Текст книги "Спецназ. Притворись моим (СИ)"
Автор книги: Лана Вайн
Соавторы: Алекс Коваль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 7
Ну и черт с тобой, Сотников!
Я топаю по заснеженной тропинке, которую и тропинкой-то назвать сложно – так, направление, угадываемое среди сугробов. Злость кипит во мне, как вода в перегретом чайнике, и почти не дает замерзнуть.
Идиот! Самовлюбленный, напыщенный петух! Бросить меня тут одну!
«Нарвешься на неприятности – не ной».
Да я⁈ Да я сейчас эту бабу Нюру найду быстрее, чем он до своего вокзала доковыляет! И договорюсь с ее внуком! И уеду! А этот мужлан пусть сидит в комнате отдыха, пялится на стену и ждет поезда до завтрашнего утра. Один!
Я так распаляюсь в своем внутреннем монологе, что почти не замечаю, как поселок… заканчивается. Нет, дома-то продолжаются, но вот фонари – нет. Улица погружается в густой декабрьский сумрак. Снег, кажется, повалил еще сильнее, заглушая вообще все звуки.
Тишина.
Такая, что в ушах звенит.
Я останавливаюсь, пытаясь отдышаться. Щеки горят, а вот кончики пальцев на руках и ногах уже предательски немеют.
Так, где эта вторая улица? И где седьмой зеленый дом?
Я кручу головой. Вокруг – абсолютно одинаковые темные избы, утонувшие в сугробах. Из труб вьется дымок – единственный признак жизни. За одним из заборов надрывно, жутко лает собака. Ей тут же вторит другая, откуда-то с другого конца деревни.
У-у-ух.
Я вздрагиваю, когда совсем рядом раздается уханье совы. Прямо как в фильмах ужасов.
Так, Агапова, соберись. Ты взрослая, смелая девушка. Какая-то темная деревня тебя не напугает.
– Эй! Есть кто живой? – кричу я в пустоту, но голос тонет в снежной вате.
Супер. Просто супер.
Я бреду дальше, наугад сворачивая в проулок, который кажется мне «второй улицей». Ноги вязнут в снегу. Каждый шаг дается с трудом. Я уже сто раз прокляла свою гордость, этого Сотникова, мелкого воришку, маму с ее «женихом» и весь этот чертов юбилей.
Ну почему я такая… такая я⁈
Злость – отличный мотиватор, но плохой аккумулятор. Она садится быстро. И вот я уже не злая, а замерзшая и напуганная. Иду по темной, незнакомой улице, где из освещения – только тусклый свет из редких окон. Собаки, кажется, уже целым хором выступают.
«От тебя одни проблемы, Агапова».
Голос Сотникова в голове звучит так отчетливо, что я невольно оглядываюсь.
Никого. Только снег и тени от голых деревьев, похожие на костлявые руки.
Бр-р-р.
Так, ладно. Искать дом наугад – гиблое дело. Придется стучаться в первый попавшийся и спрашивать. Выбираю дом, который выглядит наиболее… жилым. С яркими огоньками гирлянды на окне.
Только я делаю шаг к калитке, как из темноты переулка, откуда я только что вышла, раздаются голоса. Мужские. И смех. Такой… нехороший.
Я замираю.
Ну вот, приехали. Мои приключения решили обновиться до версии «хоррор».
Я отступаю в тень большого сугроба у забора, инстинктивно пытаясь слиться с ним. Сердце ухает где-то в районе горла.
На «улицу» вываливаются трое. Фигуры крупные, в распахнутых куртках, несмотря на мороз. От них за версту несет перегаром и дешевым табаком.
– … Я те говорю, он козел! – басит один.
– Да ладно, Сань, че ты. Нормально ж сидели… – вторит ему другой.
– Нормально⁈ Он мне сотку был должен!
Они останавливаются прямо под единственным тусклым фонарем, метрах в десяти от меня. И один из них, самый крупный, поворачивает голову в мою сторону.
Я перестаю дышать.
Только не заметь. Только не заметь. Пожалуйста, только не заметь.
– Опаньки, – тянет парень, мерзко ухмыляясь. – А это у нас кто тут в сугробе прячется? Снегурочка?
Черт. Заметил.
– Эй, красавица, заблудилась? – он делает шаг ко мне. Его дружки тут же оживляются, поворачиваясь в мою сторону.
Так, Ира. Без паники. Главное – не показывать страх. Будь дерзкой!
