Текст книги "Все великие пророчества"

Автор книги: Лариса Кочетова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

* * *

Вольф Мессинг становился все более популярным, и не раз само его имя помогало восстановить справедливость.

Однажды Мессингу позвонил управляющий Мосторга. Вольф никогда не встречался с ним, но этот человек признался, что является его горячим поклонником и старается никогда не пропускать его представлений. Управляющий хотел поблагодарить его за помощь в раскрытии кражи в его магазине. Он просил Вольфа прийти в магазин за наградой. Мессинг ответил с присущим ему юмором, что сегодня не первое апреля и что он не сделал ничего, чтобы заслужить его благодарность. Тогда человек разъяснил, как было дело. Каждый отдел сдавал кассу главному бухгалтеру, чей кабинет находился неподалеку от служебного входа. Наполнив несколько мешков деньгами, он отвернулся на мгновение, чтобы выключить чайник. Когда повернулся, одного мешка уже не стало. Ясно было, что вор – из служащих магазина, так как только им разрешали входить в эту дверь. Но в огромном четырехэтажном магазине работало несколько сотен человек, и многие в это время проходили по служебному коридору. Под подозрением были все – от уборщицы до начальников отделов.

Упавший духом бухгалтер проинформировал управляющего о краже. Тот не растерялся и, подобно Шерлоку Холмсу, моментально оценил ситуацию. Прошло только несколько минут с момента кражи, а кабинет бухгалтера находится на четвертом этаже. Значит, за такое короткое время деньги не могли быть вынесены за пределы магазина. Вор не мог убежать по лестнице или эскалаторам, которые были забиты покупателями. Это означало, что либо вор по-прежнему носит деньги с собой, либо он спрятал их среди товара. Очень скоро заработал громкоговоритель: «Граждане! – объявил управляющий. – В нашем магазине произошла кража. По счастливому совпадению среди наших посетителей оказался Вольф Мессинг, которого все вы, конечно, знаете. Я приказал перекрыть все выходы, включая служебные. Мы не имеем права обыскивать тысячу людей. Но на обратном пути из магазина Вольф Мессинг попрощается со всеми вами за руку. Не думаю, что нужно пояснять, что будет с вором. Поэтому я предлагаю, чтобы человек, взявший деньги, возможно неумышленно, вернул их безотлагательно». Через несколько минут мешок был найден на третьем этаже, его содержимое было не тронуто.

О потрясающих способностях Вольфа Мессинга вспоминают многие очевидцы, среди них писательница Надежда Крамова, проживающая ныне в Бостоне.

«Хочу поделиться с вами воспоминаниями, которые свидетельствуют о его магическом даре не только видеть события прошлого, но и предсказывать будущее.

Я встретилась с Вольфом Мессингом во время войны. В Перми (тогда Молотов) была расквартирована группа писателей, эвакуированных из Ленинграда. Мы жили в единственном семиэтажном здании в городе, гостинице, которую окрестили «Семь этажей». Однажды в холле я увидела невысокого человека с большой головой и торчащими во все стороны волосами. Проходя мимо меня, он остановился, окинул меня пронизывающим взглядом, улыбнулся чему-то и быстрым шагом направился к выходу.

– Кто это? – спросила я администратора гостиницы.

– Как, вы не знаете? Это Вольф Мессинг, он приехал вчера.

– О! – сказала я, устыдившись своего невежества. В то время мне это имя ничего не говорило.

Вскоре Мессинг давал первое представление. Не буду подробно останавливаться на его феноменальных способностях. Расскажу о происшествии, которое, на мой взгляд, не поддается объяснению.

Мессингу дали относительно простое задание: пройти к женщине, сидящей в третьем ряду, взять паспорт из ее кошелька, выйти на сцену и открыть его. Громко прочитав имя владельца, он должен был вернуть паспорт. Когда Мессинг вышел на сцену и открыл паспорт, из него выпала фотография.

