355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Квинт Тертуллиан » Избранные сочинения » Текст книги (страница 1)
Избранные сочинения
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 05:40

Текст книги "Избранные сочинения"


Автор книги: Квинт Тертуллиан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 48 страниц)

Сочинения

К Скапуле

Перевод Н.Н. Щеглова


I

Мы, действительно, и не боимся и не страшимся того, что претерпеваем от незнающих; так как мы, желая достигнуть того, что Бог обещает, и боясь терпеть то, чем Он угрожает жизни развращенной, вступили в эту секту, приняв, конечно, условие ее договора – вести эту битву, жертвуя своею жизнью. Поэтому мы сражаемся со всякою вашею жестокостью, выступая против нее даже добровольно, и радуемся более тогда, когда нас осуждают, чем тогда, когда нас оправдывают. Итак мы посылаем эту книжку, боясь не за себя, а за вас и всех врагов своих, не говоря уж о друзьях. Ибо учение наше повелевает нам любить даже врагов и молиться за тех, кто нас преследует, чтобы доброта наша была совершенною и чтобы составляла нашу собственность, а не принадлежала всем. Ведь любить друзей свойственно всем, а любить врагов – одним только христианам. Поэтому мы, и скорбя о вашем незнании, и сожалея о вашем заблуждении, и прозревая будущее, и видя, что знамения его ежедневно угрожают, должны решиться хотя этим способом заявить вам то, что вы не хотите открыто выслушать.

II

Мы чтим единого Бога, Которого все вы знаете по природе, при молниях и громах Которого вы трепещете, при благодеяниях Которого вы радуетесь. А сами вы думаете, что есть другие боги, о которых мы знаем, что они демоны. Однако по человеческому праву и естественной власти каждый может почитать то, что он хочет, и богопочитание одного не приносит ни вреда, ни пользы другому. Поэтому богопочитанию (религии) не подобает вынуждать богопочитание, так как оно должно быть принято добровольно, а не путем насилия, так как и жертвы требуются от духа волящего. Поэтому хотя вы и принудили бы нас к жертвоприношению, однако этим ничего бы не даровали своим богам, ибо они не требуют жертв от тех, кто их не желает приносить, если только они не честолюбивы. Но Бог не честолюбив. К тому же Кто есть истинный Бог, Тот все свое одинаково дает как своим почитателям, так и не почитателям, и потому Он определил вечный суд для угодных Ему и неугодных. Однако нас, которых вы считаете святотатцами, вы никогда не поймали и при простой краже, не только что при ограблении храма. Все же грабители храмов и клянутся богами, и почитают богов, и не христиане, и однако изобличаются в святотатстве. Долго было бы говорить о том, какими другими способами все боги ваши и осмеиваются, и презираются самими почитателями своими, если бы я захотел это сделать. Нас обвиняют также и в оскорблении величества императора; однако никогда нельзя было найти христиан ни среди альбиниан, ни среди нигриан, ни среди кассиниан. Но те самые, которые даже накануне клялись гениями императоров, которые часто осуждали христиан, оказались врагами их. Христианин же не есть враг никакого человека, тем более императора, о котором он знает, что он поставлен его Богом, которого он должен и любить, и бояться, и почитать, и желать его благоденствия вместе с благоденствием всей Римской империи, пока будет существовать мир, ибо дотоле он будет существовать. Поэтому мы почитаем и императора так, как нам позволено, и как ему полезно, как человека, который выше всех после Бога, который получил от Бога все, что он есть, который ниже одного только Бога. Этого и сам он должен желать. Ибо Он больше всех потому, что ниже одного только истинного Бога. Он больше н самих богов, потому что и сами боги находятся в его власти, Поэтому мы и жертвы приносим за здоровье императора, но Богу своему, и в виде чистой молитвы, обращенной к Нему, как сам Он и повелевает. Ибо Бог, творец вселенной, не нуждается в каким–либо благовонии или какой либо крови. Это, конечно, пища демонов. Демонов же мы не только презираем, но и укрощаем, и ежедневно открываем их, и изгоняем из людей, как известно весьма многим. Итак мы больше молим за здоровье императора, прося его у Того, Который может даровать его. И вообще, что мы делаем, следуя учению о божественном терпении, это для вас может быть достаточно ясно, когда мы, составляя такую толпу людей, почти большую часть каждого города, живем тихо и скромно, когда мы более известны по одиночке, чем в массе, когда о нас знают не почему–либо другому, как потому, что мы покидаем прежние пороки. Да не будет того, чтобы мы с досадою переносили то, что терпеть мы желаем, или чтобы мы со воей стороны замышляли какое–либо мщение: его мы ожидаем от Бога.