Я выпрямляюсь и выхожу из тени, отряхивая с варежек снег. Стараюсь, чтобы голос не дрожал.
– Ищу дом номер семь. Зеленый. Бабу Нюру. Не подскажете?
– Бабу Нюру? – хмыкает первый, подходя ближе. – Конечно, подскажем. Мы тебе, милашка, всё подскажем. И проводим. Нам как раз по пути.
Второй, пониже ростом, но шире в плечах, обходит меня сбоку.
– А что такая куколка тут одна делает в такой час? А? Жениха ищешь?
Господи, да что вы все сговорились с этим женихом⁈
– Ищу, – ядовито улыбаюсь я, отступая на шаг назад и упираясь спиной в чей-то забор. – Но, боюсь, вы кастинг не пройдете. Требования высокие, знаете ли. Интеллект, манеры…
Они мерзко ржут.
– О, какая дерзкая! – восхищается первый. – Люблю таких. А мы и без кастинга можем. Давай, Сань, бери ее. Пошли к нам в баньку, погреешься. У нас там весело.
Этот Саня тянет ко мне свою лапу в перчатке.
Вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Паника ледяными иглами впивается в горло. Я оглядываюсь – бежать некуда. Сугробы по пояс.
– Руки убрал! – шиплю я, пытаясь оттолкнуть его.
– Цыц! – он хватает меня за запястье. Крепко. – Не дергайся, куколка. Мы ж по-хорошему.
«Никита! Сова! Мама! Да хоть кто-нибудь!» – мысленно воплю я.
И в этот момент, будто в ответ на мой беззвучный зов, из темноты раздается абсолютно спокойный, ровный, до зевоты скучающий голос:
– Кастинг на женихов закрыт. А вот на получение по щам – как раз открыт. Записываться будете?
Сотников! Боже, как же вовремя!
Я не знаю, плакать мне от облегчения или от унижения. Он все-таки пошел за мной!
Троица резко оборачивается.
– А ты еще кто? – быкует Саня, но хватку не ослабляет.
Никита медленно выходит в круг тусклого света. Руки в карманах парки. Капюшон откинут. Он даже не смотрит на меня. Весь его взгляд – тяжелый, как свинцовая плита – прикован к руке, сжимающей мое запястье.
– Папик ее, что ли? – пытается острить второй. – Вали отсюда, дед, пока…
Я не успеваю моргнуть, как Сотников выдергивает меня из хватки «Сани» и отшвыривает себе за спину. Одновременно с этим он делает короткое движение локтем – второй, тот, что был шире в плечах, крякает и складывается пополам. Саня рычит и лезет на него с кулаками. Никита просто ловит его куртку, разворачивает и с какой-то ленивой грацией запускает того головой вперед в самый глубокий сугроб у забора.
Третий, самый молчаливый, который до этого стоял чуть поодаль, просто застывает с открытым ртом.
Никита отряхивает руки, хотя он даже не испачкался. Поворачивается к застывшему.
– Потерялся? – участливо спрашивает он.
– Я… эт… мы… мужик, мы ж…
– Сам свалишь? – так же спокойно интересуется Сота. – Или помочь?
Это действует на парня магически. Он бросается к сугробу, выдергивает оттуда барахтающегося «Саню», подхватывает второго, который все еще пытается отдышаться, и они втроем, спотыкаясь и матерясь, исчезают в темноте переулка.
На улице снова воцаряется тишина. Только ветер свистит да мое сердце колотится о ребра как сумасшедшее. Ноги ватные. Руки трясутся.
Никита стоит и смотрит на меня. Не насмешливо. Не зло. А как-то… устало. Будто я – его персональный крест, который ему приходится нести.
– Ну что, Агапова? – наконец произносит он.
– Что? – голос предательски срывается.
– Нашла бабу Нюру?
Я смотрю на него. Страх еще не отпустил. Меня мелко колотит. Я сглатываю, пытаясь унять дрожь. Хочется съязвить, что, мол, сама бы справилась, или накричать, какого черта он шпионил, но слова застревают в горле. Никита ведь… спас меня. Опять.
– Спасибо, – шепчу я, опуская глаза. Слово дается с трудом, царапает горло.
Он смотрит на меня секунду, потом тяжело вздыхает.
– Пожалуйста.
Мы стоим так, наверное, целую вечность. Он смотрит на меня, я – на свои варежки. Воздух между нами потрескивает от невысказанных слов.
