто сквозь землю провалилось. Через какое-то мгновенье ретивый черт уже стоял на пороге министерского кабинета с мальчуганом на руках. Министр ужасно обрадовался, тут же отменил приказ напустить на землю Адский Туман, а героического черта пожаловал десятью бочками смолы и дюжиной (разумеется, чертовой) ящиков серы. А теперь представь, что было бы, если б инспектор отнес малыша ночью не к себе домой, а в отделение милиции, как и полагалось сделать по инструкции? Тогда ранним утром черт не увидел бы ребенка и приказ Министра адской безопасности был бы приведен в исполнение. И мы не сидели бы сейчас в нашей уютной кухоньке, не смотрели бы на огонь, потрескивающий в печи, и не мечтали бы о том, как завтра утром начнем мастерить новую кормушку для птичек. Не только этой кормушки – нас самих не было бы сейчас на белом свете… Вот так-то, дружок!

Ты спрашиваешь, как же Лапушкин не догадался, что черненький мальчик – бесенок? Ведь у него, ты говоришь, должны были на голове быть рожки, на ногах – копытца, а сзади – хвостик? А дело в том, что бесенок был еще совсем малыш и никому за свою короткую жизнь не успел причинить ну хотя бы самого маленького зла. А хвост, рога и копыта появляются у чертенят только тогда, когда они начинают творить пакости, как их рогатые родители. И чем больше пакостей черт натворит, тем длиннее у него хвост, тем больше рога да копыта. У Министра безопасности, между прочим, хвост был длиной в целых три метра, так что его приходилось несколько раз обвязывать вокруг живота, чтобы при ходьбе не споткнуться и не расквасить нос.

А хочешь ли ты узнать, какую награду получил инспектор за то, что спас человечество от верной гибели? Ну так слушай.

Когда несчастный Лапушкин пришел в отделение без ребенка и рассказал, как что-то невидимое выхватило у него малыша из рук и провалилось сквозь землю, Лапушкину, конечно же, никто не поверил. Все решили, что старый милиционер просто сошел с ума и в приступе умопомешательства ребеночка убил да и в землю закопал. Лапушкина посадили в камеру, как опасного для общества субъекта, а огород инспектора весь перекопали в поисках детского трупика. И, конечно же, ничего не нашли. В конце концов бедного инспектора свезли в сумасшедший дом, а через годик за тихое поведение оттуда выпустили. И он вернулся домой, где ждала его верная супруга Марья Степановна. Она-то, единственная во всем городке, ни минуты не сомневалась в том, что рассказ инспектора о необычном исчезновении черненького дитяти – сущая правда. Знала она и название той страны, откуда родом был ребенок. Потому что, взявшись стирать мокрые пеленочки, в которых был найден подкидыш, она тут же увидела на одной из них маленькую надпись: «Сделано в Аду». Вот и вся история, милый дружок. А узнал я ее от одного черта, пожизненно сосланного Наверх за то, что он был слишком жалостлив и частенько нарушал строгие служебные инструкции.

Сумашедший дом

После спасения человечества от верной гибели Лапушкин, как ты знаешь, попал в сумасшедший дом, а точнее – в сумашешую домушку, потому что заведение это, расположенное в бывшей помещичьей усадьбе, ни капельки не походило на то огромное серое здание с зарешеченными окнами, которое я показывал тебе в прошлом месяце. Районные сумасшедшие, обитавшие в дряхлом особнячке, стоявшем, как ты уже понял, особняком, гостеприимно делили кров и исключительно вегетарианский стол с горсткой престарелых, кров которых обрушился уже года за три до описываемых здесь событий. Развалившись от старости, дом престарелых похоронил под своими трухлявыми балками гордость всероссийского масштаба долгожителя Иванова, которому было никак не меньше ста двадцати лет, и про которого когда-то даже кино по телевизору показывали. И осиротевших старичков (а обрушившийся дом был им что мать родная) подселили к психическим. Психи и старички сразу же нашли, как говорится, общий язык. Любо-дорого было смотрёть, как парочками прогуливаются они по запущенному парку, любуясь цветочками и слушая трели птичек. Как от душевных, так и от телесных недугов пользовала жителей особнячка, одна-единственная пожилая фельдшерица Анна Егоровна, неизменно шокировавшая районное медицинское начальство тем, что умоляла вместо разных горьких лекарств присылать в заведение побольше леденцов. Дело же было в том, что Анна Егоровна с помощью обыкновенных дешевых карамелек умудрялась излечивать у своих пациентов множество болезней, борьба с которыми по сей день подтачивает коллективный разум заграничных медицинских светил.

