Текст книги "Хозяйка Фалкохерста"
Автор книги: Ланс Хорнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
Глава VII
Свою первую ночь на плантации Маклина Ренсом Лайтфут посвятил отдыху. Он признался, что работал на Аллена не жалея сил и слишком устал, совершив длительный переезд верхом, чтобы сразу взяться за негритянку. Далила приготовила гостю постель в отдельной комнате, он отлично выспался и утром не спешил вставать. Когда он наконец соизволил подняться, Лукреция Борджиа угостила его завтраком, который он теперь поглощал, сидя в столовой в блаженном одиночестве. Пока что его радовало одно: на плантации Маклина кормили как на убой. Если здесь всегда готовили так же вкусно, то он готов был избрать это благословенное местечко своей резиденцией на всю оставшуюся жизнь. Лукреция Борджиа была отменной кухаркой.
После завтрака он осмотрел плантацию, уделив особое внимание невольничьим хижинам, в том числе двум, приведенным в порядок совсем недавно. Ему очень хотелось заглянуть туда и познакомиться с девушками, однако он удержался от соблазна, рассудив, что лучше дождаться официального знакомства, как будто намеченного Маклином на вечер того же дня.
После совместного ужина Маклин поведал Лайтфуту, что чувствует недомогание.
– Этот чертов кашель сводит меня в могилу. У меня боли в груди. Я с трудом волочу ноги днем и не сплю ночами. Всю ночь кашляю и не даю уснуть миссис Маклин.
– Я очень за него волнуюсь, – сказала его супруга, вздыхая и качая головой. – Сами посмотрите, что от него осталось. А ведь раньше был силачом, мог работать больше, чем любой негр в поле. А сейчас? Я сама могла бы приподнять его одной рукой.
Ренсом произнес полагающиеся по такому случаю слова утешения и ободрения, заверив супругов, что речь идет о пустяковом недомогании, от которого мистер Маклин обязательно оправится. Маклин печально покачал головой.
– Вряд ли. Пока мне не лучше, а хуже. Кашель делается все мучительнее. Думал, смогу проводить вас сегодня вечером до хижин, но, видно, не судьба. Мне бы хотелось, чтобы вы первым делом принялись за ту четверку. Вам подсобит Лукреция Борджиа. – Он повернулся на стуле и позвал: – Далила!
Девушка прибежала на зов.
– Лукреция Борджиа, как всегда, на кухне?
– Да, сэр, масса Маклин, сэр. Она заканчивает уборку после ужина.
– Пригласи ее сюда. Мне надо с ней поговорить.
Запыхавшаяся Лукреция Борджиа не заставила хозяина долго ждать. Она вытянулась у стены веранды, изображая почтительное внимание.
– Лукреция Борджиа… – начал было Маклин, но не смог продолжать, так как сильно закашлялся. Продолжение последовало нескоро. – Сегодня я неважно себя чувствую. Может, сама сводишь мистера Лайтфута к негритянкам, которых ему придется покрывать? Я бы хотел, чтобы он начал с Пенси. Сделаешь?
– Обязательно, масса Маклин, сэр. – О более приятном поручении трудно было и мечтать. Она не могла допустить, чтобы какое-либо важное событие произошло в ее отсутствие, и надеялась, что ее ожидает захватывающая сцена.
– Значит, закончишь дела у себя на кухне и отведешь массу Лайтфута к хижинам, где живут новенькие. Не знаю, скольких он может обработать за одну ночь, но дело не терпит отлагательств. Надо начинать немедленно. Он сам горит желанием приступить к делу. Верно, мистер Лайтфут?
– Чем быстрее начну, тем быстрее этому придет конец.
Лукреция Борджиа посмотрела на миссис Маклин с вопросительным выражением на лице.
– Что ты хочешь мне сказать, Лукреция Борджиа?
Прежде чем величественная невольница ответила, хозяйка успела несколько раз качнуться в кресле.
– Тут вот какое дело, миссис Маклин, мэм… Мы положили в хижины хорошие матрасы с кукурузной шелухой и пледы, но мистер Лайтфут – белый человек, вот я и подумала, не запастись ли для него простыней. Белые любят спать на простынях.
Миссис Маклин закивала в такт покачиванию кресла.
