Текст книги "Бурные страсти тихой Виктории (СИ)"

Автор книги: Лариса Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава шестнадцатая

Возвращалась Виктория домой поздно. Как никогда прежде. Герман Семенович упросил пойти вместе с ним и двумя англичанами в ресторан, потому что днем они «не так поговорили».

– Наверное, вам просто одному с ними скучно, – сказала Вика.

Она беспокоилась, что так и не смогла дозвониться мужу и предупредить о вынужденной задержке. Его мобильный телефон вещал холодным женским голосом, что абонент находится вне зоны досягаемости.

Но в остальном ничего ее не тревожило. И это тоже было новым. Прежде она мчалась домой со всех ног, где бы ни находилась.

Виктория спешила домой, как Золушка с бала. Ей страшно было подумать, что она придет позже Саньки. Не то чтобы он мог накричать или поднять на нее руку, она не хотела давать ему повод думать о ней что-то плохое, в чем-то ее подозревать. Как объясняла себе сейчас, берегла его нервную систему.

Зато Санька ничего такого не боялся. Уверен был, что жена всегда его простит? Значит, и в этом они совсем по-разному относились друг к другу.

И почему Вика все время возвращается мыслями к их с мужем отношениям, после того как все уладилось? Эдак никаких нервов не хватит постоянно себя изводить. Притом что Саньке она ничего о своих метаниях не говорит.

Она так глубоко погрязла в этом ненормальном для себя состоянии, что почти не замечала усилий всех трех мужчин за столом, а особенно самого молодого из них, Арчибальда. Его товарищ, мужчина лет сорока, как бы между прочим обмолвился, что Арчи не женат и что он в восторге от русских женщин.

– Арчи поплыл, – шептал ей и Герман Семенович, – очень перспективный молодой человек. Смотрите, он просто глаз с вас не сводит!

– Ну и что же, я замужем, – сухо сказала Вика. – Мало ли кто станет с меня глаз не сводить!

Почему-то она злилась, хотя никто ее ничем не обидел – подумаешь, она понравилась англичанину! Мужчины ее раздражение почувствовали и больше таких разговоров не вели.

Герман Семенович, как и обещал, подвез ее на машине прямо к дому и даже предложил:

– Хотите, Вика, я пойду с вами домой и все объясню вашему мужу?

– Что вы, – улыбнулась Вика, – меня муж никогда ни в чем не подозревает. Мне не приходится перед ним отчитываться, потому что и не в чем.

– Вы – счастливая женщина, – сказал Герман Семенович, поцеловал ей руку и подождал, пока за Викторией не закроется калитка.

Счастливая женщина… Знал бы он… Господи, о чем она намертво забыла, так это о Блэке! Тоже мне, друг животных! Идет, размышляет, как отнесется к ее позднему приходу супруг, и совсем забыла о беспомощной собаке.

Она закрыла калитку и понеслась к крыльцу, заранее рисуя себе страшные картины мертвого Блэка. Что-то еще ее беспокоило, что-то было странным, а что именно, Вика не сразу разобралась. И только подойдя ближе, поняла, что над крыльцом не горит свет и вообще во всем доме нет ни огонька. Значит, свет просто некому было зажечь.

– Блэк, – дрожащим голосом позвала Вика.

И услышала слабое бормотание, как если бы собака сказала: «Чего кричишь-то, не видишь, я лежу, как врач велел».

Вика быстро взбежала по ступенькам и зажгла свет, чтобы получше видеть Блэка. Тот не тронулся с места, но дружески вильнул хвостом.

Однако обе миски – одна с кормом, а другая с водой – оказались не тронуты. Может, псу трудно даже пошевелиться? Надо дать ему что-то очень вкусное, чтобы хоть немножко поел.

Вика поспешила в дом, зажгла свет и метнулась к холодильнику, но в это время зазвонил телефон.

– Папа, – горестно прошептала она в трубку в ответ на отцовское «дочура, как настроение?», – Блэк за весь день ни к чему не притронулся!

И ни слова о том, что Саньки до сих пор нет дома.

– То, что он не ест, это не страшно, – попробовал ее успокоить отец. – Собаки во время болезни ведут себя куда умнее нас. Ученые считают, что люди, которые, болея, мало едят, быстрее выздоравливают. Но ты не волнуйся, я позвоню одному знакомому ветеринару, он расскажет, что да как… А что говорит Александр?