Вот в это-то замечательное заведение, на этот скромный полигон для научных изысканий энергичной Анны Егоровны и попал наш незадачливый инспектор. И хотя был он, как мы знаем, совершенно ничем кроме жалостливости не болен, старички и психи приняли Лапушкина в свой коллектив и в свои изболевшиеся сердца как родного. Есть, дружек, такие люди, которых везде рады принять как родных, – и в тюрьме, и в больнице. Вот такой редкостной личностью и был наш инспектор. Когда в милицейской машине везли его в районный бедлам, он не кричал: «Отпустите меня, я нормальный!», а только спрашивал своих бывших коллег, точно ли позволят супруге Марье Степановне его, Лапушкина, навещать. На сей счет инспектора успокоили, сообщив, что каждую субботу в дурдоме день открытых дверей. Ну, Лапушкин и успокоился. Не переживал он и тогда, когда с ним беседовала по душам Анна Егоровна. Дело, видишь ли, в том, что когда в сумасшедший дом поступает новый больной, врач непременно должен поговорить с ним по душам и записать выводы в специальную тетрадочку. На каждого больного была у Анны Егоровны заведена такая тетрадочка, всего – восемь штук (ровно столько психических было под ее присмотром). И в каждой из этих восьми тетрадок твердой рукой фельдшерицы была сделана одинаковая запись: «маниакально-депрессивный психоз». Анна Егоровна не была психиатром и в ее фельдшерской памяти сохранился только этот «психический» диагноз. А поскольку больному без диагноза ну никак нельзя (от чего его тогда лечить-то?), то Аннушка, как любовно называли ее жильцы дурдома, и писала в каждой новой тетрадке грозное МДП. Рассказу Лапушкина о таинственном исчезновении чернокожего мальчонки Анна Егоровна поверила сразу и, как говорится, полностью. Ибо за сорок лет работы с психическими одному она научилась на все сто: отличать вранье от правды. И пациенты, любившие приврать, в заведении Анны Егоровны долго не задерживались, уж очень не любила Аннушка вранья. Подержав лгунишку месяц-другой, фельдшерица со спокойной душой записывала в тетрадке «абсолютно здоров» – и отправляла вруна восвояси. Так что в дружном дурдомовском коллективе все как на подбор говорили правду, только правду и ничего, кроме правды…

Как вновь прибывшему Лапушкину выделили койку у окна, чтобы он, так сказать, природой любовался и не шибко по родному дому скучал. А природа за окном и впрямь была на загляденье, хоть всю жизнь смотри – не надоест! Жизнь в дурдоме шла тихо да размеренно, если не считать того, что старичок, спавший на соседней от Лапушкина койке, каждую ночь рыдал не меньше часа. Но, к старичку относились с пониманием и ничуть не сердились на него. Еще бы бедняжке не рыдать, когда каждую ночь он видел во сне, как малюсенькие инопланетяне затаскивают в свой корабль его внучка Ванюшку и выпытывают у мальца Главный Земной секрет. Ванюшка держался молодцом и Секрет не выдавал. А дедушка его, Аполлон Мефодьевич, от жалости к внуку давился слезами на узенькой больничной койке и Ваньке ничем не мог помочь. Отплакав свое, дедуля вновь засыпал…