– Какой красивый офицер, – сказал он с улыбкой. – Совсем молоденький мальчик.

Внезапно его лицо исказилось, глаза округлились, и он схватился за сердце.

– Занавес! Опустите занавес! – вскричал он.

Зал замер.

Его ассистент вышла на авансцену и объявила, что Мессинг чувствует себя плохо, но через десять – пятнадцать минут представление продолжится. Последняя часть выступления затянулась, так как Мессинг часто прерывался, чтобы вытереть лицо платком. На следующий день нам удалось выяснить у ассистента, что случилось. Оказалось, Мессинг «увидел», что юношу убили как раз в тот момент, когда он восхищался фотографией.

Мать юноши остановилась не в нашей гостинице, но мы видели ее каждый день в кафетерии, где были зарегистрированы наши продовольственные карточки. Мы с ужасом смотрели на ее лицо, но оно было таким же спокойным, как всегда; ее сын часто писал ей, и она показывала его короткие теплые письма. На какое-то время мы успокоились, посчитав, что Мессинг ошибся. В конце концов, все люди ошибаются.

Прошло три недели, и мы забыли об этом инциденте. Но спустя двадцать четыре дня женщина не пришла в столовую. На следующий день мы узнали, что она получила похоронку на сына, в ней был указан день и час смерти, и именно в это время Мессингу явилось видение.

Я старалась никогда не пропускать представления Мессинга. Однажды я замешкалась после выступления. Зал уже опустел, и я последняя вышла на холодную улицу. Был сильный снегопад, и дальше двух шагов ничего не было видно. У входа в нерешительности стоял Мессинг.

– Мерзкая погода, – проворчал он на немецком. – Как в аду.

– Хуже, – ответила я. – Хорошо хоть тепло.

– Вы говорите по-немецки? – Он обернулся и посмотрел на меня изучающе. – Это хорошо. Вы остановились в гостинице. Я видел вас в холле.

Я кивнула, пораженная его памятью.

– Вот моя рука и пойдемте, – продолжил он по-немецки. – Теперь мне хоть есть с кем поговорить на немецком. Русский для меня гораздо труднее.

– Но где ваш ассистент? – спросила я.

– Иногда она уходит после антракта.

Потом я часто, встречала его у входа, и мы вместе

возвращались в гостиницу «Семь этажей».

– Говорите тише, – предупреждал он меня. – Во время войны опасно говорить по-немецки на улице. Однажды меня приняли за шпиона.

В то время были тяжелые и тревожные для меня дни. Я перестала получать известия от своего мужа с момента блокады Ленинграда. Ходили слухи, что он был убит в бомбежку. Я долго все держала в себе, но наконец решила довериться Мессингу. Я не хотела говорить с ним о своих тревогах на ходу, но у меня не хватало смелости просить аудиенции: знала, что ему запрещена частная практика. Наконец решилась попросить ассистента замолвить за меня слово.

– Он согласен, но только в виде исключения, – сказала ассистент. – Приходите в его номер в три часа.

Попытаюсь воспроизвести свой разговор с Мессингом слово в слово.

– Это вы? Садитесь. Но помните, что мне запрещено принимать посетителей. Поэтому 15 минут, и ни секундой больше, – сказал он.

Я покорно села, не зная, с чего начать.

– Для начала, – помог он мне, – напишите на бумаге любое число. – Он передал мне карандаш и бумагу.

Я написала цифру «18».

– Теперь сложите бумагу и положите ее в свой ботинок. Вот так. Дайте мне вашу руку.

Я покорно выполнила то, что он просил. Через секунду Вольф Мессинг написал 18 на обрывке газеты и победно посмотрел на меня. Я пожала плечами: мы просто теряли время.

– Ха! – сказал неожиданно Мессинг. – «Я пришла не за тем, чтобы он показывал мне свои фокусы; мы попросту теряем время». Я правильно угадал?

Я непроизвольно улыбнулась.