– Так и будем тут стоять? – наконец прерывает молчание Никита.
– Я… я не знаю, куда идти, – честно признаюсь я, чувствуя себя полной идиоткой.
– Естественно. Зато одна. Смелая. – Сота фыркает. – Пошли уже, искательница приключений.
Сотников разворачивается и, не дожидаясь меня, широким шагом направляется в ту сторону, куда убежали те трое.
Вот же…
Я едва поспеваю за ним, проваливаясь в снег по щиколотку там, где он, кажется, проходит, не замечая.
Мы молча идем по темной улице. Я шмыгаю носом, пытаясь унять остатки дрожи – то ли от холода, то ли от пережитого.
– Шевелись, Агапова. – Никита резко останавливается, так что я чуть не врезаюсь в его широкую спину, и поворачивается ко мне. – Найдем твою бабку и будем решать вопрос с ночлегом. И учти, – его голос становится жестким, – я с тобой нянчусь только до Челябинска. Как только окажемся в городе – ты идешь своей дорогой, я – своей. Усекла?
Нянчусь. Ну конечно.
– Да поняла я, поняла! – бурчу я. – Будто я сама горю желанием с тобой таскаться! Мне бы только до папы добраться.
Сотников хмыкает. Ему, похоже, доставляет истинное удовольствие моя беспомощность.
– Тогда хотя бы не отставай, – бросает он через плечо и, не дожидаясь ответа, сворачивает в очередной темный проулок.
Я пыхчу, стараясь не отставать. «Нянчусь». Какое слово подобрал, а? Будто я котенок бездомный. Хотя, по факту, сейчас я примерно так себя и чувствую. Но признавать это до тошноты противно.
Идем уже, кажется, целую вечность. Я уже не чувствую пальцев ног, да и носа, кажется, тоже.
– Долго еще? – скулю я, когда мы проходим мимо очередного покосившегося забора.
– Уже пришли.
Мужчина останавливается. Я едва не врезаюсь в него снова.
Передо мной – аккуратный, крепкий домик, выкрашенный в ярко-зеленый, почти изумрудный цвет, который дико смотрится посреди сугробов. В окнах горит теплый желтый свет, а из трубы валит густой дым.
– Ну? – Сотников кивает на калитку. – Идешь? Или мне тебя на руках занести, принцесса?
– Обойдусь! – фыркаю я и решительно толкаю калитку.
Скрип ржавых петель разносится по всей улице.
Я иду по узкой, расчищенной тропинке к крыльцу. Сотников следует за мной, как тень. Огромная, раздражающая, но почему-то успокаивающая тень.
Стучу в массивную деревянную дверь. За ней слышится шарканье.
– Кого там нелегкая принесла? – раздается скрипучий, но бодрый голос, потом щелкает засов.
Глава 8
Баба Нюра оказывается сухонькой, но бодренькой старушкой с пепельно-седыми волосами, пытливым взглядом и открытым к нерадивым туристам сердцем. Несмотря на наш с Сотниковым слегка «очумевший» от приключений вид, договориться с женщиной не составляет никакого труда. Особенно после того, как я обещаю ей, что «добрый молодец» с превеликим удовольствием подсобит по хозяйству. Там лампочку поменять, тут дверцу шкафа подтянуть, здесь половицу прибить – в общем, так, по мелочи. А то: «Внучку всё некогда, внучок всё время занят».
Сотникова, разумеется, это условие договора не воодушевляет. Но вариантов у него всё равно нет. Либо вокзал и целая ночь, скрючившись на холодных сиденьях, либо вполне комфортный диван и домашние щи, аромат от которых разносится на всю «вторую улицу».
Дом у Анны Павловны, кстати, вполне себе добротный. Внутри сделан косметический ремонт и стоит старенькая, но хорошая мебель. На кухне топится печь. Дрова приятно потрескивают, умиротворяя. Тогда как за окном продолжает заметать снег.
– Кушайте, кушайте, – приговаривает баба Нюра, первым делом загоняя нас за стол. – Вот вам хлебушек. Домашний. Сама пеку. И соления пробуйте, – выставляя всё новые и новые тарелки с угощениями.
– Соления тоже домашние? – уминая суп за обе щеки, спрашивает Никита.
У него пошла уже вторая тарелка.
Интересно, сколько надо еды, чтобы утолить голод этого бычка?
– А как же ж! Домашнее! Другого в деревне не держим. Всё своё. Всё с грядок. Это вам не магазинные пластиковые овощи, напичканные химией. Натурпродукт!