– Он еще не знает.

– В каком смысле? – не понял Павел Данилович.

– В том, что его до сих пор дома нет.

– Может, его отправили куда-нибудь? – предположил отец.

– Тогда он позвонил бы мне, ведь у нас у обоих сотовые телефоны. Правда, он говорил утром, что поедет за город.

– Раньше времени не стоит делать какие-то выводы.

– А я и не делаю, – вяло отозвалась Вика.

– Может, ты придешь к нам? Лера пироги с капустой испекла. Тебе такие нравились.

– А Блэк?

– Ну да, Блэк… А что с ним сделается? Выздоровеет.

– Нет, папа, никуда я не поеду. Не волнуйся за меня. – Вика прибавила бодрости в голосе: – Да и Санька скоро приедет, я чувствую. Все будет хорошо!

– Ну, смотри, тебе виднее, – с расстановкой произнес отец, и они попрощались.

Вика быстро переоделась в домашние джинсы и майку, сделала два бутерброда с колбасой – один себе, а другой Блэку – и поспешила на крыльцо.

Блэк лежал в той же позе. Она присела рядышком, поближе, чтобы положить голову пса к себе на колени, и поднесла кусок колбасы к его носу. Блэк потянул в себя воздух.

– Колбаса тебе понравится, попробуй, – сказала ему Вика и протянула бутерброд на ладони.

Блэк высунул язык и медленно слизнул с него колбасу.

– Молодчина! – обрадовалась Вика. – Папе хорошо говорить, мол, не ест и не надо. Это ты корм не ешь, потому что он сухой, а когда внутренности болят, жевать трудно. Вот если глотать… Знаешь, мой хороший, я совсем забыла. У меня же суп есть из курицы. С домашней лапшой. Вкусны-ый!

Она опять метнулась в дом, быстренько разогрела в маленькой кастрюльке суп и вернулась к Блэку. Когда бабушка не хотела есть… в те свои последние дни… Вика кормила ее с ложечки. Вот и Блэка надо кормить так же. Не потому, что она сравнивает, а потому, что этот пес… он так близок ей, он никогда не предаст и не уйдет от нее к кому-нибудь другому, как в рассказе Джека Лондона. Потому что его тоже бросили…

Мысли Вики смешались, и ей вдруг так жалко стало себя, что только присутствие больного Блэка удержало ее от слез.

Она еще ничего не знала, просто Санька задерживался, и было поздно, – он никогда так поздно не возвращался. Или возвращался? От Лизаветы. Но, начни она плакать, как вытирать слезы, если одной рукой Вика держала голову Блэка, а другой вливала ему в рот суп из ложки?

А потом она сидела возле Блэка, осторожно гладила его и рассказывала, как он выздоровеет, и они пойдут гулять в парк, и на этот раз Вика будет очень крепко держать его за поводок…

– Вот скажи мне, куда ты бежал?

Но Блэк только лизнул ее руку. Уходя, Вика на всякий случай укрыла пса своим детским одеяльцем – ночи пока довольно холодные.

А Санька так и не пришел. И утром тоже. Можно было бы позвонить ему на работу, но Вика не стала этого делать. Пусть она все бьет и ломает, однако не собирается наступать дважды на одни и те же грабли.

Допустим, она позвонит. И его начальник скажет, что Александр Петровский ушел с работы вместе со всеми в шесть часов вечера… То-то стыда натерпится.

Почему она рисует себе такие картины? Муж не пришел домой, потому что у него опять появилась другая женщина. Каких-нибудь полтора месяца назад такая мысль не появилась бы в его голове. Как говаривал Козьма Прутков: раз солгавши, кто тебе поверит! Или это из классики другого рода? Тот, кто предал один раз, предаст и второй.

Однако цитируй не цитируй, а в новом отношении Вики к мужу имелось некое преимущество: ожидая предательства и дождавшись его, она почти не почувствовала боли. Точнее, боль была совсем не такая, как в тот, первый раз, не столь острая и нестерпимая, а тупая и ноющая. Как зубная боль.