– Вы хотите спросить о судьбе своего мужа.

– Что еще желает знать женщина во время войны? – спросила я немного раздраженно. – Не все же родились Мессингами.

– Но чтобы ответить на ваш вопрос, необходимо быть Мессингом, – сказал он хитро и затем рассмеялся. Он вел себя как озорной ребенок, и это начинало раздражать меня еще больше. Внезапно его лицо стало серьезным.

– Вот что я вам скажу. Для начала я хочу пройтись по вашей квартире там, в Ленинграде, – он сжал крепко мою руку. – Пойдем в коридор. Вот он. Идите медленно, налево дверь в чью-то комнату, коридор, направо – ваша комната, входите. Нет, пианино стоит не рядом с дверью, а у окна; стекло разбито, крышка открыта, на струнах снег. Ну, что же вы остановились? Идите дальше. Вторая комната почти пуста: нет ни стола, ни стульев, ни полок – книги лежат в куче на полу посередине комнаты. Хорошо, достаточно. – Он отпустил мою руку. – А теперь слушайте внимательно! Пишите! – Его лицо постепенно становилось бледным и напряженным. – Ваш муж жив. Он болен, очень болен. Вы увидите его. Он приедет… приедет сюда пятого июля в десять часов утра. – Мессинг замолчал и закрыл глаза. Я боялась шелохнуться.

– Теперь уходите сейчас же! – сказал он тихо. – У меня выступление сегодня вечером. Мне надо отдохнуть, а я тут занимаюсь вами!

Он посмотрел на меня сердито.

– Я устал, уходите! – закричал он, вытирая капли пота со лба.

Наконец настало пятое июля. Я уже знала, что мой муж был сильно истощен от голода и лежал в госпитале. Не могло быть и речи о его приезде на Урал в ближайшем будущем. Но у меня из головы не выходили слова Мессинга, и мы с друзьями с нетерпением ждали этого дня. Я даже приготовилась к встрече: достала водку за карточки на масло, часть хлебных карточек поменяла на мятную карамель, а три метра ткани, выданной мне литературным фондом, выменяла на картошку и лук.

Пятого июля осталась одна в комнате. Я боялась спуститься в столовую или даже принести кипятка для чая. Проходили часы: 10, 11, 12, 16, 17, 18. Каждые несколько минут в дверь просовывалась чья-нибудь голова.

– Не приехал?

– Нет еще.

Я сидела голодная, злая, рыдала и чувствовала себя дурой. В семь часов в дверь постучали. На пороге стоял мой муж. За плечами у него был туго набитый вещмешок, еще он прижимал к груди две буханки хлеба.

– Боже мой! Я ждала тебя весь день! – закричала я, бросаясь к нему.

– Откуда ты узнала, что я приеду? – удивился муж. – Это случилось неожиданно. Я только что выписался из госпиталя, и тут мне позвонили.

– Расскажешь позже, – перебила я. – Ты едва стоишь на ногах.

Я взяла хлеб у него из рук и помогла снять мешок. Если бы я не ждала его, я вряд ли узнала бы в этом постаревшем человеке с редкими седыми волосами, запавшими висками, небритым лицом своего мужа. А ему было всего 42 года. Когда мы расставались, он был красивым, элегантным, хорошо сложенным мужчиной. У меня заныло сердце.

– Я ждала тебя сегодня утром, – сказала я. – Но главное, что ты все-таки приехал.

– Я приехал утром, в десять часов, – ответил он.

– Что? – воскликнула я с ужасом. – Где же ты был все это время?

– Видишь ли, на станции выдавали хлеб всем пассажирам, и я простоял в очереди восемь часов. В конце концов, я не мог отказаться от хлеба.

– Бог мой! У меня достаточно хлеба!

Мне хотелось зарыдать, но я сдержалась. Передо мной был человек, который пережил блокаду Ленинграда.

