Текст книги "Три менялы (СИ)"

Автор книги: Лариса Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Потихоньку женщина осваивала свои владения. Оказалось, этот дом таил много сюрпризов, среди них были такие досадные, как неустойчивая лестница в коровнике, но были и приятные – она обнаружила обширный подвал с запасами продовольствия и среди них ящики с конфетами. Матильда была сладкоежкой и обрадовалась конфетам больше, чем девочка: Вера выплюнула недоеденную конфету. На втором этаже в большой светлой комнате, где по приготовленной мебели угадывалось, что здесь предполагалось устроить спальню, она случайно наткнулась на плохо замаскированный в стене сейф. Теперь Матильда поняла, что за код назвала ей умирающая Вика. В сейфе она обнаружила свидетельства о праве собственности на участок, на дом, различные договора на строительство, на проектирование, личные документы Игоря и Виктории, ключи, скорей всего, от их городской квартиры и металлическую коробку из-под зеленого чая. В ней, завернутое в вату, лежало изумительной красоты сверкающее пасхальное яйцо. Конечно, Матильда не была экспертом, но, судя по услышанным ею обрывкам разговора Гамлета с его ночным гостем, по тому, как хранилась вещица, это и был тот самый Фаберже. Ну что же, хозяина найти будет нетрудно, наверняка имеются списки таких коллекционеров и каталоги их коллекций. А это еще что? По-видимому, дно сейфа можно поднять. Она вынула металлическое днище – под ним оказался толстый слой пачек долларов. Да-а… Она сложила все на место, туда же положила свои документы и закрыла сейф.

После этого Матильда внимательнее осмотрела и другие комнаты. И на кухне, куда заходила десятки раз, вдруг обратила внимание на панель за шкафом. Оказалось, это замаскированная дверь, ведущая в пристроенный к дому сарай, а из него можно было пройти дальше, в коровник. Теперь она не стала по утрам ходить через двор, но все равно ей было страшно, ведь приходилось открывать дверь на улицу и выпускать коров пастись. Они требовали свежей травы – припасенное над коровником сено их не устраивало.

Как-то Верин мяч закатился на задний двор, разыскивая его, она увидела в траве что-то красное – оказалось, это спелые помидоры, и было их довольно много. Жаль, что не все кусты плодоносили, часть из них вымахала выше бурьяна, но только цвела, а плоды, если и были, то совсем крохотные, зеленые. И таких негодных кустов было гораздо больше, чем плодоносящих, целое поле.

С этого дня она регулярно ходила за овощами. Вера ориентировалась там лучше, чем Матильда, именно она нашла огурец и показала, где растет морковь. Матильда была в восторге от роскошных хвостов морковки, такую красивую зелень можно было бы сажать на газоне, а у нее к тому же еще и корень съедобный!

Потом в курятнике она обнаружила настоящие яйца, это тоже было для нее большим сюрпризом. Конечно, женщина и раньше знала, откуда яйца берутся, но то были чисто теоретические знания. Теперь проблема завтрака намного упростилась – варить яйца проще, чем вредную манку, в которой так и норовили появиться комочки.

Что бы Матильда ни делала, она все время прислушивалась, ожидая, когда прилетит самолет. Ну не бывает так, чтобы исчез такой богатый человек, как Игорь, и никто его не искал! Ведь кто-то нанимал для него людей, кто-то выполнял проекты санатория и дороги – должны же исполнители поинтересоваться, куда пропал заказчик? Или он только собирался заказать? А может это были такие долгосрочные дела, что не требовали его постоянного внимания? Как бы то ни было, ей оставалось только строить догадки и надеяться на чудо. Каждый день она просыпалась с мыслью, что уж сегодня-то ее заточение закончится, и каждый вечер разочарованная ложилась спать. Это было просто невероятно! Ну не может такого быть, чтобы в наше время на Земле нашелся уголок, куда бы на протяжении стольких дней никто не заглядывал! И почему все это выпало именно ей?! Она терпеть не могла домашнее хозяйство, не хотела и не имела детей, а тут ей приходится жить, как в прошлом веке, и к тому же нянчиться с ребенком! Что же ей делать? Как выбраться отсюда? Если бы с ней не было Веры, Матильда ушла бы отсюда пешком – какая-то полузаросшая травой грунтовая дорога все же тянулась в лес. Но с девочкой это было невозможно.

Прожив здесь столько в одиночестве и имея возможность хорошенько все обдумать, Матильда с каждым днем почему-то все больше уверовала в то, что взрыв самолета не был случайным, и что не случайно у нее накануне отъезда так странно потерялся телефон. Сейчас она была убеждена, что он исчез из дома. И такая необычная заботливость Гамлета в последние дни, этот его подарок – неуклюжий мобильник… Наверняка он был с какой-то начинкой. Да, мотив убить их всех у Гамлета был. Он одним махом разделывался со всеми партнерами, больше не надо было бы делиться ни с кем. Как могла она думать, что он добровольно отдаст ее долю или что у этого прирожденного ловкача и афериста проснется совесть и он не станет участвовать в жилищных аферах? Да еще какая-то странная история с антиквариатом… Тогда она не обратила особого внимания на разговор Гамлета с незнакомцем, а теперь частенько вспоминала его во всех подробностях. Она должна была бы получше знать своего мужа: он ни за что не откажется от лакомого кусочка. Как ее, в конце концов, не насторожила необычная внимательность Гамлета в последние дни, абсолютно не присущая ему? Ведь понимала, что совершенно не нужна ему – фирма твердо стоит на ногах, процветает уже без ее помощи, а как женщина она никогда не интересовала мужа… Человек, с которым она прожила столько лет, хотел убить ее. Он небось уверен, что она погибла, Игорь ведь сказал, что они в самолете.

Однажды поверив, что эта мысль не абсурдна, что Гамлет мог желать ее смерти, Матильда все больше находила подтверждений тому. Вспоминала совместную жизнь, его равнодушие и особое внимание в последние дни…

Она считала, что он стольким ей обязан, что она привязала его к себе – и помощью в студенческие годы, и уходом за свекровью, и самозабвенным трудом в фирме. Да, пусть она была плохой любовницей, но она никогда и не ограничивала его свободу. Пусть была плохой домохозяйкой, но она была ему умелой и верной партнершей в бизнесе. А он… словно нож в спину. Да почему же словно?! Не словно, а действительно, он на самом деле хотел взорвать ее.

От таких мыслей можно было сойти с ума и в нормальной обстановке, а здесь еще и это непривычное одиночество… Ей было страшно… Ведь если взрыв – дело рук Гамлета, то он наверняка не остановится, доведет дело до конца. Эта новая мысль взбодрила ее. Осознав, что она все еще в опасности, Матильда поняла, что ей надо думать о том, как выжить. И уже не сомневаясь в его виновности, в предумышленности убийства, она задумалась: почему он до сих пор никого не прислал сюда, чтобы проверить, все ли прошло гладко? Не осталось ли улик, указывающих на него, не выжил ли кто? Гамлет ведь всегда был осторожен и предусмотрителен, так что ей надо готовиться к продолжению. Теперь она стала жить в постоянном напряжении, в ожидании нового покушения. Матильда была полна решимости бороться до последнего…

Жить одной среди лесов было страшно и без Гамлета – Матильда все время помнила об опасениях Вики, о том, что однажды на нее кто-то напал. Ходить в коровник одной по утрам, распахивать дверь в предрассветную мглу двора было жутко, таскать же каждый раз с собой ружье – неудобно, и Матильда оставила одно ружье там. Но бросать его на виду было опасно, потому она решила залезть на сеновал, устроенный над коровником, и засунуть под сено. Лестница, приставленная к перекрытию, была колченогой – одна «нога» чуть длиннее другой – и потому ужасно неустойчивой. Игорь сам, что ли, ее делал? Перекинув ружье за спину, она стала подниматься наверх, очень осторожно, стараясь наступать все время слева, так, чтобы вся тяжесть приходилась на одну опору, но коварная лестница все же покачнулась, хорошо, что Матильда успела схватиться за настил. Она села на доски и засунула ружье с краю настила под сено. Спускаться вниз по предательски покачивающейся лестнице было страшно, и женщина решила освоить другой путь: по бочкам, стоящим вдоль одной из стен. Бочонки, сложенные один на другой, образовали высокие «ступени». Хотя эта «лестница» была очень крутой, но оказалась гораздо устойчивее, чем настоящая.