Права ее мама: Вике все равно придется принимать решение. Одно-единственное. Например, она махнет рукой и станет делать вид, что верит Саньке, и тогда сохранится семья, а он время от времени будет хороводиться с очередной Лизой, не умея ей отказать, чтобы всегда возвращаться к Виктории. Ему будет с ней удобно.

И так всю жизнь они построят на лжи, но, кроме них двоих, об этом никто знать не будет. А будут считать, что у них такая дружная семья и, может, даже завидовать станут.

Потом родится ребенок, и Вика будет сидеть в декрете, а Санька и вовсе задерет нос. Какой он особенный, порядочный, содержит семью, и куда семья без него, и как ему все можно. И Вика вообще должна помалкивать, потому что иначе кормилец разозлится…

А можно взять и собрать его вещи. И выставить за порог. Если хочет, пусть подает на раздел имущества, но дом принадлежит Вике, его завещала ей бабушка.

И станет Виктория жить одна. Вернет себе девичью фамилию и будет ночами рыдать в подушку, жалея, что не простила Саньку…

Это называется вариант! Хорошего же она о себе мнения, что ей только и остается, что мочить слезами подушку!

Во-первых, она восстановится в институте – ведь пообещала папе. Потом подучится на курсах английского языка. Стэнли Гальтон – тот, постарше, кого она вчера переводила, – сказал, что у нее хорошее произношение, но Вика переводила далеко не так бойко, как хотелось бы, и пару раз споткнулась… Нет, учиться!

По утрам Вика будет бегать в парке вместе с Блэком – он непременно поправится, а по вечерам станет медленно гулять с ним по набережной, для чего надо проехать всего три остановки на троллейбусе, но она наденет псу намордник и возьмет на него билет, и кондуктор не станет ворчать, что она везет собаку…

Вика подумала, для чего она так подробно все себе рассказывает. Чтобы не думать о предстоящем объяснении с Санькой. С Александром Петровским.

И хорошо, что у них нет детей. Не станет она рожать от него сына, который потом тоже станет ведомым. Она подберет ему совсем другого отца. Такого, которого нет в Сониной классификации. По-настоящему любящего мужа и отца.

А чтобы начать новую жизнь, Вика сейчас выйдет во двор, наберет из-под крана ведро воды и выльет на себя. Она с полгода, наверное, все собиралась начать обливание, да то лень было, то пораньше вставать не хотелось.

Вика вышла на крыльцо, и Блэк навстречу ей глухо тявкнул, как застонал. Мол, прости, хозяйка. Она даже не сразу поняла, что он вынужден был опорожниться прямо на крыльце.

Глупый, стесняется, ему пришлось делать то, чего он не делал с младенческих лет.

– Да если хочешь знать, Блэк, – сказала она, – то я буду убирать за тобой столько, сколько нужно, лишь бы ты побыстрее поправился. А сегодня вечером принесу тебе кусок сырого мяса. Мне кажется, что от него ты куда быстрее поправишься, чем от какого-то сухого корма. Или даже от куриного супа.

Она сняла лифчик и осталась только в трусиках – что-что, а забор вокруг участка Санька сделал то, что надо, ни щелочки не оставил.

И, зажмурившись, она вылила на себя ведро холодной воды. Потом по-мужски вытянула вверх руку, как делали обычно в американских боевиках, и громко выдохнула:

– Ха!

И почти тут же снаружи кто-то постучал.

Она быстренько накинула халатик на мокрое тело и открыла калитку. Перед ней с пакетом в руках стоял Леонид.

– Доброе утро, Виктория! А я вот тут жду, когда мне откроют, и сочиняю речь-отмазку на случай, если выйдет ваш муж, а не вы.

– Значит, вы знаете, что я замужем, – строго сказала Вика. – Тогда зачем пришли?

– Вообще-то я пришел к Блэку, – серьезно пояснил он и отвел в сторону взгляд, наверное, чтобы она не заметила в нем смешинку.

– Я могла бы сказать, что у него сегодня неприемный день, но ладно уж, проходите… Что это у вас в пакете?

– Сырое мясо. Я сегодня пораньше смотался на базар и взял мясных косточек. Как говорится, в возмещение… А что это вы такая мокрая? Плавали в бассейне?

Вика засмеялась:

– Шутите! На наших четырех сотках не поместится бассейн.

