Текст книги "Последняя ночь колдуна"

Автор книги: Лана Синявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глаша жадно глотнула сок из фужера, у нее внезапно пересохло горло. Она не видела взглядов, обращенных на нее, но чувствовала их всей кожей, как липкие ядовитые щупальца.

Несмотря на грязные сплетни, Глашина мать не была развратной. Она была смелой и больше всего ценила свободу. Она умела любить и всегда хотела быть любимой. Ее имя впервые прогремело много десятков лет назад, когда она стала звездой в одночасье. А потом о ней забыли на долгие десять лет. За это время она родила дочь и приобрела неистребимое желание вернуться туда, где от нее избавились как от ненужной вещи. И она вернулась! Она смогла! Ее снова носили на руках. Но она не простила. Все ее выходки были откровенным вызовом обществу. Они думали, что глумятся над ней, обсасывая в прессе пикантные подробности, а на самом деле это она смеялась над их моралью, снобизмом и лживой добродетелью. Она не прятала любовь от людских глаз, она протягивала ее на ладонях. Если тупая толпа отвергла ее дар, то их всех можно только пожалеть.

Внезапно страх Глаши будто растворился. Ее мама ни за какие блага не стала бы скрывать родство со своей дочерью, как бы низко та ни пала. И она, Глаша, не станет. Что бы о ней ни подумали, она останется верна себе.

И своей матери…

В полной тишине Глаша встала со своего места. Ее никто больше не удерживал. Она посмотрела на собравшихся. Их нездоровое любопытство теперь вызывало у нее лишь брезгливость.

– Куда же вы, дорогая моя? – заволновалась Эллочка, как маленький ребенок, у которого отбирают конфетку.

Девушка облизнула губы и небрежно улыбнулась:

– Мое присутствие здесь необязательно. – Она обернулась к Райскому. – Спасибо за ужин.

– Но…

Глаша не хотела слушать. Она развернулась и пошла к двери. Она держала спину прямо, но ноги ее дрожали, и больше всего она боялась поскользнуться на скользком паркете.

– Останьтесь, дорогая моя! Мы не имели в виду ничего дурного! – промурлыкала Эллочка. – В конце концов, это не вы совершали все те аморальные поступки! Мы понимаем вас и сочувствуем…

– Заткнись.

Резкий голос брюнета прозвучал как пощечина. Глаша благодарно улыбнулась ему, хотя он вряд ли нуждался в ее благодарности. Когда она перевела взгляд на Эллочку, ее глаза были холоднее, чем камни в горной реке.

– Вас ведь интересует, кто, где и сколько раз трахнул мою матушку… дорогая моя? – уточнила Глаша внезапно охрипшим голосом. – Правду вы слушать не станете, а грязные сплетни вам с восторгом выложит ваша специалистка по помоям.

– Но я не понимаю, почему…

– Это просто, – заметила Глафира сочувственным тоном. – Потому, что вы – тупая.

Подвижная мордочка Эллы вытянулась и побагровела. Карина истерично хихикнула и тут же зажала рот ладошкой.

– Да как она…

– Заткнись! – рявкнул Святой.

Глава 11

Выведенная из себя откровенными намеками, Глафира выскочила из столовой. Плевать ей, что они подумают. Пусть себе перемывают ей кости, как стая голодных собак.

Сердце ее стучало, каждый нерв напрягся как струна. Пробегая через пурпурную гостиную, погруженную в полумрак, она совсем забыла о дереве, шарахнулась от огромной корявой тени и, очевидно, перепутала двери, так как вместо холла почему-то оказалась в огромной светлой кухне.

Девушка сощурилась от неожиданно яркого света, прикрыла глаза рукой и услышала насмешливый женский голос:

– Если ты не моя новая помощница по хозяйству, деточка, то тебе тут не место!

– Что? А где я?

– Э, да ты, я вижу, не в себе. – Женщина подошла ближе, и Глаша смогла ее рассмотреть.

Судя по фартуку, надетому поверх просторного платья, перед ней была кухарка. Глаша всегда считала, что приставленные к котлам люди непременно должны быть толстыми. Наталья Алексеевна ее теорию опровергала. Глаша не увидела ни пухлых щек, ни мягкого живота, ни необъятного бюста. Женщина выглядела поджарой и скорее напоминала русскую борзую: вытянутое удлиненное лицо, рыжевато-седые курчавые волосы, жилистые руки и ноги. Внимательные светло-карие глаза смотрели на Глашу с дружелюбным интересом, кончик длинного носа слегка шевелился, как будто повариха принюхивалась.

