Текст книги "Смерть и две королевы (СИ)"
Автор книги: Лада Лузина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Подчиняясь жесту хозяйки, Наташа села в одно из двух стоявших у камина потертых кресел и глупо уставилась на круглую пропалину от сигареты на подлокотнике.
– Так что же случилось той ночью? – помогла ей Карамазова.
– На меня упала люстра, – ответила певица, не отрывая глаз от дыры. – Я очнулась в больнице. Потом, утром, выяснилось: прежде чем потерять сознание, я успела позвонить своему администратору и сказать: «Приезжай, я умираю»… У него были запасные ключи от квартиры. Он вызвал «скорую» и довез меня до больницы. Короче, ничего страшного. В основном ушибы. Только на лице царапина. Да и то не от люстры. Это бокал с вином разбился и оцарапал мне щеку.
Могилева повернулась к хозяйке левой тщательно загримированной щекой.
– Ерунда… – окончила она хмуро.
– Но тебе не дает покоя вопрос, – снова пришла ей на помощь Иванна. – Как я могла знать об этом?
Наташа угрюмо кивнула, пристально разглядывая свою собеседницу.
– Стоп, – сказала она вдруг. – Я вспомнила, где слышала твое имя. Пьесу твою в Левом театре ставить собирались? Но не поставили. Там, вроде, умер кто-то… Значит, ты писательница?
Карамазова не торопясь закурила, задрала подбородок и, искоса глядя на гостью, выпустила дым изо рта. Затем молча сунула Наташе измятую газету «Киевская магия». Страница под рубрикой «Скорая помощь» была забита нелепейшими объявлениями.
Сестрица Алена ждет Вас!
– уникальные сильнодействующие обряды по восстановлению семьи и потенции;
– коррекция и укрепление биополя;
– возвращение и образумливание любимых;
– установка маячка привлекательности;
– заговор машины от аварий.
Индивидуальный прием с 9.00 до 16.00. Очень дешево!
Сверху красовалась фотография целительницы в украинской сорочке и хустинке. Молоденькая сестрица выглядела так, словно собиралась разрыдаться над горькой судьбой всех людей с не укрепленным биополем и не установленным маячком. На нее с нескрываемым презрением взирала «Гадалка и предсказательница Ангелина» в черном платье и чалме – козырная многостаночница и передовица.
В арсенале Ангелины 40 видов гаданий: гадание на рунах и на круге «Оракул», китайский И-Цзин, гадание по ритуалу Соломона, на старинных дощечках, на маятниках, на хрусталиках, на плавающей свече, на иероглифах, на ведических манускриптах, на лунном камне, на яйцах, на засушенных насекомых, древнерусское скоморошье гаданье на колокольчиках.
Ангелина снимает родовые проклятья, меняет судьбу, усмиряет злых духов и защищает от воздействия энерговампиров и ведьм.
После встречи с Ангелиной у многих появляется ясновидение, яснослышание и открывается третий глаз!
Берет недорого.
– Б-р-р-р… Гадость какая…. – брезгливо буркнула певица и машинально соскользнула взглядом на столбик статьи, обведенный красным фломастером.
СИНДРОМ МЕРИЛИН МОНРО
Ученые выяснили, что девушки, в комнате которых долго висела фотография легендарной Мерилин, всю последующую жизнь страдали от несложившейся личной жизни и наркоманской зависимости…
Но мало кто знает, что и сама Монро украла судьбу другой звезды Голливуда – Джин Хэрлоу! Поклоняясь ей с детских лет, Норма Джин1 невольно скопировала с нее все – образ секс-беби, сексуальный эксгибиционизм, прическу и цвет волос, манеры, пристрастия, амплуа, карьерные вехи, неудачные браки, неспособность иметь детей и… раннюю смерть.
Как редко мы задумываемся о том, что, вешая в своем доме чьи-то портреты, притягиваем к себе судьбу этих людей! Пристально вглядываясь в чужие лица, мы соединяемся с другим биополем. А ведь у звезд оно обычно очень сильное – это-то и выводит их к успеху. И одна судьба может подавить другую – происходит перенос кармы.