– Еще как поместится. Если небольшой.

Он разговаривал с ней и потихоньку двигался к крыльцу, все же с некоторой опаской косясь на окна дома…

– Надеюсь, муж не станет ругать вас за мое посещение больного пса.

– Вами же травмированного, – подсказала Вика. – Не волнуйтесь, мужа нет дома.

Сказала и осеклась: еще подумает, что она с ним заигрывает. Уточнила:

– Он в командировке.

– Значит, мне повезло.

Леонид подошел к крыльцу и остановился, глядя на Блэка:

– А он не умер?

– Типун вам на язык! – отозвалась Вика. – Он просто понимает, что нужно полежать, чтобы скорее выздороветь.

– Вас послушать, так это он сам сказал вам… Как вы думаете, он станет есть мясо?

– Не знаю, но если бы не вы, я сама бы это мясо ему купила. У нас совпали намерения, но вы успели раньше. – Она взяла из рук гостя пакет. – Ну у вас и размах. Здесь же килограммов пять.

– Всего четыре, – поправил он и посмотрел на Вику.

От его взгляда она смутилась и пробормотала:

– Вы выбрали не слишком удачное время для посещения. Мне пора на работу.

Ну вот, опять! Когда она станет следить за своими словами? Он еще подумает, будто она предлагает ему прийти когда-нибудь еще…

Она пошла в дом и сказала ему от двери:

– Сейчас я вынесу нож. Вы же не дадите Блэку весь этот пакет.

– Я подвезу вас, – предложил Леонид, принимая из ее рук кухонный нож.

– Лучше не надо, а то я привыкну, что вы меня возите.

– Ничего страшного. Я согласен каждое утро заезжать за вами.

Опять она упустила из рук инициативу.

– Вы забыли, я замужем, – упрямо сказала Вика. – Ну и что же, у меня достаточно вместительная машина. В ней вполне поместится и ваш муж. Даже если он супертолстый.

– Он вовсе не толстый.

– Тем более.

– Хорошо, через пять минут я буду одета.

Зачем она согласилась? Что же это такое, как не флирт? Осуждает Саньку, а сама готова идти по его стопам! Сегодня – ладно, сегодня пусть он ее отвезет, а прощаясь, она непременно скажет, чтобы это было в последний раз!

Кстати, куда ее несет? На работу она торопится! Без пятнадцати восемь, до офиса езды минут десять, а рабочий день начинается в девять. И что делать, сидеть у входа на лавочке?

Одевалась Вика больше пяти минут, потому что ей не хотелось выглядеть кое-как. И это тоже было новым в ее поведении. Раньше, собираясь на свое прежнее реализаторское место, она довольствовалась джинсами и простенькой футболкой летом, а с наступлением холодов – джинсами со свитером и курткой, вот и все разнообразие.

Сегодня она надела итальянский полотняный костюм и подвела глаза. Потом взглянула в зеркало и достала тушь. Раньше ею пользоваться Вике было просто лень.

Готово! Она взглянула на часы – без пяти восемь. Все равно рань несусветная.

Вика остановилась на пороге и посмотрела на Леонида, который держал на ладони косточку для Блэка – отчаянный, а если пес укусит? – и уговаривал того:

– Посмотри, какая косточка! Сам бы ел, да тебе пообещал!

Этот мужчина, похоже, совсем без комплексов. Пришел к ней, будто они сто лет знакомы и Вика всего лишь девушка, за которой он ухаживает… Что это она заладила: ухаживает! Леониду просто стыдно, что он изуродовал ее пса, вот он и заглаживает вину.

– Кстати, Леня, вы завтракали?

– Нет, как-то не успел. – Он посмотрел несколько растерянно.

– Вот и я не успела. Давайте вместе поедим.

– Вы приглашаете меня к себе домой?

– А что здесь странного? Я вообще всегда приглашаю гостей за стол.

– Так я… не столько гость, сколько преступник. Знаете, со вчерашнего дня места себе не нахожу. Еще ни разу в жизни я никого не сбивал, а тем более такого симпатичного пса.

– Не говорите глупости. В тюрьме кормят и преступников.

– А в какую тюрьму меня посадят? В тюрьму для животных? – пошутил он, по ее знаку проходя в ванную, чтобы вымыть руки.

