Текст книги "Бурят (СИ)"

Автор книги: Квинтус Номен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Бурят

Бурят

Когда шум стих, старый Лодондагба, произнеся несколько совсем уже непонятных слов, что-то покрутил в своем малгае, отчего дэнзэ стал светиться еще ярче, и, переводя дух, произнес:

– Похоже, сегодня Хухэ Мунхэ тэнгри решил оставить нас в живых. Нужно его за это поблагодарить, чтобы и в будущем он не обходил нас своей милостью.

Николай Павлович, пытаясь усесться поудобнее, неловко повернулся – отчего нога стала болеть еще сильнее. То, что он остался жив – это, конечно, радовало, но вот благодарить за это Вечное Синее Небо он смысла не видел – как не видел и самого неба: в наглухо запечатанной снегом пещерке было темно, как… ну, не очень темно, все же светился дэнзэ достаточно ярко, разве что закутки этой пещерки разглядеть не удавалось. Но это никому сейчас интересно не было. Но высказывать свое мнение старику он не стал, да и не послушал бы его Лодондагба: он уже уселся поудобнее и своим старым хрипловатым голосом затянул что-то вроде молитвы. Очень странной молитвы, но очевидно, старый бурят считал именно этот набор слов наиболее уместным:

Чөлөөт бүгд найрамдах улсуудын эвдэшгүй нэгдэл

Агуу Орос улс үүрд нэгдсэн.

Ард түмний хүсэл зоригоор бүтээгдсэн хүн мандтугай

Нэгдмэл, хүчирхэг Зөвлөлт Холбоот Улс!

Мелодия была абсолютно незнакомой – да и на другие бурятские вообще не похожей, но звучала вроде бы торжественно. А слова… Николаю Павловичу показалось, что слова к мелодии даже подходили не очень: старик некоторые из слов произносить старался очень быстро, некоторые растягивал, а некоторые почти проглатывал. К тому же, хотя Николай Павлович язык знал вроде неплохо, но он вообще не понимал, о чем поет старый бурят. То есть все слова (ну, почти все) были ему известны, но вот смысл этих слов, объединенных в предложения, от него ускользал. Но, возможно, у баргутов свои песенные традиции? Сам-то Николай Павлович язык учил у хонгодоров…

Впрочем, песни старика его занимали мало. Поковыряв сапогом кусок слипшегося снега, он, изо всех сил сдерживая так и рвущиеся наружу слова, выразил свое недовольство сложившейся ситуацией:

– Дьявол, тут ход наружу весь день, наверное, копать придется! И до поселка потом идти суток трое – а весь провиант в пропасть улетел, где сил-то набраться на работенку такую?

– Не того бояться надо, урус, – внезапно на неплохом русском ответил ему Лодондагба, до этого по-русски едва связывающий пару слов. Произносил он слова как-то странно, но ведь он баргут, а там на все племя русский хорошо если пара человек вообще хоть как-то знала. – Снег очень плотный, воздух не пропускает, а тут у нас воздуха хорошо если пятнадцать кубов. Нам через пару часов просто будет нечем дышать! Да и копать тут работы не на сутки, хорошо если за неделю столько прорыть получится. Вот только получится-то это не у нас!

– И что же, теперь нам просто сидеть и ждать смерти? – трусом Николай Павлович не был, звание гиттенфервалтера (что соответствовало поручику) досрочно получил именно «за храбрость», но сейчас идти в атаку было просто не на кого. Про какие «кубы» говорил сейчас старик, он не понял – но суть уловил, и от этой «сути» ему стало не по себе.

– Все мы когда-нибудь умрем, но спешить с этим явно не стоит. И что же мне с тобой делать?

– Что нам делать! – резко поправил его гиттенфервалтер с упором на слово «нас». – Мы или оба спасемся, или…

– Не суетись, парень, – как-то лениво ответил Лодондагба. – Меня всяко эвакуаторы вытащат, разве что на неделю до планового срока, а носитель… жалко его, конечно, но он уже четыре года как сам умер. А вот что с тобой делать? – он пошарил под дэгэлом, достал плоскую флягу. – Ладно, получу выговор, ну и хрен с ним. Пей!

– Что это?

– Это – напиток богов. Пей, говорят! Это тебе даст сил достаточно, чтобы выжить. Ну, я надеюсь, что достаточно.

Когда Николай Павлович допил содержимое фляги (довольно большой, так что густая жидкость в него влезла с изрядным трудом – хотя вкус казался и приятным), старик поглядел на него со слабо скрываемой радостью:

– А теперь слушай внимательно. Медведи, например – они всю зиму спят, а во сне им и еды не нужно, да и воздуха тоже чуть-чуть. Ты сейчас выпил такой медвежий эликсир, скоро уснешь, а проснешься, когда воздух снова свежим станет – то есть когда этот снег растает. Так вот, когда проснешься, то сразу пить начинай, тебе неделю нужно будет пить по ведру в день.

– Я столько не выпью!

– Выпьешь, не переживай. Вода из тебя быстро… вытекать будет и всю гадость уносить, так что ты насчет этого не волнуйся. Первый день после просыпания только пей, есть раньше второго дня нельзя, лучше вообще дня три потерпеть… только утром второго дня распечатаешь этот пузырек, нальешь в него воды до половины и тоже выпьешь. Эликсир убьет всех микробов…

– Кого?

– Неважно. Если не выпьешь это, то понос тебя будет несколько месяцев мучить, а оно тебе надо? Сколько ты проспишь, я не знаю: снег растает всяко не раньше следующего лета, а может и несколько лет продержится: склон-то северный, солнца тут не дождаться. Но ты об этом тоже особо не волнуйся: после просыпания ты за пару недель лет на десять помолодеешь. Если кушать будешь хорошо, – при этих словах старик рассмеялся, – так что я тебе ружье свое оставлю.

– У тебя и карамультук сохранился?

– Сам ты карамультук! Новейшая винтовка, по заказу в Льеже сделали! Оказалось, что тут ее проще заказать чем с собой тащить… неважно. Коробка с порохом запаяна, не должен он испортиться. Пули тоже в отдельном мешочке, ты только их используй, чужие не суй: испортишь ствол. Инструкция по зарядке винтовки на коробке, прочитаешь, и как потом правильные пули делать, там тоже написано. Она на французском…

– Разберусь.

– Вот и отлично. Да, еще я тебе свой дэгэл оставлю, он шелковый, не сгниет… ладно, всю одежду оставлю и сапоги. На меня, когда проснешься, внимания не обращай, а лучше вообще обо мне забудь как на свет вылезешь.

– А ты…

– Снимай полушубок, он теперь не нужен тебе… чувствуешь холод?

– Хм… нет.

– Давай его сюда постелем, чтобы спину не отлежать пока засыпать будешь… все, закрывай глаза и думай о прекрасном.

– А ты?

– А я уже о нем думаю. Через пару дней буду дома, пить чай и вспоминать одного глупого поручика, который хрен знает зачем поперся к нам в горы.

– Меня император послал!

– Лично послал?

– Да, лично! Император Николай Павлович. Иди, говорит, разведай там, где дорогу железную проложить можно к океану Пасифическому и что на месте для нее выделать получится.

– Хм… Транссиб еще Николай задумал? Хотя да, он мог… ладно, глазки закрывай, баю-бай. И прощай, свидеться нам больше не судьба.

Последнее, что увидел Николай Павлович перед тем, как сон окончательно овладел им – как голубоватый дымок, льющийся из поставленного стариком на землю горшочка, постепенно поднимался все выше и выше…

Глава 1

Родился Николай Павлович в далеком тысяча восемьсот двадцать пятом году, аккурат четырнадцатого декабря. В Петербурге родился, поскольку отец как раз в Петербурге и служил. Скорее всего и имя ему отец дал в честь императора, право на престол и саму жизнь которого он сберег. Не единолично, конечно – но Николай (который император) не забыл, что поручик Андреев еще до приказа подготовил два экипажа на случай возможной эвакуации Николая и Михаила, окружив их сплошной стеной своих конногвардейцев («дабы Государя Императора и венценосного брата Его от пуль оградить»).

За подвиг сей Павел Васильевич в качестве награды получил немного – или очень много, с какой стороны посмотреть: младший сын его образование получал «по приказу Императора», и средств на это обучение казна явно не жалела. Поскольку, по мнению Николая-царя, сам офицер оплатить «должное образование» сыну не мог.

Вообще-то особо бедным Павел Васильевич Андреев себя не считал: у отца было родовое поместье, мать кое-какое приданое с собой в семью принесла. Правда, поместье состояло из «самого маленького села в Империи»: две избы, мужиков пять душ. Ну, еще и церковка крошечная с домиком для попа… Церковь в родовой деревушке выстроил Василий Павлович, сразу как род его был внесен в Родовую книгу по второй части в тысяча семьсот девяносто втором году. Но не по этому поводу, а для того, чтобы «дома порядком окрестить супругу», которую дед Василий привез из похода в Джунгарию.

А женился он там не по особой любви, а практически вынужденно: его полурота разгромила банду джунгар, возвращавшихся с набега – и в числе трофеев получила дочку хонгодорского ноёна, у которого отряд неделю назад гостил. Сразу возвращаться было не с руки, а ночами в горах бывает очень прохладно – так что молодой поручик девочке уступил свою палатку. И, понятное дело, свою постель: взрослому и сильному мужчине переночевать на травке, завернувшись в шинель, не проблема. А когда спустя месяц девочку отцу вернули, та ему и рассказала, что все это время спала она в постели этого бравого уруса – а тот мелкие детали выяснять не стал… Так что в девяносто втором году привез в родовое поместье супругу и годовалого сына – но чтобы брак был признан, нужно было его в церкви освятить: в Забайкайле-то женили их по бурятскому обычаю. И, чтобы лишних слухов церемония не вызывала, он церковку-то и выстроил в своей деревушке.

Сын у него рос-рос, да вырос: белокурый красавец гренадерского (как и отец) роста жену нашел через пару месяцев после назначения на службу в столицу. Да и его уже дети были как на подбор: два сына и дочь росли буквально «эталонами русской красы». А вот третий – он пошел в бабку, хотя все же лишь «большей частью»: волосы как смоль черные, глаза узкие… светло-серые глаза. Но, как и двоих старших братьев, господь его ни ростом, ни силушкой богатырской не обидел. А тут еще и император «не обидел» по части обучения…

Впрочем, по части обучения казна лишь учителям, которых дед нанимал, жалованье платила – но дед учителей старался лучших изыскать. А в основном обучением внука занималась бабка Андама, в крещении взявшая имя Анна – но дома ее никто так никогда и не называл. Потому что своему бурятскому имени бабка полностью соответствовала – и старалась и детей, и внуков тоже сделать «могучими». Поэтому уже к десяти годам мальчик Коля прекрасно управлялся с лошадью, стрелял из лука (и из ружья и пистолета), а приказы отдавал так, что ослушаться мальчика не только мужики опасались, но и соседи-помещики иной раз, поворчав для проформы, спешили исполнить сказанное. Бабка Андама крепко внушила внуку, что человек должен понимать не только то, что ему приказывается, но и почему он этот приказ исполнить обязан – и научила, как последнее до людей доводить в простой и доступной форме. А науку не приказывать людям делать ненужное бабка внуку вкладывала ташууром через то место, на котором люди сидят – и оказалось, что этот бурятский оберег очень неплохо оберегает голову от неправильных мыслей…

Императора Николай Павлович впервые вживую увидел в тридцать восьмом году, на каком-то балу. Тот, заметив в толпе деда (трудно не заметить на голову возвышавшегося на прочими полковника), подошел – и поинтересовался:

– А это что за калмык тут с тобой?

– Внук мой, – ответил тогда дед, – и не калмык, а уж если на то пошло, бурят. В супругу мою весь пошел, пострелец.

– Так я раньше-то бурятов и не видел, только калмыков. Теперь буду знать, кто есть буряты… это не Николай?

– Именно так, ваше величество.

– А как у него с науками дела?

– Грешно, конечно, хвастать, но правда хвастовством не станет: в науках усерден, а особливо удачно постигает науки точные. В механике силен, в арифметике. Думаем, по инженерной части его далее обучать.

– А чем сам в жизни заниматься желаешь? – спросил царь у младшего Андреева.

– Служить России! Величие ее взращивать и от врага защищать! Позвольте мне в гвардию, по примеру отца, служить идти!

– В гвардию… желающих много, саблями махать каждый второй… а вот умом России служить труднее. Не желаешь ум во славу России приложить?

– Как прикажете, ваше величество! Все сделаю по вашему указу!

Николай рассмеялся, услышав такой ответ от мальчика тринадцати лет:

– Ну, за язык я тебя не тянул. Но раз сам просишь, то приказываю: за десять лет науки инженерные постигнуть так, чтобы дорогу лучше Царскосельской смог бы сам выстроить и все потребное для нее тоже. Чему, как и где учиться – сам же и решишь, разве что с отцом и дедом советуйся, и с инженерами, а казна тебе обучение оплатит. Но через десять лет я с тебя проект дороги такой спрошу. Тогда же и скажу, откуда и куда ее тянуть…

За десять лет в жизни Николая Павловича много чего случилось. Например, он успел жениться – а через полгода овдоветь. Еще он успел поучиться всякому в Бельгии, во Франции и даже в Британии пару лет поработать «учеником» на заводе, выпускавшем паровые машины. Еще он успел скататься с новыми приятелями в Африку, где поохотился на львов и на слонов, снова влюбиться и снова похоронить любимую – так что довольно скоро превратился в циника. Не законченного, но на многие вещи он теперь смотрел исключительно через призму выгоды. Правда, выгоды не личной, а державной: остатки религиозных чувств намекнули ему, что в личной жизни его ничего хорошего ждать уже не может.

Еще он похоронил бабушку Андаму, а через несколько месяцев – и деда Василия. Так уж сложилось, что хоронить их пришлось именно ему: и отец, и братья служили далеко и выбраться на похороны просто не успевали. А он – успевал, но приказ Императора никто не отменял, и «на хозяйстве» пришлось оставить племянника, которому и лет-то было четырнадцать. Впрочем, бабка и ему успела ума вложить достаточно, так что парень с хозяйством справлялся. Но доверить ему нечто большее было явно рановато.

Следующий раз Николай Павлович встретился с царственным тезкой спустя уже двенадцать лет после первой встречи. И на вопрос царя он ответил просто:

– Прикажете – выстрою дорогу. Но опасаюсь, что выстрою не лучшим образом, да и средств потрачу куда как больше необходимого. Знания, как дорогу подобную строить, у меня есть. Но вот опыта пока не набрался: негде было.

– За честный ответ – спасибо. Но раз знания у тебя уже есть… Россия не двумя столицами богата, а то, о чем пишут наместники наши, говорит мне, что скоро дороги подобные нам до Сибири тянуть придется, и дальше. Негоже, когда вести из Иркутска в Петербург по два месяца идут. А что далее творится в земле нашей, так иной раз через год только мы узнаем. Иркутский тракт проверять особой нужды нет, а вот далее… Ты же язык тамошний знаешь, обычаи народов хонгодорских. Посему поручу я тебе разведать пути как раз забайкальские: где там подобную дорогу проложить можно, что потребное для дороги сей на месте выделать. И чем людей тамошних к помощи в строительстве привлечь. Как ни крути, ты же правнук ноёна хондогорского, внук дочери его любимой – то есть из князей их. Да и, извини уж за прямоту, и рылом в прадеда пошел, тебя там местные по крайней мере опасаться особо не станут. Ну что, тезка, готов ли по этой части России послужить? Впрочем, ты же присягал…

– Не довелось, ваше величество: обучался я за границей в основном, чин получил за заслуги ни в армии, ни на службе государственной ни дня не проведя, но готов сейчас же и присягнуть вам!

– Не мне! – слово «дурак» произнесено не было, но явно читалось в глазах старшего из собеседников. – Люди присягам, что за две недели меняются, верить часто не желают. России присягай, России-матушке. Присягай, что ей служить будешь верой и правдой… работы-то тебе там, поди, не на один десяток лет, император может и… смениться, а Россия – она вовек останется. Клянешься ли?

– Клянусь, ваше величество!

– Месяц тебе на сборы даю, князю Орлову поручу денег тебе по потребности выдать: там всяко за копейки работы не сделать будет. Так что ты и потребность посчитай, да не расписывай каждую копейку, а сразу ему полную сумму назови. С запасом небольшим, а то знаю я вас, Андреевых, любите вы из своих средств полки да батальоны содержать…

Последнее замечание относилось к деду: тот, во время польского восстания, когда генерал Дибич проигнорировал необходимость в обеспечении русской армии продовольствием, подполковник Андреев это продовольствие для своего полка просто закупил в окрестных польских деревнях. И содержал за свой счет весь полк целый месяц – пока Дибич не решил, что полк Андреева «слишком много кушает» на фоне настоящего голода в остальных подразделениях его армии и не сообразил, что допустил серьезный просчет. Правда через месяц новым командующим стал Паскевич – а уже полковник Андреев после завершения польской кампании с почетом был отправлен в отставку, люто ненавидимый всеми прихлебателями Дибича-Забалканского: Николай (царь) приказал возместить затраты Андреева из личных средств генерала, причем считать он их повелел по «военной» стоимости провианта для «столичных» норм продуктового содержания гвардейских полков…

Удивительным в этом конфузе было лишь то, что сам Иван Иванович на Василия Павловича обиды не затаил и всего лишь за пару недель до смерти лично ему деньги и привез, причем даже больше, чем причиталось по указу Николая. Привез со словами:

– Ты уж, Василий Павлович, обиды на меня не держи: обо всем разве что Господь заранее подумать может, а я вот оплошал. Так что ты меня даже выручил, и деньги я тебе с благодарностью возвращаю. А что тут поболее будет, так ты, небось, деньги-то у жидов под процент брал, откуда у подполковника казна такая возьмется? И не спорь, чином не вышел!

Деньги тогда подполковник еще Андреев отправил супруге, а та положила их вместе с приданым своим: не на что было их пока тратить.

Да и потом на жизнь всем денег хватало, там более что и внуки все тоже, считай, за казенный кошт учились – а, получив чины офицерские, в помощи деда нуждаться и вовсе перестали.

Не получилось и у Николая Павловича полученные от графа Орлова деньги потратить: тот, увидев запрашиваемую сумму, лишь крякнул и, невзирая на приказание Николая, все же поинтересовался, куда столь изрядные суммы планируется потратить. Но, получив подробные объяснения, согласился с тем, что в Иркутске – где основные траты и предстояло сделать – столько денег власти навряд ли найдут, и выдал запрошенное. Золотом выдал, особо поинтересовавшись, хватит ли у горного поручика охраны для перевозки таких сумм.

Но везти ничего (почти ничего) не пришлось: в гости приехал бабкин племянник для проведения какого-то ритуала на бабкиной могиле, который мало что решил и домой возвращаться с Николаем Павловичем, так еще и предложил «деньги зря не возить», пообещав оплатить все в экспедиции необходимое уже в Иркутске. При условии, что «горный поручик» взамен (и большей частью сильно позже) оплатит из полученного в казне что-то, что буряты сочтут нужным купить в Европе. Воистину, пути товаров неисповедимы: летом пятьдесят первого экспедиция повезла из Петербурга в Иркутск две полных телеги закупленного у англичан китайского шелка…

В России песню «широка страна моя родная» еще не пели, но людям, по России путешествующим, она и не нужна была особо: они и без песни это знали. Измерив ширину эту необъятную собственными ногами или, если сословия они были не мужицкого, прочувствовав ее своими седалищами. Отправившаяся во второй половине июня экспедиция в Иркутск добралась лишь в октябре – а двигаться дальше под зиму смысла не было ни малейшего. Но время, проведенное в Иркутске, Николай Павлович не счел потраченным зря: он серьезно обновил и расширил свои знания бурятского языка, познакомился со многими бурятами, ведущими активную торговлю в городе, о многом их порасспросил – и составил выглядящим очень интересным план работы на следующее лето. А когда снег растаял – перебрался в Верхнеудинск, где ему родственники уже выстроили неплохой дом, и начал обследовать окрестности. Ближайшие окрестности – и к осени составил довольно неплохой план постройки железной дороги от Верхнеудинска до Петровского Завода.

Очень неплохой план, но в нем он счел необходимым отметить, что продукции Петровского завода на постройку этой дороги не хватит. Отослав составленные бумаги в столицу, он занялся планированием на следующий год – и немало в этом преуспел. Причем преуспел по дороге в Петербург: кое-что он решил императору лично доложить. Доложил, дождался ответа. А затем снова обратился к Николаю-царю с просьбой:

– Ваше величество, я еще раз прошу вашего позволения о переводе меня в армию, ведь все русские люди обязаны встать на защиту России!

– Послушай, бурят, – Николай посмотрел на тезку усталым взглядом, – ты там, за Байкалом, делаешь то, что кроме тебя сейчас никто сделать не может. А на Юге у нас с ружьями да пушками людей хватает, без тебя они уж точно обойдутся. Честь твоей семьи отец твой не посрамит, братья. А ты не посрами ее там, куда послан. Потому что там ты один даешь России больше, чем пара полков. Мне вон уже что пишут, – Николай кивнул на бумаги, лежащие на столе, – буряты многие считают, что император Николай Павлович сам бурят, лично земли бурятские обходит и смотрит, как жизнь бурятам лучше сделать. Тут бы посмеяться, мне ради смеху это и пишут – но ведь народ тамошний к России духом ближе становится, вот, пишут, в казаки уже более трех тысяч бурятов записалось. А это, сам понимать должен, мы должны и делом поддержать. Не слухи, а всё остальное. Так что езжай… мчись обратно и дело свое продолжай. И обязательно изыщи там руды железные: ну не верю я, что столько гор вокруг – и на все одна унылая копь имеется. Только скажи мне: тебе больше чин оберцегентнера по нраву или капитана?

– Найду железо, тогда и выберу.

– Ну, успеха тебе, тезка. Но учти: найдешь когда, выбирать будешь между бергмейстером и майором, и рудник с тебя я потребую.

Да уж, воистину широка страна моя родная: сбегал начальству доложить о ходе работ – и снова зима. И уже в конце этой зимы в Вернеудинск пришло письмо, извещающее о том, что Павел Васильевич Андреев пал на войне. Хорошо, что зимой в этом городке, где лавок имелось чуть ли не больше, чем жителей, водки не купить было. И нечем было «залить горе», так что Николай Павлович лишь грустно жаловался своему двоюродному дядьке Буладбаатару, что вот жизнь он положит на поиск всякого нужного, но может и напрасно положит, поскольку не найдет ничего.

Буладбаатар, который был вообще-то младше Николая Павловича лет на пять, терпеливо его выслушал, а потом дал очень полезный совет:

– Тут у нас бродит старик один, он много чего знает. Я слышал как другие слушали, что он рассказывал, будто есть тут и руды знатные, и золота немало в земле, и камень горючий, и земляное масло вонючее. Лучше китайского, только достать все это из земли ой как не просто.

– Ну, доставать-то из земли всё не просто, но ведь достаем же! А где этого старика отыскать можно?

– Отыскать его тоже дело не самое простое…

– То есть сказочный это старик, так?

– Его я последний раз видел прошлой весной. А улус его вовсе уже в Китае, но там он только зимой бывает, и говорят, не каждую зиму его там застать можно. Последние два года он там точно не зимовал, а где – никто не знает. Может кто и знает, но кому интересно, где бродит какой-то старик?

– Мне интересно. Очень интересно.

– Если хочешь, я попрошу всех хонгодоров ему сказать, если они его встретят, что ты очень хочешь с ним поговорить. У тебя ведь лошади хорошие?

– Ему лошадей отдать нужно будет?

– Нет. Старики – они никуда не спешат, да и им это не нужно. Но если он согласится, то скажет, где тебя ждать будет – тут хорошие лошади и пригодятся. Долго-то ждать он может и не захотеть…

– Думаю, что прокатиться куда-нибудь не очень далеко я смогу. Но только не в Китай: я народ тамошний не знаю, а брать с собой казаков на такое дело нельзя. Когда сможешь встречу устроить?

– Наранбаатар, я сказал, что попрошу людей с ним поговорить, да и то, если они его встретят, – буряты иногда его называли этим именем потому, что Николай Павлович «в поле» работал лишь летом. – Но если встретят, то ты об этом узнаешь за неделю.

– А если не встретят, то и никогда не узнаю.

– Мир не очень большой, а людей в нем много. Кто-то его обязательно встретит…

Кто-то старика встретил, и тот передал, что готов поговорить с Николаем Павловичем в Усть-Кяхте – если тот поспешит. Почему надо спешить, гиттенфервалтер не понял, но все же поехал сразу же, поскольку всю летнюю программу (обследование долины Селенги) он уже выполнил. И понял, что спешил не напрасно. Старик был действительно стар. Правда, первый вопрос, который он задал (через мальчишку-переводчика) прозвучал несколько странно:

– Та алс хол газар юу хайж байна вэ?

– Что ищешь ты в стране далекой? – перевел мальчик, и Николай Павлович слегка опешил. Впрочем, буквальные перевод был немного иным, а мальчик… что мальчик? Разные мальчики бывают…

– Я ищу руды, чтобы из них можно было сделать сталь. Чтобы можно было проложить дороги…

– То есть ты ищешь не золото?

– Из золота многое не сделать, а из железа…

– Я знаю, где есть руда. И где есть многое другое, из чего можно делать полезные вещи. Но я умру через четыре месяца, так что если ты хочешь это увидеть, то нам придется поспешить.

– Я могу отправиться хоть сейчас. Мальчика мы с собой возьмем?

– Я могу понимать твои слова, и могу говорить слова, которые ты поймешь. Нам будет нужен один погонщик, три лошади. И, если у тебя есть, немного денег, чтобы купить еды и не тратить время на охоту.

– Лошади у меня есть…

– Я знаю. Погонщика купим на торге, обойдется в три рубля. Выходим завтра, за два часа до рассвета. Я знаю, где ты будешь ночевать, приду и разбужу. Пойдем на торг, еще успеем…

Путешествие было очень интересным: старика, похоже, знали везде и в любом улусе его встречали с большим почетом. Кормили хорошо, давали свежих лошадей… Своих старик оставил уже на третий день экспедиции, сказав Николаю Павловичу, что тот заберет их на обратном пути:

– За ними присмотрят, с ними все хорошо будет.

– Ты в этом уверен?

– Меня здесь все знают… Хухэ Мунхэ тэнгри дал мне дар лечить людей, я тут многих уже излечил. Люди мне благодарны.

– Ну… ладно.

– Твои лошади устали, а нам надо спешить: мне уже очень мало осталось времени жить. Совсем мало, а показать тебе нужно еще много…

Старик действительно знал очень много. Он показал Николаю Павловичу огромное, по его словам, месторождение молибдена и меди, очень богатое месторождение железа, приличное месторождение манганума. Гиттенфервалтер очень не сразу задумался, откуда старик-кочевник из дикого племени вообще такие слова знает – но оказалось, что он еще знает очень много слов, которые даже сам Николай Павлович в жизни не слышал. Просто оказалось это не очень вовремя…

Экспедиция уже подходила к концу и старик, невзирая на уже всерьез опустившуюся на землю зиму изо всех сил спешил вернуться в Усть-Кяхту. Очень спешил «успеть до того, как помрет» – и, чтобы сократить путь, решил пройти по довольно длинному ущелью. А когда под ногами загудела земля, он, крича «хараал идсэн сейсмопрогноз», скинул со спины свой мешок с припасами, схватил Николая Павловича за руку и поволок его в пещерку, видневшуюся рядом. В пещерку они забежать успели – вдвоем, так как погонщика старик отпустил еще неделю назад. А вот лошади с вьюками остались снаружи – и судьба их была печальна: всё накрыла огромная снежная лавина.

Когда они забегали в пещерку, Николай Павлович больно стукнулся о стоящий у входа камень, а затем, когда по ушам ударила тугая воздушная волна, почти сознание потерял от двойной боли. Придя же в себя, с удивлением увидел, что дэнзэ – серебряный шарик на шапке старика – ярко светится, позволяя увидеть окружающую действительность. Довольно печальную: вход в пещерку был плотно забит снегом.

– А ведь это – жопа, – произнес старик по-русски, и пояснил: – хрен мы отсюда выкопаемся.

– Почему хрен?

– По кочану, – непонятно пояснил старик, так ничего и не прояснив.

– Если копать по очереди…

– Тут нам воздуха осталось на несколько часов, а снега там… – он вытащил откуда-то из под полы дэгэла свой карамультук и выстрелил в снежную стену.

– Ты сюда и свой карамультук прихватил? – удивился поручик.

– Не карамультук, а новейшую винтовку, ее по спецзаказу мне в Льеже изготовили. А что толку? Пуля пробивает пласт снега метров на двадцать, а тут – он поглядел в оставленную пулей дырку – снега гораздо больше. И тебе отсюда сейчас ну никак не выбраться.

– А тебе?

– Меня-то эвакуаторы вытащат. А носитель – мы его четыре года назад нашли, причем когда реанимировать было уже поздно. Ладно, попробуем хоть тебя спасти, – он достал из-под полы дэгэла большую плоскую флягу. – Пей, это анабиозный артифриз…

– Что?

– Какая тебе разница? Зелье волшебное, напиток богов, дающий смертным силы чтобы не умереть. Пей! Выпил? Теперь слушай и запоминай: ты, как медведь, заснешь надолго и проснешься, когда весь этот снег растает. Не весь, а когда через проталину воздух свежий сюда попадет… Когда проснешься, тебе будет нужно много пить, а в качестве побочного эффекта помолодеешь лет на десять, не меньше – но только если будешь хорошо кушать. Я тебе винтовку свою оставлю чтобы ты мог дичи набить.

– А я сумею из нее выстрелить и попасть куда-то?

– Сумеешь, вот тут все написано. Здесь – запасной порох чтобы патроны переснарядить, пули запасные. Ты, парень, грамотный, разберешься. А теперь снимай полушубок и ложись на него: сейчас анабиозный аэрогель сюда напущу, нужно, чтобы ты лежал удобно. Лёг? Слушай дальше: сколько ты проспишь – никто не знает, так что вот тут – он показал какую-то серую костяную коробочку – будет написана текущая дата. Ее с собой не бери, она сгорит через несколько часов после попадания на нее свежего воздуха. И да, на тушку старика внимания, когда проснешься, не обращай, а лучше вообще о нем забудь. Все, засыпай – и прощай: мы уже больше не свидимся в этом мире. А в другом… туда тебе точно не попасть: столько энергии, сколько нужно для переноса живой тушки, на Земле еще лет пятьсот произвести не смогут. Меня сюда точно больше не пустят: наследил я уже изрядно. Да и неизвестно, будет ли кому меня пускать: мы до сих пор не определили, реальности ветвятся или меняются. Я уверен в первом, поскольку сам я еще здесь, но… неважно, забудь. Так что глазки закрывай, баю-бай – старик хрипло рассмеялся. – В общем, успехов в труде и счастья в личной жизни!