III

Впрочем, как мы выше сказали, нам необходимо скорбеть, потому что никакой город безнаказанно не совершит пролития нашей крови. Так было и в правление Гилариана, когда кричали о местах (de areis) наших погребений: areae non sint, да не будет кладбищ, areae ipsorum non fuerunt, и не было токов у них самих, так как они не сделали жатв. Но и дожди прошлого года о чем напомнили людям, это ясно. Они напомнили, конечно, о том, что и раньше был потоп за неверие и несправедливости рода человеческого. И чем угрожали огни, весьма недавно висевшие над стенами Карфагена в продолжение ночи, знают те, которые видели их. И на что указывали прежние громы, знают те, которые были глухи к ним. Все это – знамения грозного гнева Божия. Нам необходимо, насколько мы можем, и возвещать о нем, и предсказывать его, и молиться, чтобы он теперь был поместным. Конечно, в свое время узнают гнев всеобщий и последний те, которые знамения его толкуют иначе. Конечно, и прекращение солнечного света в Утическом округе было необыкновенны явлением, потому что солнце, стоя на своей высоте и в своем месте, не могло сделать это своим обыкновенным затмением. Впрочем вы имеете астрологов. Мы можем также сказать тебе и о кончине некоторых правителей, которые пред смертью своею сознались, что они согрешили в том, что мучили христиан. Вигеллий Сатурнин, который первый поднял здесь меч против нас, лишился зрения. Клавдий Луций Герминиан, когда, негодуя на то, что жена его перешла в эту секту, жестоко поступал с христианами в Каппадокии и когда, один только болея в своем дворце, заживо съедался червями, говорил: пусть никто не знает об этом, чтобы христиане не радовались и христианки не надеялись. Потом сознав свое заблуждение, так как он делал то, что некоторые благодаря пыткам отпадали от своей веры, умер почти христианином. Цецилий Капелла во время известной погибели Византии воскликнул: радуйтесь, христиане! Но и те, которые не понесли никакого наказания, придут для наказания в день божественного суда. И тебе мы желаем, чтобы тот удар, которому ты подвергся тотчас после того, как осудил Мавила Адруметского для зверей, служил для тебя единственным напоминанием, и теперь по этой причине произошло повреждение крови. Но помни об этом и на будущее время.

IV

Ты не наводишь на нас страха, так как мы тебя и не боимся. Но я желал бы, чтобы мы могли всех вас спасти, призывая вас не сражаться с Богом. Ты можешь и исполнять долг своей судебной власти и помнить о гуманности хоть потому, что и вы находитесь под мечем. Что, конечно, больше тебе повелевается, как не то, чтобы ты осуждал тех преступников, которые сознались, и чтобы подвергал пыткам тех, которые отрицаются? Поэтому вы видите, как вы сами поступаете против законов, принуждая отрекаться тех, которые сознались. Поэтому вы признаете нас невинными, не желая осуждать нас тотчас после нашего сознания. Если же вы стремитесь к умерщвлению нас, то вы истребляете невинность. А сколько правителей и очень строгих и очень жестоких оставляли без внимания эти дела. Таков был Цинций Север, который в Тисдре сам дал совет, как христианам отвечать, чтобы можно было их отпустить. Таков был Веспроний Кандид, который, чтобы успокоить граждан, отпустил христианина, как человека, могущего произвести мятеж. Таков был Аспер, который человека отпавшего тотчас после немногих мучений, не принудил приносить жертвы и заявил в присутствии адвокатов и судей, что он сожалеет о том, что попал в это дело. Также Пудент отпустил присланного к нему христианина, узнав из обвинения корыстность доноса. Разорвав обвинение, он сказал, что он согласно закону никого не будет слушать без обвинителя. Это все может быть тебе сообщено и должностными лицами и теми адвокатами, которые и сами пользуются благодеяниями их, хотя они говорят, что хотят. Ибо и чей–то писец, будучи одержим демоном, освободился от него, и чей–то родственник и раб тоже освободились от пего. И сколько людей знатных (я не говорю о простых людях) вылечивались или от демонов или от болезни? Даже сам Север, отец Антонина, помнил о христианах. Ибо он отыскал Прокула христианина, который назывался Торпационом, прокуратора Евходии, который некогда исцелял его маслом, и держал его в своем дворце до его смерти. Его весьма хорошо знал и Антонин, воспитанный на молоке христианском. Далее Север, зная, что и знатнейшие женщины и знатнейшие мужчины принадлежат к этой секте, не только не преследовал их, но даже дал им свидетельства и явно защищал их от народа, нападавшего на них. И Марк Аврелий во время германского похода получил дождь благодаря молитвам христианских воинов, обращенным к Богу, когда была сильная жажда. Когда засухи также не устранялись коленопреклонениями и поэтами нашими? Тогда и народ, взывая к Богу богов, Который один только может, воздал благодарность нашему Богу под именем Юпитера. Кроме этого мы не отказываемся от того, что дано нам под залог, мы не оскверняем ничьего брака, мы с любовью относимся к сиротам, мы нуждающимся помогаем, мы никому не платим злом за зло. Пусть видят это те, которые обманывают секту и от которых и сами мы отказываемся. Кто наконец приносит на нас жалобу под другим именем? За какое другое дело страдает христианин, кроме дела своей секты? А ведь в столь продолжительное время никто не доказал, что она преступник, что она жестока. За столь большую невинность, за столь большую честность, за справедливость, за целомудрие, за веру, за истину, за Бога живого нас сжигают, чему обыкновенно не подвергаются ни святотатцы, ни действительные общественные враги, ни преступники против императора. Ибо и теперь правитель Легиона и правитель Мавритании мучат за это имя, но только мечем, как и в начале было повелено наказывать за дела такого рода. Но большие сражения, большие и награды.