Кстати, она до сих пор не знала, что в этих бочках. Вскрыла одну – оказалось, готовая строительная смесь. Чтобы не скучать, взялась за внутреннюю отделку дома – вспомнила молодость. И надо сказать, у нее получалось хорошо. Через неделю комната рядом с детской была готова, она решила, что будет здесь спать сама. Потом занялась отделкой комнаты с сейфом: наложила на стены толстый слой шпаклевки, чтобы спрятать сейф, потом оклеила обоями, мебель раздвинула вдоль стен. Теперь сейф стал совершенно незаметен, даже если специально искать – не сразу найдешь.

И так, не спеша, комнату за комнатой, приводила она дом в порядок. Повезло, что полы были уже везде настелены, с досками она, пожалуй, не справилась бы. Ей пришлось лишь покрыть их лаком, иначе трудно было бы содержать пол в чистоте: без краски или лака свежие доски очень быстро пачкались. А в холле так и остался бетонный пол.

Вера подражала ей и тоже требовала шпатель или кисть. Хорошо, горячей воды было вдоволь – вечерами Матильда с трудом отмывала свою помощницу. Вскоре весь первый этаж приобрел жилой вид, даже мебель она потихоньку растащила, расставила по местам. Теперь в комнатах стало уютнее и безопаснее, а то раньше ей постоянно чудился кто-то под пленкой, накрывающей мебельные пирамиды, сложенные во всех комнатах. Каждый раз, когда ночью проходила мимо них, сердце у нее замирало.

Со временем у Матильды появилась привычка несколько раз в день выходить на террасу на втором этаже, с нее подниматься на громадный валун и осматривать окрестности – картина вокруг дома не менялась: вокруг темнели стена леса и валуны среди уже желтеющей травы… Изредка она видела диких животных: совсем близко к забору подходили лоси, а на огород повадились зайцы. Так они все деревья зимой объедят, устроить на них охоту, что ли? Тем более, что ужасно хотелось свежего мяса. Можно было, конечно, убить курицу, но как? В курятнике не постреляешь, можно поранить и других, а если поймать одну, привязать во дворе и застрелить – это как-то слишком похоже на расстрел. Да и перед курами неловко: сама с удовольствием ест яйца, за что же их расстреливать? Уж лучше охотиться на зайцев – их-то она к себе во двор не звала, капусту есть не разрешала, к тому же они не привязаны, попробуй еще попади…

Она припомнила, как в молодости, в турпоходе кто-то учил ее стрелять по банкам. Среди бумаг Игоря обнаружила документы на ружья, внимательно прочитала паспорт ружья МЦ-30-09, зарядила все три ствола, все сделав по инструкции, и решила, что готова к охоте. И однажды после утренней дойки устроила засаду, усевшись в высокой траве неподалеку от грядок с капустой. Добрых сорок минут сидела не шевелясь, ждала, и все равно появление зайца оказалось неожиданным. Может, она задремала, только вдруг увидела зайчишку прямо пред собой. Он сидел, подняв головку и подергивая усами, совсем близко, но когда она повела в его сторону ружьем, трава шевельнулась, косой шарахнулся в сторону, и, спуская курок, она уже понимала, что промахнулась. Выстрел прозвучал ужасно громко, она сама на месте зайца умерла бы от страха, от разрыва сердца, а тот убежал. На второй день женщина все же подстрелила воришку, это был ее первый трофей.