– Прости, если напугала. Откуда ты взялась?

Глаша взглянула на женщину умоляюще:

– Можно я сяду?

– Валяй.

Глаша рухнула на деревянный стул и почувствовала, что дрожит. Сил, чтобы сохранять внешнее спокойствие, у нее не осталось.

– Чаю хочешь? – спросила Наталья Алексеевна. – Или чего покрепче?

– Нет, спасибо. Я ужинала.

– Вот как? Так ты прямо из столовой? Странно, – повариха взглянула на Глашу внимательнее, – Элла Антоновна сказала, что будет шесть человек, а ты, выходит, седьмая?

– Павел Аркадьевич пригласил меня неожиданно, вас не успели предупредить, – ответила девушка уклончиво.

Почему-то этот ответ кухарке понравился. Она присела напротив Глаши на массивный дубовый табурет, облокотилась на стол и неожиданно заявила:

– Слава богу, что ты не из этих.

– Из каких?

– Ну, не из друзей-подруг нашей Эллочки-людоедки. – На лице поварихи появилось такое отвращение, что Глаша улыбнулась.

– А кто она, эта Эллочка?

– А тебе разве Павел не рассказывал?

Глаша усмехнулась. Она поняла, что Наталья Алексеевна умеет не только восхитительно готовить жареную курицу. Мозги у нее работали как надо.

– Я ничего не знаю о семье Павла, – ответила Глаша осторожно.

– Где это ты увидела семью? – Женщина возмущенно фыркнула.

– Но разве…

– Не знаю, зачем я тебе это рассказываю, но Эллочка – просто приживалка, что бы она из себя ни строила.

– Так она?..

– Сестра его жены.

– И вам она не нравится!

– Ни она, ни весь тот сброд, что она сюда притащила. Полоумная истеричка.

– Мне действительно показалось, что она странно разговаривает, Мулю, то есть я хотела сказать – Амалию, я хорошо знаю и разделяю ваше мнение.

Где-то громко хлопнула дверь, и Глаша вздрогнула. Повариха снова бросила в ее сторону внимательно-изучающий взгляд. Она поднялась, затем хлопнула по столу ладонью:

– Вот что – вижу, что эта шайка тебе чем-то досадила. Это они умеют. У меня есть средство поднять тебе настроение.

Она подмигнула Глаше, подошла к плите и вытащила из духовки блюдо с пирогом. Лимонный аромат заполнил кухню. Золотистая корочка пирога, усеянная янтарными шариками лимонного желе, выглядела аппетитно.

– Но это, наверное, для гостей? – попыталась возразить Глаша.

– Обойдутся и печеньем. А Павлу я оставлю кусочек. Ешь!

Она отхватила большим кухонным ножом внушительный ломоть пирога, поддела его широким лезвием, переложила на тарелку и придвинула Глаше. В огромную кружку налила горячий чай.

Себя Наталья Алексеевна тоже не обделила, и какое-то время они просто пили чай. Пирог таял во рту. Наслаждаясь вкусом, Глаша незаметно для себя успокоилась. Наверное, правду говорят, что сладкое успокаивает нервы.

– Тебя как звать-то? – спросила повариха.

– Глаша. Глафира то есть.

– Надо же! Какое имя милое. Редкое сейчас.

– Да уж… – вздохнула Глафира.

– А ты, я гляжу, не рада?

– Чему уж тут радоваться? С детства дразнят.

– Глупости. Имя у тебя замечательное.

– Угу. Меня только что за колхозницу приняли.

– Эти-то? Да что они знают? Имя Глафира – греческое, означает, если память мне не изменяет, «изящная, утонченная». В жизни женщины с таким именем все таинственно и романтично.

– Эт-точно, – поддакнула Глаша. – Таинственного в моей жизни хоть отбавляй. Особенно в последнее время.

– Вот видишь! Еще Глафиры красивы, – Глаша скривилась, – тактичны, – Глаша с ужасом вспомнила, как «тактично» она обозвала Эллочку тупой, – и прекрасно владеют исскуством обольщения!

– Вот чего нет, того нет. С мужиками мне не везет, – категорично возразила девушка.

– Э, милая, погоди! Какие твои годы?

– Да годы-то как раз немалые.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Глаша спросила:

– А сестра Эллочки похожа на нее?

– Бэлла-то? Нет. Она была совсем другая. Даже внешне. У нее, в отличие от этой вороны, волосы были светлые, пушистые и длинные, до самой попы. Она их и не стригла ни разу, только незадолго до больницы отрезала больше половины. Уж как я убивалась! А она утешала: вот вылечусь – отращу. Трудно мне, говорит, Наталья Алексеевна, носить на голове такую тяжесть. Добрая она была. Сестру свою очень любила.

Последнюю фразу Наталья Алексеевна сказала с неприязнью.

– А почему вы говорите о Бэлле в прошедшем времени?

– Так умерла она. Уж год как.

– Умерла? Надо же… Значит, Эллочка действительно живет здесь из милости? И Райский ее терпит? – Глаша усмехнулась. – Большой души человек, ничего не скажешь!

– Тут, Глаша, история темная. Не смотри на меня так. Не то ты подумала. Уж не знаю, как такое произошло, только не Павел здесь хозяин, а эта, полоумная.

– Как это? Разве это не его дом?! – Глаша опешила.

– Его, как не его? Только он… Ты про тюрьму небось знаешь?

Глаша кивнула.

– Так вот. После-то, как вышел, Павел осторожнее стал в сто крат. И все, что имел, на жену стал записывать. Чтоб не подчистую обобрали в случае чего. А она возьми да и напиши завещание в пользу сестры. Никто и подумать не мог, что у нее завещание имеется. Потом она умерла, и выяснилось, что Эллочка-людоедка всему хозяйка… Терпеть ее не могу. Она даже ни разу не навестила сестру, пока та лежала в больнице. А как огласили завещание, так тут же примчалась!

Женщина горестно вздохнула.

Глаша, ошарашенная известием, открыла было рот, чтобы спросить, но Наталья Алексеевна вдруг взглянула на часы и замахала руками:

– Ой, погоди! Потом поговорим. Эти-то поужинали уже, посуду убрать надо. Ты посиди тут тихонько, я скоро вернусь.

Прихватив большой поднос, повариха спешно удалилась. Глафира осталась одна.

Некоторое время она развлекала себя тем, что разглядывала кухню. Занятие бестолковое, но зато хорошо отвлекало от мрачных мыслей, а их было – завались.

Кухня, как и все в доме, являлась вершиной дизайнерского мастерства. Большая, метров двадцать—двадцать пять, она была оформлена в том же средневековом стиле: темно-коричневые балки под белым потолком, грубо штукатуренные желтые стены, с которыми отлично сочеталась тяжелая мебель из мореного дуба. У стены – массивный буфет с аккуратно расставленной посудой. Над столом, который стоял на середине кухни, на специальной подвеске находилась медная утварь, начищенная до блеска. Глаша видела в магазине похожий чайник – стоил он несколько тысяч рублей. Здесь – Глаша от нечего делать сосчитала – было около сорока предметов – это же бешеные бабки!

Устыдившись своей меркантильности, Глафира опустила глаза и уставилась в пол с глубокомысленным видом. Но и пол тоже наводил на мысли о больших деньгах, так как был выложен дорогим мрамором, разделенным дубовыми брусками в виде крупной косой шашечки.

Неужели все это богатство досталось полоумной Эллочке просто так, за здорово живешь? Деньгам, как таковым, Глафира не завидовала, но к Райскому испытывала что-то вроде сочувствия. Хорошенькую свинью подложила ему жена! Ее завещание очень смахивало на месть, ведь ей этот дом не принадлежал и завещать его какой-то кикиморе она не имела морального права. Разве что…

В кухню ворвалась Наталья Алексеевна с тяжело нагруженным подносом. Отдуваясь, она поставила его на стол.

– Уф, сейчас еще раз сходить придется. Там еще фужеры остались, – сообщила она.

– Давайте я пока разберу это. Грязное в мойку сложу, – предложила Глаша.

– Да не пачкайся, я сама, – отмахнулась повариха, – дело-то привычное.

– Там все еще в сборе?

– Куда ж они денутся! Мужчины на веранде курят. А бабы в гостиной какой-то актрисе кости перемывают. Делать им нечего. Ну, ладно, ты посиди пока. Вернусь, еще чайку попьем. Тебя вроде не хватились, так что опасаться тебе нечего. Сюда они не сунутся. Они на кухню заходят, только когда пожрать хотят. Ну а сейчас все сытые.

Наталья Алексеевна ушла, а Глафира вернулась на свой стул. В ее душе боролись сомнения. С одной стороны, ей хотелось побыстрее уйти отсюда. С другой – она боялась столкнуться нос к носу с кем-нибудь из присутствующих. Они наверняка решили, что она убежала, и начинать все по новой ей не улыбалось. Лучше было бы выждать, когда они разойдутся либо по домам, либо по своим комнатам. Наталью Алексеевну можно попросить принести из холла ее вещи, а потом покинуть дом через черный ход. О существовании черного хода Глафира только догадывалась, но в таком огромном доме он просто обязан быть по законам жанра.

Глаша услышала чьи-то шаги в коридоре и вдруг сообразила, что это не повариха. Наталья Алексеевна была обута в удобные мягкие тапочки и ступала почти бесшумно.

Шаги приближались.

Глаша заметалась. Ей не хотелось подводить Наталью Алексеевну, да и самой, положа руку на сердце, никого из «этих» не хотелось видеть.

Единственным местом, где она могла бы спрятаться, была узкая щель между буфетом и стеной. Глаша юркнула туда и затаилась. Отсюда она не видела, что происходит в кухне, ей были доступны только звуки, и она напрягла слух. Девушка предпочитала не думать, что произойдет, если ее убежище обнаружат, и как она будет выглядеть в «их» глазах.

Шаги были торопливыми, человек явно спешил. Глаша ожидала и боялась того, что непрошеного гостя заинтересует холодильник – он находился почти напротив того места, где она пряталась, и шансы быть обнаруженной увеличивались вдвое. Но шаги замерли где-то посередине. «У стола», – поняла Глаша. Звякнули тарелки. Потом на пол упало что-то металлическое – ложка или вилка. Глаша удивилась еще больше. Пришедший зачем-то копался в подносе, который принесла повариха. Девушка пыталась понять, мужчина это или женщина, но до нее доносилось только прерывистое сопение, по которому определить пол не представлялось возможным.

Неожиданно все стихло. Глаша не сразу поняла, что произошло. Она ожидала услышать удаляющиеся шаги, но вместо этого наступила тишина.

Однако ничто не выдавало больше присутствия на кухне постороннего. Глаша подождала еще немного, затем не удержалась и осторожно высунулась из-за буфета.

Кухня была пуста. Глаша тихонько присвистнула от избытка эмоций. Человек, кто бы он ни был, просто испарился. Или… Или зачем-то снял обувь и удалился босиком.

Глафира выбралась из укрытия с видом нашкодившего котенка. Собственный поступок теперь казался ей глупым и рискованным. Но любопытство было сильнее раскаяния. Она подошла к столу. Чтобы проверить свою догадку, она пошевелила тарелки и выяснила, что именно такие звуки она слышала, хотя понятия не имела, зачем ей это надо.

На подносе, помимо грязных тарелок, были блюдо с остатками курицы, две салатницы, хлебница и серебряный набор со специями. Глаша задумчиво разглядывала поднос. За этим занятием и застала ее вернувшаяся кухарка.

Они поболтали еще некоторое время и почти доели лимонный пирог, но ничего занимательного о жене Райского Глаша больше не узнала. Наталья Алексеевна либо не знала подробностей завещания, либо не хотела их обсуждать.

Зато о Муле заговорила охотно.

– Мерзкая баба, скользкая, – припечатала Наталья Алексеевна. – Глупая и эгоистичная. Хабалка, каких поискать.

– И часто она здесь бывает?

– Да не скажу. С убогой нашей они, конечно, дружны, но та меру знает, хоть и чокнутая. Хозяин тут все равно Павел, что бы там его жена ни удумала. Элка ведь кто? Никто. Рвань подзаборная. Ее-то сестра умницей была, а эта с детства малахольная. Бэлла ее жалела, поскольку она старшая, заботилась. Когда они с Райским поженились, помогала ей, чем могла. Павел Аркадьевич-то ее еще тогда невзлюбил. Как увидит – морщится. Но виду не подавал. А теперь она себя королевой возомнила. И Амалия ей во всем подпевает. Сама-то нищая, как церковная крыса. Сюда она, как мне кажется, ходит, чтобы брюхо набить на халяву.