Бойтесь чужих судеб, особенно судеб великих! В их жизни больше трагедий и слез, отчаяния и кошмара, чем кратких мигов славы и успеха. Среди известных людей невиданный процент душевнобольных, наркоманов, алкоголиков, извращенцев… Скрытое от глаза за их голливудскими улыбками, все это льется на вас с портрета беспрерывным потоком астральной грязи, зарядом черной энергии…
– Ну и газеточки ты читаешь! – громко фыркнула Могилева. – Зачем ты ее мне дала?
Карамазова снисходительно ткнула пальцам в середину листа, и только тогда Наташа заметила под ним маленькое, всего в три строки, объявление без фото, втиснувшееся между сестрицей Аленой и предсказательницей Ангелиной.
Ведьма Иванна Карамазова,
дорого, обращаться в крайнем случае.
(Мертвых не оживляю).
Наташа в упор уставилась на свою визави.
– Ага, – подтвердила та. – Я не писательница. Я – ведьма!
– Ясно, – мгновенно набычилась певица. – Только я не верю во всю эту фигню. Ни в маячки привлекательности, ни в гадание на засушенных насекомых…
– Твои проблемы, – улыбнулась Иванна. – Веришь ты в это или нет, но земля все равно вертится, а я – ведьма.
– Чем докажешь? – быстро спросила Наташа.
– Это не вопрос, а допрос, – отрезала Карамазова, – и я не стану на него отвечать.
Получалось, что разговор закончен и остается лишь встать и уйти, так и не выяснив то, зачем она пришла сюда на самом деле.
– Послушай, – сдалась Наташа, – там в больнице со мной случилась одна непонятная штука. Конечно, это скорее всего совпадение. Но такое странное… Ночью я столкнулась в коридоре с одним человеком… мужчиной… его везли на операцию. Я никогда его не видела, но он посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Натали…» Я вначале подумала: он просто узнал меня. А потом поняла: он не мог меня узнать! У меня же все лицо было замотано бинтами! Но самое страшное, утром я выяснила: он так и не доехал до операционного стола. Он умер. Все случилось так, как ты говорила… «Мужчине ничем не поможешь, я даже не знаю, кто он». И это действительно был незнакомый мужчина, и никто не смог ему помочь. А эти его слова мне… они, получается, были его последними словами.
* * *
– Вы догадываетесь, о каких растратах Владимир Костин говорил перед смертью? – жестко спросил опер.
Он вызывал ее уже не первый раз, неприкрыто пытаясь повесить на Ольгу безнадежное дело. Но она не боялась ни его, ни его обвинений, ни даже возможной тюрьмы. С тем же успехом он мог запугивать железный сейф в углу своего кабинета, стул, на котором сидел, и покойного Владимира Костина, похороненного три дня назад среди сосен Лесного кладбища.
– Нет. – Ольга устало помотала головой.
– У нас есть свидетельство санитара, – в сотый раз припугнул он ее, сотрясая упомянутой бумажкой. – Убитый обращался к вам: «Слушай, Натали…» Ведь это же, кажется, ваш псевдоним?
– Да, – в сотый раз подтвердила она.
– Речь шла о растратах. Судя по всему, не малых. Покойный называл себя «последним», то есть лохом. И обвинял во всем вас, угрожая, что вы поплатитесь жизнью.
– Дайте мне прочитать! – в тысячный раз взмолилась Ольга. – Это очень важно для меня!
– Не положено, – в тысячный раз отказал он. – Вам прочтут ее в зале суда. Я таких, как вы, сотню видел! Мы докажем, что вы украли или каким-то другим, догадываюсь каким, путем выманили у него деньги. А когда поняли чем это вам грозит, заказали покойного киллеру! Так ведь это было? Лучше признайтесь сами!
– Дайте мне прочитать, что он сказал, – попросила она в тысячу первый раз.
Опер не удостоил ее ответом.
– Сальников, быстро!.. Там!.. – В дверях появилась коротко стриженная голова и состроила страшную рожу.
Что именно нужно сделать «быстро» и где «там», рожа объяснять не стала, но Олин мучитель, видимо, понял, о чем речь, и позорно занервничал.
– Ладно, давайте сюда ваш пропуск… подпишу…. – неприязненно процедил он, явно отрывая Ольгу от сердца. – Вы обязаны явиться сюда завтра в 10.00.