Мы с Сотниковым переглядываемся.
И оба продолжаем активно работать челюстями, голодные, как волки.
А я еще и эмоционально размотана на полную! Меня до сих пор мелко потряхивает изнутри. Я все еще не отошла после произошедшего на улице инцидента. Как только представлю, чем бы могла для меня закончиться эта стычка с местным хулиганьем, аппетит пропадает и в пот бросает. Папа мне всегда говорил: «Слишком много у тебя гонора, дочь». Ругал: «Иногда бычишь там, где априори бычить нельзя». А я… Просто я. Без тормозов. И с отсутствующим чувством самосохранения. Иду по жизни так, словно я кошка и у меня их девять. Жизней этих.
Спасибо судьбе, что она уберегла меня от горького урока.
Ну и Сотникову… Спасибо. Даже несмотря на то, что он тот еще придурок!
– А вы откуда будете-то, молодые люди?
– Из Питера, – говорю я, похрустывая соленым огурчиком.
– Холодно у вас там?
– Кажется, потеплее, чем у вас, будет, – отвечает Никита.
– Хех, мы люди Урала привыкшие.
Анна Павловна разливает по большим кружкам ароматный чай, заваренный на листьях смородины, и ставит перед нами. Вместе с огромной тарелкой пышных, румяных пирожков. Сама берет один и садится напротив, сетуя:
– Мой старший внучок Ванюша тоже всё в Питер уехать порывался. Перспектив там, говорит, больше. Город красивый. Как человек, говорит, поживу. Жену, может, найду: умницу, красавицу…
– Не уехал? – отодвигаю я от себя пустую тарелку из-под супа, хватая пирожок.
М-м, с луком и яйцом. Мои любимые!
Женщина отмахивается.
– Бестолковый он у нас. Вот! – стучит по столу.
Я хихикаю.
Никита улыбается.
– Какой ему Питер? Пропадет там, без родительского контроля. Это вот младшенький – Олежа, который завтра вас до райцентра повезет, – вот он у нас парень башковитый и шустрый. Ему бы на большую землю. А он…
– А он? – выдаем мы с Никитой с набитыми ртами.
– Не хочет. Мне и тут, говорит, всё нравится. Своя земля – ближе к сердцу.
– Может, оно и правильно, – пожимает плечами Сотников. – Дома лучше. Это я вам как бывалый… путешественник говорю.
– А вы коренные петербуржцы, молодежь?
– Нет, мы из небольшого города…
– В Челябинской области.
Снова выдаем в голос.
Переглядываемся.
Что это за пугающий «синхрон» у нас случился?
Мне такого не надо!
И не такого с Сотниковым тоже не надо!
– О как! И как вас так далеко от дома занесло?
– По работе.
– Учеба.
– А сейчас домой едете…
– У отца юбилей.
– Мать попроведовать. Два года уже дома не был.
– Вы женаты? – продолжает свой допрос. – Что-то колец я на ваших пальцах не вижу, – щурится баб Нюра. – Или во грехе живете?
– Нет, мы… нет, – говорю я с заминкой.
– Эк нравы нынче какие! Всё никак привыкнуть не могу, что супружеское ложе начинают делить раньше, чем сердце, – неодобрительно качает головой. – Распутные пошли времена.
– Э-э, нет! – качаю я головой. – Мы не это… и не того…
– Не «чего»?
– Не делим с ним никакое ложе.
– Это как это? Неужто до свадьбы себя бережете? Ты девочка еще? – складывает руки на груди баб Нюра, смотря на меня почти умиленно, как на спустившегося с небес ангела.
Никита ржет, пуская чай носом.
Я пинаю его под столом.
В этот момент у хозяйки дома звонит телефон. Аллилуйя! Она выходит из кухни, отвлекаясь на разговор со звонящим.
– Ничего смешного! – рычу я в сторону Сотникова.
– Ты – девочка. Это смешно, – улыбается негодяй.
– А вдруг? – не знаю почему, но упорствую я.
Хотя, конечно, нет. Свою невинность я потеряла… э-э, потеряла. И парни у меня были. Отношения тоже. Сексом я занималась регулярно. Пока не порвала со своим придурком бывшим. Поэтому кем-кем, а святой невинностью меня точно не назвать. Мой нимб уже давно пылится на дальней полке в старой кладовке.
– Нет, – категорично отрезает Сотников.