– Ты очень предусмотрительна, Лукреция Борджиа. Далила достанет из шкафа простыню. – Она оглянулась на Далилу, дежурившую у двери. – Возьмешь с нижней полки старую, залатанную. – Она подождала, пока на лестнице стихнут шаги горничной. – Подушки вам, надеюсь, не потребуются?
– Не потребуются, но все равно большое спасибо, – ответил Ренсом Лайтфут.
Лукреция Борджиа подождала, пока Далила выгладит и сложит простыню, а потом выпятила свою мощную грудь и задрала подбородок. Настал счастливейший день в ее жизни. Наконец-то она вознеслась даже над Далилой, этой обласканной хозяевами горничной. Именно ей мистер Маклин поручил проводить важного гостя к хижинам. Ей одной мистер Маклин полностью доверяет. Он сделал ее главной, он всецело на нее полагается. Она гордилась своим положением и хозяйским доверием. Это не только поднимало ее авторитет в глазах новых невольниц: уже к завтрашнему дню молва о ее взлете облетит всю плантацию. Она возвратилась на кухню, чтобы дождаться там хозяйского зова.
Супруги Маклин просидели с Ренсомом Лайтфутом на веранде до самых сумерек. Потом женщина ушла, сославшись на множество дел. После ее ухода Ренсом принялся бахвалиться своей удалью и удачливостью, о которых свидетельствовало возросшее поголовье рабов на многих плантациях. Он хвастался тем, что является единственным белым производителем на всю округу.
– Мой брат, – заливался он, – пытался пойти по моим стопам, но надолго его не хватило. Для него это оказалось сложновато, а мне хоть бы что. Я гораздо сильнее его.
Маклин слушал хвастуна, время от времени заходясь кашлем. Уже в темноте он послал Далилу на кухню за Лукрецией Борджиа, которая тем временем нагнала страху на Эмми, наврав ей с три короба насчет ожидающих ее мучений, связанных с деятельностью Ренсома Лайтфута. Бедную Эмми ничего не стоило напугать, и Лукреции Борджиа доставляло садистское удовольствие ее терзать. Впрочем, очередь Эмми еще не подошла. Пока что Лукреции Борджиа предстояло организовать покрытие нового хозяйского приобретения – молодых самок. Она сменила фартук, обвязала голову свежим лиловым платком и предстала перед Маклином.
– Кажется, уже достаточно темно, чтобы я могла отвести массу Лайтфута к хижинам, масса Маклин, сэр.
– Именно это я и хотел тебе поручить. Проследишь там, чтобы все прошло как следует. Если мистеру Лайтфуту что-нибудь понадобится, постарайся все для него сделать. – Говоря это, он смотрел на чистую простыню у кухарки под мышкой.
– Кажется, все уже предусмотрено, мистер Маклин, – молвил Ренсом, вставая. – В моем деле всего-то и требуются мужчина да женщина. Лучше, конечно, чтобы женщина отдавалась с охотой, но, откровенно говоря, это не так уж обязательно. Хочет она этого или нет, ей все равно никуда не деться.
– Сюда, пожалуйста, масса Лайтфут, сэр.
Лукреция Борджиа прошла вперед, первой спустилась с веранды и зашагала по тропинке, ведущей к невольничьему поселку. В хижину Пенси и Мей-Энн она вошла, не соизволив постучаться. Обе девушки сидели напротив друг друга за пустым столом, на стульях с жесткими сиденьями и прямыми спинками. На столе горела одна-единственная сальная свечка в ржавом подсвечнике. Обе разом подняли глаза на появившихся в дверном проеме Лукрецию Борджиа и Ренсома. Во взгляде Пенси читался страх, Мей-Энн, наоборот, предвкушала удовольствие.
– Вот это – Пенси, – сказала Лукреция Борджиа, указывая на молоденькую мулатку. – Вторую звать Мей-Энн. В соседней хижине живут другие две – Жемчужина и Агнес. Все, кроме Пенси, давно не девицы. Поэтому мистер Маклин и предложил вам начать с Пенси.
Ренсом оглядел хижину и остался доволен чистотой и свежей побелкой. Он не возражал бы остаться здесь подольше. Ему случалось работать и в жалких, замызганных хибарах. Он заметил в углу набитый кукурузной шелухой матрас, накрытый ветхим, но чистым лоскутным одеялом. Сияющая Лукреция Борджиа сдернула с ложа одеяло и застелила матрас простыней.
– Если Пенси запачкает простыню кровью, то чтобы к завтрашнему утру она была отстирана! – приказала она. – С белым вам придется спать на простыне.
– Кровь?! – взвыла Пенси. – Мне будет так больно?
– К чему эти слезы, малышка? – спросил ее Ренсом сахарным голоском. – Уж не боишься ли ты меня? Ведь я сделаю тебя счастливейшей девушкой на свете!
– Нет, мне будет больно! – не унималась она. – Какое уж тут счастье!
– Самое что ни на есть! – Он оскалил зубы. – Ты будешь с любовью вспоминать все, даже боль.
– Я слыхала, что в первый раз всем бывает больно.
– Заткнись, Пенси! Масса Лайтфут – белый человек, а не ниггер, который завалил бы тебя в кустах и проткнул насквозь. У белого сучок поменьше, чем у ниггера. Верно, масса Лайтфут?
Лайтфут покосился на Лукрецию Борджиа и не сдержал смеха. Стоило ему провести рукой у себя между ног, как там вздулся здоровенный бугор.
– Кое у кого из белых тоже есть на что посмотреть, учти это, Лукреция Борджиа. Держу пари, что я заткну за пояс любого черномазого с плантации.
Раз ее еще не лишили девственности, то сейчас самое время. Пожалуй, с нее и начнем. Лучше сразу покончить с самой трудной частью, тем более что потом она все равно попросит еще. К тому же это поднимет настроение Мей-Энн. Она вспомнит, как ее лишали девственности и каким приятным занятием это оказалось.
Лукреция Борджиа с вожделением уставилась на растущий на глазах бугор у Ренсома в штанах. То, что скрывала ткань, восполнялось воображением, поэтому оснащение белого казалось еще внушительнее, чем, вероятно, было на самом деле. Она и вообразить не могла, что белый мужчина может оказаться таким могучим. Видимо, вся болтовня на этот счет была высосана из пальца: этот мужчина явно выдерживал сравнение не только с Джубо, но и с самим Большим Джемом.
– Прошу прощения, сэр, но, может, было бы лучше, если бы я принесла из Большого дома гусиного жира или кусочек сала? Такая хрупкая девушка – и такой могучий мужчина!
Он покачал головой:
– Обойдусь без гусиного жира и без сала. Поплюю немного – и готово дело!
– Поплюете? – Она прыснула, вспомнив, что и Большой Джем всегда пользовался этим средством. Она повернулась к Пенси: – Раздевайся, девка, и ложись на спину. Масса Лайтфут не может цацкаться с тобой всю ночь напролет. Больно надо!
Но Пенси и так была охвачена страхом, а при упоминании о крови у нее свет померк в глазах. Лукреции Борджиа пришлось прийти к ней на помощь: она сдернула ее со стула и расстегнула единственную деревянную пуговицу, на которой держалось ее платьице из мешковины.
– Сама разденешься или мне применить силу? Зачем, по-твоему, масса Маклин платил за тебя денежки? Думаешь, массе Лайтфуту нравится здесь прохлаждаться? Пора соображать!
Она подтолкнула голую девушку к матрасу. Пенси упала и, шурша кукурузной шелухой, поджала колени к подбородку.
– Нет, так не годится! – Лукреция Борджиа звонко шлепнула ее по ягодице. – Ложись на спину и разведи ноги. Не своевольничай, а то получишь тумаков. – Она для убедительности показала девушке свой увесистый кулак. Пенси нехотя подчинилась. – Мей-Энн! Завтра ты подробно расскажешь мне, как вела себя Пенси. Ей самой будет лучше, если она сейчас же перестанет реветь и займется делом.
Ренсом Лайтфут снял сапоги, носки, стянул рубашку. Пенси стерегла с матраса каждое его движение. Лукреция Борджиа многое отдала бы, чтобы остаться, однако понимала, что не найдет подходящего предлога. Она поплелась к двери. С сожалением берясь за дверную ручку, кухарка надеялась, что Лайтфут успеет к этому времени сбросить штаны, но он медлил, дожидаясь, чтобы она затворила дверь с другой стороны.
– Ну что, Лукреция Борджиа, – донесся до нее его нетерпеливый голос, – почему же ты не уходишь? Твоя помощь мне больше ни к чему. Я сам справлюсь с девчонкой. Прекрати! – рявкнул он на рыдающую Пенси. – Будешь ныть, не получится никакого удовольствия. Может быть, тебе будет из-за чего похныкать, но ты быстро забудешь об этом. – Он вспомнил про Мей-Энн, торчавшую все еще за столом. – Разделась бы и ты! С двумя приятнее, чем с одной!
Та охотно согласилась.
– Пенси успокоится, если рядом буду я. Лукреция Борджиа исчерпала все предлоги и была вынуждена волей-неволей удалиться. Она вышла в темноту. Полоска света, выбивавшаяся из-под двери, исчезла: в хижине задули свечу. Лукреция Борджиа решила довольствоваться подслушиванием, раз не могла лицезреть заманчивую сцену воочию. Она обошла хижину, встала под распахнутым окном и затаила дыхание.
Сначала раздались шаги Лайтфута, приблизившегося к матрасу, потом громкое шуршание шелухи. Девушка по-прежнему рыдала, он пытался ее вразумить.
– Лучше потрогай, что Ренсом припас для тебя, малышка. Хороша штучка? Какая девушка откажется от такой игрушки?
Злосчастная Пенси сжала зубы.
– Эй, детка, – терпеливо гнул свое Ренсом, – бери пример с Мей-Энн: она уже принялась за дело. Не отставай! Как тебе моя игрушка, Мей-Энн?
– Это просто чудо, сэр! Я ее уже обожаю. Не будь глупышкой, Пенси, просто протяни руку. – Она немного помолчала. – Ну, теперь одумалась?
Шуршание матраса заглушил сердитый возглас Ренсома:
– Черт возьми, девка, ты раздвинешь ноги или нет? Лучше сделай это сама, не то я тебя заставлю!
Пенси ответила ему стоном:
– Прошу вас, масса Лайтфут, пожалуйста, не надо!
На какое-то время все умолкли, потом раздался крик, быстро захлебнувшийся: рот Пенси был своевременно зажат сильной ладонью. Она продолжала стонать, но это ее уже не спасло. Матрас шуршал все громче, стоны и всхлипывания Пенси становились все настойчивее. Потом все стихло. После нескольких минут молчания голос Пенси укоризненно произнес:
– Это все, масса Лайтфут, сэр? Ах, как мне было больно! Боль до сих пор не прошла. Может, вынете?
– Вот уж нет! Скоро начнется самое интересное. То было только начало. Дальше тебе не будет больно. Ляг поближе, Мей-Энн. Я хочу чувствовать твое тело.
Лукреция Борджиа навострила уши. Вскоре послышались размеренные звуки, потом их темп увеличился. Внезапно все смолкло.
– Ух! – простонал Лайтфут. – Насилу удержался. Хочу еще немного повременить. – Ритмичные движения возобновились.
– Вы скоро, сэр? – нежно проворковала Мей-Энн. – Я тоже больше не могу. Вы бы поторопились, сэр.
До слуха Лукреции Борджиа донесся хрип, проклятие, натужный вздох.
– Черт! До чего славно! Самое милое дело – лишить девку девственности. Эту я разработал что надо, век будет меня благодарить. А ты придержи лошадей, Мей-Энн. Дай мне хотя бы отдышаться. Ну как, понравилось, Пенси?
– Вообще-то да, сэр. Было страшно больно, но дело того стоило.
Любопытство Лукреции Борджиа было полностью удовлетворено. У нее не было желания подслушивать возню Лайтфута с умудренной Мей-Энн. Ее интересовало одно – как пройдет дефлорация Пенси. Теперь можно было убираться подобру-поздорову. Она на цыпочках покинула палисадник.
Единственную улицу невольничьего поселка заливал лунный свет. Очень не хотелось возвращаться: ведь на кухне ей придется делить ложе всего-навсего с Джемом-младшим. Сцена, свидетельницей которой она стала, так распалила ее, перед глазами вставали такие соблазнительные картины, что она не могла себе позволить провести остаток ночи в одиночестве. Она нуждалась в обществе мужчины.
Конечно, она всегда могла прибегнуть к услугам Джубо; однако они давно не спали вместе, и теперь она боялась последствий. Достаточно одного соития – и она понесет. Какой ей после этого смысл спать с Лайтфутом, если она уже будет беременна от негра? Тем не менее потребность в мужчине была слишком велика, чтобы она могла остановиться на полдороге.
Держась в тени хижин, она миновала поселок, нырнула в распахнутые ворота конюшни и подкралась к пустому стойлу в дальнем ее конце, где спал Джубо. Она долго шарила в темноте рукой, пока не определила, в какой позе спит Джубо и где находится его мужское достоинство – часть тела, которая наиболее занимала кухарку.
– Кто здесь? – спросил он спросонья.
– Тихо ты! Это я, Лукреция Борджиа.
– Лукреция Борджиа? Ты забыла, что масса Маклин запретил мне притрагиваться к тебе? Теперь он хочет, чтобы ты родила ему светлокожего сосунка от этого блондинчика. Зачем ты меня будишь и оглаживаешь? Опомнись!
– Все в порядке, Джубо! – Она опустилась рядом с ним на колени, не прекращая ласк. – Верно, масса Маклин запретил тебе ко мне прикасаться. Но разве ты нарушаешь его запрет? Зато мне масса Маклин ничего не запрещал.
– Ты права, Лукреция Борджиа. Ах, как хорошо!
– Для меня это, конечно, не так приятно, как спать с тобой, зато для тебя – почти столько же удовольствия, как делать это по-настоящему. К тому же так я совершенно уверена, что не забеременею.
– Побыстрее, Лукреция Борджиа, побыстрее!
Она повиновалась. Его тело изогнулось, он судорожно втянул в легкие воздух и обессиленно рухнул на солому.
– Спасибо, Лукреция Борджиа!
– Не стоит благодарности. Просто мне этого захотелось. Твой сон будет теперь спокойнее.
– Это точно!
– И мой – тоже.
Она собралась уходить и напоследок бросила через плечо:
– Знаешь, что я тебе скажу, Джубо…
– Что, Лукреция Борджиа?
– Что все разговоры, будто белые мужчины сплошь немощны, – враки. Масса Лайтфут – загляденье, а не мужчина. Он даже тебя перещеголял.
– Ты, видать, сравниваешь его с тем, какой я сейчас, – с добродушным смехом откликнулся он.
Лукреция Борджиа возвратилась в Большой дом, где в чулане позади кухни спал Джем-младший. Она прижала младенца к себе. Его ротик нашарил ее сосок. Лукреция Борджиа баюкала его, пока он опять не заснул. Она вспоминала Пенси и Мей-Энн и отчаянно им завидовала. Белый мужчина! Везение, да и только! Впрочем, скоро наступит и ее черед. Она ждала своей очереди с замиранием сердца. Пока же она была готова довольствоваться Джубо, хоть в этом и было куда меньше радости.
Глава VIII
Ренсом Лайтфут провел на плантации Элм Гроув примерно месяц. Правда, жил там не все время: по пятницам, позавтракав, уезжал домой, чтобы снова возвратиться лишь в понедельник. Таким образом, для работы у него оставалось только по четыре ночи в неделю, однако он рассудил, что, не получая за свои труды наличными, может самостоятельно устанавливать себе режим.
Покончив с Пенси и Мей-Энн (которые весьма сожалели об этом – Пенси забыла прежние страхи и взирала на Ренсома с неприкрытым вожделением), он перебрался к Жемчужине и Агнес, у которых провел больше времени, чем у первой пары, – потому, должно быть, что Жемчужина пришлась ему по вкусу более остальных. Он покрыл бывшую женщину Джема, но не лег с Летти, поскольку она пока оставалась с Дейдом. Зато он лишил невинности бедняжку Эмми, которая вследствие этого объявила Лукреции Борджиа об утрате трудоспособности сроком на неделю. Одной полновесной кухаркиной пощечины оказалось достаточно, чтобы она мгновенно пришла в себя, хотя стонам не было конца – были бы слушатели.
По каким-то своим соображениям мистер Маклин припас Лукрецию Борджиа Ренсому на закуску. Оба с нетерпением ждали дня своего соития: Лукреция Борджиа никогда прежде не была с белым, а Ренсом восхищался ее скульптурным телосложением и, совсем как Большой Джем до него, говаривал, что у нее найдется, за что подержаться. До него долетали сполохи пламени, пожирающего Лукрецию Борджиа, и он сам мечтал о сладостных ожогах.
К нужному моменту для Джема-младшего притащили из невольничьей хижины колыбельку, чтобы Лукреция Борджиа могла спокойно улечься с Ренсомом на своем тюфяке. Ему так понравилось быть с ней, что он провел в чулане позади кухни несколько ночей, она же была вынуждена признать, что любовь белого оставила ее равнодушной. Во-первых, от него исходил непривычный запах, ранивший ее обоняние, тем более что Ренсом не принимал ванны с тех самых пор, как заявился в Элм Гроув, и смердел даже сильнее остальных его соплеменников. Во-вторых, Лукреция Борджиа обнаружила, что тело белого мужчины покрыто волосами, и для нее, привыкшей к гладкой, как шелк, коже черных мужчин, казалось странным, что на белом растительность присутствует повсюду, где она в состоянии произрастать: на груди, руках, ногах. Волосы создавали неудобства, царапали и прямо-таки выводили ее из себя. Она с сожалением вспоминала гладкую кожу Большого Джема и Джубо.
Но важнее всего было то, что негры не жалели сил, чтобы доставить ей удовольствие. Они ласкали ее, целовали, нежно шептали о любви, не торопились с кульминацией, чтобы не опередить ее; Ренсом Лайтфут, напротив, думал только о себе. Если на него накатывала охота, то он ничего не предпринимал, чтобы как-то оттянуть развязку. Ему не было никакого дела, удовлетворена ли Лукреция Борджиа. Он выполнял свою работу, иного от него никто не требовал. В его работе не оставалось времени на любовь, нежные слова и ласки. Он находился в объятиях женщины с одной-единственной целью, поэтому, достигнув этой цели, считал задачу выполненной. И прекрасно знал, что от чувств и нежных словечек негритянки не беременеют, для этого требовалось кое-что иное, для чего его и пригласили.
Он не оставался с Лукрецией Борджиа на всю ночь: отработав, быстро вставал и уходил спать в свою комнату. Часто, дождавшись ухода Ренсома, Лукреция Борджиа торопилась в конюшню, чтобы добрать недополученное в объятиях Джубо.
Примерно через месяц после окончательного отъезда Лайтфута Лукреция Борджиа доложила Маклину, что снова беременна, причем наверняка от Ренсома Лайтфута, и стала вымаливать у хозяина разрешение, чтобы Джубо мог возвратиться к ней на кухню. Решался вопрос ее репутации: Джубо, будучи одним из двоих молодых самцов на всю плантацию, приобрел огромную популярность и нередко наведывался к новеньким девушкам. Лукреция Борджиа справедливо полагала, что имеет на него куда больше прав, чем они. У нее не было ни малейшего желания делить его с другими беременными невольницами. Если он возвратится к ней на тюфяк, то его блуду будет положен конец.
Маклин согласился, и Джубо обрел покой. Отныне на нем стояла печать «мужчины Лукреции Борджиа», так что ни одна невольница на плантации не смела больше на него посягнуть.
Что касается того, чей ребенок будет отдан Ренсому в качестве компенсации его трудов, то все зависело от пола новорожденного: Ренсом заранее отказался от мальчика. Все согласились, что если Агнес, наименее привлекательная из девушек, родит девочку, то последняя и перейдет во владение Ренсома.
Ренсом посетил плантацию, чтобы полюбоваться на результаты своей деятельности, и получил поздравления от Маклина, признавшего, что производитель постарался лучше, чем от него ожидалось. Из всех девок не понесла лишь одна – Эмми. Ренсом был склонен винить в этом не себя, а ее. С присущей ему бравадой он заверил Маклина, что его никак нельзя заподозрить в бесплодии – достаточно взглянуть на целый косяк беременных женщин. Из этого непреложного факта следовало, что причина заключается в организме самой Эмми. Ренсом посетовал, что девушка оказалась такой малюткой, короче говоря, что ожидать от их соития иных результатов было бы наивно.
На протяжении осени и зимы здоровье Маклина неуклонно ухудшалось. Особенно плохо на него влияла холодная погода. Его жена перепробовала все известные домашние средства. Она натирала ему грудь гусиным жиром, делала припарки из жареного лука, шила нагрудники из красной фланели. Вообще хваталась за любой совет, высказанный той или иной соседкой (сотворивший чудеса в другом семействе), готовила для больного разные горькие настойки, которые тот послушно глотал, – все тщетно. Он все больше слабел и в конце концов оказался прикованным к постели. Лишь изредка он перебирался в заваленное подушками кресло, стоявшее в его спальне у камина. Сидя в нем, он выслушивал ежедневные отчеты Лукреции Борджиа.
Оставаясь кухаркой, Лукреция Борджиа незаметно превратилась по совместительству в надсмотрщицу. Она передавала десятникам распоряжения хозяина и часто сама принимала работу. Даже не найдя, к чему придраться, она всегда воздерживалась от похвал: работа должна была быть сделана, и она не видела оснований превозносить того, кто просто-напросто выполняет поручение. Зато, обнаружив недоделку или чью-то нерадивость, она поднимала страшный шум. Лупила десятника, тот – остальных рабов; безобразие не утаивалось от Маклина. Никто не мог укрыться от ее пощечин, поэтому в присутствии Лукреции Борджиа все начинали трудиться как одержимые. В период болезни Маклина управление в Элм Гроув оказалось на небывалой прежде высоте.
Сама Лукреция Борджиа тоже отличалась трудолюбием. Она не отлынивала от тяжелой работы, хотя не упускала возможности переложить ее на чужие плечи. В последнем случае работа должна была быть выполнена так же безукоризненно, как если бы она делала ее сама. Она никогда ни о чем не забывала. Горе тому, кому не удавалось добиться ее одобрения!
– У меня никогда не было таких замечательных слуг, как она! – твердил Маклин жене. – Уж и не знаю, как бы мы справились без нее.
Миссис Маклин ничего не могла на это возразить. Она, как и все остальные в Элм Гроув, попадала во все большую зависимость от Лукреции Борджиа.
Тратя все больше времени на дела за пределами кухни, кухарка пыталась научить готовить Эмми. Не жалея язвительных упреков и пощечин, она в конце концов добилась от помощницы довольно сносных результатов. Разумеется, по части стряпни Лукреции Борджиа по-прежнему не было равных. Впрочем, она и не стремилась открыть кому-либо секреты своего мастерства. Она научила Эмми только самому необходимому, оставив при себе ей одной известные хитрости.
Кое-какие блюда, к которым питал пристрастие лично хозяин, Лукреция Борджиа по-прежнему готовила самостоятельно. Она никому не доверяла приготовление заварных кремов, каш, куриных и мясных бульонов, холодцов из телячьих ножек и белого хлеба. Она сама усаживалась у постели хозяина и кормила его, обмакивая хлеб в бульон и кладя мякиш ему в рот. Когда стало ясно, что он скоро откажется и от еды, она первой предложила обратиться к врачу.
– Почему бы нам не позвать к мистеру Маклину доктора Беннетта? – сказала она как-то раз.
Миссис Маклин отшатнулась:
– Доктор Беннетт – ветеринар! Он лечит только негров и скот. Мистеру Маклину он не сможет помочь.
– А по-моему, внутренности белого мало отличаются от внутренностей черного. Тот, кто умеет поставить на ноги ниггера, тот и белого вылечит. Или найдите какого-нибудь особенного врача, для белых.
Миссис Маклин беспомощно опустила глаза и повесила голову. В Марисбурге такого врача не было. Единственный известный ей специалист, доктор Элдридж, практиковал в Эмфории, а съездить за ним туда и обратно миссис Маклин не смогла бы. Лукреция Борджиа, потеряв всякое терпение из-за нерешительности этих белых, не способных что-либо быстро предпринять, предложила, чтобы за врачом послали именно ее. С момента переселения к мистеру Маклину она и носу не высовывала за пределы плантации Элм Гроув, однако была убеждена, что язык доведет до нужного места.
Теперь и миссис Маклин уже не сомневалась, что без помощи специалиста им не обойтись. Она с радостью отправила бы Лукрецию Борджиа за врачом, но волновалась, доберется ли та до города, найдет ли врача и уговорит ли его совершить столь длительное путешествие.
Лукреция Борджиа заявила, что предпочитает ехать в Эмфорию в одиночестве. Миссис Маклин хотела было отправить с ней Джубо, но Лукреция Борджиа отвергла это предложение.
– Его?! – Можно было подумать, что и она считает Джубо неразумным животным. – Этого невежественного дикаря? Какой от него прок? Никакого. Одни хлопоты. Я сама справлюсь с упряжкой, Джубо мне для этого ни к чему. Дейд? Да он тоже никогда нигде не бывал. Большой Джем еще мог бы показать мне дорогу, но от него, на беду, остался только обглоданный череп на кончике шеста. Стоит на него взглянуть, как у меня начинают течь слезы из глаз.
Маклины решили, что Лукрецию Борджиа можно отрядить за врачом в одиночку. В назначенный день она вскочила ни свет ни заря. До Эмфории было пятнадцать миль, и она не имела ни малейшего понятия, сколько времени ей понадобится, чтобы преодолеть это громадное расстояние. Маклин дал ей исчерпывающие наставления, миссис Маклин снабдила ее запиской, в которой говорилось, что она едет в Эмфорию за врачом для мистера Маклина, хозяина Элм Гроув, сильно прихворнувшего. Эту записку надлежало демонстрировать любому, к кому Лукреция Борджиа обратится за помощью или подсказкой.
Она упаковала съестное, завернув еду в салфетку в красную полоску и сунув в корзинку, которая была помещена под козлы, где хранился запас овса для лошадей. Лукрецию Борджиа провожал Джубо. Она долго махала ему рукой, пока не свернула с аллеи на дорогу.
До деревушки Марисбург она добралась без особых хлопот, зато потом впала в замешательство: дорога раздваивалась, дальше обе колеи пересекала третья. Остановив телегу, она со всей почтительностью (Лукреция Борджиа всегда очень вежливо обращалась к белым) спросила у белого прохожего дорогу, показав ему для верности записку хозяйки. Белый оказался сердобольным и растолковал ей все в подробностях: велел свернуть направо, потом еще раз направо; так она доедет до перекрестка, где расположено заведение Банниона. Об этом месте Лукреция Борджиа слыхала от Ренсома Лайтфута.
Она без труда добралась до лавки, которой полагалось быть заведением Банниона. Во всяком случае, если это строение хоть на что-то и походило, то только на лавку. Над дверью крепилась вывеска. Путешественница не владела грамотой, но решила, что это именно такая надпись обозначает лавку. Здесь ей снова потребовалось выбрать одну из двух дорог. Остановив телегу прямо у крыльца, она, не застав никого на веранде, слезла с козел, поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Когда ее глаза привыкли к темноте, она узнала Ренсома Лайтфута: тот стоял у прилавка и беседовал с полным господином, постарше его годами.
– Лукреция Борджиа! – крикнул Ренсом, увидев округлые очертания ее фигуры в двери. – Значит, забеременела?
– Еще как, масса Лайтфут, сэр! Я рожу от вас славного блондинчика!
– Что привело тебя к нам? – спросил полный. Это был Баннион собственной персоной. – Я слышал о тебе от Ренсома. Ты, значит, теперь за главную на плантации Элм Гроув? Не появились ли у вас новые негритянки, которыми мог бы заняться Ренсом? Он – работник что надо, верно?
– Что надо, – согласилась Лукреция Борджиа. – Но на этот раз я приехала не за массой Лайтфутом. Я еду в Эмфорию, за тамошним врачом. Мистеру Маклину день ото дня все хуже.
– Это напрасная трата времени, – молвил Лайтфут, махнув рукой. – Ему ни один врач не поможет. Я говорил вам, мистер Баннион, у него скоротечная чахотка. Болезнь легких! От него остались одна кожа да кости, день-деньской харкает кровью. Можешь спокойно поворачивать оглобли и ехать восвояси, Лукреция Борджиа.
Она помотала головой:
