Текст книги "Никогда не говори мне «нет». Книга 3"
Автор книги: Лариса Чурикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Было, и есть!
Юля резко открыла глаза и зажмурилась. В маленькое окошко напротив кровати бил луч солнечного света, попадая ей прямо в лицо. Она зажмурилась снова от слепящего света. Стоп. Маленькое окошко. Она в кровати. Юля села в постели. От резкого движения закружилась голова, картинка поплыла перед глазами, но постепенно зрение сфокусировалось. Она огляделась вокруг и поняла, что находится в очень маленькой комнате, практически в ней помещалась только деревянная кровать, на которой лежит Юля, укрытая лоскутным покрывалом. Низкий бревенчатый потолок, бревенчатые стены, маленькое окошко. Одной стеной служит цветная занавеска, отделявшая Юлину кровать от остального помещения. «Что это? Я мечтала оказаться в ресторане с мужем, а оказалась… в музее крестьянского быта?» И тут же в голове пронеслось: «Я не хочу умирать, помоги мне». Она вздрогнула от этого голоса. «Да где же я?» «Ты дома», – услышала беззвучный ответ. Внезапно занавеска отодвинулась, и Юлия увидела полную пожилую женщину в старинном сарафане, переднике, белом платке, скрывавшем волосы. Лицо её, прорезанное сетью морщинок, выглядело измождённым и печальным. Но как оно преобразилось, когда взгляд женщины натолкнулся на распахнутые глаза Юлии.
– Доченька! Слава тебе, Господи! Очнулась. А я уж думала, заберёт тебя лихорадка. И лекаря звала. А он что, говорит, молитесь, я здесь бессилен. Я молилась, и день и ночь молилась. Уж, думала, батюшку звать. Но, слава Богу, обошлось!
– Мама, – произнесла Юля, а хотела сказать, «кто вы», но ответ прозвучал сам собой, не дожидаясь вопроса.
– Ох, Полюшка, живая, – вздохнула женщина, вытирая слёзы передником. – Да что же это я стою! Ты кушать, поди, хочешь!
– Да, – прошептала Юлия, действительно почувствовав голод.
Женщина скрылась за занавеской.
Итак, её зовут Полина. Это её мать, которую зовут Анна. Она дома. Юля подвела итог, не понимая, как это произошло и почему всё так странно выглядит. А как выглядит она сама?
Юля посмотрела на свои руки, очень на её похожие, провела ладонями по ногам, бёдрам, коснулась талии. Всё на месте в том же виде: широкие бёдра, узкая талия. Опустила глаза на грудь. А здесь тело по крайне мере на размер больше её прежнего второго номера.
Она подняла руки, коснулась волос. На ощупь они тоже отличались от её гладких прямых тёмно-русых волос. Несмотря на то, что волосы после болезни не в лучшем виде, она поняла, что они пышные, волнистые и… намного длиннее. Она перебросила через плечо светло-русую с золотистым отливом косу. Она доставала ей до пояса. Так, с телом, грудью, волосами всё в порядке. А лицо? Как я выгляжу? «Ты выглядишь нормально», – пронеслось в голове.
«Хотелось бы убедиться», – сама себе сказала Юля.
«Река!» – снова пронеслось в мыслях.
– Да что же это такое! – в сердцах воскликнула Юля, поражаясь умению разговаривать сама с собой.
– Что ты сказала, Полюшка? – спросила женщина, которая была ей матерью, входя за занавеску с дымящейся тарелкой супа.
– Какой сегодня день? – спросила Юлия.
– Ох, доченька! Десятый день как без памяти пролежала. Двадцатое июня. (Все даты по старому стилю).
Юля хотела открыть рот, чтобы спросить, какой год, но тут в голове пронеслось: «1834»
Она вздрогнула, горячая тарелка супа едва не пролилась на постель.
Как она оказалась в позапрошлом столетии? Каким неведомым образом очутилась в теле молодой девушки, заболевшей ровно в тот день, только 19 века, когда погиб Дмитрий? Куда отправила её экстрасенс? Юле вспомнились слова Розы: «Мы не всегда знаем то, что знает наша душа, и не всегда понимаем, чего она хочет. Результат может быть неожиданным».
Да уж, неожиданней не придумаешь. Но это неважно. Главное, увидеть Дмитрия. И если для этого нужно забраться в 19 век, она согласна.
Юля вышла из-за занавески. Очутилась в деревенской избе в одну комнату с огромной печью, широким деревянным столом посредине. У стен стоят лавки, сундук, накрытый пёстрой циновкой, ещё одна кровать под вышитым покрывалом. Юля отчётливо поняла, что и в этой жизни отца у неё нет.
– Полюшка, слаба ещё, куда же ты встала! – Анна возилась у печки, увидев дочь, всплеснула руками.
– Не волнуйся, мама, – Юле было так необычно называть эту полную женщину, совсем не похожую на худенькую и стройную её мать. Необычно, и в то же время, привычно. – Я хорошо себя чувствую. Сколько же можно лежать? Я на реку. Смыть хочу с себя остатки болезни.
«И взглянуть, наконец-то, на своё лицо», – про себя добавила Юлия.
– Погоди чуток, я с тобой пойду, а ну как упадёшь.
– Я действительно себя прекрасно чувствую, до реки-то я дойду, недалеко.
– Так рубашку чистую надень, мыло возьми, а я справлюсь, да за тобой приду.
Неведомо откуда, Юля знала, что в сундуке у стены лежат её рубахи и сарафаны. Она сняла пропитанную потом после болезни рубашку, облачилась в чистое из отбелённого льна платье-рубаху, украшенную по вороту и длинным рукавам вышивкой, доходящую ей до лодыжек.
Собралась идти, но мать, покачав головой, мягко усадила её на скамью, достала гребень, тщательно расчесала и заплела волосы. Потом протянула поясок. Юля недоумевающее посмотрела на верёвочку. Анна снова покачала головой:
– Ох, что лихоманка с девкой сделала.
Юля с подсказки Полины поняла, что не следует молодой девушке выходить из дома без пояса и с распущенной косой.
Девушка отлично знала, как добраться до реки. Это недалеко. Пройти через огороды, небольшой пролесок, и вот река, дышащая свежестью. Прежде всего она посмотрела на своё отражение. Узнавала и не узнавала себя. Что-то неуловимое напоминало ей прежнюю Юлию. Лицо, правда, более худое, бледное, видимо, после болезни, так что голубые глаза казались очень большими.
Девушка сняла рубашку, забралась в прохладную воду. Как Полина, она наслаждалась тем, что вода, наконец-то, омывает её тело после болезни, а Юлия, до кончиков ногтей городской житель, восхищалась безмятежной красотой природы, щедро одарённой июньским солнцем.
Она расплела косу, тщательно вымыла волосы. Не хотелось выбираться из теперь казавшейся тёплой воды, но волновать мать долгим отсутствием тоже не хотелось.
Юлия выбралась на берег, отжала волосы, натянула платье, которое сразу промокло и неприятно облепило тело. Косу заплетать не имело смысла, и она откинула волосы, теперь похожие на мелкие пружинки, за спину. Выбравшись из прибрежных зарослей, Юлия остановилась, любуясь окружающим пейзажем.
Вдруг послышался шум, точнее стук. Она отчётливо поняла, что так стучат копыта скачущей галопом лошади, хотя Юля видела это животное только по телевизору и в зоопарке. Полина внутри кричала: «Нужно бежать!», а Юле хотелось увидеть животное, приближающееся к ней. Любопытство победило. Из-за поворота показался всадник, галопом скачущий на коне. Юля открыла рот от восхищения. Огромный, полностью чёрный конь с развевающейся длинной гривой легко нёс на себе седока – темноволосого мужчину в белой рубашке. Всадника она не рассмотрела, любуясь лошадью. А тот поздно заметил девушку, стоящую посреди дороги. Попытался остановить коня, тот взвился на дыбы. Неведомая сила выхватила вдруг Юлю с тропинки. И тут же передние копыта животного опустились в том месте, где только что стояла девушка. Анна в ужасе прижимает дочь к себе, торопливо извиняясь перед всадником:
– Батюшка-барин, не гневайтесь! После болезни девка, потерянная совсем.
Юля попыталась взглянуть на того, к кому обращалась мать, но та обняла её за плечи, пытаясь укрыть тело дочери, облепленное мокрой рубашкой. Схватила в охапку её распущенные волосы, потянула их вверх, так что Юлии невольно пришлось наклонить голову.
– Кланяйся, бесстыдница!
Юлина душа взбунтовалась от таких слов, а Полина привычным движением присела, низко опустив голову, так что Юля видит только копыта коня и кожаные сапоги всадника. Барин, как назвала его Анна, не сказал ничего, поскакал дальше. А мать всю дорогу домой причитала:
– Болезнь не взяла, так под копытами погибнешь. Ох, доченька, тебе полежать ещё чуток дома, да приходил приказчик, Прохор Никитич, откуда только, шельмец, узнал, что ты поднялась уже. Говорит, на работу идти надо, все сроки прошли, мол. Я бы сама за тебя пошла, да не справишься ты дома одна с огородом и скотиной. А в барском доме всё ж полегче будет, да и подружка подсобит.
– А что нужно делать?
– Ну как же, шестнадцать исполнилось, на работу горничной тебе выходить. Но ты не переживай, я Машу попросила, Антонину предупрежу, кухарка тоже присмотреть обещала. Авось, поберегут тебя после болезни-то.
Юле не нужно было спрашивать о подружке. Перед глазами всплыло милое лицо в веснушках в обрамлении ярко-рыжих волос и имя «Маша». А ещё Юля подумала, что из двадцатипятилетней превратиться в девушку шестнадцати лет, немалый плюс.
Следующим утром мать проводила Полину до околицы деревни. Ей осталось пройти через небольшое поле. Дорогу она знала, даже смутно представляла себе барский дом. И всё же, когда с пригорка открылся вид на усадьбу, у Юлии перехватило дыхание от восхищения.
Дом представлял собой двухэтажное кирпичное здание, выкрашенное белой и жёлтой краской. На всю длину первого этажа – широкая терраса с белыми колоннами, на которую выходят широкие главные двери, а также высокие стеклянные симметрично от главного входа. Справа и слева располагаются одноэтажные флигеля. Перед домом раскинулся огромный парк.
Юля прошла через калитку, ворота кованого железа были закрыты. Двинулась вперёд по широкой (в её время разъехались бы две машины) аллее, ведущей к центральному входу. Она не переставала любоваться прекрасным парком, созданным, наверное, огромным количеством садовников.
Справа он больше походил на лес, только умело облагороженный. Там росли в основном дикие деревья, между стволами вились тропинки, посыпанные жёлтым песком, виднелись ажурные скамейки, так и приглашающие посидеть в тени.
Слева парк походил скорее на сад: много фруктовых деревьев, живописные цветники, даже то ли фонтан, то ли водопад, Юля услышала шум воды, но рассмотреть не смогла за живой изгородью из высоких роз. Она очень медленно шла по алле, но налюбоваться так и не успела.
Девушка хотела войти в центральные двери, но на ступенях её остановил щуплый старик. «Дворецкий», – подсказала Полина.
– Куда прёшь! Для прислуги вход оттуда! – он кивнул в сторону.
Юля обошла дом вокруг и оказалась на большом хозяйственном дворе. Где и что здесь находится, она не знала, понимая, что Полина видела поместье, как и она, только с главного входа, а внутри никогда не была.
Тут она заметила, что через двор к ней спешит высокая молодая девушка. Юля узнала: Маша – подруга детских игр, ровесница. Они вместе должны были пойти на работу сюда, если бы Полина не заболела. Подруга налетела на Полину, закружила с радостным визгом и затараторила в свойственной ей манере:
– Ой, Полечка, как я рада, как я рада! Тётка Анна уж совсем отчаялась, я тоже думала, ты того… Богу душу… Я так рада! Теперь мы вместе. Ты не боись! Я тебе пропасть не дам. Ой, Полина, я так рада!
– Девушки! – послышался оклик от флигеля, что стоял справа от барского дома.
– Антонина. Экономка. Она тут главная над слугами. Строгая, но справедливая. Спуску никому не даёт, но и понапрасну не гоняет. Пошли, не бойся! – объясняла Маша, пока они подходили к высокой, болезненно худой женщине с гладко зачёсанными под белый чепец седыми волосами.
– Полина? Наконец-то, – сказала экономка. – Иди за мной.
Они вошли во флигель. Это было длинное здание с общим коридором и несколькими комнатами. Чем-то напоминало современное общежитие. Антонина толкнула дверь в комнату, в которой стояло несколько кроватей. На одной из них была разложена одежда, такая, как и на Маше: тёмно-синее платье из грубой хлопковой ткани, белый передник, кружевная заколка в виде чепчика на голову, а также чулки, туфли.
– Это твоё место, твоя форменная одежда. Переодевайся и быстро на кухню. В доме полно работы. Маша, проводишь Полину, – резко развернувшись, Антонина стремительно вышла из комнаты. Девушки остались одни.
– А это моя кровать, – показала Маша на соседнюю. – Ночью пошепчемся.
– До ночи дожить надо, – сказала Юлия. – Расскажи, какие тут порядки, что делать нужно.
– Ой, не переживай! Если что, я помогу. Тётя Анна сказала, тебя поберечь надо. Ты, главное, на глаза барыне не показывайся часто. Она очень строгая, наказывает без разбору. А барин добрый. Он особо слугами и работой по дому не интересуется, он больше по полям разъезжает, с бумагами какими-то сидит. Ему главное, чтобы еда вовремя, одежда чистая, да под ногами не путались. А вот сестрица его, Анастасия Алексеевна, совсем самодурка. Хоть она тут и не хозяйка вовсе, из милости братец ей пожить позволяет. Как родители их умерли, он решил, что отвечает за её воспитание, да и не воспитывал вовсе, всё позволял. А теперь и замуж выдать не может, всё ей женихи не те. А в городском доме ей скучно. Вот и живёт тут, да над слугами командует.
Всю эту информацию Маша скороговоркой выпалила, пока Полина переодевалась в форму прислуги, а потом они шли через двор к большому дому. Полина и Маша сразу получили задание протирать пыль в кабинете хозяина. Большая комната на первом этаже с пола до потолка была заставлена стеллажами с книгами. Массивный стол посреди комнаты завален бумагами.
– Хозяин много читает? – спросила Юлия.
– Да, говорят, он очень умный. Всё время применяет какие-то новшества в хозяйстве. Ты бумаги не перекладывай и книги не переставляй. Только вытри пыль.
К обеду девушки справились с уборкой. Теперь их ждала работа на кухне. А потом нужно было подносить к столу, когда хозяева сядут обедать. Маша, почему-то волновалась, это было заметно по тому, как часто она произносила:
– Ты только не волнуйся, Полина. Главное, не смотри на хозяйку, будь очень незаметной и не волнуйся!
– Да ты сама не волнуйся! – с улыбкой сказала Юлия, не понимая, что такого в обычном подношении блюд. Она была уверена, что, с опытом прошлой работы официанткой, справится с лёгкостью.
Маша подносила первое блюдо, а Полине нужно было нести тушёную говядину с овощами и соус. Она подошла к двери в столовую с тяжёлым подносом, дворецкий открыл. Юля вошла в большую комнату с длинным обеденным столом посредине. За ним могло бы разместиться человек двадцать, но сидело только два человека, причём в дальних концах длинного стола. Напротив друг друга сидели мужчина и женщина. Женщина лицом к входу, поэтому на неё Юля сразу обратила внимание, к тому же после страшилок Маши именно сестра хозяина интересовала её больше всего.
Она ожидала увидеть страшную мегеру. Но оказалось, Анастасия Алексеевна молодая, лет двадцати, довольно симпатичная стройная девушка с тёмно-русыми блестящими волосами, уложенными в высокую замысловатую причёску. Карие глаза, маленький нос, высокие скулы, если бы она так надменно не поджимала губы, лицо её можно было назвать очень красивым.
Полина выставила перед хозяйкой тарелки, стараясь, как учила Маша, не смотреть на неё, хотя очень хотелось разглядеть великолепное платье барыни, из жёлто-лимонного шёлка, по лифу расшитое цветочным узором. Но хозяйка одёрнула девушку, прошипев очень неприятным голосом, так не соответствующим милой внешности:
– Сначала подают хозяину, дура деревенская…
– Простите, – тихо сказала Полина.
Она взяла поднос и направилась к противоположной стороне стола. Пройдя половину пути, решилась нарушить запрет, взглянула на хозяина и… остолбенела. За столом сидел Дмитрий. Нет, он не был точной копией её мужа, его чёрные волосы, того же цвета, но длиннее, волнами доходили до плеч. Кожа более смуглая, но не от природы, а, скорее, от долгого пребывания на солнце, в плечах он тоже несколько шире. Но глаза! На неё смотрели карие глаза Дмитрия, даже разрез тот же, что у любимого.
– Димочка! Я нашла тебя, – тихо проговорила Полина, и поднос выскользнул у неё из рук. Дмитрий удивлённо вскинул брови, так же внимательно, как и она, посмотрел в её широко распахнутые от удивления голубые озёра.
Они молча смотрят друг на друга, не замечая суматохи, которая поднялась вокруг. Анастасия закричала, даже, скорее, взвизгнула:
– Растяпа!
В столовую вбежала Антонина, кинулась собирать с пола у ног Полины разбитую посуду и остатки еды. Следом влетела одна из горничных, неся, уже без подноса, второе блюдо для хозяина. Потом появилась перепуганная Маша и, схватив Полину за руку, потащила из столовой. Девушка шла в лёгком трансе не отрывая глаз от Дмитрия. Она боялась, что это последний раз, больше она его не увидит. Дмитрий за всё время не проронил ни слова.
Маша притащила Полину на кухню, усадила на жёсткую скамью:
– Что ты наделала! В первый же день! Да ещё перед хозяйкой! О, Господи, она это так не оставит.
– Ка… как… зо… зовут… хо… хозяина? – тело Полины сотрясала крупная дрожь, так что зуб на зуб не попадал.
– Дмитрий Алексеич, – сказала Маша то, что Полина давно знала, а Юлия не придавала значения.
– О, Господи!
На кухню вошла Антонина:
– Быстро с глаз моих. Чтоб до вечера не показывалась. Авось обойдётся.
Девушки стремглав кинулись из дома.
Через час в их комнату во флигеле вошла экономка.
– Не обошлось, – сказала она. – Хозяйка разозлилась очень. Десять, приказала. Через час на конюшне. Да, не забудь снять платье.
Антонина ушла.
– Что она только что сказала? – спросила Полина у Маши, глядя в её расширенные от ужаса глаза.
– Что, что. Пороть тебя будут. Хозяйка приказала. Ой, мамочка!
– Что? Бить голую будут?
– Нет, что ты.
– А зачем снять платье?
– Да чтоб Степан не порвал ненароком, когда хлестать будет. Платье-то барыне принадлежит, поэтому своё надеть надо. Но ты не переживай, – затараторила Маша, выдавая этим своё волнение. – Я слыхала, Степан не злобливый, если видит, что девка квёлая, не со всего маху бьёт, а так, для вида. Ты только плачь погромче, кричи, чтобы барыня подумала, что тебе больно. Авось она пожалеет, после пятого удара смилостивится. Так бывает.
У Юлии ещё не прошёл шок от пережитого видения, а тут новое потрясение. Разумом она понимала: какое время, такие и порядки. Но всё её существо бунтовало от самой мысли, что над ней может быть совершено такое насилие. И если Полина где-то внутри неё давно смирилась и тихо плакала в уголке души, то Юля смиряться покорно не собиралась. Одна мысль согревала её: если всё это плата за то, чтобы ещё раз увидеть Дмитрия – она согласна заплатить её.
Через какое-то время снова зашла Антонина:
– Надевай свою рубаху, пошли.
– Что барыня? – спросила Маша.
– Зла, меры нет. Ковёр в столовой испорчен.
– Ой, я сейчас, – проговорила Маша и выскользнула из флигеля.
Полина осталась одна. Она сняла с себя форменную одежду, облачилась в домашнее платье из отбелённого льна, в котором пришла сюда, и покорно пошла за Антониной.
Маша летела через поле, насколько позволяли её молодые быстрые ноги. Ворвавшись в дом Анны, она не сразу справилась с дыханием, чтобы проговорить:
– Там… Полину… десять ударов… барыня… за ковёр… боюсь… не выдержит.
Анна не стала расспрашивать подробности, как была, кинулась к господскому дому.
Еле переводя дыхание, вбежала на крыльцо, распахнула массивную дверь. К ней кинулся дворецкий:
– Анна? Куда!
Та грозно зыркнула на него, схватила за сюртук, встряхнула старика, который был в два раза легче неё, и тоном, не терпящим возражений, спросила:
– Где барин?
– В кабинете, – покорно ответил тот.
Анна кинулась к кабинету, коротко постучав, но, не дождавшись разрешения, распахнула дверь и, увидев Дмитрия Алексеевича, сидящего за столом, бухнулась на колени посреди комнаты.
– Пощади, батюшка барин! – почти закричала она.
– Анна? Что ты здесь делаешь? Что у тебя случилось? – он встал из-за стола.
– Дочка моя, Полина, только после горячки, работать к вам пришла. Барыня гневаться на неё изволили, наказание дали. Не выдержит девка, ну как горячка снова откроется, помрёт же. А вам какой толк от этого? Накажите меня лучше.
– Что? – Дмитрий гневно сдвинул брови. – И где она?
– На конюшне, – робко проговорила стоящая на пороге кабинета Маша.
Дмитрий быстро вышел из дома, пересёк двор, вошёл на конюшню.
Полина стояла посреди, привязанная за руки к потолочной балке. Стояла, молча, до крови закусив губу. В сухих огромных глазах плескались боль и непреклонность. В стороне находилась Анастасия, брезгливо зажав нос надушенным платком. Степан только что опустил вожжи, проговорив: «семь», и медленно поднял их снова, как раздался грозный окрик:
– Стой!
Все повернулись к входу и увидели Дмитрия. Ноги широко расставлены, глаза гневно блестят.
Быстрым шагом он подошёл к Полине, попытался развязать узлы на руках, схватил нож, услужливо поданный Степаном, разрезал верёвку. Подхватил обмякшее тело девушки. Она обвила его шею, прошептала:
– Димочка! – и потеряла сознание.
С Полиной на руках он быстро вышел из конюшни. Проходя мимо сестры, коротко приказал:
– В свою комнату, быстро!
Он принёс девушку в дом, уложил в одну из комнат для гостей. За ним вбежала Антонина.
– Пошлите за лекарем. Сделай, что возможно, чтобы она пришла в себя. Обращаться как с госпожой. Обо всём докладывать мне, – отдавал распоряжения Дмитрий.
Он вышел в коридор. У стены стояла побледневшая Анна.
– Иди домой, – Дмитрий, успокаивая, положил руку ей на плечо. – Я позабочусь о ней, не волнуйся. Уже послали за доктором.
– Дмитрий Алексеевич, зачем вам обуза, я заберу её домой.
– Нет! – твёрдо сказал барин. – Не волнуйся, иди домой, – чуть мягче добавил он.
Дмитрий вошёл в комнату сестры.
– Зачем? – с порога прогремел его вопрос.
– Дмитрий, ты очень мягкий хозяин, под твоей рукой все слуги разленились. Они должны бояться, тогда будут хорошо работать.
– Они должны уважать, а не бояться. Откуда в тебе столько злобы?
– А чем прикажешь мне заниматься?
– Пороть девушек – это достойное тебя занятие?
– Она провинилась, я должна была её наказать. Я веду дом и хозяйство.
– Она только сегодня пришла сюда, неделю до этого пролежала в горячке.
– Зачем мне это знать? Пришла – пусть работает!
– И это, по-твоему, вести дом и хозяйство? Антонина и без тебя прекрасно справляется. Ты завтра же отправляешься к тётке, в Москву. На досуге поинтересуйся у неё, как вести дом и хозяйство, потому что это тебе скоро пригодится. Ты будешь в городе, пока я, наконец-то, не подберу для тебя мужа, если ты сама не в состоянии это сделать.
– Ты не смеешь отправлять меня из-за какой-то крепостной девки? – закричала Анастасия.
– Её мать получила вольную из рук нашей матери. Значит, она тоже свободна.
– Всё равно, она грязная деревенская дура, ты не имеешь права отсылать меня из-за неё!!!
– Имею! Ты прекрасно это знаешь. И не только из-за неё.
Он быстро вышел из комнаты, чтобы не слышать нарочито громких рыданий.
Всю ночь Юлия-Полина провела в бреду. Она смутно слышала голоса. Слышала, что её зовёт Дмитрий. Потом услышала зов Розы. Но заставить своё сознание вернуться в какую-нибудь реальность не могла. Создавалось впечатление, что две души пытались разобраться и найти своё место в юном прекрасном теле. Она металась по всей постели, из её уст то и дело срывался бессвязный бред, пугая горничных. Ночью в комнату вошёл Дмитрий. Полина вцепилась в его руку мёртвой хваткой, и только тогда смогла провалиться в глубокий выздоравливающий сон.
А Дмитрий так и просидел у края её постели до утра, не смея выдернуть руку, которую даже во сне она крепко сжимала.
Утром она почувствовала на своём теле чьи-то проворные руки, ещё окончательно не придя в себя, услышала голоса.
Говорили Дмитрий и какой-то мужчина с приятным низким тембром голоса. Он извинялся за опоздание, сетовал на какое-то колесо, из-за которого так долго добирался.
– Кризис, думаю, уже миновал, – говорил мужчина, как поняла Юлия, доктор.
– Не могу понять, отчего всё произошло, – проговорил Дмитрий. – Неужели порка могла причинить такой вред?
– Ну, Дмитрий Алексеевич, мы никогда не знаем, что причиняет нам больший вред, страдания физические или душевные. А эту девушку я знаю, неделю назад матушка её звала меня. Она лежала в горячке. Я даже удивился, когда узнал, что поправилась – выглядела она тогда безнадёжной. Но на всё воля Божия! Видно, болезнь не до конца прошла. А стресс, вызванный наказанием, снова её вернул, хоть и не такой силы.
– Она бредила всю ночь. Говорила очень странные вещи. Например: «позвоните маме», «я нашла Димочку», «не забирайте меня», «оставьте меня с мужем».
– Что же тут странного? Девушка привязана к матери. Вы, наверное, ослышались, как можно «позвонить», она говорила, наверное, «позовите».
– Нет, было слышно отчётливо.
– А насчёт других слов… Вероятно, Димочкой она называет вас.
– Меня? Но меня так никто никогда не называл!
– И, тем не менее, встреча с вами произвела на неё такое сильное впечатление, что в бреду она упоминает производное от вашего имени.
– А как быть с мужем?
– Это точно исключается. Не только мужа, но никакого другого мужчины у этой девушки не было. Это я проверил, чтобы исключить из причин обморока беременность. Да не волнуйтесь вы так, Дмитрий Алексеевич, девушка крепкая, молодая, справится.
– Спасибо, доктор. Я провожу вас.
Мужчины вышли из комнаты. Тут же вошла горничная и села на стульчике рядом с кроватью. Полина открыла глаза. Увидев это, девушка охнула и выбежала из комнаты с криком:
– Барин! Очнулась!
Послышались шаги. В комнату вошёл Дмитрий. Он придвинул стул поближе к кровати, сел на него. Пристально посмотрел Полине в глаза. Она задохнулась от этого взгляда. Такого родного, нежного. Юля понимала, почему в нём, кроме озабоченности, сквозит удивление, хотела прогнать его, всё объяснить, но не могла.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Дмитрий.
– Спасибо, хорошо.
Он поправил сползшее одеяло. Она машинально схватила его за руку. Он замер, неотрывно глядя на неё.
– Ты поживёшь пока здесь. О тебе позаботятся.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. Я чувствую свою ответственность за тебя. Я обещал твоей матери.
Он замолчал. Всё так же смотрел ей в глаза, пытаясь разгадать секрет, мучивший его.
– Мне нужно идти. Я пришлю горничную.
Он резко встал. Ей пришлось отпустить его руку.
– Я ещё увижу тебя? – то ли его, то ли судьбу спросила Юлия.
– Конечно, ты же в моём доме. Поправляйся.
Он вышел из комнаты. Через некоторое время туда почти вбежала Маша с подносом еды. Чинно выставив тарелки на столик, она кинулась к Полине.
– Ты представляешь, хозяин отсылает свою сестрицу! Из-за тебя! Да все слуги за это готовы на руках тебя носить!
– Маша, мне нужно принять ванну. Как я это могу сделать?
– Кушай, я сейчас всё устрою.
Пока Полина ела, в комнату занесли большое корыто, наполнили водой. Маша принесла мыло и полотенца.
Потом в комнату вошла Антонина.
– Рада, что тебе лучше, – она положила на кровать тонкую сорочку и нежно-зелёное платье, отделанное кружевом. – Хозяин просил передать. Это из гардероба его матушки.
Когда за Антониной закрылась дверь, Маша взвизгнула:
– Ух, ты! Какое платье! Вот это да! Что это барин? Он даже сестре не разрешал трогать вещи, которые принадлежали покойной матушке.
– Маша, потом будешь восторгаться. Помоги лучше одеться, – сказала Полина, выбираясь из неудобного корыта, в котором, тем не менее, умудрилась вымыть голову.
– Ой, прости, – Маша оторвалась от платья. – Я совсем тебе не помогла.
– Я справилась. Давай рубашку и помоги надеть это платье, с ним-то уж мне одной не справиться.
– Ты что, барин сказал, не беспокоить тебя, ты должна лежать.
– Зачем? Я прекрасно себя чувствую. Если в ближайшее время порка мне не грозит, я могу работать.
– А вот это не получится. Приказано освободить тебя от всех работ, обращаться как с госпожой и… э… как он там сказал… «за состояние этой девушки отвечаете (мы, слуги) головой». Так что, госпожа, тебе велено лежать и ничего не делать. А мне ухаживать за тобой и исполнять все капризы. Приказывай…те, госпожа!
Маша склонила голову в шутливом поклоне.
– Прекрати дурачиться. Мне не нужен твой уход, я не больная. И мне лежать здесь скучно.
– Ну, Полечка, ты только Антонине это не скажи, а то она меня на кухню отошлёт. Лучше уж я побуду пока твоей горничной. Ладно?
– Хорошо, если не хочешь на кухню, помоги застегнуть платье и выбраться из этой комнаты.
– Ох, теперь меня накажет не экономка, а хозяин, что не уследила за тобой. И где тут меньшее зло – не знаю!
– С хозяином я сама как-нибудь разберусь. Давай платье!
Маша помогла Полине надеть платье, которое оказалось тесным в груди и длинным. Видимо, мама Дмитрия была очень худой и высокой женщиной. Тем не менее, платье великолепное. Сшито из лёгкой хлопковой ткани, с отделкой из тончайшего кружева. Похожим кружевом украшена и нижняя сорочка.
Маша расчесала влажные волосы Полины, хотела заплести косу, но подруга не дала, перехватив их сзади лентой. Юлия никак не могла налюбоваться своими (или Полины?) лёгкими локонами цвета спелой пшеницы.
– Как скажешь. Ты теперь госпожа! – сказала Маша, удивившись желанию подруги выйти с такой причёской.
А Полине не терпелось выйти из комнаты. Точнее, не терпелось Юлии. Кто знает, сколько ей ещё позволено оставаться здесь. Она уже третьи сутки находится за пределами своего времени, и в любой миг её могут позвать обратно, тем более желание «видеть» уже исполнено. Она не намерена терять драгоценное время, если есть хоть малейшая возможность снова видеть того, ради которого очутилась здесь.
Юля решила пройти по дому в надежде встретить Дмитрия, а заодно рассмотреть обстановку и устройство.
Второй этаж, где находилась комната Полины, был отведён под спальни. Судя по закрытым дверям, выходящим в длинный коридор, их было семь или восемь. Открывать двери Юлия не посмела, да и вряд ли хозяин в такое время находился бы в спальне. Она спустилась на первый этаж по широкой деревянной лестнице. Здесь всё относительно знакомо. Огромный холл, украшенный гобеленами с изображениями охоты, направо из него вход в гостиную, которую слуги называли «голубой», так как стены в ней обиты бледно-голубой шёлковой тканью. В гостиной зеркала, диваны и кресла с изящно изогнутыми ножками и подлокотниками, обтянутые тоже голубой тканью, но более насыщенного цвета. Стены здесь украшены портретами дам и кавалеров в пышных нарядах.
Из гостиной дверь ведёт в столовую, которую можно назвать белой, так как обеденная мебель молочно-кремового оттенка, а стены выкрашены ослепительно белой краской. Украшены так же картинами, но здесь преобладают пейзажи и натюрморты. «Что вполне логично, подумала Юлия, не очень-то способствуют аппетиту взгляды далёких предков, хоть и нарисованных».