– Поесть она любит.

– Не то слово! И самое смешное: только и разговоров что о диете. Заявится и объявляет, что решила полностью отказаться от мучного, например. А сама кусман мясного пирога слопает и тут же добавки просит. Или еще смешнее – норовит этот второй кусок стащить незаметно. Как будто если съест тайком, то меньше потолстеет.

– А откуда они знают друг друга? Я имею в виду Эллочку и Амалию.

– Да бог их разберет. Элка ведь на фэн-шуе помешана. Всем советы раздает. И люди верят, особенно после того, как она сама из грязи в князи попала. Она и раньше этим промышляла. Язык без костей, мелет, что твоя ветряная мельница. Примажется к какой-нибудь бизнесвумен и ну ее замуж выдавать. Это у нее специализация такая – замужество.

– Это как?

– Просто. Бабы дуры. Хоть работяга она, хоть бизнес-леди. Замуж всем охота, да не у всех выходит. Особенно обидно, когда ты вроде вся упакована, денег куры не клюют, а с мужиками не получается. Вот таким Элка наша мозги и полоскала.

– Успешно?

– Как когда. Я мурой этой не интересовалась. Вот Амалия, та за дочку свою хлопочет. Помешалась совсем. Надо же – любого без соли сожрет, а дочку свою обожает.

– Она у нее вроде ничего… пока.

– Не знаю, – покачала головой Наталья Алексеевна. – С виду-то ангел ангелом, глазки распахнет, ресничками похлопает, слова в простоте не скажет. А вот что у нее внутри – поди догадайся.

Глафира недоверчиво хмыкнула. Карина не вызывала у нее отрицательных эмоций.

– Ты не хмыкай, не хмыкай! Девка-то непростая. Видела я, как она в Павла глазками стреляла.

– Так он же ей в отцы годится!

– Кто сейчас на это смотрит? Вдовец, богатый. Думаешь, у него один этот дом? Как бы не так. Он хоть и отсидел, но дело быстро наладил, сейчас снова в гору пошел. А ей того и надо.

Глаша была не согласна, но спорить не хотела, а потому опять увела разговор в сторону.

– А кто этот парень в красном свитере?

– Сашка-то Восковец? Ничего мужик. Он у Павла вроде телохранителя. Многим не по нраву, что Павел снова голову поднял, врагов у него, как грязи. А с Сашкой они вроде как друзья. Охрану нанимать Райский не стал бы – гордый. Ох, что-то разболталась я. И чего ты все выспрашиваешь?

Кухарка взглянула на Глашу с подозрением. У девушки в мыслях не было ничего дурного, но она вдруг смутилась. Как объяснить, что ею движет обычное глупое любопытство?

Пока она соображала, как половчее ответить, из глубины дома донесся шум. Глаша различила гул голосов, быстрые шаги, даже вскрики.

– Это еще что? – встревожилась Наталья Алексеевна. – Слышишь? Что-то случилось!

Она проворно поднялась со стула и пошла к двери. В этот момент в кухню ворвался Райский.

– Воды! Быстрее! – рявкнул он с порога.

– Сейчас! Сейчас! Да что случилось-то? – заволновалась Наталья Алексеевна.

– Элла отравилась.

Глава 12

– Как это отравилась?

От изумления побледневшая кухарка едва не села мимо стула. Райский не только не попытался ей помочь, но и взглянул неприязненно.

– А ты что тут делаешь?

Его взгляд, обращенный на Глашу, был холодным и предвещал беду.

– Ничего криминального, – пожала плечами Глаша, жалея, что не смылась вовремя.

– Ты в этом уверена? – спросил он язвительно.

Глаша вскинула на него удивленные глаза.

– Да что там с Эллой такое? – допытывалась Наталья Алексеевна.

– Ей плохо. Тошнота, рвота, жжение в желудке. Альберт Натанович ее осматривает. Нужно промыть желудок для начала. Да дайте же воды наконец!

Кухарка взвилась со своего места и бросилась выполнять приказание.

Райский подошел к столу, на котором была свалена грязная посуда, и уставился на нее с большим вниманием. Глаша отметила, что сегодня эта посуда явно вызывает повышенный интерес, и насторожилась.