V

Ваша жестокость – наша слава. Опасайся только, чтобы не оказалось, что тем самым, что мы претерпевал это, мы стремимся к тому только, чтобы доказать, что мы не боимся этого, а добровольно зовем это. Когда Аррий Антонин сильно преследовал в Азии, то все христиане этой страны явились к его трибуналу, составив из себя громадную силу. Тогда он, приказав немногих отвести, остальным сказал: жалкие люди! если вы хотите умереть, то у вас есть камни и веревки. Если бы угодно было нам сделать это и здесь, то что ты стал бы делать с столькими тысячами людей, с столькими мужчинами и женщинами, людьми всякого пола, всякого возраста, всякого состояния, если бы они явились к тебе? Сколько потребовалось бы огней, сколько мечей? Что стал бы претерпевать сам Карфаген, в котором ты должен был бы наказывать десятого, когда каждый узнал бы там своих родственников, своих товарищей, когда каждый, может быть, увидел бы там и мужей и женщин твоего сословия, и всяких знатных лиц и или родственников или друзей твоих? Поэтому щади себя, если не щадишь нас. Щади Карфаген, если не щадишь себя. Щади провинцию, в которой каждый сделался добычею воинов и врагов своих, когда узнали решение твое. Нет у нас никакого учителя, кроме единого Бога; Он находится пред тобою и не может скрыться; но ты ничего не можешь сделать Ему. Но те, которых ты считаешь своими учителями, – люди, и сами они некогда имеют умереть. Впрочем эта секта не уничтожится. Ты должен знать, что тогда более она увеличивается, когда, по–видимому, истребляется. Ибо во всяком, кто видит такое терпение, возбуждается недоумение, и всякий воспламеняется желанием узнать, в чем тут дело, и когда познает истину, то и сам тотчас последует за нею.

О женских украшениях

Книга первая

Если бы на земле было более веры, нежели сколько ожидается награды на небесах: то я уверен, возлюбленные сестры мои, что ни одна из вас, познавши Бога и размыслив о собственном бедствии, не захотела бы казаться веселою, а тем паче гордою, в своем одеянии; но напротив того верно старалась бы носить самые грубые и простые одежды. В таком наряде каждый сознавал бы в вас Еву огорченную и кающуюся, и вы бы могли скромностью своею изгладить с одной стороны стыд первого преступления, навлеченного на вас праматерью вашего, а с другой упрек, делаемый полу вашему в том, что он был причиною гибели всего рода человеческого. Всякая жена не может не сознать в лице своем первопреступной Евы, потому что она подобно ей рождает детей в болезнях, терпит теже муки, состоит в тон же зависимости. Наказание первой жены не перестает лежать на всем ее поле, который по сему как будто не может не участвовать и в ее преступлении. Как же, несчастная жена! Ты была так сказать дверью для диавола, ты получила от него для нашей гибели запрещенный плод, ты первая возмутилась против Творца твоего, ты соблазнила того, на кого диавол не смел напасть, ты изгладила в человеке лучшие черты божества, наконец исправление вины твоей стоило жизни Самому Сыну Божию; и после всего сего ты мечтаешь, ты смеешь украшать всячески ту кожу, которая дана была тебе единственно для прикрытия стыда (Быт. 3:21).

Если бы с самого начала мира были в употреблении тончайшая Милезийская шерсть и собираемая Скифами с дерев хлопчатая бумага, если бы роскошь установила с тех пор ценность багрянице Тирской, вышиванью Фригийскому и тканью Вавилонскому, если бы люди начали с того времени придавать блеск одеждам посредством белизны жемчуга и ослепительного сияния драгоценных камней, если бы скупость человеческая тогда же извлекла золото из сердца земли, если бы любопытство жен изобрело употребление зеркала для легчайшего обмана глаз заимствованными приятностями, если бы вся сия смесь гордости и суетности совместна была в мире с самого начала его: то думаете ли вы, любезные сестры, что праматерь ваша Ева, отягощенная бременем своего греха, изгнанная из рая сладости, из жилища счастья, полумертвая как от раскаяния, так и от предчувствия заслуженной ею смерти, думаете ли вы, говорю, что она в сем состоянии стала бы заботиться о столь многих суетных и пышных украшениях для прикрытия бедного своего тела и для избежания от стыда, грехом причиненного? И так если вы хотите оживить в себе праматерь свою Еву, изморенную и кающуюся: то вам не надобно искать и звать того, чего она не имела и не звала во время своей жизни, Все сии суетные украшения приводят только в замешательство жену, изъятую от благодати и почти уже осужденную: она кажется ни к чему иному не служат, как к погребальной ее церемонии.

Изобретатели сих украшений, я хочу сказать, мнимые сыны Божии, оставившие Бога для обладания дочерьми человеческими (Быт. 6:2), были за то осуждены на смертную казнь, и сие послужило также к бесславию жены. Они–то или потомки их изобрели или открыли многие вещи, скрываемые тщательно природою, и научились многим искусствам, которых лучше бы было не знать; они–то, говорю, показали людям, как искать металлов во внутренности земли, они открыли силу и качество трав; они первые стали производить чары, и возмечтали в расположении звезд найти пауку знать будущность. Главное же старание их состояло в том, чтобы доставить женам все те орудия суеты, которыми она себя украшают с такою разборчивостью: из их рук истекли блеск бриллиантов, которыми сияют ожерелья, все золото на запястьях, приятное разнообразие цветов тканей, словом сказать, все многоразличные вещества, которыми жены пользуются для прикрасы себя и для сокрытия лица своего. О свойстве всех сих вещей можно судить по качествам их изобретателей: тот должен быть совершено слеп, кто не увидит, что грешники никогда не доведут до невинности, что любовники–соблазнители никогда не научат блюсти целомудрие, что сии так сказать духи возмутительные, или клевреты их, никогда не поселят в нас страха к тому Богу, которого они оставили. Если бы изобретения их были настоящие науки: то столь негодные учители не могут порядочно в них наставлять; если же дары сии не иное что, как залог распутства: то что постыднее быть может?

Есть предание, что соблазнителями дочерей человеческих, о которых упоминается в книге Бытия, были падшие отверженные ангелы, и что они, позавидовав предназначению, обещанному жене стереть главу змию, то есть, сатане, решились не только, обольстив означенных дочерей, повредить сему предназначению, но изобрели к тому и наилучшее средство, состоящее в том, чтоб ослепить их пышным убранством, столь сильно подстрекающим врожденное им любопытство. Но кто бы ни были обольстители женского пола, кто бы ни были изобретатели тех искусств и тканей, которая порождают суету, особенно в сердцах женщин, постараемся исследовать самую природу и сущность сих вещей, дабы в точности узнать, какие причины побуждают нас искать их с таким усердием. Под словом одеяние женщин я разумею, во–первых, собственно одежду их, золото, серебро, драгоценные камни и прочие принадлежащие к тому украшения, во вторых крайнюю их заботливость убирать разнообразно волосы, поддерживать свое дородство, сохранять свежесть и цвет лица, и применять к светскому образу жизни прочие части тела, подверженные взорам людей. Я полагаю, что первая из сих прихотей происходит от тщеславия, а вторая есть настоящее распутство. Предоставляю рассудить христианским женам, служительницам Божиим, могут ли они найти тут что либо похожее на смирение, что либо сообразное с целомудрием, которое первым долгом своим поставили они блюсти ненарушимо.