Спешно сунув бумажку в папку и вытолкнув подозреваемую из кабинета, опер рысцой побежал в другой конец коридора в сопровождении обладателя стриженой головы. Оля побрела к выходу… Остановилась. Задумалась. Неуверенно потопталась на месте. И вдруг пулей бросилась в незапертый впопыхах кабинет, а затем тем же макаром из него, прижимая к груди вожделенную бумагу.
На улице она развернула ее и запрокинула к небу лицо, исполосованное слезами.
– И как ты отнеслась к этим словам? – вежливо спросила Карамазова. И Наташу кольнуло странное, обидное чувство, что ведьма заранее знала все, что она рассказала ей, и все, что она собирается ей сказать.
– Ну, ясно как, – храбро произнесла Наташа. – Я не восприняла их серьезно. Но в голову они запали намертво. Каждое утро, просыпаясь, я сразу их вспоминаю и думаю: «Неужели мне осталось жить только 365 дней?!» А теперь и того меньше – 358. Прошла целая неделя, – в ее голосе послышалась истерика. – Боже ж мой, что можно успеть за год!
– А чем ты занималась эту неделю? – назидательно спросила Иванна.
– Да мне будто перец между ног вставили! – не то пожаловалась, не то похвасталась Могилева. – Вскакиваю в шесть утра и ношусь по городу, как безумие. Всех на ноги поставила. Все пашут. Семь студий Киева делают мне аранжировки к песням. Я за ночь написала новый альбом. Я ведь год висела в кризе! Я ничего не сделала в жизни! Я назначила на послезавтра съемки клипа. Через два месяца – сольник. Уже заказаны декорации. Но все равно это мало. Так мало… – Певица порывисто схватила Иванну за рукав. – Знаешь, я приняла кардинальное решение. Я выйду замуж за Олега и попытаюсь за этот год родить ребенка! Я все откладывала, переживала, как совместить с карьерой… Думала, где-то после тридцати… Но если мне остался год, клянусь, я сделаю за это время столько, сколько другие за жизнь не успеют! Я буду не я! Вы меня еще не знаете!
– Memento mori… Carpe diem1! – подытожила ведьма. – Выходит, ты веришь в пророчество покойного?
– Конечно нет! – искренне возмутилась певица столь порочащему ее предположению. – Я же ясно сказала, что не верю ни в магию, ни в чертовщину! Но мне страшно… Мне жутко страшно! Мамочки… – плачуще простонала она.
– Понятно, – улыбнулась Иванна. – Давай-ка я все же попытаюсь ответить на твой вопрос. Хоть вряд ли ты его переваришь…
Ведьма дернула острым подбородком в сторону каминной полки:
– Видишь эти снимки? Узнаешь?
– Откуда я могу знать твоих родственников? – оскорбилась Наташа, – прежде всего тому, что Карамазова второй раз за их короткое знакомство пытается грубо перевести важный разговор на обсуждение своего аристократического происхождения! – Булгакова, понятно, знаю – он, между прочим, мой любимый писатель, – булькнула она.
– Родственников? – хохотнула ведьма. – Хороша!
Достав с полки фото в овальной раме, Иванна ткнула ее в лицо звезде, и та вдруг с изумлением поняла, что мужчина в пижонских полусапожках, которого она приняла за прадедку Карамазовой, не кто иной, как поэт Сергей Есенин рядом с незнакомой толстухой в ковбойских сапогах.
«Мужчине ничем не поможешь, я даже не знаю, кто он… Но вам стоит послушать Сережу. Куда бы вы ни собирались пойти, лучше туда не ходить…»
«Надо же! Анечка заработала…»
– А кто такая Анечка? – спросила певица, тщетно пытаясь ухватить смутно улавливаемую ею, но отказывающуюся вырисовываться связь.
– Ахматова, – радостно просветила ее Иванна, снимая с каминной полки вторую раму – белогвардейца и даму в круглой шляпе. – Жуткая задавака, полгода не замечала меня в упор.
– В смысле? – нервно уточнила Могилева, разглядывая великую поэтессу.