– Посуду не трогать, – распорядился Павел. – Не мыть, не переставлять.

– Конечно, – пролепетала Наталья Алексеевна трясущимися губами.

– А что вы паникуете? – встряла Глаша, которой не нравилась его неприкрытая агрессия. – Эллочка, как я успела заметить, очень плотно поела. Дамочка она субтильная, а пища была жирная и тяжелая. Так, может, у нее несварение?

Кухарка взглянула на Глашу с одобрением и пробормотала:

– Я всегда говорила: два пирога как один не съешь.

– Какие пироги?! – взорвался вдруг Райский. Кухарка от испуга выронила кувшин. Он разбился. Вода разлилась по полу.

– Черт!

Наталья Алексеевна всхлипнула.

– Что вы орете! – Глаша разозлилась на него не на шутку.

– А вас не спрашивают!

– А зря! Если так трясетесь над вашей Эллочкой, вызовите «Скорую»! Наталья Алексеевна не виновата!

– Не уверен!

– Вы что, спятили?

– Ничуть. Врач уже в доме. Он мой друг. И он подозревает у Эллочки вовсе не несварение, а отравление… мышьяком!

Наталья Алексеевна выронила черепки, которые успела собрать, и прошептала:

– Господи!

– Почему так долго? Где вода, Павел Аркадьевич? – Муля влетела на кухню с вытаращенными глазами. – А ты что тут делаешь? – уставилась она на Глашу.

– Меня об этом сегодня уже спрашивали. Вот он. – Она ткнула в Райского пальцем и с мрачным видом шагнула к мойке. Рядом с ней на мраморной столешнице стояла пятилитровая бутыль с водой.

– Питьевая? – обернулась она к кухарке. Та кивнула. – Вот ваша вода!

– Берите ее и пойдемте, – скомандовал Райский под одобрительным взглядом Мули.

– Я вам не носильщик, – прошипела Глаша.

Ледяной взгляд серых глаз заставил ее молниеносно нырнуть в укрытие:

– О’кей. Куда нести? – боязливо спросила она.

* * *

Измотанная приступами рвоты Эллочка лежала на диване в роскошной спальне, куда ввалились Райский и компания. Сейчас она еще больше напоминала больную обезьянку. От спазмов у нее полопались сосуды в глазах и белки стали красными.

– Умираю, доктор! Меня отравили!

С исказившимся от боли лицом она откинулась на подушку.

– Пить! Дайте воды…

Райский выхватил у Глаши бутыль, скрутил пробку и перелил воду в графин. Доктор наполнил стакан и подал Эллочке. Лицо его было встревоженным, жидкие волосы намокли от пота и висели сосульками.

Эллочка жадно схватила стакан и залпом осушила его.

– Еще! – попросила она жалобно.

Ее просьбу удовлетворили.

Глафира забилась в угол возле входной двери и наблюдала оттуда за происходящим. Муля присела рядом с подругой на край дивана и что-то шептала, поглаживая ее костлявую лапку.

Райский отвел врача в сторону, за китайскую ширму.

– Как она? – услышала Глафира.

– К сожалению, это не пищевое отравление, – доктор говорил как будто через силу, тщательно подбирая слова.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Это мышьяк. Симптомы совпадают: тонические судороги в ногах, жажда, металлический привкус во рту. Естественно, рвота. Я промыл ей желудок, ввел окись железа. Доза, вероятно, оказалась не смертельной. Часа через два она почувствует себя лучше.

Райский долго молчал, прежде чем Глаша вновь услышала его голос:

– Ничего не понимаю. Каким образом она могла отравиться? Откуда взялся яд?

– Этого я не знаю. Вы собираетесь вызвать милицию?

Снова пауза.

– Нет… Думаю, не стоит. Все, кто мог это сделать, находятся в доме. Саша и я, мы попробуем все выяснить. Дело, можно сказать, семейное. Слухи нам ни к чему. Тем более что все живы. Надеюсь, вы…

– На меня можете положиться. Это ваша проблема, а я лишь гарантирую врачебную помощь и молчание.