– Откуда ты можешь знать⁈ Свечку держал?
– Агапова, – смотрит на меня снисходительно парень, комкая салфетку, – если ты девочка, то я актер балета из Мариинского театра.
Я хмыкаю и задираю скатерть, заглядывая под стол.
Оценивающе смотрю на ноги парня в спортивных штанах.
– Что ты там ищешь?
– Не ищу. Прикидываю. И мне кажется, что облегающее трико тебе подошло бы гораздо лучше, чем бронежилет, Сотников. Такая тонкая натура!
Никита запускает в меня своей скомканной, грязной салфеткой.
Мы смеемся.
– Всё, вопрос с вашей транспортировкой решили, – возвращается женщина, – Олежа вас завтра в восемь утра заберет и домчит до города с ветерком.
– Отлично.
– Спасибо!
После сытного ужина баб Нюра отправляет меня в баню, выделив мне полотенце и теплый махровый халат. А Никиту запрягает по полной мелкими бытовыми задачами.
Баня у Анны Павловны небольшая, но новенькая. Из бруса. Видимо, внуки постарались. Внутри компактная зона отдыха с небольшим диванчиком и вешалками. Мойка, в которой стоят два тазика, ковш и дешевенькие уходовые средства. Парилка. А еще обалденно пахнет дубовым веником и сосной.
Я избавляюсь от всех слоев одежды и первым делом топаю отогреваться. После долгих прогулок на морозе, продрогнув до самого мозжечка, с наслаждением вытягиваюсь на второй полке и полной грудью вдыхаю раскаленный воздух. Растираю ладонями шею и плечи. Лицо. Чтобы каждая пора раскрылась! Каждая плохая мысль выпарилась!
А мыслей много.
Я их гоняю в голове.
Про жениха вспоминаю. Вернее, про его отсутствие. И как-то грустно становится.
А потом про хулиганов и появившегося вовремя Никиту. Тут жутко и радостно одновременно.
Про всю ситуацию с этой поездкой в целом думаю. И в моменте даже смешно от того, как всё это нелепо! Надо же было застрять в такой дыре. Да с кем? С парнем, которого с первого взгляда на дух не переношу. Только ты умеешь в такой сюр вляпаться, Агапова!
А вот если бы без него тут застряла…
А без него было бы плохо. Туго. Совсем.
Я бы, наверное, до сих пор стояла на перроне и провожала взглядом давно ушедший поезд, не зная, что делать. Это ведь Сотников меня к администратору потащил. К участковому. От гопников спас. И бабу Нюру нашел. И теперь за ее помощь нам своими силушками отрабатывает…
Эх, черт, это что выходит? Сотников хороший парень?
А какого вообще фига, интересно, он решил выйти на этой станции покурить?
Проторчав в парилке не меньше получаса, выхожу. Наскоро мою голову и моюсь сама. Неудобно это, конечно, в тазиках. Еще и с длинными волосами! Как люди так годами живут? Жуть.
Вытираюсь, стираю нижнее белье и аккуратно развешиваю в неприметный уголочек. Наматываю на голову полотенце, накидываю халат и куртку. Выскакиваю из бани, мелкими перебежками семеня в сторону дома. Поскальзываюсь на дощечке и едва не падаю задницей в сугроб, пугаясь, когда у крылечка двигается тень.
– Ай! – вскрикиваю.
– Осторожно, ну! – рычит тень голосом Сотникова, одной рукой хватая меня за полы куртки и удерживая на месте.
– Пусти! Стою я! – брыкаюсь. – Ты чего так пугаешь⁈ – шепотом.
– А ты чего такая пугливая? – ехидно.
– Что ты тут делаешь?
– А ты почему спрашиваешь?
– У нас что, состязание тупых вопросов?
– Не знаю. Оно?
– Р-р-р! – стискиваю я челюсти. – Раздражаешь! Ты же не подглядывал за мной в бане, да⁈
Ник, посмеиваясь, щелкает зажигалкой. Подкуривает сигарету, зажатую в зубах. Затягивается, явно не планируя отвечать на мой вопрос.
– Откуда ты их взял?
– Нашел.
– Я серьезно!
– Я тоже. Внук баб Нюры оставил. Стрельнул одну. Хочешь?
– Я не курю, – бурчу я. – И тебе не советую.
– Без твоих советов как-нибудь проживу, принцесса.
– Ненавижу курящих мужиков!