– Конечно, и будут кормить сухим кормом. Пока же пользуйтесь моментом… Я, кстати, со вчерашнего дня тоже думаю: к кому Блэк через дорогу побежал? Гоню от себя мысли, что он собирался меня бросить… Кому понравится быть преданным? Вчера я даже вспоминала тот рассказ Джека Лондона, в котором пес вернулся все же к своему старому хозяину, несмотря на то что у новых он жил как в собачьем раю, а у старого хозяина работал как каторжный. На севере Аляски.

– Я тоже помню этот рассказ, – кивнул Леонид, – какие, однако, вкусные у вас сырники!.. Разве Блэк – не ваша собака?

– Его кто-то бросил или он потерялся…

– Такие собаки не теряются.

– В общем, он подошел ко мне на улице. Грязный, несчастный.

Вика не выдержала и заплакала. Все-таки мужества, которое она в себе начала воспитывать, у нее пока маловато.

Леонид молча протянул ей кухонное полотенце.

– Спасибо, – шмыгнула носом Виктория. – Извините.

В самом деле, чего это она все время ревет? Чуть что – и в слезы. Точно заболела. Нервы не в порядке. Сто лет не плакала, и на тебе. Каждый день слезами умывается!

– Ничего. Это бывает. У вас неприятности?

– Можно сказать и так. Неприятности. У меня сейчас все, что с частицей «не». Нежелательные неожиданности – так можно сказать? Нелады. Непогода в доме… – Она улыбнулась сквозь слезы. – Не знаю, чего это я перед вами расклеилась, вон вы даже есть перестали.

– А вы и кусочка в рот не взяли, – укоризненно заметил Леонид. – Как же гость может есть, если хозяйка не ест?

– Действительно. Извините, я сейчас! – Она выскочила на крыльцо, вроде посмотреть, как там Блэк, но оказалось, было и вправду, на что посмотреть. Пес приподнялся на передних лапах и с чувством грыз принесенную Леонидом мясную кость.

Она вернулась и села за стол, враз успокоившись.

– Вот теперь я и буду есть, – сказала она, накладывая себе сметаны. – Посмотрела на Блэка, и у самой аппетит появился.

Она включила стоявший на кухне приемник, настроенный на волну «Русского радио». И при словах певицы «В будущей жизни, когда я буду кошкой» забавно подхватила: «Мяу-мяу-мяу».

Леонид рассмеялся:

– Странная вы женщина. То плачете, то поете.

– Этот стон у нас песней зовется, – сказала она, вспомнив Некрасова.

– Интересно, если бы у вас была кошка, как относился бы к ней ваш Блэк? – сказал так и замер, точно поперхнувшись.

Виктория проследила за его взглядом.

В дверях стоял ее муж, Александр, в какой-то новой, явно только что выглаженной рубашке и с презрением смотрел на нее и Леонида.

– Стоит мне хоть ненадолго задержаться, как в доме появляется посторонний мужик!

– Ненадолго, то есть на ночь? – уточнила Вика. – А что с рубашкой, в которой ты выходил из дома? Разорвали в порыве страсти?

– Так получилось, что я… что мы…

Он не смог выдержать ее знающего, не верящего его оправданиям взгляда и отвел глаза в сторону.

С удвоенной силой налегая на сырники, Вика обратилась к гостю:

– Ешьте, Леня, не обращайте внимания на этого человека.

– А он кто? – понизив голос, спросил Леонид, слегка перегнувшись через стол.

– Так, ерунда, бывший муж, – усмехнулась Вика.

Глава семнадцатая

– Я приду с работы в половине седьмого, – сказала Вика, обходя стоявшего в дверях, словно истукан, мужа, – постарайся к тому времени собрать свои вещи и уйти.

– Куда? – спросил тот глупо.

– Туда, откуда ты пришел.

– Ты не захотела даже выслушать меня! – выкрикнул он.

Леонид вышел из дома, но Вика не слышала шума отъезжающей машины. Неужели он ее ждет?

– А что нового ты бы мне сказал?

Она стояла внизу, а он на лестнице, но казалось, будто Вика смотрит на него сверху вниз. Александр молчал, она была так странно спокойна, что сама себе удивлялась. Как будто вовсе не ее жизнь рушилась… нет, не рушилась, менялась как раз в этот момент.

