Текст книги "Утопия 14 (Механическое пианино)"

Автор книги: Курт Воннегут-мл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Х

После ночи, проведенной с Финнерти и Лэшерем, с добрыми маленькими людьми – Элфи, Люком Люббоком, барменом, Мартой и Барбарой, – доктор Пол Протеус проснулся, когда солнце уже здорово перевалило за полдень. Аниты дома не было, и он с пересохшим ртом, воспаленными глазами и желудком, будто битком набитым кошачьей шерстью, отправился на свой ответственный пост на Заводах Айлиум.

Глаза доктора Катарины Финч, его секретаря, были воспаленными совсем по иной, чем у Пола, причине, по причине, которая занимала ее настолько, что ей недосуг было заниматься подобным же состоянием Пола.

– Звонил доктор Кронер, – механически сказала она.

– О? Он хотел, чтобы я ему позвонил?

– Доктор Шеферд подходил к телефону.

– Да? Что-нибудь еще?

– Полиция.

– Полиция? А им что нужно?

– Доктор Шеферд подходил к телефону.

– Ладно. – Ему все казалось горячим, светящимся и усыпляющим. Он присел на краешек ее стола и передохнул. – Попросите-ка этого сторонника конкуренции к телефону.

– Это ни к чему. Он сейчас в вашем кабинете.

Мрачно прикидывая, по поводу каких жалоб, недочетов или нарушений правил захотел его увидеть Шеферд, Пол бодро распахнул дверь своего кабинета.

Шеферд сидел за столом Пола, погрузившись в подписывание целой пачки докладных. Он не поднял глаз. Все еще не отрывая взгляда от кипы бумаг, он энергично включил интерком.

– Мисс Финч…

– Да, сэр?

– Я по поводу месячного доклада о состоянии безопасности: говорил вам что-нибудь доктор Протеус относительно того, что он собирается делать с этим вчерашним допуском Финнерти на территорию завода без сопровождающего?

– Я и рта не раскрою по этому поводу, – сказал Пол.

Шеферд глянул на него снизу вверх с наигранной радостью и удивлением.

– О волке помолвка… – Он даже не сделал попытки освободить место Пола. – Скажи-ка, – продолжал он с налетом дружеского участия в голосе, – я думаю, что после вчерашнего у тебя трещит голова, а? Нужно было взять свободный день. Я достаточно хорошо знаю дело и мог бы тебя заменить.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. Ничего особенного.

– Я хотел, чтобы Катарина присмотрела здесь за всем и, если нужно, вызвала меня.

– А ты знаешь, что подумал бы об этом Кронер? Не стоит нарываться на неприятности. Пол.

– Не скажешь ли ты мне, чего хотел Кронер?

– О, конечно, скажу, он хотел, чтобы ты вместо четверга пришел к нему сегодня вечером. Завтра вечером ему нужно быть в Вашингтоне, и он останется там до конца недели.

– Ну и чудесно. А какие приятные новости приготовила мне полиция?

Шеферд благодушно рассмеялся.

– Какая-то белиберда. Они всполошились относительно пистолета, который они нашли у реки. Проверка показала, что согласно номеру на этом пистолете он закреплен за тобой. Я им сказал, чтобы они еще раз проверили, – человек, у которого достаточно ума, чтобы управлять Заводами Айлиум, не так глуп, чтобы швыряться пистолетами.

– Здорово ты их, Шеф. Не возражаешь, если я позвоню?

Шеферд пододвинул через стол телефон и продолжал ставить подписи: «Лоусон Шеферд за отсутствием П. Протеуса».

– Ты ему сказал, что я с похмелья?

– Что ты, Пол. Я отлично прикрыл тебя.

– А что ты ему сказал?

– Нервы.

– Грандиозно! – Катарина как раз соединяла кабинет Кронера с Полом.

– Доктор Протеус из Айлиума хочет поговорить с доктором Кронером. Он звонит в ответ на звонок доктора Кронера, – сообщила Катарина.

Сегодняшний день не годился для правильных оценок. Пол готов был на всякие неприятности с Кронером, Шефердом и полицией и относился ко всему этому с какой-то апатией. А вот сейчас его взбесила церемония, отнимающая массу времени телефонного этикета, взбесила; помпезность и условность, с любовью поддерживаемая занимающими высокие должности сторонниками максимальной эффективности.

– Доктор Протеус у телефона? – спросила секретарь Кронера. – Доктор Кронер у себя.

– Минуточку, – сказала Катарина. – Доктор Протеус, доктор Кронер у себя и будет разговаривать с вами.

– Хорошо. Я у телефона.

– Доктор Протеус на линии, – сказала Катарина.

– Доктор Кронер, доктор Протеус на линии.

– Пусть разговаривает, – сказал Кронер.