Любопытно, – ни на ее татарском лице, ни на блондинистой физиономии Есенина никакой муки мученической больше не наблюдалось. Зато белогвардеец рядом с Ахматовой выглядел очень странно: не лицо – посмертная маска боли. Боли, доминирующей над характером и индивидуальностью, способной сделать близнецами даже самых непохожих людей…
Не потому ли это закостеневшее, давно не существующее лицо на старом коричневом снимке так явственно напомнило ей другое, недавнее, но также безвозвратно канувшее в Лету – лицо мужчины в черном больничном коридоре?
– Кто это? – опасливо поинтересовалась она.
– Николай Степаныч Гумилев, – представила ведьма, и по ее тону можно было подумать, что она знакомит гостей на светском суаре. – Первый муж Ахматовой. Расстрелян.
– Но на фото он еще живой? – с сомнением спросила звезда.
– Сейчас я тебе все объясню. Портреты – сигнализаторы! – Карамазова горизонтально провела взглядом вдоль каминной полки. – Ахматова, Гумилев, Есенин с Айседорой Дункан, Александр Блок с Любой Менделеевой, Булгаков, Зина Гиппиус, Кузмин. Я сама их придумала!
– Кого? Гиппиус и Кузмина? – Наташе стало ужасно стыдно, что она не признала ни Есенина, ни Блока, не говоря уже о том, что трети названных фамилий не слышала и в помине. – Но если бы Ахматова была в профиль, я бы обязательно ее узнала – по носу! – убежденно заявила она.
– Я придумала сделать их своими помощниками, – горделиво провозгласила ведьма. – Конечно, с тем же успехом можно было подобрать колоду королей или революционеров, но литература – это моя слабость.
– Я тоже читать люблю, – кивнула певица. – И что с того?
– Вожди, поэты, артисты вобрали в свои жизни все человеческие страсти и трагедии. Они стали, по сути, воплощением этих трагедий и страстей. И когда ты пришла ко мне в прошлый раз, я увидела: Есенин и Ахматова помрачнели и с тревогой косятся на своих супругов – Дункан и Гумилева. Дункан, если ты знаешь, погибла из-за глупейшего несчастного случая – была задушена собственным шарфом, конец которого попал в колеса ее машины…
– Это все знают! – насупилась Наташа. – Об этом даже Малинин пел! «Ах, Айседора, скажите шоферу, чтоб ехал назад…» – Она с любопытством изучила немолодую полную даму в ковбойских сапогах и платье с бахромой. Естественно, Могилева сто раз слышала про Айседору, но, признаться, никогда не видела ее раньше и, честно говоря, представляла легендарную танцовщицу совсем по-другому – тонкой, хрупкой, моложавой.
– А Гумилев уже во времена советской власти был внезапно схвачен и расстрелян. И если мои портреты вспомнили и сигнализируют мне об этом, значит, в ближайшее время должны произойти два аналогичных несчастья, и оба они как-то связаны с тобой. Мужчину, который вот-вот получит пулю в голову, я, увы, не знала… А тебя честно предупредила об опасности. Слава богу, несчастный случай с люстрой не был смертельным… И поскольку за время твоего визита ни Сережа, ни Айседора даже глазом не моргнули, можешь расслабиться – смерть тебе больше не угрожает.
Могилева желчно скривилась, с трудом удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска.
Утверждение, что ей не угрожает смерть только потому, что фотографии не моргают глазами, казалось ей идиотским в принципе и не имеющим никакого отношения к делу, в частности.
– Тебе не угрожает, – повторила Карамазова, со значением выделяя слово «тебе». – Смерть грозит второй «Королеве». – Ведьма укоризненно постучала пальцем по искореженному лицу расстрелянного Гумилева. – Зря она опаздывает. Ей пора бы уже быть здесь…
– Так… – сделала вывод Наташа. – Я, пожалуй, пойду.
Не оживляющая мертвых Иванна Карамазова оказалась попросту полоумной. И, независимо от того, умрет или нет певица через год, сейчас ей хотелось поскорее унести ноги от другой, вполне конкретной опасности – безумной ведьмы, гадающей на снимках мертвых поэтов и танцовщиц.
– Подожди, – неожиданно властно приказала Иванна. – Она скоро будет.
– У меня дела, – боязливо отрезала Наташа. – Я не могу тратить ни часа на… – На что, она не стала договаривать из вежливости. С сумасшедшими лучше не спорить. – Эх… – Она с жалостью посмотрела на умалишенную малолетку, зашторивавшую окна среди дня и разжигающую камин среди лета.
Бедная чокнутая девчонка в огромной квартире. И квартиру теперь точно не купишь – связываться с ненормальными себе дороже…
– Уж лучше бы ты гадала на засушенных насекомых! – певица сокрушенно махнула рукой и пошла в коридор.
Дернув замок, она сама открыла себе дверь и непроизвольно отпрянула…
На пороге стояла девушка. Черные очки скрывали ее черты. Все остальное – рыжие, завитые в спирали волосы, джинсы, блестящая блузка, массивный серебряный браслет – были один в один украдены из последнего клипа Могилевой.
– Кто вы?! – спросила Наташа грозно.
– Наташа, вы!? – выдохнула девушка, оторопевшая не меньше ее.
– Итак, «Королевы» в сборе! – послышался за спиной повелительный голос Карамазовой. – Думаю, вам есть что сказать друг другу…
* * *
– В это невозможно поверить. Вы, именно вы были рядом с Володей, когда он умирал! Не кто-нибудь, а сама Наталья Могилева… – невнятно пролепетала Ольга.
Зайдя в комнату, она сразу сняла очки, обнажив бессонные заплаканные глаза, растрескавшиеся красной сеткой лопнувших сосудов. Лицо девушки было изможденным, губы бледными и сухими, точно у нее жар…
– Я преклоняюсь перед вами… Я всегда равнялась на вас…
– Вижу. – Наташа удивленно покосилась в сторону Карамазовой. – Ты знала об этом? Знала, что мы встретимся здесь? От них? – Певица затравленно посмотрела на фотографии.
– Но не я притянула эту встречу, – ответила ведьма. – Вы повязаны давно и крепко… Даже если учитель и ученик не знакомы друг с другом, их судьбы всегда сплетены узлом. Когда вы начали петь? – требовательно спросила она у Ольги.
– Год назад. Тоже летом… То есть пела я всегда, но год назад приняла решение стать звездой, как Наташа… Как Наталья Могилева. У нее тогда вышел клип «Дорога», и я решила, что хочу быть такой же… – сбивчиво объяснила подражательница.
– А когда у тебя начался творческий кризис? – обернулась Иванна к звезде.
– Год назад, после клипа «Дорога»… – ошарашенно признала Наташа.
Могилева придирчиво оглядела начинающую певицу, прекрасно понимая, к какому итогу подвела ее ведьма. Вывод напрашивался сам собой – невозможный и элементарный, как 2+2=4.
– Жаль, что мы встретились только сейчас, – проникновенно сказала Оля, не уловившая связи между вопросами. – Именно сейчас, когда… – Она горько вздохнула. – Мне уже все равно. Я ведь так мечтала познакомиться с вами… Так мечтала… – Она говорила об этом, как о желании давно минувших лет, пожелтевшем, словно страница старого дневника, все страсти и чувства, описанные в котором, давно рассыпались прахом.
– Смерть Володи перечеркнула мою жизнь. Я не могу жить, зная, что сама убила его. Если бы я не ломалась и ответила «да», он бы остался жив. Он ведь сказал: «Это вопрос жизни и смерти». Словно чувствовал… Он так умолял меня поехать ко мне. Он любил меня… Меня никто никогда не любил, как он. Все только трахнуть хотели! А я… я… – Она нервно подтерла протекающий нос. – Он даже перед смертью говорил обо мне.
– Но о вас, Оля, там не было ни слова! – резко прикрикнула на нее Могилева, пытаясь в присущей ей жесткой форме успокоить разнюнившуюся поклонницу.
«Не удивлюсь, – усмехнулась про себя Карамазова, – если Александр Македонский, без лишних слов разрубивший легендарный Гордиев узел, был дальним родственником украинской звезды». Наташа явно считала: все существующие в мире проблемы следует решать исключительно одним махом!
– Он обращался ко мне! – продолжала утешать Наташа. – О вас он даже не вспомнил. Вы его в тот момент совершенно не интересовали…
– Неправда, – побледнела Оля. – Его последние слова были обращены ко мне. Меня из-за них неделю милиция прессует: «Что он имел в виду? Почему грозил вам смертью?» – зло передразнила она. – А сегодня я стащила из папки показания санитаров… Это они, лохи, не поняли, а я все поняла! Вот!
Она вытащила из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги и с вызовом протянула его Могилевой.
Та недоверчиво развернула украденную улику:
«Пока мы везли его в операционную, умирающий все время повторял одно и то же, – свидетельствовал санитар. – Потому, несмотря на нервы и спешку, я частично запомнил его слова. «Слушай, Натали» – это обращение он повторял чаще всего и говорил совершенно четко.
Остальное, насколько я расслышал, звучало примерно так: «Если бы я знал, что последний, то не потратил бы без толку… Как ты поняла? Я любил, жизни хотел… А ты лгала, Натали. Ты скоро умрешь. Я расквитаюсь с тобой!»
Но насчет «расквитаюсь» – не уверен точно. Он сказал «стаюсь». Может, это было какое-то другое слово…»
– Конечно, другое, – возбужденно вскрикнула Оля. – Только наши идиоты-менты могли углядеть здесь какую-то растрату и угрозу. Умирая, Володя говорил, как сильно он любит меня, как хочет жить! – По ее щекам потекли кривые, длинные слезы.
Могилева выпучила глаза:
– Где ж вы тут любовь углядели? Это разборка!
– А как понять «Ты лгала мне»? – бесстрастно уточнила Карамазова.
– Не знаю… – Ольгино лицо затряслось от спазмов, сдерживаемого воя. – Переврал. Недослышал… Я не лгала ему… Никогда. Я знаю все и без их бумажки. Володя снится мне каждую ночь. Неделю он приходит ко мне и просит: «Не бросай меня, не бросай, не бросай… Я же любил тебя». Я перестала спать. Я все время слышу его голос. «Я не расстанусь с тобой!» – вот что он пообещал, умирая. Там был не «стаюсь», а «станусь». А про «расквитаюсь» мент сам придумал. Улики подтасовывал, чтобы убийство на меня взвалить. Только мне один черт. Я все равно умру! Я только когда он умер поняла, как сильно любила его! Как сильно я могла бы его полюбить!
– Да при чем тут вы? – взвыла Могилева. – Вы же – Оля! А он обращался к Натали. И говорил он совсем другое. Ваш санитар все напутал!
– Да он и знал-то вас только благодаря мне! – хрипло заорала Ольга. – Он попсу не слушал! А Натали – мой сценический псевдоним. Володя всегда меня так называл.
– Все косишь, все под копирку! – недоброжелательно сцепила зубы звезда.
– Да меня знаешь как публика принимает? Тебе такое давно не снилось! Тебя уже и по телевизору не показывают!
Ведьма хладнокровно закурила, отстраненно наблюдая за жанровой сценой из серии «Таланты и поклонники».
Вот она, загадочная связь, соединяющая двух девушек словно смежные сосуды:
Молясь Богу, мы принимаем от него силу, – но только он способен напитать ею всех нас!
Фанатично молясь звезде, мы, сами того не зная, тянем из нее жизнь, тащим себе ее судьбу…
Ибо желание поклонника быть во всем как его кумир – не что иное, как желание занять его место на пьедестале!
Для этого не нужно быть рядом. В старину ведьмы воровали молоко, вонзая нож в стену своего дома. И, капля за каплей, молочная сладость из вымени соседской коровы перетекала по ручке ножа в подставленное ведро. Капля за каплей энергия певицы перетекала в девушку, окрестившую себя ее именем. Одна все глубже забивалась в нору депрессии, оставив мародерам свое место на сцене. Вторая была на взлете, намереваясь, заняв его, стать второй Могилевой.
Но уже завтра она осознала б, что хочет быть не второй, а единственной!
Все сталось бы именно так, если б между двумя «Королевами» не легла карта «Смерть».
Смерть мужчины, удивительным образом сыгравшая роковую роль в жизни обеих, полностью изменила расположение сил, возродив одну и подмяв под собой другую.
Почему?
Ответ был где-то близко, совсем рядом…
– Вернемся к делу! – уверенно встряла ведьма, пододвигая звезде блокнот. – Наташа, ты можешь написать на бумажке то, что напророчил тебе Владимир? Возможно, истина, как обычно, таится строго посередине…
Бросая на Олю угрюмые взгляды, Могилева склонилась над столом. Оля обреченно заплакала – внезапная стычка окончательно лишила ее сил.
– Что бы он ни сказал, мое решение не измениться. Его все равно не воскресишь. Все кончено… И даже не страшно… Просто невыносимо тяжело… жить.
– На, – подчеркнуто не замечая скулежа соперницы, Наташа сунула Иванне исчерканный листок. В глубине души ее размывало предательское сострадание к несчастной, запутавшейся поклоннице, которую гады-менты доконали явно сфальсифицированной бумагой.
Слушай, Натали. Если бы я знал, что последний, то не потратил бы без толку… Как ты поняла? Я любил, жизни хотел… А ты лгала, Натали. Ты скоро умрешь. Я….таюсь с тобой! —
– зачла Карамазова.
– Вот что запомнил из слов Владимира санитар. Наташа же услышала несколько другое:
Слушай, Натали, что это твой последний год. Не потрать его впустую, дешевкой, как я. Ведь любит нежно тебя. Любит больше жизни. Хотел женой. Ты, не лги, прошу, умирая, Натали. Ты скоро умрешь. Я с тобой.
– Ничего не понимаю… – проныла Оля. – Что это значит?
– Это значит, – объяснила Могилева, – что умирающий предсказал мне: я проживу только год! И предупреждал, чтобы я не потратила его зря. Он говорил о моих отношениях с Олегом. И был прав. Из-за бесконечных придирок я уже перестала замечать, как нежно он меня любит, как предан мне. Просто я… я чересчур требовательна к людям. И еще я боялась, что замужество уничтожит мою карьеру. Я лгала себе самой! Делала вид, будто все мои проблемы – лишь череда злокачественных неприятностей, сидела пнем, сложа руки… А он сказал голую правду – прямо в лицо! Залепил ее, как пощечину!..
– Но откуда Володя мог знать все это? – поразилась Оля.
– Возможно, умирающие, – высказала еретическую для себя мысль певица, – уже стоят одной ногой в потустороннем мире, где знают про нас все!
– Ничего не понимаю! – не унималась Ольга. – Он сказал либо то, либо другое, либо то и другое… Кого же из нас он имел в виду?
– Сейчас мы это выясним, – оптимистично пообещала Карамазова.
Деловито поправив черную шапочку у себя на голове, она разложила перед собой записи Могилевой и свидетельские показания санитара и вооружилась ручкой и чистым листом.
– Итак, оба послания оканчиваются словами «Ты скоро умрешь. Я… с тобой» и начинаются с обращения «Слушай, Натали». Это пока единственное, что не вызывает у нас сомнений…
– И совершенно ничего не проясняет, – иронично хмыкнула Могилева. – Потому что так зовут нас обеих и, похоже, обе мы честно собрались умирать.
Оля поджала запекшиеся губы – шутка показалась ей неуместной.
– Дальше, – продолжала ведьма, – идут две фразы. Во многом идентичные:
Если бы я знал, что последний… то не потратил бы без толку…»
и
…что это твой последний год. Не потрать его впустую, дешевкой»
– Сложим их, – предложила Иванна. И, настрочив первое предложение в своем блокноте, прочла:
Если бы я знал, что это твой последний год,
то не потратил (не потрать)
бы его впустую, без толку (дешевкой)
– Ведь, – незамедлительно разъяснила она, – умирающий говорил с большими паузами, иногда еле слышно. Так что, скорее всего, некоторые слова и Наташа, и санитар попросту не расслышали, а иные угадывали только по созвучию. Как, например, «без толку» и «дешевкой». Но в данном случае это вряд ли имеет значение, поскольку смысл примерно одинаковый. Верно?
– Допустим, – сдержанно согласилась Могилева.
– Затем следует еще два варианта ответа:
Как ты поняла? Я любил, жизни хотел…
…как я. Ведь любит нежно тебя. Любит больше жизни. Хотел женой.
– И из них явственно складывается третий:
Как ты поняла, я ведь любил (любит)
нежно тебя, любит больше жизни. Хотел женой.
– Женой! – прошептала Оля. – Господи, он хотел жениться на мне! – Она в отчаянии закрыла лицо руками.
– Из которого, – резюмировала ведьма, обращаясь к Наташе, – становится понятно: права не ты, а Ольга. Послание адресовано ей. Текст: «Если бы я знал, что это твой последний год, то не потрать бы его впустую. Я ведь любит нежно тебя», – стопроцентная тарабарщина. Стоит добавить к твоему пророчеству несколько слов, и оно совершенно теряет смысл. Ты сама сложила вырванные из контекста фразы в страшное предсказание, услышав именно то, что боялась услышать и в чем неоднократно упрекала себя сама. Предупреждение покойного было лишь твоим собственным предупреждением себе: жизнь зашла в тупик, нужно немедленно браться за голову!
– Может, ты и права… – В тоне Наташи послышалось недовольство и в то же время облегчение. – Но я все равно сделаю все, что задумала. Только с замужеством, пожалуй, повременю… – Она сосредоточенно ковыряла пальцем пропаленную чьей-то незадачливой сигаретой дыру на ручке кресла, спешно перекладывая пасьянс своей будущей жизни.
Карамазова смерила звезду неодобрительным взглядом.
– Ну а мы, – ласково произнесла она, сосредоточивая все внимание на Ольге, – вернемся к последней, спорной, части послания. Тут, увы, особо складывать нечего. Единственная полезная и, наверное, небезразличная вам информация, которую можно выжать из этой сравнительной характеристики, в том, что Володя и впрямь не упрекал вас во лжи. Он сказал «не лгала» или «не лги». Окончательная же версия звучит так. «Если бы я знал, что это мой последний год, то не потратил бы его впустую, дешевкой. Как ты поняла, я ведь любил нежно тебя, любил больше жизни. Хотел женой. А ты не лги, прошу, умирая, Натали. Ты скоро умрешь. Я….таюсь с тобой!» Но она наверняка неполная… – Голос ведьмы стал вдруг смущенным и неуверенным. – Ее конец только запутывает нас.
– Без разницы, – эмоционально выкрикнула Ольга. – Я все поняла! Умирая, он просил меня умереть вслед за ним. Не лгать, не выдумывать себе оправдания! Это я убила его своей корыстью, своей расчетливостью, эгоизмом, неверием. Все считала… И просчиталась, сука! Сама уничтожила наше будущее, наш брак, нашу любовь, нашу жизнь… Это можно поправить только… так…
Она вцепилась пальцами в горло, пытаясь ослабить уже ощущаемую ею, уже наброшенную на шею петлю и закатила растекающиеся глаза.
– Я не брошу его, не отвергну его больше… Я буду с ним. Я исправлюсь…
Наташа испуганно глазела на несчастную, в кои-то веки не найдя что возразить.
Ведьма раздосадованно грызла колпачок пластмассовой ручки, ощупывая клиентку тревожным взглядом.
– И все же, – сказала она осторожно, – уверена, вам хотелось бы узнать послание целиком.
– А разве это возможно? – всхлипнула Ольга.
– Вы же пришли ко мне за помощью, а это, пожалуй, единственное, чем я могу помочь вам. Связь с мертвым нетрудно установить… Мы попросим Владимира повторить свои последние слова.
– Я была бы очень признательна… – нерешительно выговорила Оля.
Карамазова со злостью швырнула в камин исписанные листы, потушила свет и, вернувшись в кресло, аккуратно положила перед собой ручку и блокнот.
– Соберитесь. Мы начинаем… – объявила ведьма.
В комнате, освещенной только пламенем огня, сразу стало неуютно и подозрительно тихо. На обнаженных руках Могилевой мигом вылупились пупырышки «гусиной кожи». Ольга, почти безучастная к происходящему, без сил откинулась в кресло – она казалась пустой, безжизненной оболочкой, неумело набитой ватой.
Взяв в руки красную ручку, Карамазова смежила веки.
– Закройте глаза! – приказала она. – Вам не надо видеть…
И вдруг с шумом втянула в себя воздух и заговорила, быстро и странно, на незнакомом, непривычном уху, темном языке.
– Владимир…. Владимир… Владимир… – повторяла она, переплетая единственное понятное слово с резкой и пряной речью.
Ее острые слова разрезали воздух как шелк. И сквозь образовавшуюся длинную бескровную рану подул сначала слабый, рассеянный, но с каждой буквой все более осязаемый, все более цепкий – холод.