Что такое есть золото и серебро, составляющие главнейшее вещество великолепия светских людей? От чего вещество сие, которое есть таже земля, для них драгоценнее, нежели земля, попираемая ногами? Не от того ли, что извлечение его из глубоких пещер, где оно создано, стоит часто жизни тем несчастным, которые осуждены добывать его оттуда? Или от того, что изменив вид свой от огня, приемлет оно имя металла, дабы служить к такому употреблению, на какое честолюбие человека обратить его пожелает? Я не нахожу во всем сем ничего иного, как тоже самое, что происходит с железом, медью и другими произведениями земли и обыкновенными металлами; а потому безрассудно полагать, чтобы драгоценные сии вещества одарены были от природы каким либо преимущественным достоинством против других металлов; но напротив того, ничего нет благоразумнее, как предпочесть им железо и медь, потому что от сих последних приобретаем мы гораздо больше пользы и услуг, нежели от золота и серебра, которые иногда по справедливости обращаются на одинаковое с ними употребление.

Не встречались ли часто железные кольца и другие того металла утвари между триумфальными украшениями? Не сохраняются ли и доныне медные сосуды, сделавшиеся драгоценною редкостью от древности? А обручальные кольца, которые и теперь делаются из железа, не служат ли доказательством, что металл сей приличен для украшения, между тем как они свидетельствуют и об умеренности отцов наших? Пусть люди, привязанные к золоту и серебру, покажут мне, какое можно сделать из них полезное и нужное употребление, подобно употреблению железа и меди. Никогда земля не была обрабатываема золотом, и корабли не строились из серебра. Никогда золотой меч не защитил ничьей жизни, и серебряные стены не служили оплотом для людей ни против непогод, ни против неприятельских нападений. Наконец золото и серебро никогда не употреблялись для добычи и обработки железа, между тем как сами они ни к чему годны без помощи железа. Из всего сего не вижу я, чтобы золото и серебро получили от природы какое либо преимущество перед другими металлами.

Можно ли также что лучшего сказать в пользу драгоценных камней, почитаемых дороже золота и серебра? Не одинакового ли они вещества с кремнями и бесплодным хрящем, которые не иное что, как извержения земли? О сих драгоценных камнях можно уже решительно сказать, что они никакой прямой пользы не приносят. Их нельзя употребить ни для фундаментов домов, ни для постройки крепостных стен, ни для покрытия зданий, ни для устройства террас. Они служат единственно для удовлетворения честолюбия женщин и для умножения их гордости; и для сего–то изящного употребления, их с таким трудом полируют, чтобы придать им более блеска, так искусно обделывают, чтобы поражать взоры отличным соединением и разнообразием цветов, так осторожно прокалывают, чтобы привешивать к ушам, так мастерски оправляют золотом, чтобы смесью сего металла придать им новую красу.

Но честолюбие не довольствуется сими извлекаемыми из земли вещами. Ему нужно, чтобы люди погружались в глубину моря, и там отъискивали и почерпали для него новую пищу из самомалейших раковин; и что всего удивительнее, так именуемый жемчуг не иное что есть, как недостаток сих раковин, как болезненный нарост, образующийся внутри сих животных. Вообще нет в свете ничего, чем бы не воспользовалась суета для своего удовлетворения: она проникает даже в голову дракона, чтобы найти там для украшения своего мнимо–драгоценный камушек, как будто бы для женщины христианки не довольно того, что прародительница ее научилась от змия ослушаться Бога, и как будто бы нужно ей от животного, послужившего орудием нашему искусителю, заимствовать вещество для вящего воспламенения в себе огня честолюбия в гордости. Не думаете ли вы, любезные сестры, что лучшее средство стереть главу змию состоит в том, чтобы так дорого ценить его извержения? Не явный ли это признак, что вы безмолвно ему покоряетесь, когда носите на голове своей сии камушки, когда поставляете за славу украшать ими чело свое?