Глафира прекрасно понимала, почему Райский не хочет вызывать милицию. После заключения он вряд ли испытывает к органам особое доверие. А что, если… Глаша похолодела от неожиданной мысли: что, если отраву подсыпал сам Райский? Эллочка вселилась в его дом чуть ли не силой, получила права на него и живет припеваючи. Райского она явно раздражает, и в этом Глаша его полностью поддерживает. Мужчина он решительный, даже жестокий. Так что мешает ему избавиться от Эллочки радикальным, так сказать, способом?

Додумать неприятную мысль до конца Глаше помешал продолжившийся за ширмой разговор.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил доктор неуверенно.

– Всех. И никого конкретно. Эллочка личность малоприятная. Достать она успела всех и каждого. Меня в первую очередь…

«Похвальная откровенность», – усмехнулась про себя Глаша.

– Но ее выходки еще не повод для убийства. Должны быть причины посерьезнее.

– Не скажите. Иногда человек действует спонтанно, на эмоциях, в состоянии, так сказать, аффекта.

– Состояние аффекта не предусматривает наличие яда под рукой. Его еще надо где-то достать, а это не так-то просто.

– А как насчет той девицы? Я заметил, что она все еще здесь?

– С девицей я разберусь, – пообещал Райский, и голос его прозвучал зловеще.

Глаша вовсе не желала, чтобы с ней разобрались, хотя и не чувствовала за собой никакой вины. Она попыталась улизнуть, но была поймана на месте преступления вездесущим Святым.

– Куда это ты собралась? – грозно прошипел он, крепко ухватив ее за предплечье.

– Полегче!

– А ты не рыпайся!

– И не собираюсь. Вы что, думаете, это я отравила вашу Эллочку-людоедку? Да я здесь знать никого не знаю!

– Это ты преувеличиваешь.

– Вы о Муле? Так не ее же отравили. – Глаша дернулась и попыталась освободиться, но хватка Святого была железной.

– Признайтесь, вы ожидали чего-то подобного. Поэтому и притащили меня сюда. Не понимаю только, зачем вам это понадобилось?

Райский ничего не ответил, как будто все ее слова пролетели мимо его ушей. Все так же молча он дотащил ее до каминного зала, где уже находились Восковец, Карина и Наталья Алексеевна. Появление Глаши не вызвало у них удивления.

– Никуда ее не выпускай. – Райский подвел Глашу к Восковцу и силой усадил на стул. Стулья, пожалуй, были единственными нормальными предметами мебели в этом зале: деревянные, с широкими мягкими сиденьями, удобные. Остальное, включая барную стойку, заменяли все те же необьятные стволы.

Восковец никак не отреагировал на приказ, даже не взглянул в ее сторону, но Глаша почему-то не сомневалась, что даже со стула без большой надобности слезать не стоит.

Ждать пришлось около получаса. Все это время Глаша не сводила глаз с необычной статуэтки, стоящей на каминной полке, и напряженно размышляла. Фигурка черной кошки в натуральную величину была выполнена мастерски. Если бы ее глаза и оскаленные острые зубки не были сделаны из чистого золота, ее можно было бы принять за живую. Кошка выглядела настороженной и агрессивной. Приподняв переднюю лапу, напружинив поджарое тело, с прижатыми ушами, она словно приготовилась к нападению. Ничего подобного Глафира не видела. Она сразу сообразила, что вещица антикварная и очень дорогая.

Непостижимым образом, глядя на застывшую кошку, Глаша смогла привести в порядок свои мысли. Когда Райский в сопровождении Альберта Натановича и Мули вернулся в комнату, Глаша была готова к предстоящим событиям.

С появлением хозяина напряжение в комнате возросло и стало почти осязаемым. Все понимали, что кто-то из присутствующих пытался убить человека, поэтому страх и волнение испытывали не только виновный, но и все остальные.

– Итак, я предлагаю тому, кто это сделал, признаться добровольно. Обещаю, что в этом случае мои действия будут гораздо более мягкими, – возвестил Райский. Его безжалостный тон смел остатки его обаяния.

Глаша разозлилась.

– Вы тут можете разбираться хоть до рассвета, а мне домой пора, – заявила она строптиво. – Я вашу Эллу знать не знаю.

– Врешь! – воскликнула Муля. – Она покупала у тебя одежду!

– Может быть, но я этого не помню. Кроме того, за покупку одежды не убивают, – сказала Глаша твердо.

– Тебе завидно, что теперь она одевается у меня!