Прожив на этом хуторе так много дней, привыкнув к шуму леса, к одиночеству, она тем не менее каждый день со страхом распахивала по утрам дверь коровника, чтобы выпустить животных. И не зря так боялась! Однажды, раскрыв дверь, Матильда как всегда замерла на минутку, настороженно оглядывая темный двор, – все было тихо, спокойно. Коровы канителились, и она повернулась, чтобы пройти в глубь коровника и подстегнуть медлительную скотину. В этот момент кто-то сильно толкнул ее в спину, она упала на засыпанный сеном пол и только успела повернуться, как тут же на нее навалился какой-то здоровенный мужик. Близко-близко от своего лица увидела она рыжеватую щетину, кривые редкие зубы, почувствовала гнилостный запах из его рта и заорала от ужаса. Тот отпрянул на мгновение, оглянулся испуганно. Она попыталась оттолкнуть его, но силы были неравны. Мужик бормотал какие-то ругательства и злобно бил ее в бок острым кулаком. Тогда Матильда попыталась что-нибудь нащупать, пошарила рукой, тут вечно что-то валялось – сама же бросала то лопату, то метлу. На этот раз под руку ей попалась лишь игрушка Веры – вчера она принесла сюда свой совочек. Она схватила его и шлепнула пластмассовой игрушкой по лицу насильника. Каким-то чудом попала тому в глаз, он выпустил ее и, матерясь схватился за лицо. Матильда бросилась к лестнице на сеновал, мужик, увидев, куда она лезет, сплюнул и не торопясь произнес:

– Ну, сучка, там еще лучше будет, на сене мягче, теперь ты от меня не уйдешь. В дом надо было бежать, дура …

Он потер еще немного глаз, встал, подошел к лестнице и полез наверх. Матильда в это время лихорадочно шарила в поисках ружья, его не было. Мужик был уже почти наверху, тогда она уперлась ногой в лестницу и толкнула ее, от толчка та скользнула вбок, насильник успел заматериться и упал, стукнувшись головой о бочку. Теперь она перевела дух и уже спокойно сразу нащупала ружье, схватила его, взвела курок. И в этот момент в коровник вошел второй мужик, один глаз у него почти не открывался.

– Ты скоро, Васек?

Тут он увидел тело своего товарища, затем нацеленное на него дуло ружья.

– Ты кто? – непоследовательно спросил он.

– Твоя смерть, придурок, – сурово ответила Матильда.

Тот, не обращая внимания на своего товарища и на ее грозные слова, начал поднимать лестницу.

– Быстро забирай своего дружка и тащи его отсюда или получишь пулю!

Он продолжал устанавливать лестницу. Тогда Матильда заорала не своим голосом что-то нецензурное и бессмысленное, и мужик на этот раз сразу вник в суть пожеланий Матильды и попятился, пока не наткнулся на своего подельника.

– Тихо, тихо, – забормотал кривой и, не спуская с нее единственного глаза, наклонился, потряс друга за плечо, тот не отвечал.

– Ты что, убила Ваську?! – с ужасом спросил он.

– О себе беспокойся… Тащи его отсюда, пока пулю не влепила…

Мужик схватил дружка за ноги и не беспокоясь о том, что щека того проехала по навозной лепешке, поволок из сарая. Матильда, не выпуская их из виду, стала спускаться по бочкам. Потом она сама удивлялась, как смогла сойти, не глядя себе под ноги, и выйти из коровника все так же держа второго ублюдка на мушке.

– Зачем его тащить? Он же дохлый…

– Тогда закопай его! – грозно закричала Матильда. – Тащи вон до траншеи.

Мелькнула дурацкая мысль, что скоро тут все траншеи под фундамент будущего санатория будут завалены трупами…

Мужик дотащил Ваську до канавы и спихнул его вниз.

– Вон лопата, бери, закапывай!

Тот, не сводя с нее глаз, поднял лопату, копнул землю и бросил ее в траншею.

– Ты что, б…, делаешь! – из траншеи полез труп Васьки, а кривой удивленно уставился на него:

– Васек, ты живой?

– Какого хрена ты меня засыпаешь? Рехнулся? Ты, Кривой, говорил, молодая баба, трусливая…

– А не один тебе хрен, молодая или старая?..

– Получишь заряд в жопу, тогда будешь знать – один или не один…

– А ну оба, бегом отсюда! – приказала Матильда и взмахнула ружьем, указывая направление, при этом нечаянно нажала на курок, раздался выстрел, от неожиданности она выронила оружие, а кривой завизжал – пуля попала ему в ногу.

– Ну, сучка, ты сдурела, что ли? За что?! – плаксиво вскричал раненый.

– А вот за сучку ты сейчас еще получишь!

Матильда торопливо подняла ружье, прицелилась, и мужики дружно похромали к лесу – у одного была стреляная рана, а второй, видно, ушиб ногу при падении с лестницы.

– Еще раз появитесь здесь – буду стрелять без предупреждения! – крикнула она вслед и потрясла ружьем.

При этом резком движении оно снова выстрелило. Матильда от неожиданности присела, а мужики побежали быстрее, на ходу продолжая переругиваться, до Матильды долетал их мат. Теперь оба насильника показались ей мелкими, плюгавенькими и жалкими. Она шла к дому гордо и смело, не оглядываясь на темный лес.

– Мне скучно… – тянула на одной ноте Вера.

– Так поиграй во что-нибудь!

Временами девчонка ужасно раздражала Матильду.

Насколько лучше бы ей тут жилось, если бы она была одна. Она понимала, что Вера страдает без матери, что она должна жалеть девочку, но у этого ребенка постоянно возникали какие-то проблемы: то она хотела кушать, то пить, то спать, то у нее болел животик, то она загнала занозу… Невозможно все перечислить. Такая маленькая, а уже такой большой набор требований, желаний, капризов. Это чрезвычайно нервировало Матильду. Вот и сегодня девочка с самого утра ныла, наконец Матильда не выдержала.

– Ладно, давай играть в прятки.

Матильда, закрыв глаза, слушала, как мечется Вера, – никак не выберет себе место поукромнее. И что тут думать: сядь за любой шкаф, и все, главное в этой игре – бегать и сидеть тихо, а тут такой топот! Вот глупый ребенок… Матильда, и не глядя, уже знала, где примостилась Вера. Господи, сколько с ней мороки, как это все надоело… Она пошла искать. Уныло заглядывала за кресла и диваны, зная точно, что там девочки нет, комментировала вслух свои действия, а та довольно хихикала в углу, за шкафом. Потом Матильде надоело притворяться, и она подошла к Вериному укрытию.

– А, вот ты где!

Вера взвизгнула и засмеялась. Надо же, столько радости…

– Еще, еще!

– Ну, давай еще, – вздохнув, согласилась Матильда.

Не в добрый час вспомнила Матильда об этой игре: теперь Вера ежедневно терзала ее просьбами: «Давай, поиграем в прятки…» Изо дня в день одно и то же, и когда ей эта игра надоест?! Еще девочка любила сказку о Маше и медведе, ту, в которой девочка бегает по комнате с колокольчиком, а медведь с завязанными глазами на слух ловит ее. И когда однажды Вера обнаружила в кухонном ящике колокольчик, восторгу ее не было предела.

– Давай играть с колокольчиком… – упрашивала она Матильду.

– О, господи… Ну, давай… – в конце концов согласилась та.

Можно подумать, она бы не услышала, как Вера бегает без колокольчика!.. Завязала шарфом себе глаза и долго старательно пыталась случайно не поймать девочку. Но стоило ее схватить, и та начинала снова:

– Еще! Давай еще!

Потом они немного изменили игру. Теперь играли на улице, и Вера бегала там с колокольчиком, пряталась за углом дома и звенела изо всех сил, а Матильда притворялась, что не поймет, откуда идет этот трезвон. Бедные воспитатели в детсадах! Да им надо памятники при жизни ставить… Тут на хуторе и делать больше нечего, а возиться с ребенком все равно лень. А Вера теперь ни в какую не хотела ложиться спать, не получив своей ежедневной порции удовольствия.

– А где мы будем играть сегодня? – приставала она к Матильде с самого обеда.

– Пошли вон туда, среди валунов будем прятаться.

Они прошли за ограду.

– Только в ту сторону не бегай, – махнула Матильда рукой, – ты же помнишь, какая там глубокая яма?

– Помню.

По тропинке углубились в каменистую долину, остановились у громадного валуна. Матильда отвернулась к нему и принялась громко декламировать детскую считалку. Надо же, какие глупости помнятся всю жизнь!

– Эники-беники ели вареники…

– Я спрячусь и позвоню, – крикнула издали Вера.

– Хорошо.

