Текст книги "Не любите меня! Господа! (СИ)"
Автор книги: Лариса Черногорец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Хрустальные люстры в несколько тысяч свечей ярко освещали зал, в котором уже собирались гости. Юлия спустилась по лестнице, кивком головы здороваясь с масками, кланяющимися ей в знак приветствия. В столовой рядом с залом стояли накрытые столы с закусками, пирожными, мороженным, фруктами и сладостями. Рядом высились пирамиды фужеров с шампанским, лакеи разносили подносы с маленькими рюмочками коньяка, ямайского рома и водки. Во дворе были расставлены летние столики с креслами и приготовлены небольшие театральные подмостки. Артисты оперетты, приглашенные развлечь гостей после фейерверка, должны были дать небольшое представление. Ждали также цыган.
По мере прибытия гостей зал наполнялся пестрой нарядной толпой, в которой узнать кого-либо было невозможно. Костюмы скрывали фигуры, а маски лица. Юлия пристально всматривалась в каждого входящего, пытаясь разглядеть Андрея. Она была уверена, она узнает его, не смотря на прошедшие годы и маскарадный костюм. Узнает из миллионов. Внезапно кто-то тронул её за плечо.
– Могу я пригласить Вас на вальс.
Голос нельзя было перепутать, такая бархатинка была только у одного известного ей человека. Юлия обернулась. Перед ней стоял корсар в белой рубахе и черной косынке. Черный атласный пояс подчеркивал стройность фигуры и размах плеч. На поясе крепилась самая настоящая пиратская сабля. Маска, наполовину скрывавшая лицо, не могла скрыть выразительных карих глаз, смотревших на неё с явным интересом.
– Илья? Илья Иванович?
– Ну вот! Неужели я так плохо нарядился, Юлия Григорьевна, что меня сразу можно узнать, выходит приза мне не видать, а впрочем, признаюсь честно – времени выбирать наряд у меня совсем не было, а не прийти сюда я просто не мог.
– Ну не корите себя, Илья Иванович, – Юлия приняла его приглашение и закружилась по залу в танце, – проблема в том, что тот, кто хоть раз услышит ваш голос, больше никогда не сможет его забыть, узнает вас по нему даже в темной комнате с закрытыми глазами.
– Боже, у меня такой противный голос?! – деланно удивился Юсупов. Юлия расхохоталась, пожалуй, первый раз за последние месяцы:
– Ну что вы, у вас замечательный, особенный голос. Проблема всё-таки, наверное, у меня, это я нарядилась так, что меня легко узнать.
– Юлия Григорьевна, ну глядя на вас просто невозможно не догадаться что это вы. Во-первых, вы вместе с матушкой и отцом встречали гостей, во-вторых, даже тот, кто опоздал, если только этот человек, конечно, разбирается в драгоценностях, глядя на жемчуг в вашем колье, поймет, что такую редкость может позволить себе только дочь Деменева. Здешний народ привык экономить.
– Да, признаться, я и не подумала, что ж, приза мне тоже не видать.
– Я видел Вас только один раз и был, как вы помните, не в лучшей форме – неделя без сна. Я…я думал о вас. Простите, я так и не смог вас поблагодарить за помощь.
– Ну, перестаньте, Илья Иванович, вы меня достаточно поблагодарили. Вы хорошо танцуете.
Юлии нравилась его манера двигаться в танце. Он вел её мягко, но уверенно, нежно сжимая её руку в своей руке. Ей было приятно ощущать на своей таллии его теплую ладонь. Сквозь тонкую белую рубашку корсара, Юлия рукой, лежавшей на его плече, ощущала упругость мускулов.
– Благодарю вас, Юлия Григорьевна, я признаться уже разучился. За последние восемь лет я впервые на балу.
– А почему так долго?
– Много причин. – Он отвел взгляд в сторону. – В основном конечно работа. Вы сами понимаете…А когда годы и годы не принимаешь приглашения на балы и праздники, рано или поздно тебя просто перестают приглашать.
– Я поражаюсь вашей самоотверженности. Вы делаете доброе дело и делаете его так, как будто это – основное в вашей жизни. И я вам обещаю, что всегда буду вас приглашать, даже если вы будете отказываться.
– Я не посмею отказать вам. Ни за что не посмею. Не хочу вашей немилости.
– Ах, Илья Иванович, да вы дамский угодник. Кстати, почему вы не познакомите меня с Вашей спутницей?
Юсупов недоуменно взглянул из-под маски?
– Спутницей? Какой спутницей? Юлия Григорьевна, простите великодушно, вы что-то путаете.
– Вы хотите сказать…
– Юлия Григорьевна, я пришел один, и только чтобы увидеть ваши прекрасные глаза. Я видел, как эти глаза умеют грустить. Теперь так хочется увидеть, как они улыбаются. Кстати, Юлия Григорьевна, расскажите мне, почему вы так печальны.
Илья прижал её к себе чуть крепче. Юлия почувствовала, какая сила в этих руках. Легкий, ненавязчивый аромат её духов дразнил и притягивал, он, не сдержавшись, дотронулся щекой до её виска, вдыхая волшебный аромат. От его прикосновения у Юлии ток пробежал по коже. Она не успела ответить на его вопрос. Танец кончился. Илья с поклоном проводил её и, поцеловав её руку, спросил:
– Простите за дерзость, могу ли я надеяться еще на один танец.
– Безусловно, славный пират, улыбка Юлии была полна обаяния, – я буду рада танцевать с вами.
Взгляд Юлии упал на вход. Она оторопела. Она не обозналась. Две пары входили в зал. Генерал-губернатор с супругой в костюмах волшебника и колдуньи, и Андрей с Натали в костюмах средневековой испанской знати. Она узнала его горделивую осанку, его походку и улыбку из-под маски. Он, казалось, почти не изменился, только возмужал, стал шире в плечах. Вьющиеся русые волосы по-прежнему тщательно уложены, темно фиолетовый бархатный камзол, пояс, украшенный драгоценностями, на поясе шпага. Он всегда любил шпаги. У генерал-губернатора дома была целая коллекция, и они с Сержем частенько упражнялись в фехтовании. Натали держала его под руку. Она слегка располнела, но по её черным как смоль волосам и по-прежнему легкой походке её можно было узнать. Юлия пыталась восстановить дыхание и успокоиться.
– Прошу прощения, Илья Иванович, немного позже, мне очень нужно поговорить с …
Она и сама не заметила, как почти бегом пробиралась к входу в зал и спряталась за колонну. Она старалась не упустить Андрея из виду в этой толпе. Она видела, как её отец подошел и сердечно обнял Истомина старшего. Как выпили они по рюмке ямайского рома и обнялись еще раз. Похоже, старая вражда была забыта. Андрей поклонился маменьке и пожал руку её отцу. Деменев оглядывал окружающих, явно разыскивая Юлию. Она не могла больше ждать и прятаться и подошла к отцу. Деменев взял её за руку:
– И как вы думаете, кто эта фея?
Андрей смотрел прямо ей в глаза. От этого взгляда мысли путались в голове, она почувствовала знакомый холодок в животе. Все вернулось – не было этих десяти лет, не было ничего, кроме любви, огромной, заполняющей все её сердце. Она не могла оторваться от его глаз. Натали сверлила её ненавидящим взором. Истомин старший поклонился и приложился к руке Юлии:
– Полагаю это несравненная Юлия Григорьевна, с приездом вас, голубушка. Эк ваш батюшка расстарался в честь вашего возвращения.
Юлия понимала, что другого шанса поговорить с Андреем у неё просто может не быть. Она склонилась в реверансе и, глядя на Натали, нежно проворковала:
– По старой памяти позвольте ненадолго украсть вашего супруга. Я задолжала ему вальс еще добрый десяток лет назад.
Натали яростно сжала веер. Отец изумленно глядел на неё. Привычка нарушать все правила осталась у его дочери неизменной. Юлия взяла Андрея под руку, молча они двигались к кругу пар в центре танцевального зала. Он так же молча закружил её в танце. Она не верила своим глазам – она была в его объятиях, он кружил ее по залу, и у неё было целых пять. Нет! Наверное, десять минут счастья. Он был её на целых десять минут.
– Ты почти не изменился.
– Ты тоже.
– Прости, я должна все рассказать тебе, ты должен знать правду, я никогда, слышишь, никогда не любила никого кроме тебя, я вынуждена была солгать тебе…
– Юленька, – он оборвал её фразу, – Юленька, это теперь ни к чему. Не стоит будить призраков прошлого. Так распорядилась судьба. У меня семья и я вполне счастлив.
– Тебе не было больно? Ты не хочешь узнать, кто на самом деле виноват в нашем расставании. Ты просто не любил меня…
– Любил, Юленька, любил больше жизни. Было так больно, что казалось – не выдержать. Эта любовь выжгла меня всего. Все перегорело…
Его глаза смотрели на неё внимательно и сердечно, в них была горечь.
– Я не знаю, почему так случилось, но действительно все просто перегорело. Может во всем виновато наше малодушие. Тебе недостало дождаться меня, а мне бороться за тебя. Не имеет значения. Такова судьба, ведь сейчас все хорошо. Он вопросительно с улыбкой склонив слегка голову на бок спросил:
– Ведь у тебя всё хорошо?
– Если не считать погибшего мужа и умершей дочери…
– Прости, – он прижал её к себе, – прости, я не знал. У тебя правда будет все хорошо, вот увидишь.
– Я по-прежнему люблю тебя!
– У тебя все-все будет хорошо.
Он искренне желал ей добра и смотрел на неё с сожалением и участием. И только. Юлии трудно было осознать происходящее. Это был удар. Удар в самое сердце. «Перегорело» – эта фраза, словно эхом отдавалась в голове, «все перегорело»…
– Ты не читал моего письма?
– Какого письма?
– Я посылала к тебе парнишку в имение с письмом.
– Я не получал никакого письма… Погоди, какого-то парнишку поймали, когда он пытался пробраться в поместье через черный ход. Подумали, что вор и сдали в участок.
– Колька! – Танец кончился. Юлия вырвалась из его рук и бросилась к выходу через зал. Бедный Колька. Он пострадал из-за неё. Если это письмо попадет в руки отца Натали он не оставит мальчишку в живых, надо его спасать. Бедный Колька. Это она во всем виновата.
– Постой! – Андрей догнал её в пустом полутемном холле и схватил за локоть. – Да что произошло, объясни толком! Какое письмо?
– Я писала тебе про твою жену и твоего тестя. Десять лет назад они забили твой дом листовками с призывами свергнуть царя с твоей подписью. С твоей полной подписью, понимаешь, твой друг Серж расстарался. Твой тесть шантажировал меня, если я не порву с тобой, в дом тут же нагрянет полиция, и ты окажешься в тюрьме, а твой отец потеряет пост. – Юлия хлестала его словами как кнутом. – Он сказал, что если его дочь прольет по тебе еще хоть слезинку, хотя бы одну слезинку ты в тюрьме не доживешь до суда. Передо мной поставили выбор. Или ты в тюрьме, или я лгу тебе про нас с Сержем. Вот что было в том письме. Проверь дома в кладовой, в нижнем ящике старого шкафа, и еще наверняка по всему дому, проверь, как следует. Я хотела, чтобы ты знал правду, послала к тебе мальчика, который служит у нас, я так подвела его! А ты, не разобравшись, его в участок… Юлия заплакала. Андрей схватил её за плечи.
– Повтори, что ты сказала! Этого не может быть. Этого просто не может быть. Это неправда.
– Так иди к жене, зачем ты здесь, иди, у тебя же все «перегорело»!
– Они не могли так со мной поступить. – Андрей прижимал её к стенке и почти кричал на неё, – скажи, что ты все выдумала!
– Пустите меня сударь, – Юлия была близка к обмороку, собравшись, она прошептала, – пусти! Мне больно!
– Милостивый государь! Отпустите даму! – За спиной у Андрея внезапно возник Юсупов. Развернув его к себе лицом, он ударил его кулаком в челюсть. Андрей откинулся, едва удержавшись на ногах. Юлия сползала по стене, ей было дурно. Юсупов кинулся к ней и помог встать на ноги:
– С вами все в порядке, Юлия Григорьевна?
Он обернулся к Андрею.
– Кто же вас таким манерам учил, сударь. – Он подошел к нему и взял его за грудки, – вы оскорбили эту даму, а я этого простить не могу.
– Ну вот, Юленька, я же тебе говорил, что у тебя будет все хорошо, у тебя уже заступники появились, – Андрей сплюнул кровь и вытер разбитую губу. – Сударь, не лезьте не в свое дело, – он со злостью глядел на Илью. Тот спокойно отпустил его и, поклонившись, жестом пригласил к выходу.
– Полагаю, оружие для сатисфакции у нас уже имеется.
– Господа! – Юлия с криком бросилась между ними, – не делайте этого, господа! Прошу вас, господа, не надо скандала, не ссорьтесь, Илья Иванович, прошу вас, это досадное недоразумение.
– Без году неделя как вернулась, а из-за неё уже досадные недоразумения! – ехидный голосок Натали раздался у них за спиной, – Пойдем, дорогой, отец хочет тебя видеть.
Взяв Андрея под руку, Натали удалилась в глубь зала. Юлия видела, как Андрей споткнулся, словно не видел перед собой дороги. Сердцу её опять было больно. Но уже не так. Наверное, если слишком часто ранить душу, раны рубцуются и покрываются толстой коркой, следующие раны не так болезненны, но и к хорошему душа больше не так чувствительна. У него все «перегорело»… Как же больно убивать любовь. Она десять лет выжигала её каленым железом постылого замужества и льдом холодной Тюмени. Он снился ей каждую ночь, а она продолжала пытаться забыть его. Любовь нельзя убить. Она вспыхнула с прежней силой, стоило ей только снова увидеть его, и вот, теперь она снова должна с кровью вырывать её из своего сердца…
– Юлия Григорьевна, с вами все в порядке? – Илья взял её за руку и развернул к себе. – Что произошло, Юлия Григорьевна?
Юлия молча смотрела на него.
– Ну не хотите говорить, так не надо, только не расстраивайтесь, пойдемте, я вас больше ни на минуту не оставлю.
Он подхватил её под руку и повел на веранду. Юлия села на скамейку. Илья подмигнул ей:
– Я сейчас.
Через минуту он был на веранде с подносом, на котором красовались мороженное, пирожное, бутылка шампанского и два бокала. Юлия невидящим взглядом смотрела в даль. Услышав его шаги, она обернулась.
– Юлия Григорьевна, давайте забудем, что я мужчина и вспомним, что я – доктор. Сейчас я буду вас лечить.
Юлия грустно улыбнулась:
– С детства боюсь докторов.
Я добрый доктор. У меня очень вкусное лекарство. Он налил бокал шампанского и протянул ей:
– Прошу вас, давайте выпьем за чудесный праздник и за нашу встречу
– Но…
– Вот никаких но, доктор здесь я. До дна, пожалуйста!
Юлия залпом выпила янтарную жидкость и, спустя минуту, хмель ударил ей в голову.
– Так! Жизнь налаживается, – Илья взял с подноса мороженое и на ложечке протянул Юлии немного:
– Поскольку я доктор, считайте, что я даю вам лекарство. Закройте глаза и откройте рот. Захмелевшая Юлия хохотнула и подчинилась. Илья кормил её мороженым с ложечки как маленькую, приговаривая:
– За папеньку, за маменьку, за Юленьку, за доктора Илью Иваныча…
Юлии и было смешно и хотелось плакать одновременно. Она смотрела на здоровенного мужчину в пиратском костюме, с чайной ложечкой в руках, который глядел на неё с такой нежностью, с таким участием. Он продолжал:
– Ну вот, а теперь еще бокал, ну будем считать что микстуры.
Юлия замотала головой:
– Нет, Илья Иваныч. Я напьюсь!
– Я доктор, я лучше знаю, когда вы напьетесь, а когда нет. Потихонечку…
После второго бокала шампанского Юлия окончательно повеселела, съев с ложечки, при помощи Ильи и пирожное, она почувствовала себя почти счастливой.
– Время! Почти полночь! Все во двор! – зычный голос Деменева созывал всех смотреть фейерверк.
– Пошли? – Илья подал ей руку. Она встала, пошатнувшись. Он подхватил её за таллию и крепко прижав к себе повел к скамейке под раскидистой ивой в дальнем углу площадки.
– Спокойно, пациентка, от двух бокалов шампанского еще никто не падал с ног.
Юлии было смешно. Она смотрела на него как провинившийся ребенок и ничего не могла с собой поделать.
– Ведь предупреждала вас, что напьюсь.
– Лучше быть пьяной, чем несчастной. Давайте смотреть фейерверк.
Часы пробили двенадцать, и гости стали срывать с лиц маски. Огненные сполохи рассыпались в небе разноцветными шарами. Молодой цыган запел под гитару «Очи черные». Юлия сняла маску, Илья тоже. Они стояли позади всех, спрятавшись от посторонних глаз. Он смотрел на неё и понимал, что теряет голову. Раскрасневшаяся, с блестящими от шампанского глазами и роскошной улыбкой она была обворожительна. Слегка пьяна и обворожительна. Он держал в своих объятиях настоящее сокровище. Он хотел, чтобы это длилось вечность. Юлия повернулась вокруг и увидела Андрея. Он стоял без маски и единственный из всех присутствующих смотрел на неё. Она обернулась к Илье, закрыла глаза и поцеловала его в губы. Илья обнял её и поцеловал её в ответ. У Юлии закружилась голова. Её так давно никто не целовал, а поцелуй Ильи был таким нежным и страстным. Она спустилась с небес на землю и открыла глаза.
Она видела как Андрей вздохнул, осуждающе покачал головой и направился к выходу.
Вырвать, вырвать его из сердца!
– Вы самое красивое и самое нежное существо на этой земле. – Илья вернул её в реальность.
– И самое пьяное.
– Это скоро пройдет. Ну вот, вручают призы, смотрите, смотрите, кому досталась золотая табакерка!
Дородная дама, вышедшая на сцену, сняла шляпу с густой вуалью и оказалась казачьим головой с длинными усами, лысиной и рыжим чубом.
Толпа взревела. Раздался шквал аплодисментов, кто-то воровато оглядывался, видимо, к стыду своему, не раз пытался ущипнуть дородную даму во время маскарада. Илья, хохоча от души, обнял Юлию за плечи. Ей стало тепло и хорошо рядом с ним. Он посмотрел на неё.
– Всё еще не доверяете мне? Когда что-то лежит камнем на сердце, нужно поделиться с другом. Радость на двоих – радость вдвойне, а горе на двоих – на полгоря меньше.
– Как доктору?
– Как доктору. И как другу. Я могу считать вас своим другом?
– Конечно. Илья Иванович, конечно. Можно просто Илья?
– Можно, Юленька, конечно можно. А можно я украду вас.
– Попробуйте, – Юлия улыбнулась в ответ.
Праздник продолжался. На подмостках развернулось представление. Илья взял её на руки и тихонько понес вглубь сада. Они сидели на скамейке, и она как на исповеди рассказывала всю свою историю. С самого начала, ничего не утаив. Он слушал, затаив дыхание, она положила голову ему на плечо, он обнял её, прижав к себе. Внезапно она замолчала. Повернувшись, Илья понял – она уснула. Гости разошлись, Илья взял уснувшую девушку на руки и внес в дом, уложив на кушетку в зале. Слуги, убиравшие посуду, с удивлением наблюдали за ними. Еще минуту он стоял, глядя на безмятежно спящую Юлию, затем развернулся и вышел из особняка. Извозчик, задремавший на улице, очнулся от того, что Юсупов похлопал его по плечу, протянул пятак и велел:
– В тюрьму!
* * *
Андрей, точно потерявший разум, ворвался в особняк. Если Юлия не лгала, то его жизнь была сплошным фарсом, его жена сделала подлость и с этой подлостью все это время смотрела ему в глаза, а его тесть и вовсе негодяй, сыгравший на чувствах девушки, которая его искренне любила. Не может быть. Не может этого быть, его семья не могла его так предать. Юлия сказала в кладовой, в старом шкафу. Андрей кинулся к двери старой кладовой. Шкафа в ней не было:
– Тихон! Он закричал что было силы, Тихон, сюда!
Старый камердинер прихрамывая вышел:
– Звали барин?
– Где шкаф?! Где отсюда шкаф?
Лицо камердинера вытянулось:
– Так это, барин, еще, помнится, после свадьбы Наталья Сергеевна велела вынести и спалить и его и все что в нем!
– Так что было в нем? Ты помнишь! Что было в нем?
– Простите барин, не грамотные мы. Ну бумаги старые, тряпье. Все сожгли.
– Прости! Прости старина.
Андрей сел на корточки, прислонившись спиной к стене. Похоже Юлия не лгала и Натали просто уничтожила следы преступления. Где еще это может быть. Андрей вспомнил. Юлия сказала, что листовки могут быть где угодно. Промелькнула мысль. Зала! Бальная зала. Она была самой большой и самой старой комнатой в особняке. Там было четыре камина и кладовая, куда со всего дома сносили бумаги, чтобы растапливать ими камины. Он кинулся туда. Рванув дверцы кладовой, Андрей с остервенением принялся выкидывать древний бумажный хлам. Десять лет! Да за эти десять лет, конечно, все уничтожено. А может Юлия лгала, может Натали ни в чем не виновата. Да – ревнивая, да – взбалмошная, но не предательница же! Добравшись до дальней стенки комнаты, он увидел на полу пожелтевшие, скомканные листки. Развернув один из них, он прочитал:
«Казаки! Пришло время выбрать наш путь! С кем мы, с отсталым режимом самодержавия, или новым, революционным путем демократической России, где каждому будет место по его заслугам, где ваши дети не будут больше страдать от холода и голода, а вы будете сами выбирать, каким путем идти нашей великой многострадальной стране! Я поведу вас верной дорогой, К черту царя батюшку – он не может помочь ни нашей земле, захлебывающейся кровью на Кавказе, ни нашим детям, умирающим от нищеты. Да здравствует новая власть– власть народа! Вставайте! Будьте едины, я, сын генерал-губернатора, осознавший всю пагубность нашей власти, всю подлость её и несправедливость… Я, Андрей Истомин, возглавлю…»
Дальше читать не было ни сил, ни желания. Юлия не лгала. Правда, Она сказала правду!
– Господи! Ты нашел! Она все-таки проболталась!
Голос Натали вывел его из оцепенения. Жена стояла за спиной и с горечью смотрела на скомканные листы бумаги.
– Зачем ты её слушал! Ведь все было хорошо, все было так хорошо…
– Натали! Я поверить не могу! Зачем?! Зачем ты это сделала. Как ты могла? Ведь я тебе верил. Когда ты была со мной, все это время я тебе верил!
– Верил?! Верил, но не любил! Ты ни разу, никогда, слышишь, никогда не говорил мне, что любишь меня! Ты никогда не глядел на меня так как на неё!
– Ты все убила! Своей глупой ревностью к прошлому, к будущему, к настоящему – ты все убила! Ты хоть понимаешь, что я не смогу больше жить с тобой!
– Ты заблуждаешься! Ты забыл, что у нас есть сын!
– Я завтра же заберу сына в имение и подам на развод. А ты можешь оставаться со своим подлецом отцом!
– Ты еще не все знаешь! Неужели ты не заметил? Ты не видишь?
– Да чего, черт возьми, я не вижу Наташа?
– Ребенок! Я жду ребенка! Уже четыре месяца!
Андрей опешил.
– Ребенка?!
– Да! Нашего с тобой ребенка! Ты ничего не видишь! Я думаю, будь я на девятом месяце, ты и то бы не заметил!
– Наташа!
– Молчи! Если ты еще хоть слово скажешь, я за себя не ручаюсь!
– Натали! Ты сейчас не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Ты понимаешь, что ты совершила чудовищный поступок! А твой отец готов был сгноить меня в тюрьме, если я не буду с тобой!
– А что мне оставалось? Я любила тебя! Я так любила тебя с детства! Я была готова отдать жизнь за тебя! А ты выбрал её! Я просто боролась! У меня просто хватило сил добиться своей цели, кстати, в отличие от тебя!
– Ты – чудовище, Натали! Расчетливое чудовище. Я больше не смогу с тобой жить. Я ухожу! Вопрос о разводе пускай решает государь. Полагаю, – он протянул ей скомканную листовку, – это будет лучшим доказательством для всех!
Он повернулся и направился к выходу
– Развод?! Да не трудись! Я избавлю тебя от этой муки!
Андрей повернулся. В руках Натали был длинный острый нож для резки бумаги.
– От развода, от себя, а заодно и от ребенка!
– Наташа! Стой! – Андрей кинулся к ней, протянув руки, – Стой, грех ведь на душу берешь, страшный грех.
Лицо Натали было мертвенно бледным, невидящим взглядом она смотрела сквозь него и бормотала:
– Я только боролась за тебя! Я так любила тебя! – голос перешел в шепот– Я люблю тебя до смерти… Люблю до смерти…
Она размахнулась, Андрей кинулся к ней в ноги, подставив спину под удар. Нож скользнул, распоров ему спину, плечо и руку и острием лезвия уперся ей в бок.
– Андрей…
Натали, закрыв глаза, обмякла и без чувств упала ему на руки. Кровь ручьем хлестала из раны на плече. Андрей из последних сил вытащил окровавленный нож и обернулся. На пороге стояли Истомины и отец Натали.
– Доктора! Он терял сознание, – позовите доктора! Она…
Отшвырнувший его отец Натали прошипел:
– Убийца! Ты за это ответишь! – он взял дочь на руки и вынес из особняка.
* * *
Юлия проснулась около полудня и сладко потянулась. Она вспомнила прошлый вечер, нежный, чувственный поцелуй, который подарил ей Илья Юсупов. Его слова, его теплые, сильные руки. Какой он все-таки замечательный! Она вспомнила вчерашний разговор с Андреем, и настроение сразу испортилось.
Юлия надела пестрый восточный халат и вышла из комнаты. В спальне гудел Деменев, ругаясь с женой. Юлия вошла без стука.
– Доколе! Доколе, Валентина, ты будешь проверять каждую вещь в моем саквояже! Мне через час надо быть в банке, там битых полдня подписывать поручения, а еще надо успеть к вечернему поезду. Юленька, ну хоть ты её угомони! Ну, чистый фельдфебель!
– Молчи, вот я тебе, – маменька перетряхивала вещи в его саквояже, – хуже дитя, все надо проверять и перепроверять!
– Папенька, ты уезжаешь?
– Юленька, выехать надо прямо сейчас, боюсь опоздать к вечернему поезду, а тут еще и это… – он с горечью указал на усердствующую жену.
– У меня к тебе разговор!
– Ну, все, готово, – маменька с торжеством закрыла саквояж, – теперь я спокойна!
– Юленька! Что-то срочное?! Я очень тороплюсь!
– Да нет, папенька, счастливого пути! – она поцеловала и крепко обняла отца. Тот поднял её и закружил:
– Последняя поездка! Все! Оформляю договор о продаже рудников и домой! Уеду в поместье, заведу конезавод! А?! Валенька! Юленька!
– Дай бог, папенька! Дай бог!
– Ты вот что, – он серьезно посмотрел ей в глаза, ты не егози здесь! Будь умницей!
– Буду, папенька, буду, обещаю!
– Свежо предание…
Деменев сел в карету и, обернувшись на полдороге от ворот, послал обоим воздушный поцелуй.
Юлия вздохнула и прошла в столовую. Нянька Марья сидела с заговорщицким и чрезвычайно довольным видом. Она посмотрела на Юлию так, что та прыснула со смеху.
– Ну, давай уже, рассказывай, – Юлия налила себе чашку кофе, – ну ты же взорвешься сейчас, тебя ж распирает!
Нянька Марья разломила свежий крендель и протянула Юлии:
– Что мне сегодня Грунька Истоминская рассказала, когда мы за выпечкой в булочную шли! Истомин то младший жену зарезал!
Юлия поперхнулась. С ужасом она смотрела на няньку, та, насладившись произведенным впечатлением, невозмутимо продолжала:
– Ночью дело было, сразу после маскерада, Она его порезала, а он её, а она то на пятом месяце! Как ребеночка то не выкинула! Всю ночь полиция прислугу допрашивала, а под утро Андрея то Владимировича в участок отвезли. Наталья без памяти, доктора собрались, и рана то говорят не опасная, а только в себя она не приходит…
Юлия уже больше ничего не слышала. Шок– это не то слово, чтобы обозначить состояние, в котором она находилась. Она прекрасно понимала причину этой размолвки между Андреем и Натали. Подумать только! Она ждала ребенка, а Юлия об этом не знала. Если бы только она знала она бы ни слова… Она бы и так не сказала бы не слова, если бы Андрей не кинулся за ней там, на балу, если бы не эта беда с Колькой… Знает ли отец Натали, кто истинный виновник этой драмы… Он не даст пощады Андрею. Что делать! Что-то надо делать! Отец уехал, он ей сейчас не помощник. Она сама, только она сама должна разрешить эту ситуацию. Но Андрей! Она ни минуты не верила, что её Андрей не то, что убить, – ударить мог слабую женщину. Даже ехидную, коварную как гиена Натали! Всегда спокойный, ровный, ни в каких ситуациях не повышавший голоса, он мог убить одним взглядом, но чтобы ударить ножом беременную жену… нет… недоразумение, ошибка, что угодно – только не это.
Маменька встретила её, когда она, накинув плащ, выходила из особняка:
– Юленька, детка, да на тебе лица нет! Ты куда?
– Душно дома, маменька! Да еще это шампанское вчера! Я пройдусь до конца квартала…
– Вот еще! Возьми коляску для выезда! Я кучеру велю, – по городу покатайся! Сколько можно затворницей сидеть, чай не пятнадцать лет, не девка. Иди, я сейчас распоряжусь. Да! К ужину только не опоздай!
Через полтора часа коляска Юлии остановилась перед полицейским участком.
Войдя в душное прокуренное помещение участка, Юлия стала невольной свидетельницей разыгравшейся сцены. Околоточный, как видно решивший пообедать, разложил на столе газету и с любовью накрыл этот так называемый стол, выставив разделанного жареного цыпленка, вареные яйца, картошку в мундире, краюху черного хлеба, шмат сала с чесноком и четверть белой в графине. Запахи, витавшие в кабинете, проникли сквозь форточку на улицу и дворовый облезлый кот, надеясь поживиться, тихонько вспрыгнул на раму. Налив себе рюмку, околоточный отправил её себе в рот, зажмурившись от удовольствия и запрокинув голову. В это время кот, в прыжке, свойственном скорее дикой пантере, чем облезлому котяре, ухватил цыплячью ногу и опрометью кинулся обратно в форточку. Юлия застала картину, когда околоточный, ухватив удирающего кота за хвост, пытался втащить его обратно, ругаясь отборной бранью, а тот царапался из последних сил задними лапами, пытаясь отбиться от разъяренного служаки.
Юлия кашлянула в кулак. Околоточный, выпустив их рук кошачий хвост, вытянулся по струнке. Животное стремглав умчалось с добычей прочь.
– Что вам угодно, сударыня.
– Я Юлия Деменева, у вас мой слуга!
– Помилуйте, сударыня, а с чего вы это взяли?
– Мне это известно наверняка. Прошу вас отпустить его со мной, я подпишу все бумаги, какие надо и заплачу штраф, – она наклонилась к уху околоточного, – И вас щедро отблагодарю.
Радость околоточного, тщательно скрываемая за серьезной миной не имела предела. Наконец-то он мог подзаработать и посетительница, богато одетая и явно желавшая добиться своей цели была настоящим подарком. Он, еще более посерьезнев, надел пенсне и объявил:
– Фамилию назовите, сударыня.
– Иванов. Николай Иванов.
– Иванов… – околоточный листал журнал, – был такой дён двадцать назад, сидел у нас в околотке с неделю. Парнишка лет девятнадцати, худенький, щуплый, все твердил, чтоб хозяйке сообщили.
– Так от чего ж не сообщили! – Будем мы господ беспокоить из за ворья всякого!
– Где он сейчас?!
– На Кут свезли в тюрьму. Там суда будет дожидаться.
Юлия опустилась на обшарпанную деревянную скамью. Затем достала четвертной и положила на стол околоточному.
– Скажите, а могу я повидаться с Истоминым?
– Околоточный замер. С одной стороны он понимал, что ему будет за разглашение информации, с другой – четвертной был таким соблазнительным…
– Истомин младший в тюремном госпитале. Тяжелое ранение. Да и обвинение тоже тяжелое. Нужно разрешение от следователя.
– А кто следователь?
– Дело ведет лично начальник управления.
Осознание, что сам отец Натали взялся за это дело давало понять, что за разрешением идти не только бесполезно, но и крайне опасно. Юлия встала и вышла из кабинета. Околоточный, свернув четвертной, засунул его к себе в карман:
– Ну и на том спасибо…барынька…
* * *
Тюремные нары были жесткими и матрац, набитый полусгнившей соломой, позволял спине прочувствовать все неровности на лежаке. Который день Колька считал ворон через окно на тюремном дворе. Эх, если бы Юлия Григорьевна знала, что с ним приключилось! Ну да ничего. Рано или поздно она его хватится. Она его не бросит. Она… Колька вспоминал её улыбку, как она гладила его по голове, как давно, еще когда они с матерью в Тюмени слегли с простудой, она пришла к ним в избу с целым мешком всякой всячины – сладости, еда, лекарства, даже рябиновая настойка для маменьки. Как утешала их и оплатила доктора, который их лечил. Он тогда смог поправиться, а мать умерла, спустя неделю. Юлия забрала его в хозяйский дом и определила на кухню. Она была самой красивой женщиной, которую он только видел в своей жизни. Самой красивой, умной и доброй. Она учила его читать и писать, рассказывала ему про далекие планеты и про то, как устроен мир. Он влюбился мальчишеской беззаветной и безответной любовью и был для неё готов на всё. Он попался, когда оголодав в полях за неделю, и так и не встретив Андрея Истомина за пределами усадьбы, решился проникнуть в дом, чтобы передать ему письмо от хозяйки. Барыня, жена Истомина, подняла крик, его скрутили слуги и отвезли в город, в участок. Он успел спрятать письмо и молчал на допросе у следователя. Письмо все равно отняли. Он слезно просил, чтобы сообщили его хозяйке. Над ним только смеялись. Который день он был один в маленькой узкой камере на втором этаже. Кроме двухъярусных нар там еле помещался маленький деревянный стол и скамья вдоль стены.