– М-м, – издевательски ухмыляется этот неандерталец, – тогда какое счастье, что я не твой мужик, – выпускает струю дыма мне в лицо.
Я морщу нос и толкаю его в плечо, протискиваясь к двери.
– С легким паром, Агапова.
– Уйди с дороги, Сотников.
Захожу в дом под аккомпанемент тихого грудного смеха парня. Смеха, который неожиданно переворачивает все внутри, поднимая волоски на моих руках дыбом.
Бесит!
После меня баню занимает Никита.
Мы же с бабой Нюрой застилаем постели. Сотникову на диване в гостиной, а мне на небольшой тахте в дальней комнате. Да, на наше счастье, в доме оказывается целых два свободных, раздельных спальных места. Нам не придется оказаться с парнем в одной постели. Боюсь, такого остатки моих нервных клеток точно бы не пережили!
После я быстро сушу волосы старым феном.
И мы с хозяйкой дома усаживаемся на кухне «гонять чаи».
Баб Нюра расспрашивает меня: о семье, учебе, нашем с Никитой знакомстве. Я рассказываю. И с удовольствием слушаю ее рассказы о близких.
Как и у многих стариков в нашей стране, дети и внуки бабы Нюры разъехались кто куда. Звонят редко. Навещают и того реже. А деревенька у них маленькая. Загибается потихоньку. Пойти некуда. Грусть временами накатывает. Да и болячки посещают.
Я слушаю ее и с тоской думаю о том, что все мы не вечны. И как важно иногда замедлиться и найти время, чтобы сделать хотя бы один простой звонок. Своим. Родным. Спросить «как у них дела». Узнать «как прошел их день». А лучше приехать и обнять. Ведь никакие безликие звонки не заменят живого общения и обмена энергией с родным человеком.
За разговорами время пролетает незаметно. Почти два часа спустя мы с Анной Павловной переглядываемся, понимая, что Сотников из бани так и не вернулся.
– Уж не поплохело ли там твоему богатырю? С сердцем, мож, чего? Прихватило?
– Сомневаюсь. Сердце у него богатырское. Нас с вами переживет. И да, он не мой.
– А жаль. Так он на тебя смотрит… Как это сейчас говорят? А, закачаешься, как смотрит!
Я посмеиваюсь, грея ладони о кружку с чаем.
– Вам показалось, Анна Павловна. Между нами нет ничего, кроме взаимной ненависти.
– От любви до ненависти один шаг. В обратную сторону ровно столько же. А ты бы все-таки сходила, деточка. Посмотрела. Точно с ним все в порядке…
– Ладно. Пойду постучу, – или настучу. Сотникову по его голове. За то, что из-за него мне снова придется высунуть нос на улицу.
– Давай-давай, а я пойду уже спать. Дом перед сном закрыть не забудьте.
– Все сделаем, баб Нюр. Сладких вам снов!
– И вам, дети. И вам.
Старушка уходит, шурша тапками, в свою комнату.
Я допиваю чай, мою кружку и, смирившись с тем, что выйти из теплого дома все-таки придется, одеваюсь. Выскакиваю в морозную зимнюю ночь. На крыльце оглядываюсь по сторонам. Вокруг жутковато и тихо. Как в склепе! Благо тучи снежные ушли, небо стало ясным и территорию худо-бедно освещает яркая, большая луна.
– Если ты жив, то я убью тебя, Сотников…
Вдалеке лает собака.
А на соседнем участке что-то шуршит.
Я напрягаюсь и торопливо перебираю ногами. Хрустя свежевыпавшим снегом, топаю в сторону бани, где в запотевшем окошке горит свет.
Останавливаясь у двери, прислушиваюсь.
Кажется, внутри есть какое-то движение?
Заношу руку, собираясь постучать. За моей спиной раздается громкий скрип, подозрительно похожий на шаги. Я с перепугу дергаю дверь и заскакиваю в баню, дрожащими руками закрываясь на щеколду.
Сердце бьется в горле. Дыхание сбитое, словно я только что пробежала стометровку. Колени дрожат.
Что это было?
Кто это был?
Я медленно, шаг за шагом, отступаю от двери вперед спиной. Гипнотизируя ее взглядом, будто вот-вот оттуда может выскочить нечто. Шаг за шагом. Назад.
И тут моя спина врезается во что-то большое, горячее и живое.
Никита.
Я замираю, сжав кулаки, и слышу волнующий шепот на ушко:
– И это меня ты в подглядывании уличить пыталась, Агапова?