Он опять запутался, ее красивый, но слабый муж. И опять жалеет, что вляпался и в эту историю. Женщина, с которой он был, совсем ему не нужна. То есть если бы удалось оставить все в тайне от Вики, он бы продолжал к ней похаживать и смог бы гораздо удачнее, чем прежде с Лизаветой, уворачиваться от ее матримониальных намерений, потому что с каждой такой историей он приобретал новый опыт.

– Или у нее есть муж?

– Нет, – ответил он машинально.

Стоп! История повторяется. Это уже было в случае с Лизаветой. Он будто обалдевал от событий, которые сваливались ему на голову, и Вика смогла бы так же, как те женщины, управлять им, если бы захотела. Она уже вплотную подобралась к этому ключику. И даже взялась за него. Осталось только повернуть его, но… она не хотела. Повернуть ключ, значит, заиметь возле себя некую механическую куклу. И тогда, у кого сложнее замок, тот и станет ею управлять. А еще можно наладить дела так, что тех, кто захочет прибрать к рукам красавца Петровского, бить по этим жадным рукам так, чтобы их в момент отдергивали…

Рецепт верности, усмехнулась Вика. Другой женщине он бы подошел, а ей – увы! Не из того теста она сделана. Да и не хочется из любящей женщины превращаться в жандарма, который постоянно водит на поводке изученного вдоль и поперек преступника.

– Вот видишь, значит, тебе есть куда возвращаться. Раз мужа у нее нет.

– Но это и мой дом тоже! – воскликнул он, впрочем, не очень уверенно.

– Подавай в суд, – жестко сказала Вика. – Может, и отсудишь какой угол.

Кстати, надо уточнить у юриста, причитается ли ему что-то с этого дома? Бабушкиного наследства. В крайнем случае он может оставить себе машину. Или что-то из мебели…

Стоп, скомандовала Вика самой себе. Всего-то и нажили они вдвоем машину, а деревянную кровать, стиральную машину да холодильник подарили им на свадьбу ее родители. Хорошо, что Вика не выбросила старенький бабушкин холодильник. Вполне работающий. В сарае стоит.

– Не прогоняй Блэка с крыльца, – крикнула Вика уже от калитки, – он болен! Ветеринар сказал, что ему надо полежать.

Оставалось лишь надеяться, что он со зла не станет отыгрываться на ни в чем не повинной собаке.

Но сама Вика вовсе не была так спокойна, как хотелось. Напротив, даже раздражена. А когда вышла со двора и увидела, что Леонид и в самом деле дожидается ее у ворот, то, увы, уже не смогла сдержаться.

– Почему вы не уехали? – зло спросила она, приоткрыв дверцу.

– Потому что я обещал отвезти вас на работу. – Леонид пожал плечами, глядя перед собой.

– Меня вполне может отвезти муж! – закричала она.

– Ах, значит, вы уже помирились? – тускло поинтересовался он, впрочем, и не подумав завести машину.

– Это не ваше дело!

– Не мое. Так вы будете садиться или стоя вам удобнее вымещать на мне раздражение?

Она захлопнула дверцу и почти бегом пошла к троллейбусной остановке.

Но он поехал следом, а потом остановился, приоткрыл дверцу и скороговоркой выпалил:

 
Нет, не ошибка – акция
Свершилась надо мною, —
Чтоб начал пресмыкаться я
Вниз пузом, вверх спиною, —
Вот и лежу, расхристанный,
Разыгранный вничью,
Намеренно причисленный
К ползучему жучью.
 

Вика от неожиданности остановилась, а потом забралась в машину.

– Это Высоцкий, – строго сказала она.

– Владимир Семенович, – кивнул Леонид.

– А откуда вы знаете…

– Его стихи?

– Нет, то, что они мне нравятся?

– Потому что они нравятся мне.

– Хотите сказать, у нас с вами общие вкусы?

– Это вы сказали.

– Простите меня.

– Ничего, пожалуйста.

– И не приезжайте больше.

– Не приеду. Блэк-то на поправку пошел.

– Хотите сказать, что вы пришли только из-за Блэка?

– А вы что подумали?

Вика смешалась. Она почему-то была уверена… С каких это пор она обрела в себе уверенность как в женщине? Леонид просто чувствовал себя виноватым, а она нафантазировала!

– Я подумала, что понравилась вам, – честно признала она. – Глупо, да?

– Вы правильно подумали, – улыбнулся он.

– Знаете что?!. Я замужняя женщина и не позволяю себе романы на стороне! Надеюсь, вы больше не приедете. Тем более что Блэку стало лучше!

– Последний вопрос. Почему вы были такая мокрая, если у вас нет бассейна?

– Обливалась! – выпалила Вика.

– Жаль, что у вас такой плотный, без единой щелочки забор.

– Нахал! – прошипела она.

Он, не спрашивая, остановил машину возле офиса.

– Прошу.

– Спасибо.

Вика пошла к дверям не оглядываясь, но спиной чувствовала, как он смотрит ей вслед.

На этот раз Соня, теперь в обеденный перерыв, разглагольствовала о женщинах. Наверное, кто-то из слушательниц задал соответствующий вопрос. Вика успела почти к началу ее лекции.

– Бабы тоже классифицируются на несколько типов. Мною. Первый я называю крестоносками. Эти – злейшие враги самим себе, потому что свою жизнь они приносят в жертву другим, даже если их об этом не просят. Кстати сказать, навязанные ими жертвы обременительны. Им так и хочется сказать: отстань ты со своей жертвенностью! Причем часто именно им жизнь предоставляет уйму возможностей освободиться, предлагает альтернативу, но они ею никогда не пользуются.

– Ты красиво сказала: крестоноски. Точнее, жертвы аборта, – выпалила секретарша директора. – И между прочим, я – одна из них!

– Прошу заметить, я не пользуюсь слишком уничижительными ярлыками, – назидательно проговорила Соня. – Но если вы сами такие умные, я могу и помолчать.

– Говори, больше тебе никто не будет мешать, – поддержала ее начальница Вики Елена Александровна. – А ты, Алла, не перебивай докладчика, твоя история всем известна.

Вике не была известна, но она с интересом прислушивалась к разглагольствованиям Сони: к какому типу принадлежит сама Виктория?

– Второй тип – бабы мужиковатые. Причем не всегда внешне. У них суть такая: тащить, везти, ломить, и без этой пахоты они себе места не находят. Если на такую сваливается богатство, она все равно лезет в дела обслуги и всюду сует свой нос, а если по какой-то причине делать этого не может, помирает от скуки, а то и запьет…

– Не жалеем мы свои уши, – шутливо вздохнула Елена Александровна. – Ладно, до конца перерыва еще пятнадцать минут, а потом чтобы все разошлись по рабочим местам. Нечего делать, так и скажите. Я найду вам занятие.

Она вышла из приемной, где молодые женщины собрались сегодня.

– А дальше? – заторопили Соню слушательницы.

– Третий тип – гордячка. Она назначает себе такую цену, которую никто заплатить не может. Причем цена эта вовсе не выражается в рублях или долларах, она ждет, что ее избранник не будет пить, курить, а будет всегда цветы дарить, и зарплату отдавать, и тещу мамой называть… и все как в песне. Она перебирает женихов как… как картошку и порой остается одна до конца жизни. А если выходит замуж, то считает, что муж ее недостоин и что она своим согласием выйти за него оказала несчастному царскую милость…

– Что-то женщины у тебя получились не слишком привлекательными. По-моему, ты чего-то не учла, – не выдержала Виктория.

– Возможно, что и не учла, – легко согласилась Соня. – Но я же не говорю, что это и все. Мир женщин очень разнообразен. Согласитесь, эти три типа существуют. А мой труд еще не закончен…

– Соня, ты словно не разумные существа описываешь, а микробы, которые рассматриваешь под микроскопом, – заметила все та же Алла.

– Не нравится – не слушайте, – обиделась докладчица.

Вика попыталась примерить на себя хоть один из этих типов. Она не считала, что своего мужа осчастливила. Не тащила на себе воз. Разве что когда заболела бабушка, ей пришлось покрутиться, но и то крупные вопросы все равно решал отец… А тащить на себе крест или приносить себя в жертву… Недавно она и вправду считала, что раз вышла замуж, то должна терпеть. И бороться, и страдать, потому что сама выбрала себе такого мужа, но оказалось, что страдать ей больше не хочется. И терпеть тоже.