А высоко-высоко над Землей летал инопланетный космический корабль. Это был корабль-разведчик: он разведывал, годится ли наша чудная планетка для жизни инопланетян. Дело в том, что на их-то собственной планете было ужасно тесно, хоть беги! Вот они и приискивали себе новую, так, сказать, квартиру. Земля инопланетянам понравилась: здесь было так много пустых мест (они так и назывались: пустыни)! Но что самое удивительное, людям пустыни почему-то не нравились, и они селились в совершенно гиблых (с точки зрения инопланетян) местах, где было слишком холодно и сыро. Сами инопланетяне обожали жару и сухость, а воды им требовалось для жизни всего какой-то стакан в неделю. К тому же, в отличие от людей, они терпеть не могли купаться! Да, очень инопланетянам понравились наши пустыни… Но взять да запросто их захватить (или, как пишут в умных книжках, оккупировать) инопланетянам даже в голову не пришло. Они были хорошо воспитаны и понимали: раз на планете уже есть люди, надо у них все-таки спросить разрешения. Тем более, что в пустынях не было абсолютно пусто – там было немножко городов (самая малость!), в которых жило немножко людей. В космическом мире, который знали инопланетяне, разрешение спрашивать полагалось у Главного планетного правительства. Вот и летал корабль вокруг Земли, разыскивая это самое правительство и заодно наблюдая в огромной мощности подзорную трубу, как люди живут-поживают. Больше всего изумило инопланетян то обстоятельство, что большинство людей любили приврать. У них даже было огромное производство вранья в виде разных фильмов и книжек, концертов и спектаклей, в которых люди выходили на сцену и взахлеб притворялись! И главное, публике все это притворство доставляло истинное наслаждение! Инопланетян это прямо-таки пугало – ведь сами они были, как говориться, без этаких затей. И люди, между нами говоря, казались им немножко сумасшедшими… И вот, пролетая над Великой русской равниной, наблюдатели в свою огромную подзорную трубу разглядели маленький особнячок, около которого прогуливались парочками люди с такими правдивыми да честными лицами, что любо-дорого смотреть. Конечно, инопланетянам доводилось уже видеть людей «без фантазий» но то были единицы, затерянные среди тысяч лживых субъектов. Здесь же было что-то для земли совсем необычное: в одном месте собралось сразу восемь аборигенов с такими же абсолютно честными лицами, как и у самих инопланетян. Родные, так сказать, души! И весь экипаж корабля выстроился в очередь у трубы, чтобы полюбоваться на жителей районной психушки. Насмотревшись вдоволь, инопланетяне стали совещаться. У них, видишь ли, появилось подозрение: а не являются ли те достойные люди внизу Главным земным правительством, которое они, инопланетяне, так давно и безуспешно пытаются найти? Уже несколько раз на корабль заманивали местных аборигенов, но на вопрос о местонахождении их главного правительства они отвечали вечно одно и то же: будто такого правительства просто нет! Зная патологическую лживость землян, инопланетяне аборигенам, конечно, не поверили. Узнав случайно земную поговорку «устами младенца глаголет истина», они даже взяли к себе на корабль мальца Ванюшку и расспрашивали его несколько дней, но он только плакал и кричал: «Дедушка, возьми меня отсюда!» Мальца в конце концов аккуратненько спустили на землю, убедившись, что даже поговорки у людей – сплошное вранье. Правда, по ошибке высадили Ваньку не в родной деревне Поречье, а в норвежском городе Осло. Там очень удивились, обнаружив на улице русского мальчика, уверявшего, что он провел несколько дней на «ипла-нетском» корабле, и потратили уйму времени, чтобы вернуть мальчишку его законным владельцам – папе с мамой. Мальчик по малости лет не знал, в каком районе находится его родное Поречье, а деревень с таким названием во всей России оказалось не меньше тысячи.

Короче говоря, посовещавшись, инопланетяне единодушно решили, что восьмерка честных аборигенов, обитающих в старом особнячке, и есть Главное земное правительство. Лживое насквозь население – это еще куда ни шло, но лживое правительство? Нет, в головах инопланетян такое просто не укладывалось! И вот, дружок, капитан корабля отдал приказ готовиться к посадке…