Когда бы ценность столь много уважаемых вами вещей признаваема была по крайней мере общим согласием и одобрением всех народов: то я мог бы подумать, что вы позволили себе увлечься могущественною силою общего мнения. Но вещества сии, почитаемые вами за драгоценность, презираются в тех землях, откуда приходят, и высоко ценятся только там, где они чужды, то есть, где неизвестна настоящая их цена. Изобилие сих вещей поселяет к ним равнодушие; и у Парфян, Медов и других народов, обилующих золотыми копями, часто куются из золота цепи для рабов и преступников, так что сии последние, отягощаясь так именуемым у нас богатством, бывают тем несчастнее, чем более богаты, и тем самым доказывают ту истину, что золото может иногда быть предметом презрения.

У сих народов не более уважаются и драгоценные камни. Мы видели недавно в Риме, с каким пренебрежением они поступают с ними. Знатнейшим нашим дамам стыдно было смотреть, на какое употребление варварские сии народы обращали наилучшие их украшения. Изумруды, испещрявшие изгибы их поясов, и бриллианты, вставленные в ножны мечей их, небрежно скрывались под самою простою одеждою; а жемчуг, покрывавший их башмаки, часто и сам покрыт был грязью. Они носят драгоценности в таких только местах, где нельзя их видеть, как будто бы хотели научить римских дам, что стыдно им превозноситься ими. Они не довольствуются тем, что одевают рабов своих в дорогие разноцветные ткани, но обыкновенно покрывают ими стены домов своих, считая их как бы нестоящими того, чтобы человек их употреблял. Они предпочитают багрянице одежду простого естественного цвета.

Не думаю я, чтобы такое общее презрение к сим вещам могло быть подвергнуто порицанию и считаться варварским. Какое другое заключение можно извлечь из сего сверхъестественного смешения цветов и разнообразия тканей, как не то, что Бог не в состоянии был сотворить таких овец, на которых шерсть была бы багряного или другого блестящего цвета, в какой она теперь окрашивается? А, как известно, что Он мог бы и сие сотворить: то надлежит согласиться, что Ему было то не угодно, потому что Он того не сделал; стало быть, изменять волю Его, есть не иное что, как дерзость. Таким образом, вещи сии, происходящие не от Бога, не составляют добра, но суть изобретение противника Его, то есть, диавола, извращающего все естественное. Что не от Бога, то происходит от соперника славы Его; а соперник сей не иной кто, как диавол со своими ангелами.

Но, возразите вы, все сии ткани произведены собственно не руками Божиими. – Пусть так. Однако ж вы употребляете их не сообразно с волею Божьею. Это похоже на то, как если бы вы захотели уверить меня, что языческие зрелища, против которых пред сим я писал, и самое идолопоклонство, согласны с волею Божьею, потому что Бог сотворил вещи, употребляемые людьми на сии мерзости. Стало быть, если христианину не дозволено присутствовать на языческих зрелищах: то он равномерно не должен присваивать себе и права обращать в свою пользу золото и драгоценные камни, созданные Богом единственно для Его славы.

Но как удален преступный и тщеславный век сей от исполнения воли Божией! В то время как Бог распределил все вещи различно по различным землям, так что она взаимно бывают редки и чужды там, где не родятся, мы вместо того, чтобы довольствоваться произведениями, по воле Божией собственно нам предоставленными, обуревается слепою похотью новизны, и к несчастию стремимся сердцем и душою обладать такими вещами, которые Бог определил в пользу других народов.

Сия проклятая страсть не имеет границ, как скоро мы ей покоримся, и непомерное стремление к обладанию редких вещей, возбуждаемое честолюбием, до того исполняет сердце наше тщеславием, что для нас бывает почти уже невозможно обуздывать его; влечение же к тщеславию, не основанное на добрых делах, поддерживается единственно похотью, самою опасною болезнью ума человеческого, которая важнее, чем более воспламеняется. Похоть становится тем ненасытнее, чем обширнее бывает обладание вещами. Мы видим разорение знатнейших фамилий от приобретения каких–нибудь ящиков и шкатулок; видим вуали, стоящие до двадцати пяти тысяч золотых монет; видим стоимость целых лесов и островов, украшающих нежную голову; видим несметные доходы, висящие на ушах честолюбивой красавицы; видим на пальцах стоимость нескольких мешков золота. Можно ли сказать после сего, чтобы честолюбие не торжествовало, когда на женщин тратятся столь неимоверные издержки?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю