Текст книги "Полночный поцелуй"
Автор книги: Лара Эдриан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ну конечно. – Габриэлла натянуто рассмеялась. – Может быть, ты еще заставишь меня написать заявление в полицию на имя детектива Торна? А потом отправишь в психушку, где ради моего же блага из меня сделают овощ?
– Подобное уже было в твоей жизни?
– Люди меня не понимают. Никогда не понимали. Иногда я сама себя не понимаю.
– Чего не понимаешь? Причину, по которой тебе хотелось причинять себе боль?
– Нет… я не хотела причинить себе боль.
– Тогда почему ты это делала? Господи, Габриэлла, у тебя же сотня шрамов.
– Повторяю, я не хотела причинить себе боль. Мне вообще не было больно в такие моменты. – Габриэлла тяжело вздохнула. С минуту она молчала, потом заговорила, заставляя Лукана удивленно смотреть на нее: – Дело не в боли. Вопреки мнениям так называемых специалистов по детской психологии, меня не мучили воспоминания о пережитых травмах, обидах или оскорблениях. Я резала себя, потому что… меня это успокаивало. Вид крови действовал на меня умиротворяюще. Это всегда были маленькие, неглубокие порезы. Когда текла кровь, я переставала чувствовать себя странной, не такой, как все; напротив, мир вокруг меня обретал гармонию и равновесие.
Габриэлла посмотрела ему прямо в глаза, сейчас ее взгляд был открытым и светлым, словно она освободилась от чего-то темного, неприятного, что так долго тяжким бременем лежало на ее сердце. И Лукан понял, что стал свидетелем этого чудесного освобождения. Хотя оно не было абсолютным, недоставало одного-единственного звена – понимания, что она Подруга по Крови.
Она не ведала, что однажды представитель его расы выберет ее как свою вечную возлюбленную и введет в мир, о существовании которого она не имеет ни малейшего представления. Она познает наслаждение, дарованное только парам, связанным кровью.
Лукан почувствовал ненависть к той мужской особи их Рода, которой выпадет честь стать ее возлюбленным.
– Я не сумасшедшая, если именно таковой ты меня теперь считаешь, – сказала Габриэлла.
Лукан медленно покачал головой:
– Я так не считаю.
– Я презираю жалость.
– Я тоже, – ответил Лукан, почувствовав в ее голосе вызов. – И ты, Габриэлла, не заслуживаешь жалости. И тебе не нужны ни врачи, ни лекарства.
Габриэлла ушла в себя, закрылась с той минуты, как он обнаружил шрамы на ее теле, но после этих слов Лукан почувствовал ее колебание – доверие, которое она к нему испытывала, робко возвращалось.
– Ты не принадлежишь этому миру, – сказал Лукан – не из сентиментальности, а лишь констатируя факт – и взял в ладони ее лицо. – Ты слишком необычна для жизни, которую пытаешься вести. Думаю, скоро ты это поймешь. И поверь мне, посмотришь на все иными глазами. Все встанет на свои места, и ты найдешь свою судьбу. Возможно, я помогу тебе в этом.
Лукан приготовился продолжить приятную процедуру омовения, но пристальный взгляд Габриэллы остановил его. Ее мягкая улыбка и нежность, с которой она смотрела на него, заставили сердце болезненно заныть, горло сдавило.
– Что?
Габриэлла качнула головой:
– Я удивлена. Никак не ожидала, что такой крутой коп может так романтично рассуждать о жизни и судьбе.
Напоминание о том, что он представился ей полицейским и таковым остается в ее глазах, отрезвило Лукана.
– А ты не думаешь, что я мешок с дерьмом?
– Нет, я так не думаю.
– Ты мне слишком доверяешь, – стараясь казаться непринужденным, сказал Лукан. – Ты меня не знаешь, Габриэлла. Не знаешь, какой я на самом деле.
– Я хотела бы познакомиться с тобой поближе. Правда. – Она села, струйки воды потекли по изгибам ее тела, как раз там, где Лукану хотелось скользить кончиком языка. Пена едва прикрывала соски – полные, набухшие.
– Скажи мне, Лукан, какому миру ты принадлежишь?
– Никакому, – глухо проворчал Лукан. Это было почти правдой. Как и Габриэлла, он презирал жалость и был рад, что сейчас она посмотрела на него не с состраданием, а с любопытством. Он провел пальцем по ее своенравному, с крапинками веснушек носу. – Я плохо приспособлен к этой жизни. Меня нигде не ждут.
– Это неправда.
Руки Габриэллы обвили его шею. Она смотрела на него с той же нежностью, с какой он нес ее на руках из темного подвала и опускал в теплую ванну. Она поцеловала его, затем провела языком по его губам, и Лукана окутал тончайший аромат женского возбуждения и любви.
– Ты был сегодня таким внимательным и заботливым со мной, теперь позволь мне о тебе позаботиться. – Габриэлла снова поцеловала его, движения ее языка вызвали у него стон наслаждения. Она отпустила Лукана, тяжело дыша, глаза застилал чувственный туман. – На тебе слишком много одежды. Сними ее. Я хочу ощущать твое обнаженное тело здесь, рядом со мной.
Лукан послушно снял ботинки, носки, рубашку, брюки и теперь стоял перед Габриэллой полностью обнаженный, всем своим видом выражая откровенное желание.
Лукан предусмотрительно повернул голову немного в сторону и плотно сжал зубы – голод заставил зрачки сузиться в щелки, а десны ныли под натиском увеличивавшихся клыков. Если бы не приглушенный свет, Габриэлла увидела бы его во всем хищном великолепии. И тогда вместо ее эротического придыхания он услышал бы вопль ужаса. Такое развитие событий Лукана не привлекало.
Усилием воли он заставил электрическую лампочку ночника, скрытую под пластиковым плафоном, разлететься вдребезги. Габриэлла ахнула, услышав неожиданный резкий хлопок, но тут же томно вздохнула, радуясь наступившей темноте. Всплески, вызванные движениями ее тела, действовали на Лукана призывно.
– Включи другой свет, если хочешь, – предложила Габриэлла.
– Я найду тебя и в темноте, – ответил Лукан; охватившая его страсть напрягала настолько, что трудно было говорить.
– Ну, тогда иди ко мне.
Зов сирены мог парализовать волю любого.
Лукан опустился в ванну напротив Габриэллы. Он хотел только одного: посадить ее к себе на колени и медленно войти в нее до упора. Но сегодня он решил оставить инициативу за ней.
Прошлой ночью он пришел к ней голодным зверем, готовым только поглощать, сегодня он будет отдавать. Даже если воздержание убьет его.
Габриэлла придвинулась к нему и обхватила его ногами, сомкнув их у него за спиной. Под водой ее руки заскользили по тугим мышцам его бедер, вызывая мучительное наслаждение.
– Ты должен знать, что я не всегда бываю такой.
– Такой горячей, чтобы испепелить любого мужчину, который окажется у твоих ног? – Собственный голос показался Лукану неестественно напряженным.
Габриэлла со смехом выдохнула:
– Я тебя испепеляю?
Он взял ее руку и положил себе на член.
– А ты как думаешь?
– Думаю, ты восхитителен! – Габриэлла не убрала руку, хотя Лукан ее отпустил. Она провела ею до самого основания члена. Погладила, чуть сдавливая яички, не спеша поднялась к головке, выступавшей над поверхностью воды. – Ты не похож ни на одного мужчину из тех, кого я встречала раньше. И я хотела сказать, что обычно я не бываю такой… агрессивной. И вообще я нечасто встречаюсь с мужчинами.
– Мало кого пускаешь в свою постель?
Даже в темноте он заметил, как румянец залил ее щеки.
– Очень давно никого не пускала.
В этот момент Лукан даже думать не мог ни о каком другом мужчине или вампире рядом с Габриэллой. Он не хотел, чтобы кто-нибудь другой когда-нибудь держал ее в объятиях. И видит бог, он найдет и уничтожит того миньона, который следил за ней сегодня днем.
Лукана тисками сдавливало чувство собственника, а Габриэлла играла с его членом, пока на головке не выступила капля. Она наклонилась и взяла его член в рот, так глубоко, что Лукан выгнулся и застыл, словно лук с натянутой тетивой.
Куда-то мгновенно исчезло намерение в клочья разорвать миньона. Лукан опустил голову на плечо Габриэллы, ощущая ее пальцы, губы, язык… кожей он чувствовал ее страстные выдохи, погружаясь в безумное, сладостное забытье. Он крепко выругался, когда член лишился ее сладострастного рта.
– Я хочу тебя внутри, – прерывисто дыша, сказала Габриэлла.
– Да, – хрипло выдохнул Лукан. – Конечно да.
– Но…
Ее замешательство привело его в недоумение. Злость зародилась в нем, превращая чуткого любовника в кровожадного вампира.
– Что не так? – Жесткость вопроса поразила даже его самого.
– Может быть, мы… Прошлой ночью я так увлеклась, что забыла… Может быть, сегодня мы воспользуемся чем-нибудь? – Нерешительность Габриэллы резанула по чувствам Лукана острым лезвием. Он застыл, Габриэлла отстранилась и попыталась выбраться из ванны. – В спальне у меня есть презервативы, я…
Лукан сжал ее запястье, прежде чем она успела подняться.
– Ты не можешь от меня забеременеть. – Почему сказанное показалось ему таким грубым? Это была чистейшая правда. Только связанные пары – женщина и вампир, которые обменялись кровью, – могли производить потомство. – А что касается всего остального, тебе не нужно от меня защищаться, я совершенно здоров, и все, что мы делаем, не причинит нам никакого вреда.
– Я тоже здорова. И надеюсь, ты не думаешь, что я настолько ханжа, чтобы требовать…
Лукан привлек ее к себе и поцелуем заставил замолчать, освобождая от неловкости. Когда их губы разомкнулись, он сказал:
– Габриэлла, я уверен, ты из тех женщин, кто уважает себя и свое тело. И мне нравится твоя осторожность.
Касаясь губами его губ, Габриэлла произнесла:
– С тобой я не хочу быть осторожной. Ты превращаешь меня в неистовую вакханку. От страсти мне хочется стонать и кричать.
Уперев руки Лукану в грудь, она толкала его назад, пока он не откинулся на край ванны, затем приподнялась на коленях и опустилась влажной расщелиной поверх его члена и начала медленно двигаться, однако не пропуская его внутрь.
– Я хочу, чтобы ты стонала и кричала, – прошептал Лукан ей в самое ухо.
Опустив руки под воду, он сжал их в кулаки, сдерживая порыв посадить ее на эрегированный член. Он глухо постанывал, изнывая в сладостной мухе от ее эротического танца. Габриэлла не останавливалась до тех пор, пока не почувствовала в его члене первые движения оргазма, он готов был кончить, но она продолжала безжалостно терзать его.
– Черт! – выругался Лукан сквозь плотно сжатые зубы и запрокинул голову. – Габриэлла, прошу, ты меня убиваешь.
– Именно этого я и ждала, – выдохнула Габриэлла.
И ее влажное, горячее влагалище поглотило головку члена.
Медленно. Сводя с ума.
Сперма кипела, и Лукан содрогнулся, выплескивая ее в Габриэллу. Он застонал, никогда раньше он настолько не терял контроль над собой. Габриэлла мышцами влагалища сжимала его член, втягивая его все глубже и глубже.
Его окутал аромат Габриэллы, он смешивался с паром и возбуждающим запахом их соединенных тел. Ее груди колыхались у самых губ Лукана, но он не позволял себе к ним прикасаться, поскольку его система самоконтроля давала сбои. Клыки ныли, желая крови, и секс только усиливал это желание.
Лукан повернул голову в сторону, издав мучительный стон. Он выругался и по-настоящему закричал, как дикий зверь, когда она плотно опустилась на его член, выкачивая из него все до последней капли. Габриэлла кончила в следующую же минуту.
Лукан дождался, когда кровь перестанет стучать в висках, а ноги обретут силу, и начал подниматься, прижимая Габриэллу к вновь ожившему члену.
– Куда мы идем? – спросила Габриэлла.
– Ты порезвилась, теперь я несу тебя в кровать.
Резкий звонок мобильного телефона прервал тяжелый сон Лукана. Габриэлла лежала рядом, утомленная, как и он, ее обнаженное тело доверчиво переплеталось с его.
Господи, как долго он спал? Несколько часов? Восхитительных часов, если учесть его изнуряющую бессонницу.
Телефон снова зазвонил, Лукан был уже на ногах и шел в ванную, где осталась его куртка. Он вытащил из кармана телефон и открыл крышку.
– Слушаю.
– Привет. – Это был Гидеон, и голос его звучал как-то странно. – Лукан, сколько времени тебе потребуется, чтобы вернуться в бункер?
Лукан оглянулся. Габриэлла тоже проснулась и теперь сидела на кровати, сонная, с растрепанной копной рыжих волос, простыня едва прикрывала ее обнаженное тело. Он никогда не видел более соблазнительной женщины. Лучше ему уйти сейчас, не оставаться до рассвета. Лукан отвернулся от возбуждающей Габриэллы.
– Я недалеко. Что у вас там?
Гидеон долго молчал.
– Кое-что случилось, Лукан. Нехорошее. – И снова продолжительная пауза, а затем непривычно тревожный голос Гидеона: – Черт, не знаю, как сказать. Сегодня ночью мы потеряли одного. Один из воинов погиб.
Глава двенадцатая
Не успел Лукан выйти из спустившегося под землю лифта, как услышал женский плач. Горький, душераздирающий плач в тишине длинного коридора.
Боль утраты.
У Лукана заныло в груди.
Он еще не знал, кто из воинов погиб сегодня ночью, и не пытался угадать. Он быстро шел, почти бежал к лазарету, откуда Гидеон звонил ему несколько минут назад. Лукан повернул за угол и увидел, как Саванна выводит из комнаты убитую горем, рыдающую Данику.
Лукана словно удар поразил.
Значит, погиб Конлан. Шотландец, воин беспримерной доблести и глубокого достоинства, любитель посмеяться… И вот его больше нет. Скоро он превратится в горстку пепла.
От шока у Лукана перехватило дыхание.
Он остановился и склонил голову перед безутешным горем вдовы. Даника тяжело опиралась на Саванну; казалось, без нее высокая блондинка в отчаянии упала бы на пол.
Даника его даже не заметила. Саванна посмотрела на Лукана – в ее карих глазах блестели слезы. Она тихо сказала:
– Они ждут тебя, им нужны твоя сила и поддержка.
Лукан сосредоточенно кивнул и вошел в лазарет.
Вошел молча, не желая нарушать торжественность скорбного прощания с Конланом. На теле погибшего зияли чудовищные раны; даже стоя у двери, Лукан почувствовал, что их товарищ потерял очень много крови. В воздухе висел отвратительный смешанный запах – пороха, перегоревших электрических проводов, расплавленного металла и опаленной плоти.
Конлан оказался в эпицентре взрыва. Его обнаженное изуродованное тело, деликатно прикрытое широким куском расшитого белого шелка, лежало на смотровом столе, застеленном белой простыней. Тело успели очистить от крови, пыли и копоти и натереть ароматическим маслом – приготовили для погребальной церемонии, которая должна была начаться с первыми лучами солнца. До рассвета оставалась всего пара часов.
У стола кругом выстроились все воины. Лицо Данте было строгим и непроницаемым. Рио, склонив голову, перебирал четки и шепотом читал молитву на своем родном языке. Гидеон марлевым тампоном осторожно промакивал рваную рану, одну из тех, что покрывали все тело Конлана. Лицо Николая – в мелких кровоточащих порезах, в пятнах от пепла и сажи – было очень бледным, таким Лукан никогда его не видел, голубые, как лед, глаза застыли в недоумении, сегодня ночью он патрулировал город в паре с Конланом.
Даже Тиган был здесь, пришел почтить погибшего товарища, хотя и стоял поодаль, полуприкрыв глаза, зловеще-мрачный и, как всегда, холодно отстраненный.
Лукан приблизился к столу и занял место в круге воинов. Он закрыл глаза и молча молился за ушедшего друга. Так они стояли долго, пока Николай не нарушил скорбную тишину:
– Сегодня ночью он спас мне жизнь. У станции Зеленой линии мы напали на след двух кровососов и пошли по нему, и вдруг я увидел этого подонка, он садился в поезд. Не знаю, что заставило меня обратить на него внимание, он разулыбался во весь свой поганый рот, словно приглашал нас последовать за ним. Он насквозь провонял порохом и еще каким-то дерьмом, я не успел определить.
– ТЦАП [11]11
ТЦАП – трициклоацетонпероксид, инициирующее взрывчатое вещество.
[Закрыть], – сказал Лукан, чувствуя едкий запах, пропитавший одежду Нико.
– Оказалось, на парне пояс со взрывчаткой. За секунду до того, как поезд тронулся, он выпрыгнул из вагона и побежал по старым путям. Мы начали его преследовать, Конлан загнал его в тупик. И тут мы увидели бомбу. Таймер был установлен на шестьдесят секунд, до взрыва оставалось десять. Конлан крикнул, Чтобы я бежал назад, а сам бросился на эту скотину.
– Господи… – Данте провел руками по волосам.
– Это был миньон? – спросил Лукан, даже не сомневаясь в ответе.
Отверженные без зазрения совести использовали людей как расходный материал в своих военных операциях и личных стычках. Так же в течение длительного времени поступали религиозные фанатики человеческого общества, для них люди со слабым рассудком были дешевым и весьма эффективным орудием террора.
Но от этого пережить гибель Конлана было не легче.
– Это был не миньон, – сказал Нико, качая головой. – Отверженный, и, судя по количеству взрывчатки, он мог снести полквартала.
Столь неожиданная новость заставила выругаться не одного Лукана.
– Значит, теперь они жертвуют не только пешками-миньонами, – удивленно заметил Рио. – В ход пошли более солидные фигуры – Отверженные.
– Они такие же пешки, как и миньоны, – произнес Гидеон.
Лукан глянул на проницательного вампира и понял, что тот имел в виду.
– Не фигуры изменились – правила игры. Боевые действия приобретают совершенно иной характер, это не отдельные, спонтанные вылазки, с которыми мы имели дело до сегодняшнего дня. Кто-то среди Отверженных выстраивает четко организованную систему. Нас берут в осадное кольцо.
Лукан посмотрел на тело Конлана – вот первая жертва того, чего он так боялся. Начинается новый век беспросветного мрака и войны. Он чувствовал это каждой клеточкой своего древнего тела, хранившего воспоминания о том, как это было в далеком прошлом. Война зрела, и если Отверженные организовываются, чтобы перейти в наступление, значит, скоро вся раса вампиров окажется на передовой линии огня. И люди тоже.
– Позже мы детально обсудим сложившуюся ситуацию. Сейчас мы должны отдать последние почести Конлану.
Я с ним уже попрощался, – сказал Тиган. – Конлан знает, что я чертовски уважал его при жизни, и после смерти мое отношение к нему не изменилось. Больше мне незачем здесь оставаться, это ничего не изменит.
Волной прокатился тревожный ропот, все ждали реакции Лукана на неожиданный уход Тигана, но он не собирался доставлять удовольствие своенравному вампиру, проявляя раздражение. Он выдержал паузу, пока в коридоре не стих звук тяжелых шагов Тигана, и кивнул, предлагая продолжать ритуал проводов в последний путь.
Вслед за Луканом каждый воин, один за другим, опускался на колено и читал молитву, затем все вместе поднялись, готовые покинуть лазарет и ждать финальной части церемонии.
– Я понесу его, – сообщил Лукан собиравшимся уходить товарищам.
Он заметил, как они молча обменялись взглядами, И знал, что это означает. Вампиры первого поколения, старейшие в расе, никогда не выносили тело на поверхность. Это было делом вампиров, которых от Древних отделяло несколько поколений – они отличались большей устойчивостью к солнечным лучам, завершавшим ритуал упокоения вампира.
Для П1, таких как Лукан, провести восемь минут на солнце – мучительная процедура.
Лукан, не отводя глаз, смотрел на растерзанное бомбой тело Конлана.
«Принял смерть вместо меня», – подумал он, потому что сегодня ночью в паре с Нико должен бы патрулировать он, а не Конлан. Если бы он в последнюю минуту не отправил шотландца вместо себя, то сейчас сам лежал бы на столе.
Сегодня желание Лукана видеть Габриэллу было поставлено выше долга перед Родом, и вот расплата больше нет Конлана, его друга и соратника.
– Я понесу его наверх, – сурово повторил Лукан и бросил хмурый взгляд на Гидеона. – Сообщи мне, когда все будет готово.
Вампир склонил голову, выказывая Лукану уважение, которого тот сейчас не заслуживал.
– Конечно, осталось немного.
Последние два часа до рассвета Лукан провел в своих комнатах в полном одиночестве. Он стоял на коленях и, склонив голову, молился, но мрачные мысли не покидали его. Гидеон постучал в дверь, подавая знак, что пришло время проводить Конлана в царство мертвых.
– Даника беременна, – глухо произнес Гидеон, когда Лукан поднялся с коленей. – Срок – три месяца. Мне Саванна только что сказала. Конлан собирался с духом, чтобы сообщить тебе, что, как только родится ребенок, он покинет Орден. Он хотел поселиться с Даникой в одной из Темных Гаваней и посвятить себя семье.
– Господи, – сквозь зубы прошипел Лукан, мрачнея оттого, что украл счастливое будущее у Конлана и Даники и их ребенок никогда не увидит своего отца, смелого и отважного. – Все готово к завершению ритуала?
Гидеон кивнул.
– Тогда приступим.
Лукан направился к выходу. Он был босиком, и, кроме черной рубахи, длинной и просторной, на нем Не было ничего. Гидеон, облаченный в такую же рубашку, поверх нее надел тунику Ордена, подпоясанную ремнем. Так же оделись и остальные вампиры, которые ждали их в зале, отведенном для церемоний, – здесь довершались торжественные инициации новорожденных, бракосочетания и похороны. В зале присутствовали и три женщины: Саванна и Ева в черных накидках с капюшонами и Даника в алой, что символизировало ее сакральную кровную связь с погибшим.
Тело Конлана лежало на богато украшенном престоле, завернутое в белоснежный шелковый саван.
– Мы начинаем, – просто объявил Гидеон.
С тяжелым сердцем Лукан слушал службу, каждый этап обряда символизировал вечность.
Восемь унций ароматизированного масла, чтобы смазать тело усопшего.
Восемь слоев белого шелка, чтобы покрыть его.
Восемь минут молчаливого присутствия одного из Членов Рода рядом с телом воина на рассвете, а потом солнечные лучи превратят плоть и душу в пепел, а ветры навечно смешают прах с первоэлементами космоса.
Гидеон замолчал, и Даника вышла вперед. Повернувшись лицом к собравшимся, она гордо подняла голову и заговорила, голос ее был хриплым, но исполненным достоинства:
– Он принадлежал мне, я принадлежала ему. Его кровь поддерживала меня. Его сила защищала меня. Его любовь делала меня безгранично счастливой. Он был моим возлюбленным. Моим единственным. Таким он останется в моем сердце навечно.
– Ты достойна его, – ответили ей хором.
Даника повернулась к Гидеону и протянула руки ладонями вверх. Гидеон вынул из ножен позолоченный кинжал и подал ей. Она, склонив голову, приняла кинжал и развернулась к телу Конлана. Даника что-то за шептала, эти слова касались только их двоих. Затем она поднесла кинжал к лицу. Лукан знал, что теперь вдова погибшего воина должна неглубоко рассечь нижнюю губу и сквозь саван в последний раз поцеловать Конлана.
Даника склонилась над телом и оставалась в таком положении довольно долго, ее сотрясали горестные рыдания. Затем она, прикрыв рот рукой, отступила в сторону, оставив на белоснежном саване алое пятно прощального поцелуя. Саванна и Ева подхватили ее под руки и отвели в сторону от престола, позволяя Лукану приступить к завершению церемонии.
Лукан приблизился к Гидеону, дал клятву проводить Конлана в последний путь с честью – эту клятву произносили все члены Рода, которым предстояло выносить тело на поверхность.
Гидеон отступил в сторону, позволяя Лукану подойти. Лукан поднял на руки тело воина и, как требовалось, повернулся лицом к собравшимся.
– Ты достоин проводить его, – раздался хор голосов.
Лукан медленно и торжественно прошел через зал к лестнице, ведущей на поверхность. Длинные пролеты, сотни ступеней с тяжелой ношей на руках вызывали боль, которую он сносил безропотно.
В конце концов, это самая легкая часть поставленной перед ним задачи.
Если ему суждено погибнуть, это произойдет через пять минут, как только он окажется за маячившей впереди дверью, в лучах восходящего солнца.
Лукан плечом толкнул железную дверь, полной грудью вдохнул утренний воздух и направился к тому месту, где должен был оставить Конлана. Он опустился на колени в зеленую траву и осторожно положил тело на terra firma [12]12
Твердая земля (лат.).
[Закрыть]. Он шептал слова прощальной молитвы, которую помнил наизусть, хотя за столетия слышал всего несколько раз.
Пока Лукан читал молитву, небо на востоке озарилось золотисто-розовым светом восходящего солнца.
Лукан мужественно терпел обжигавший кожу солнечный свет, сосредоточив все мысли на Конлане и его долгой жизни, прожитой с достоинством. Солнце показалось над горизонтом, когда он дочитал молитву лишь до середины. Лукан опустил голову, превозмогая боль, которую выдержал бы и Конлан, если бы это потребовалось ради любого представителя Рода, сражавшегося с ним бок обок. С каждой секундой солнце жгло все сильнее.
В ушах слова древней молитвы звенели, смешиваясь с шипением и треском его горящей плоти.