Когда я вернулась в свою квартиру в Ленинграде, то увидела пианино с открытой крышкой у разбитого окна. Снег растаял, и внутри стояла вода. На полу другой комнаты свалены книги. Мебели не было – соседи сожгли ее холодной зимой 1942 года. Я была рада, что это помогло им выжить».

Лучше всего Мессинг чувствовал судьбу человека, которого встречал первый раз в жизни. Или даже не видел его совсем, только держал какой-либо принадлежащий ему предмет, а рядом думал о нем его родственник или близкий человек.

Перебирая в памяти сотни подобных случаев, Мессинг не мог не остановиться на единственном ошибочном. Впрочем, не совсем ошибочном. Дело было еще в Польше. К нему пришла немолодая женщина. Седые волосы. Усталое лицо. Села перед ним и заплакала:

– Сын… Два месяца ни слуху ни духу. Что с ним?

– Дайте его фото, какой-нибудь предмет сына. Может быть, у вас есть его письма?

Женщина достала синий казенный конверт, протянула Мессингу. Он извлек из него исписанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги.

Мессингу вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же он прочитал обращение «Дорогая мама!..» и конец «твой сын Владик». Сосредоточился. И увидел, убежденно увидел, что человек, написавший эти страницы, мертв.

Мессинг обернулся к женщине:

– Пани, будьте тверды. Будьте мужественны. У вас много еще дел в жизни. Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка – вашего внука. Ведь она без вас не сумеет вырастить его.

В калейдоскопе лиц затерялось это усталое лицо, тоскующие глаза матери, потерявшей сына. Но эта история получила продолжение.

Месяца через полтора Мессинг получил телеграмму: «Срочно приезжайте» из того города, где был совсем недавно. Приехал с первым поездом. Вышел из вагона – на вокзале толпа. Только ни приветствий, ни цветов, ни улыбок – серьезные, неприветливые лица. Вперед вышел молодой мужчина:

– Вы и есть Мессинг?

– Да, Мессинг – это я.

– Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?

– Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел.

– Но вы похоронили живого!

– Я не могильщик…

– И чуть не загнали в гроб вот эту женщину. Мою бедную мать.

Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю:

– Все-таки кого же я заживо похоронил?

– Меня! – отвечает молодой мужчина.

Пошли разбираться… Я вспомнил всю историю.

– Дайте мне, – прошу женщину, – то письмо, что вы мне тогда показывали.

Раскрывает сумочку, достает. В том же синем конверте, только пятен от слез прибавилось. По моей вине лились эти слезы! Смотрю я на страницы с расплывшимися чернилами – и еще раз прихожу к убеждению: умер человек, написавший это письмо, умер человек, подписавшийся «твой сын Владик»… Но тогда кто же этот молодой мужчина?

– Вас зовут Владик?

– Да, Владислав.

– Вы собственноручно написали это письмо?

– Нет.

Для меня это «нет», как вспышка молнии, озаряющая мир.

– А кто его написал?

– Мой друг. Под мою диктовку. У меня болела рука. Мы с ним вместе лежали в больнице.

– Ясно. Ваш друг – умер?

– Да. Умер. Совершенно неожиданно. Он был совсем не тяжело болен.

Обращаюсь к женщине:

– Пани, простите мне те слезы, что вы пролили после нашей встречи. Но ведь нельзя знать все сразу. Вы мне дали это письмо и сказали, что его написал ваш сын. Я вижу обращение «мама», подпись «твой сын». И вижу, что рука, написавшая эти слова, мертва. Вот почему я и сказал, что сын ваш умер…

Однажды Вольфа Мессинга спросили о том, были ли в его жизни трагические случаи, когда ему не удавалось предотвратить несчастье.