– Отвяжись, – отрезала девушка. – Сказала уже, что я с ней незнакома. И мотива у меня нет. Так что я пошла, а вы уж как-нибудь тут сами.

– Сидеть! – тихо рявкнул Райский.

– Как же вы меня достали, – вздохнула она удрученно.

– Оставьте девчонку, Павел Аркадьевич, – вступилась вдруг за Глашу повариха. – Вы ведь меня подозреваете. Элле поплохело после ужина, а его готовила и подавала я.

– Отраву тоже вы подсыпали? – ехидно осведомилась Муля, но тут же осеклась под гневным взглядом Райского.

– Отраву я не подсыпала. Незачем это мне, – ответила Наталья Алексеевна. – Но если хотите – проверяйте. Все остатки ужина и посуда – на кухне.

– Она говорит правду, – встряла Глаша. От злости она стала смелой. Ее не испугали даже обращенные на нее далеко не доброжелательные взгляды. Даже безропотная Карина смотрела с осуждением.

– Эта, как всегда, больше всех знает, – фыркнула Муля презрительно.

– Думать надо больше, а не сплетни собирать, – парировала Глаша без азарта, так, словно отмахнулась от мухи.

– Ты что-то знаешь? – заинтересовался Райский. – Что-то видела?

– Что я могла видеть, если все время просидела на кухне?

Эту фразу она приготовила заранее и теперь напряженно ждала, кто из присутствующих уличит ее во лжи. Тот, кто заходил на кухню и шарил на подносе, видел, что Глаши там не было.

Ловушка не сработала, хотя девушка намеренно затянула паузу. Это наводило на новые мысли, но обдумать их она решила позднее.

– Итак, это было всего лишь голословное утверждение, что Наталья Алексеевна невиновна? Так сказать, личные симпатии, – подвел итог Святой. Глаше показалось, что он выглядел разочарованным.

– Ничуть, я могу доказать ее невиновность, – отважно провозгласила она.

– Шерлок Холмс, – опять не удержалась Муля.

На этот раз Глаша вообще ничего не ответила.

– Я и Павел Аркадьевич появились не в самом начале ужина, и, как я поняла, стол был накрыт заранее. Это так?

– Допустим, – осторожно согласился Альберт Натанович.

– Хорошо. Все блюда лежали на общих тарелках, и каждый брал то, что ему захочется. Это верно?

– Да куда ты клонишь? – проявил Райский нетерпение.

– Сейчас узнаете. Еще один вопрос. Последний. – Глаша обернулась к кухарке: – Наталья Алексеевна, готовили ли вы сегодня какое-либо блюдо специально для Эллочки?

– Нет.

– Было ли на столе блюдо или напиток, которые предпочитает только она?

– Это уже второй вопрос! – раздался завистливый голос Мули.

– Помолчите, – оборвал ее Райский. – Кажется, я начинаю понимать…

– А тут и понимать нечего. Все ясно. Все, я подчеркиваю – все, брали еду с общих блюд, и все, кроме Эллочки, прекрасно себя чувствуют. Ну, не то чтобы прекрасно, учитывая этот допрос, но животом, по крайней мере, не маются. Специальных блюд ей не подавали, а значит…

– Отраву ей подсыпали за столом, – закончил за нее Восковец и неожиданно рассмеялся. – Молодец, девка!

– Всегда пожалуйста, – шутливо поклонилась Глаша в его сторону.

Райский взглянул на Наталью Алексеевну и прокашлялся.

– Извините. – Его голос был тихим и сердечным.

Кухарка испустила глубокий вздох.

– Да что там, я понимаю. – Она повернулась и в упор посмотрела на Глафиру. – А тебе спасибо, девочка!

Губ Глаши коснулась улыбка. Зато Муля оцепенела. Лицо ее пошло красными лихорадочными пятнами, нижняя губа побелела. Глафира прекрасно понимала причину ее волнения – Муля сидела рядом с Эллочкой. У нее и еще у доктора были наибольшие шансы подсунуть той отраву в еду или питье.

К такому же выводу, очевидно, пришли и остальные.

– Мама этого не делала! – горячо воскликнула Карина. Она стиснула руки, прижала их к груди. Слезы в широко распахнутых глазах выглядели трогательно. Муля вытаращила глаза, чтобы подчеркнуть бесстыдство таких подозрений.