В тот знаменательный день, когда инопланетяне обнаружили прогуливающихся в запущенном парке пациентов районного дурдома, Анна Егоровна пребывала в растрепанных чувствах. Ее вызывали в областной центр для торжественного вручения медали «Ветеран труда», а она прямо не знала, как же оставить без присмотра на целых два дня восемь психических и десяток престарелых. Хоть психические были все тихие да послушные, а среди старичков половина находилась еще в довольно твердой памяти и почти здравом рассудке, Анне Егоровне страшновато было оставлять бедняжек без своей квалифицированной опеки… Промаявшись в сомнениях все утро, она решилась наконец ехать (ведь не каждый же день тебе вручают медаль!). А за себя присматривать за больными она оставила Лапушкина. Все-таки он был когда-то милиционером! Лапушкину даны были подробнейшие инструкции и выдана связка ключей: от комнаты для буйных (которой никогда не пользовались), от кладовой (из которой каждый день выдавались продукты престарелому Ивану Ильичу, бывшему шеф-повару единственного в райцентре ресторана «Гуси-Лебеди»), и от кабинета Анны Егоровны, где на книжном стеллаже была мудрой фельдшерицей собрана библиотечка сказок, которые весьма благотворно действовали на самочуствие престарелых, но которые ни в коем случае нельзя было выдавать психическим. Самый же драгоценный ключ был от сейфа, в котором хранились тетрадочки с грозным диагнозом и коробка с карамелью (относительно последней Лапушкину выдан был для памяти листочек, где аккуратным почерком ветерана труда было записано, кому, сколько и когда выдавать чудодейственное лекарство). В полдень Анна Егоровна нежно распростилась со своими подопечными (старички плакали так, будто Аннушка покидает их по меньшей мере на год) и влезла в битком набитый автобус. Лапушкин остался за главного врача.