«Нет, я никогда не совершал серьезных ошибок. Я отношу сюда все личные просьбы, которые выполнял, и случаи, когда инициатива принадлежала мне, особенно тогда, когда речь шла о жизни и смерти, – вспоминал он. – Но никогда не прощу себе нерешительность, которая вылилась в трагедию. Трагическое предчувствие пришло ко мне спонтанно, даже не было четкого видения катастрофы. Апрельским утром 1967 года я проснулся, едва рассвело, и решил прогуляться по пустынным улицам. На газетных стойках уже продавались газеты, и я купил несколько. Заголовки на первой странице сообщали об успешном запуске космического корабля «Союз-1», и там были помещены фотографии космонавта Владимира Комарова. Сорокалетний Комаров был невысоким человеком с тонкими губами и густыми бровями. В передовицах сообщали подробности полета, биографию Комарова, были помещены его фотографии в Кремле перед запуском. Я рассматривал их. Тут меня молниеносно осенила мысль: «Он не вернется». Я почувствовал, как дрожь пробежала у меня по спине, и на какое-то мгновение предчувствие показалось смешным. Но мысль не покидала меня. Катастрофа мне не увиделась, и я подумал, что мысль относится к чему-то другому.

Я попытался избавиться от всех мыслей о полете. Но за завтраком эта фраза возникла у меня в голове три раза, как будто сигнал пульсировал в моей голове: он не вернется… он не вернется… он не вернется… Я не мог расслабиться, так как не понимал значения этого сигнала. Отставив чашку с чаем, лег на диван и попытался сконцентрироваться. Но даже после этого не возникло никакого видения.

Потом я начал размышлять, пытаясь разместить все, что касалось этого предчувствия, по своим местам. Это была моя первая и главная ошибка! В таких случаях попытка найти обоснование впечатлению только мешает. Я должен был просто принять к сведению сигнал без всяких условностей и попытаться еще раньше предпринять какие-то меры… хотя даже сегодня мне кажется, что катастрофу вряд ли удалось бы предотвратить. Ведь решения, касающиеся космических полетов, принимаются на уровне политических верхов. Они вряд ли прислушались бы ко мне.

Я начал думать: почему он не вернется? Космический корабль, запущенный на земную орбиту, не сможет сойти с нее. Даже если ракетный двигатель взорвется во время вхождения в плотные слои атмосферы, капсула с космонавтом все равно вернется на Землю. Итак, он все равно вернется. Я определенно не верил, что корабль столкнется с НЛО. Таков был ход моих размышлений. Но ясновидение нельзя объяснить при помощи методов логики; такая попытка делает бессмысленными любые видения. Мне не пришлось долго ждать. Через несколько дней было официально объявлено, что Владимир Комаров погиб 24 апреля 1967 года, возвращаясь с орбиты».

Вольф никогда не пользовался своей силой в чисто политических целях. Но он часто рассказывал об одном деле, которым очень гордился. Это дело связано с немецким шпионажем в годы Второй мировой воины. В 1944 году около Новгорода арестовали подозрительного человека. Это был высокий широкоплечий блондин, носивший очки в роговой оправе и выглядевший как настоящий немец, впрочем, он тут же признал, что так оно есть. Офицеры разведки были уверены, что он является агентом немецкой разведслужбы, но у них не было доказательств. Поняв, что обречен, немец все равно упорно отрицал свою вину. Его пытали и даже организовали инсценировку казни, чтобы вырвать у него признание, но все было бесполезно. Он оказался из тех редких людей, которые могут выносить любую боль и не сломаться. Его не хотели расстреливать, так как подозревали в причастности к целой шпионской сети.

Вот что рассказывал немец: он был контужен и пришел в себя на поле боя, добрался до ближайшей деревни, которая оказалась брошенной. Три месяца провел в амбаре, сжег свою форму, надел крестьянскую одежду. Питался пищей, которую нашел в деревне, иногда подстреливая дичь из пистолета. Он не знал ни одного слова по-русски. Последнее заявление вызвало подозрение у офицеров. Они считали, что на самом деле он говорит по-русски, и довольно хорошо, но ни разу не проговорился за четыре недели заключения.

В этот момент офицеры обратились за помощью к Мессингу. Они хотели знать, понимает ли немец русскую речь. Вольфа попросили поприсутствовать на допросах под видом высокопоставленного лица (при этом он был в гражданском). Сам Мессинг, однако, не принимал участия в беседе. За полчаса, в течение которых пленнику задавали обычные вопросы относительно имени и места рождения, Вольф посредством телепатии установил, что немец в уме переводит все фразы с русского на немецкий. Мессинг уже понял, что немец является опытным шпионом, но как доказать это? За двадцать пять минут Вольф придумал блестящий план, который осуществил в тот же день. Его идея была настолько хитроумной, что даже такой опытный разведчик попался в расставленные сети.

Главный следователь начал допрос на русском в присутствии секретаря. Мессинг сидел молча. Подозреваемый на протяжении всего допроса с надеждой поглядывал в его сторону. Когда допрос был окончен, Мессинг постучал пальцем по папке, которую принес с собой, и сказал на отличном немецком:

– Да, теперь я абсолютно убежден, что вы невиновны.

Затем он спокойно встал из-за стола и сказал тем же тоном, но уже по-русски:

– Вот и все. Вы можете идти.

Пленник тотчас вскочил с места. Однако сразу же поняв, какую ошибку допустил, тут же сел обратно, но было уже поздно.

Когда Вольф в первый раз рассказал эту историю, его спросили:

– Значит, не остается ни одного преступления – даже самого сложного, которое не может быть раскрыто? Не удобнее ли властям нанять одно-го-двух телепатов для расследования? В таком случае не будет несправедливых приговоров или нераскрытых дел.

– Нет! – ответил Вольф. – Мои способности не панацея. Любой суд и приговор должен быть основан на фактах. Этот случай с немецким разведчиком был исключением и не может служить примером для юридической науки. Я согласился принять участие в расследовании только потому, что обстоятельства требовали неординарных мер. Спорный вопрос: может ли парапсихолог или телепат помочь в расследовании преступлений? Проблема эта сродни дилемме: выполнять ли операцию по пересадке органов, если донор только близок к смерти? Этот вопрос обсуждался медиками до того, как доктор Барнард выполнил первую пересадку сердца. Проблема заключалась не столько в практической стороне дела, сколько в морально «этической. Откуда вы знаете, что донор находится действительно в безвыходном положении? Должны ли мы прекращать спасать одного человека, чтобы спасти другого? Никто не сможет сказать этого, пока донор не умрет.

Ни один телепат не заменит нормального расследования и суда. Он может быть задействован в отдельных случаях, чтобы найти доказательства, но не более. Такую функцию я выполнял, принимая участие в расследовании нескольких громких дел. Многие юристы, к сожалению, разделяют мнение, что каждый преступник оставляет следы, хотя бы и микроскопические. По-моему, это не так. Немало серьезных преступлений было совершено профессионалами, не оставляющими следов. А если что-то и было, время и обстоятельства стерли их. Такие преступления крайне сложно раскрыть и почти невозможно доказать вину подозреваемого. Ощущения ясновидящего могут служить только отправной точкой для следователя. Они не могут быть основанием для вынесения приговора». И Мессинг привел следующий пример.

В 1951 году в Казани ходили слухи по поводу загадочного убийства девятнадцатилетней девушки. Это было классическое преступление без следов.

Ее сбросили с моста в реку посреди ночи. Девушка была хрупкого телосложения, и, возможно, кто-то притворился, что обнимает ее, а сам перебросил ее через перила. Ее бывшего дружка арестовали через несколько месяцев, хотя против него не было никаких улик. Многие свидетели подтвердили на суде, что он не видел жертву в течение двух лет. Но когда они встречались, то свидания чаще всего проходили на этом мосту, и все обвинения в адрес юноши базировались на этом факте. Парень был подавлен. Он отрицал свою вину, постоянно повторяя одно и то же: «Это не я».