Какой же смысл тогда прятаться, если она собирается звонить из укрытия? Ну и логика у ребенка…

Звуки в этой долине разносились далеко. Матильда слушала топот крепких детских ножек в сопровождении легкого перезвона, потом мелодичный звон колокольчика стал более громким, непрерывным, значит, пора искать, а так не хотелось шевелиться. Сейчас бы подремать вот здесь, у теплого валуна, на солнышке, но колокольчик настойчиво звякал… Вздохнув, Матильда пошла искать. Ей не хотелось блуждать меж валунами, и она сразу подошла к Вере. Та радостно засмеялась.

– Еще, еще! – разумеется, кто бы сомневался, еще не один раз…

Наконец Вере надоело прятаться, и она потребовала:

– Теперь ты, – сунула колокольчик в руки Матильды.

О, господи! Когда же она наиграется? Матильде казалось, что она возненавидит всех детей после этого заключения с Верой. Честно говоря, она иной раз с трудом сдерживалась, чтобы не влепить оплеуху надоедливому ребенку.

– Ладно, рассказывай считалку, а я пойду прятаться.

Вера, отвернувшись к валуну и крепко зажмурив глаза, громко, с воодушевлением начала декламировать незамысловатый стишок.

Матильда огляделась, совсем рядом увидела Менял и пошла к ним. Протиснулась в щель меж громадными обломками. Там, посередине, как и говорил Игорь, действительно было довольно свободно, этакий пятачок с гладким камнем в центре. Она уселась на этом круглом постаменте, крикнула Вере: «Все! Ищи!», и зазвонила в колокольчик. Камни вокруг загудели, запели, повторяя ее слова и звон, бесконечно отражая их от вогнутых стен. Матильда почувствовала себя словно внутри железной бочки, по которой кто-то снаружи ударил лопатой – так все гудело. В голове у нее возникло ужасно неприятное ощущение, стены поплыли перед глазами, а потом она отключилась. Очнулась от Вериного голоса:

– Тетя Тилли, я нашла тебя! – лицо у нее было заплаканное. – Что ты так сильно спряталась? Я так долго тебя искала, я боялась…

Какое-то мгновение Матильда не могла понять, где она и что это за девочка, потом все вспомнила. Она встала, голова закружилась.

– Пошли, Вера.

Взяла девочку за руку и огляделась, не узнавая этого места, задумалась, не понимая, в какую сторону им идти.

– Пошли, – Вера сама потянула ее, и Матильда послушно шагнула за ребенком.

Они прошли сквозь узкий просвет меж обломками, и Матильда, пораженная, остановилась: местность вокруг показалась ей совсем иной, незнакомой. С удивлением осматривалась она – валуны, окрашенные лучами заходящего солнца, отливали золотом, а трава была всех цветов радуги – зеленая, желтая, красноватая, фиолетовая… А воздух! Смесь ароматов трав и немного неприятного сероводородного запаха от соседнего источника. И гомон птиц. Мир вокруг нее изменился, наполнился яркими красками, запахами и звуками. Она так и шла за Верой до самого дома. Невзначай бросила взгляд на часы и ахнула: Вера искала ее больше часа… Пожалуй, шаман не зря устраивал здесь свой шабаши. Почему она отключилась? Что-то есть странное в тех валунах …

Спустя пару дней Матильда вдруг взглянула на свое отражение в зеркале. Любую женщину удивило бы слово «вдруг»: как правило, дамы частенько поглядывают на себя в зеркала, но не Матильда. Давным-давно решив для себя, что она дурнушка, Матильда смотрелась только по необходимости, например, чтобы проверить, не испачкала ли лицо. Столько лет она себя словно не видела, не отражалась в зеркалах, словно была невидимкой, а тут что-то ее поразило. В первое мгновение показалось, что она видит не себя. Остановилась, вгляделась… Нет, ничего не изменилось, но она впервые в жизни понравилась себе. Странно, почему она всегда считала себя дурнушкой? Да, конечно, веснушки надо бы убрать… Но не так уж они ее и портят… Пристально разглядывая свою кожу, она заметила, что на руках у нее ведь тоже есть веснушки. Надо же, как это она раньше не обращала на это внимания? Так ведь они есть и на груди, и на спине… Матильда вспомнила, как ее подруга-красавица Оля протирала лимоном появлявшиеся у нее иногда веснушки, и те исчезали. Отчего она сама никогда не попыталась сделать так же? Правда, тут лимона нет… Но зато есть целебный источник, Вика говорила, что он очень кислый.

В тот же день вместе с Верой она отправилась к каменному корыту. Матильда сначала опустила в воду руки – проверить. И через минуту выдернула их: вода начала «кипеть» вокруг рук, словно происходила какая-то химическая реакция. Она испугалась. Кожа успела покраснеть и горела, будто натертая перцем. Матильда с ужасом думала о том, что будет с ее руками. Никакой успокаивающей мази здесь не было, а руки и так уже беспокоили ее, суставы в последнее время болели. Кожа горела до вечера, а ночью, когда жжение прекратилось, она почувствовала облегчение, суставы не болели, натруженные с непривычки руки перестали ныть. Что ж, хорошо, даже если это временно. Надо будет сходить туда еще раз.

На следующий день она опять побывала у каменной выемки, рискнула еще раз опустить руки в воду, теперь горело меньше, она выдержала дольше. Через три-четыре дня она заметила, что кожа рук побелела, веснушки исчезли. Тогда Матильда умылась. Водичка была горяченькая и, действительно, очень кислая. Подумала – подумала и решила лечь в воду: лежала же там Вика, и ничего с ее кожей не случилось, выглядела она прекрасно. Осторожно опустилась в воду, вытянулась в каменной ванне. Первое мгновение ей показалось, что лежать очень приятно, но через минуту выскочила, как ошпаренная. Всю ночь ворочалась, кожа горела, но к утру все успокоилось, и она решила продолжить свои процедуры. Стала ходить к источнику каждый день. Ложилась в чистую, прозрачную водичку, лежала пару минут, пока вода не начинала «закипать» вокруг нее. Это всегда ее почему-то пугало, чудилось, что полежи еще чуть-чуть и кожа растворится. Но этих нескольких минут было оказалось достаточно, чтобы вскоре начались перемены: веснушки побледнели, потом и вовсе растаяли, цвет лица тоже изменился – исчез неприятный землистый оттенок. Теперь кожа стала гладкой, нежной и упругой, выглядела золотистой, словно Матильда загорала под южным солнцем. Изменения произошли и с волосами – они стали заметно гуще, появились блеск, роскошный рыжеватый отлив.

И еще ее занимали Менялы. Может быть, это и было опасно, но она стала посещать шаманский алтарь. Матильда все же боялась сильно расслабляться там, потому даже не садилась, а просто молча стояла посередине, но и так с нею что-то происходило – ее тело вроде бы кто-то тянул вверх, распрямляя, вытягивая позвоночник. И видя потом свое отражение в зеркалах, она отмечала, что осанка изменилась, и ей это очень нравилось. Она даже выросла на пару сантиметров.

Но главным было не это, ей все время хотелось вновь испытать удивительное чувство обновления, которое охватило ее после первого посещения тех валунов. Каменное «яйцо» не подводило, каждый раз она видела мир преображенным, замечала то, на что раньше не обращала внимания, как будто зрение, слух, обоняние с каждым разом становились все лучше, все острее. Покидая языческое капище, она всякий раз чувствовала себя словно…словно… Матильда задумалась, ища подходящее сравнение. Что-то забытое шевельнулось в памяти: словно «аминула вагула бландула» – «душечка летучая чудная»… Это, кажется, из того стишка императора Адриана, что они учили в универе, второй век нашей эры, латынь, обязательная программа, так сказать. Временами ей казалось, что она на самом деле стала легче, ходила теперь, едва касаясь земли. Но к этому ощущению она вскоре привыкла.

Ее походы к Менялам продолжались, теперь изменения происходили скачками: то ее вдруг в буквальном смысле валил с ног яркий свет. Вышла из каменного «яйца» и села на землю – так на нее подействовал нестерпимо синий небосвод, а пожелтевшие деревья показались охваченными языками пламени. Через несколько часов зрение более-менее нормализовалось. Но насколько оно стало нормальным, Матильда сказать не могла, потому что уже забыла, каким видела мир раньше, до Менял.

После одного из посещений изменения начались не сразу, а только ночью, и в эту ночь она спать не могла. Сначала стало мешать тиканье наручных часов. А когда она сняла их и отнесла в другую комнату, вдруг услышала тиканье настенных ходиков на кухне. С каждой минутой оно становилось все громче, ей пришлось встать снова, завернуть все часы, имеющиеся в доме, в одеяло и вынести на улицу. И все равно казалось, что от их оглушающего тиканья сотрясаются стены. Потом она услышала, как коровы вздыхают и жуют свою жвачку, похрапывает свинья, возятся куры на нашесте. А на рассвете невообразимо громкий гвалт подняли птицы в далеком лесу. И так же внезапно, как это началось, ее вдруг оглушила тишина. Впечатление было такое, что она оглохла, но потом она поняла, что слух ее стал обычным.

А однажды обострилась чувствительность кожи. В душе, проведя рукой по бедру, Матильда чуть не застонала от невыразимо приятного ощущения. Каждое касание вызывало бурю чувств, она не могла мыться, переключила воду на холодную, вскрикнула от непереносимой резкости ледяных струй, но это отрезвило. Она смогла перевести дух. Боже, она стала ненормальной! Собственно, почему «стала»? А может быть, она была ненормальной, а вот такая чувствительность и есть норма? Иначе почему во всех эротических кадрах показывают ласкающие руки? На какой-то миг она представила рядом с собой мужчину, ощутила даже, как он проводит рукой по ее бедру, груди… И чуть сознание не потеряла от желания… Бедный Гамлет, ему ведь тоже было несладко рядом с тем бревном, которым она была, он тоже был обделен…Хотя вряд ли, муж явно утешался в чужих постелях, и ей самой это было удобно – так он меньше от нее требовал.

Изменилось у нее и вкусовые ощущения. Заметила это случайно: варила эту вечную кашу и, машинально попробовав, добавила сперва соли, потом сахара. И с удивлением потом отметила, с каким аппетитом в этот раз ест девочка. Похоже, она стала готовить вкуснее.

Иногда перемены бывали просто пугающими: Матильда, выйдя из капища, испытала настоящий шок: в нос ей ударила… резкая зелень травы. Именно так – цвет подействовал не на зрение, а на обоняние. Ей хотелось зажать нос, таким насыщенным был цвет. Он не был противным, просто его было слишком много. Перевела взгляд на небо, и ей стало нечем дышать от пронзительной синевы. Некоторое время она вообще не могла смотреть, прикрыла глаза рукой, постояла так. Но теперь звуки заполонили все вокруг и тоже воспринимались по-иному. Песня какой-то пичуги показалась ей какой-то кисло-сладкой, она даже сглотнула набежавшую слюну, а шелест листвы и трав наполнил рот легкой сладковатой осенней горечью. Она познавала мир с изнанки.

Через час все вернулось на свои места. Мелькнула мысль – а если здесь, у Менял, сходятся параллельные миры? Может быть, она попадает на краткий миг в мир, соприкасающийся с этим? Перед тем как войти к Менялам в очередной раз Матильда остановилась и внимательно осмотрелась вокруг, постаралась запомнить конкретно какой-то кустик травы, чтобы потом убедиться, что она возвращается именно сюда. Вернувшись через полчаса, проверила – несомненно, кустик был тот же самый, она просто начиталась фантастики, мир вокруг нее был един и неделим. Но вот в ней самой что-то менялось, это очевидно. Потому что тот самый чахлый кустик она вдруг оценила как поразительное Божье создание, замерла перед ним, потрясенная его немыслимой красотой. В восхищении ей хотелось вознести какую-то благодарственную молитву, но она могла лишь беспомощно повторять: «Господи! Господи!» Спустя несколько минут перевела взгляд на соседний лопух, снова восхитилась немыслимым многообразием и красотой всего сущего и разрыдалась. В тот день она до вечера не могла удержаться от слез, то и дело всхлипывала от умиления, а потом внезапно это наваждение кончилось.