А на космическом корабле как раз в это время царила праздничная суматоха. Отобранные капитаном делегаты (а в результате жарких споров в делегаты была записана вся команда поголовно) уже облачились в парадные мундиры и бродили по коридорам и отсекам корабля, прямо-таки дрожа от возбуждения. Еще бы! От предстоящей встречи в верхах зависела, можно сказать, судьба родного инопланетчества! До посадки оставался час, потом полчаса, потом – десять минут… И вот настал торжественный момент – корабль приземлился на небольшой полянке в каких-то пятидесяти метрах от особнячка. Разумеется, для жителей последнего это событие не прошло незамеченным. Все поголовно престарелые и психи высыпали на лужайку перед домом и с открытыми от изумления ртами как завороженные наблюдали приземление загадочного аппарата. У пары престарелых даже выпали искусственные челюсти – вот как широко старички рты пооткрывали! Впереди своих изумленных товарищей стоял Лапушкин в милицейской фуражке и в белом халате Анны Егоровны, в который он облачился сразу же по отъезде фельдшерицы. Когда заглох последний двигатель корабля, все психи и престарелые в один голос грянули «Ура!». Это получилось у них как-то само собою, и правда, было от чего кричать «Ура». Корабль был такой хорошенький: голубого цвета, с маленькими белыми окошечками и весь в разноцветных заклепках, мигающих, как лампочки на новогодней елке. И вот люк корабля бесшумно открылся и на лужайке перед психами появились маленькие человечки ростом чуть побольше годовалого малыша. Человечки выстроились в ряд и хором пропели привественную речь. И хотя все они были одеты одинаково (в зеленые бархатные штанишки и белые курточки с желтыми помпонами на плечах), а на ногах у них всех были абсолютно одинаковые башмаки с золотыми пряжками, Лапушкин тут же сообразил, кто из космических гостей главный. Милицейское чутье даже подсказало Лапушкину, что предводитель человечков не меньше чем генерал. С дрожащими от страха коленками участковый инспектор приблизился к капитану корабля (далеко не трусливый, Лапушкин все же пуще смерти боялся генералов, хотя бы и инопланетных) и произнес слова, которые по должности своей просто обязан был произнести: «Ваши документы!» Капитана приятно удивила деловая хватка Председателя Главного земного правительства (а в том, что именно Лапушкин самое важное земное лицо, у капитана не было и тени сомнения). И капитан вручил Лапушкину свою верительную грамоту, в которой указывалось, что капитан Трурарам уполномочен правительством Кадакрамма вести переговоры с землянами по вопросу вечной аренды пустынь планеты с целью их освоения и заселения колонистами Кадакрамма и также ставить свою подпись под договором об упомянутой выше аренде. Лапушкин не менее торжественно принял из Шестипалых ручек капитана верительную грамоту и долго ее изучал. Милицейское чутье подсказало инспектору, что документ, вне сомнений, настоящий, но выглядел он действительно странно. Это был квадратик какого-то пластика величиною со спичечный коробок, ярко-желтого цвета и с маленькой дырочкой посередке. Выдержав для солидности некоторое время, Лапушкин вернул капитану грамоту и сделал жест, понятный жителям всех миров: «Милости просим? Чем богаты, тем, так сказать, и рады!» И команда корабля во главе с капитаном чинно проследовала в особнячок сквозь строй ошалевших от радости аборигенов. Причем каждому из вышеупомянутых капитан самолично пожимал руку. Насколько это, конечно, было в его силах. Вслед за командой вошли в дом и его жильцы. Со счастливыми лицами психи и старички водили инопланетян по своим палатам и с гордостью демонстрировали гостям идеально заправленные койкоместа, тумбочки с вышитыми салфеточками и фотографии родственников и друзей. Шеф-повар ресторана «Гуси-Лебеди» Иван Ильич накрывал на стол в столовой, ведь надо же было гостей по русскому обычаю напоить-накормить! А Лапушкин с капитаном сидели в кабинете Анны Егоровны и мирно беседовали. Первым делом Лапушкин, как и положено временно исполняющему обязанности главврача, рассказал капитану, какой чудесный, замечательный, образцовый сумашедший дом находится в ведении прекрасного специалиста и просто гуманного человека Анны Егоровны, отсутствующей в настоящий момент по исключительно уважительной причине вручения ей медали «Ветеран труда». «Да-да! У вас замечательная планета, мне здесь очень нравится. А ваши пустыни? О! Мы изучили ваши, так сказать, потребности, и мне представляется взаимовыгодным следующее решение вопроса об аренде… Ну, скажем, вас устроило бы несколько мегатонн дополнительной влаги в год? Понимая, что пустыни (О!) – это не какие-нибудь бросовые болота (вы меня хорошо понимаете?), мы могли бы дополнительно предложить понижение среднегодовой температуры на полградуса. Что вы на это скажете?» Глядя в честные детские глаза капитана, Лапушкин понял, что сумасшедший дом произвел на гостя самое благоприятное впечатление. И тогда, объективности ради, Лапушкин позволил себе пожаловаться капитану на некоторые трудности и проблемы. Открыв сейф, он показал капитану аккуратную стопочку тетрадок с диагнозами и посетовал, что районное начальство никак не желает выделить средства на приобретение обложек для этих наиважнейших документов. Капитан понимающе вздохнул. «Да, – пронеслось в его маленькой, но очень умной голове, – этот землянин не промах… Несколько мегатонн воды – это, конечно, гроши за такие шикарные пески…» И тогда капитан, любезно улыбаясь, сказал Лапушкину следующее: «Ваши требования абсолютно справедливы, господин Председатель? Как вы посмотрите на экологически чистые биодобавки к дождевым массам? Урожайность ваших биосистем в результате этих добавок повысится минимум на три процента! Ну так как?» По личику капитана Лапушкин понял, что критика в адрес прижимистого районного начальства встретила у инопланетного генерала понимание и сочувствие. «Надо же, какие понимающие бывают генералы!» – с умилением подумал инспектор и в приливе чувств деликатно похлопал капитана по плечику. Генерал тут же поднялся со стула, потрепал малюсенькой ручкой Ладушкина за локоть, нежным голоском пропел оду, радости и вышел из кабинета. А через минуту из дурдомовской столовой донеслась все та же ода, но уже в хоровом исполнении… А дело в том, дружок, что на родной планете капитана при заключении сделок или составлении каких-нибудь там договоров никто никогда не подписывал никаких документов. Что касается цифр и дат, то у соотечественников капитана на цифры и даты память была просто фантастическая. Что же касается гарантий, то инопланетяне были такими честными, что полнейшей гарантией были три простеньких слова: «Вот и договорились!» И всегда-всегда заключение соглашения скреплялось (надежнее всякой печати и подписи!) похлопыванием друг друга по плечу. Понимаешь ли ты теперь, чему так обрадовались капитан и его команда? Ну конечно! Им ведь удалось быстро и без нервотрепки выполнить свою миссию! Родное инопланетчество могло ими гордиться. За вполне умеренную цену было достигнуто соглашение с земным правительством о вечной аренде нескольких десятков тысяч квадратных километров замечательно жарких и упоительно сухих пустынь! Это была потрясающая удача. Инспектор Лапушкин про аренду пустынь, конечно же, ничего не знал. Когда он вошел в столовую, там шел пир горой. Спиртного в сумасшедшем доме не было, но на инопланетян удивительным образом подействовало обыкновенное молоко – выпив всего по глотку, гости разом опьянели и пустились в пляс, как это часто бывает с захмелевшими людьми…