В это время Мессинг был в Казани и присутствовал в зале суда. Узнав о деле от горничной в гостинице, решил посетить заседание. Там он понял, что парень невиновен. В то же время обнаружил, что кто-то в зале нервничает, – возможно, это и был преступник, которого мучили воспоминания. В начале заседания Вольф сидел спокойно, но потом засуетился, так как почувствовал импульсы, исходящие от него. В гостиницу Вольф вернулся пешком и во время прогулки сконцентрировался на своих ощущениях. Он знал, что многих преступников тянет на место преступления. Но считал, что в данном случае важен не мост, а река. В любом случае течение реки лишает сцену конкретики, и Вольф не думал, что преступник вернется туда. Он также был уверен, что сам убийца находился в зале суда.

Перед Вольфом встала задача обнаружить его во время следующего заседания. Он интуитивно чувствовал, что этот человек приходит на каждое слушание дела. Вольф пришел одним из первых, чтобы иметь возможность разглядывать всех входящих. Первыми появились два мальчика, вероятно, друзья обвиняемого. Один из них был одет в спортивную одежду, другой – в поношенный серый костюм. За ними следовали женщина средних лет и мужчина немногим старше. Это были родители обвиняемого. Постепенно зал заполнился до предела зрителями. К сожалению, Вольф не мог пока указать на преступника. Но когда заседание началось, у него появилось такое же ощущение, как и накануне. Теперь ему оставалось сконцентрироваться на источнике.

Мессинг в течение десяти минут сидел с закрытыми глазами, как в трансе. Затем посмотрел налево, на последнее место в пятом ряду от скамьи подсудимого. Там сидел мужчина примерно двадцати пяти лет, державший в руках скрученный в трубку журнал «Огонек». Именно от этого человека исходили импульсы. Парапсихолог стал посылать ему сигналы: «Встаньте и признайтесь в убийстве». Молодой человек засуетился на своем месте. Он вытащил пачку сигарет, положил ее обратно и притворился, будто с интересом изучает фотографии в журнале. Потом скрутил журнал снова. Казалось, им овладел страх, так что он не мог больше ничего делать.

Психическое напряжение преступника было только на руку Мессингу. Вольф решил, что нужна встряска. Когда объявили первый перерыв, молодой человек развернул журнал и положил его на кресло, показывая, что оно занято. Во время перерыва Вольф постучался в дверь одного кабинета и попросил у секретаря лист белой бумаги и красный карандаш. Он объяснил, что хочет повесить знак на комнате для курящих, так как многие принимают ее за выход. На бумаге он написал большими буквами: ВЫХОДА НЕТ… В отличие от других подобных указателей в конце имелись три точки, старательно выведенные Мессингом.

Когда заседание возобновилось, Вольф принялся атаковать молодого человека мысленным приказанием: «Встаньте! Скажите всем, что вы убийца!» Во время второго перерыва Вольф подождал, пока останется один в зале, и положил лист бумаги под журнал, оставленный преступником на кресле.

Затем выкурил сигарету, но не вернулся в зал. Не хотел видеть то, что будет происходить там. Он ожидал за полуоткрытой дверью. Вскоре в зале раздался пронзительный крик: «Это я! Я убил ее!» Остальное Мессинга не интересовало. Удовлетворенный результатом, он отправился домой.

Удивительные, непонятные способности? Да, непонятные! Ну, а когда вы слушаете только что рожденные на ваших глазах стихи поэта-импровизатора, – разве это так уж понятно? А человек с математическими способностями, в уме перемножающий, возводящий во вторую и третью степени девятизначные числа, – это разве понятно? Многое ли мы знаем о способностях человека? Тайна рождения в мозгу человека идеи, мысли – и сегодня все еще величайшая тайна природы. Настанет время, и ум человека разберется в себе самом. И кто знает, может быть, именно психологические опыты Вольфа Мессинга могут стать одним из тех ключиков, с помощью которых будут открывать дверь к этим самым сокровенным тайнам природы?