Думала ли Вика о том, что не сможет больше выйти замуж? Нет, не думала. Она даже нахально считала, что еще может найти свое счастье. Знал бы о ее мыслях пока еще супруг Александр Петровский!

– Петровская! – позвала секретарша. – Павел Данилович зовет.

То есть отец. Зачем-то Вика ему понадобилась.

– Заходи. Садись.

Отец был с ней строг, будто Вика перед ним серьезно провинилась.

– Что это ты там придумала? Решила пойти по пути отечественных феминисток, которые ни во что не ставят брак? Ты же сама совсем недавно уверяла, что у вас с Александром все хорошо, что вы любите друг друга. А теперь твой муж звонит и говорит, что ты дала ему от ворот поворот. И даже вещи собрала.

– Нет, вещи я не собирала, – покачала головой Вика. – Я сказала ему, пусть собирает вещи и катится вон!

– Может, я что-то и перепутал, только твой муж прав. Нечего рубить сплеча.

– Значит, он тебе позвонил? – Вика поднялась из кресла и подошла к отцу поближе. – И сказал, что я просто дурью маюсь? А он не так уж сильно и провинился? Подумаешь, один раз дома не ночевал. У очередной бабы задержался. И ты предлагаешь мне его простить и все забыть, потому что принцам крови все прощается…

– Подожди, какой еще принц крови? – нахмурился отец. – Ничего такого я тебе не говорил. Да и непохоже, что в генах Александра течет королевская кровь.

– То есть мое происхождение ничем не хуже его?

– Да уж вряд ли хуже! – запальчиво произнес отец.

– Тогда назови мне причину, по которой я должна продолжать с ним жить, несмотря ни на что…

– У вас семья.

– Была. Один раз я его простила. Прошло совсем немного времени, и все повторилось. Больше я его не прощаю, понятно? Еще вопросы будут? Нет? Зато у меня есть ответ на твои незаданные вопросы: мне не нравится у тебя работать. Слишком уж плотно ты занялся моим воспитанием теперь, когда я совершеннолетняя женщина. Решил, что недовоспитал? Тогда все равно уже поздно… Мне написать заявление или ты так меня уволишь?

– Погоди. – Отец досадливо качнул головой, будто невольно допустил промах, который не знает, как исправить. – Ну прости, дурака свалял. Александр позвонил, в голосе слезы: семья рушится, помогите.

– А ты и бросился на помощь? Понимаю, мужская солидарность…

Отец тяжело вздохнул:

– Витуська, мир? Кстати, мне звонил Герман Семенович, спрашивал, не думаешь ли ты от меня увольняться. Может, пойдешь к нему? Он оклад пятьсот баксов обещает.

– Пойду. В его фирме я не чувствую себя опекаемой, а уж тем более провинившейся. Он не станет в рабочее время прорабатывать меня за ошибки в личной жизни.

– Язва ты, Виктория, – опять вздохнул отец – сегодня ему ничего не оставалось, как только вздыхать. – Иди к Елене Александровне. Я скажу, чтобы тебя уволили переводом… Кстати, как поживает Блэк?

– Сегодня пытался грызть кость.

– Ты давала больному псу кость?

– А что, не надо было? Это ему принес тот, кто его сбил.

– Нет, тут давать советы трудно, я же не ветеринар. Если ему больно кусать, он и не станет, а будет посасывать, как ребенок игрушку.

– Ну, папа, ты и скажешь! – засмеялась Вика, в момент прощая отца. Он же хотел как лучше, а в глубине души понимал, что не стоит с Викой говорить о ее отношениях с мужем, потому и повысил на нее голос. От раздражения на самого себя.

Даже если она и не так себе его наезд объясняет, то все равно это ее отец. Единственный и любимый, пусть он и ошибается и пытается по своему мужскому разумению ей помочь… Вот как, она уже снисходительно относится к собственному отцу!

– Когда Герман Семенович сказал на работу выходить?

– Да хоть завтра.

– Ты позвони ему, скажи, что завтра и выйду. Не обижайся, папа, но и вправду будет лучше, если я стану работать не в твоей фирме. А то перед девчонками неудобно.