– Скажите доктору Протеусу, пусть разговаривает, – сказала секретарь Кронера.

– Доктор Протеус, разговаривайте, пожалуйста, – сказала Катарина.

– Это доктор Протеус, доктор Кронер. Я звоню в ответ на ваш звонок. – Маленький звоночек зазвонил «тинк-тинк-тинк», давая ему знать, что разговор его записывается на пленку.

– Шеферд сказал мне, мальчик, что у тебя неважно с нервами.

– Это не совсем так. По-видимому, я подхватил какой-то вирус.

– Сейчас много летает этой гадости. Ну как, достаточно ли хорошо ты себя чувствуешь, чтобы прийти ко мне сегодня вечером?

– С превеликим удовольствием. Нужно ли мне что—нибудь принести с собой – какие-нибудь материалы, которые вы хотели бы со мной обсудить?

– Вроде Питсбурга? подсказал Шеферд театральным шепотом. – Нет, это совершенно частный визит, Пол, – просто хорошенько поболтаем, и все. Нам уже давно не удавалось хорошенько поболтать. Мама и я, мы хотим повидать тебя совершенно частным образом.

Пол прикинул. Его не приглашали частным образом к Кронеру уже целый год, с того момента, как он получил свое последнее повышение.

– Это звучит очень соблазнительно. В котором часу?

– В восемь – восемь тридцать.

– Анита тоже приглашена? – Это была ошибка. Он брякнул это, не подумав.

– Конечно! Надеюсь, ты не наносишь частных визитов без нее, не так ли?

– О, конечно, нет,сэр.

– Я надеюсь. – Кронер покровительственно рассмеялся. – Ну, до свидания.

– Что он сказал? – спросил Шеферд.

– Он сказал, что это не твое собачье дело – подписывать за меня эти докладные. Он сказал, чтобы Катарина Финч сразу же сняла твои подписи смывателем для чернил.

– Ну-ну, валяй, валяй, – сказал Шеферд, вставая. Пол увидел, что все ящики его стола приоткрыты. В нижнем на самом виду торчало горлышко бутылки из под виски. Он с грохотом задвинул. один за другим все ящики. Дойдя до нижнего, он вытащил бутылку и протянул ее Шеферду.

– Вот, пожалуйста, – хочешь? Это может очень пригодиться. Она сверху донизу в отпечатках моих пальцев.

– Ты собираешься меня вышибить – так я должен это понимать? – с готовностью заявил Шеферд. – Ты хочешь поднять вопрос перед Кронером? Ну давай. Я всегда готов. Посмотрим, что у тебя получится.

– Отправляйся, откуда пришел. Валяй. Очисти помещение и не появляйся здесь, пока я тебя не позову. Катарина!

– Да?

– Если доктор Шеферд придет опять в этот кабинет без моего разрешения, стреляйте в него.

Шеферд промчался мимо Пола и Катарины и выбежал наружу.

– Доктор Протеус, полиция у телефона, – сказала Катарина.

Пол крадучись выбрался из кабинета и пошел домой.

Сегодня у прислуги был выходной день, и Пол застал Аниту на кухне. «Домашняя идиллия, детишек только не хватает», – подумал он.

Кухня, если только можно так выразиться, была единственным детищем Аниты. Анита испытала все муки и, радости созидательного труда, планируя ее, – мучимая сомнениями, проклиная ограниченность средств, одновременно страстно желая и страшно боясь мнения других.

Теперь кухня была закончена, ею восхищались, а вердикт всего общества порешил: Анита обладает художественными наклонностями.

Это была большая, просторная, просторнее большинства жилых комната. Грубо обтесанные балки, добытые из старого сарая, держались у потолка скрытыми болтами, вделанными в стальные конструкции дома. Стены были обшиты сосновыми досками, отделанными под старину, желтоватый налет на них был нанесен льняным маслом.

Огромный очаг и датская печь из дикого камня занимали одну стену. Над ними висело длинное, заряжающееся с дула ружье, рог с порохом и мешочек для пуль. На каминной доске со следами от восковых свечей стояли, кофейная мельница и утюг, а к решетке камина был прикреплен таган с ржавым котелком. Чугунный котел, достаточно вместительный, чтобы в нем можно было сварить миссионера, висел на длинном стержне над очагом, а под ним находился целый выводок маленьких черных горшочков. Деревянная, маслобойка не давала закрываться двери, а пучки кукурузных початков свешивались с полки через очень хорошо рассчитанные интервалы. В углу к стене прислонена была старомодная коса, а два бостонских кресла-качалки стояли на коврике ручной работы перед холодным очагом, на котором оставленный без присмотра котел так никогда и не кипел.

Прищурившись, Пол смотрел на эту живописно-колониальную сценку и представил себе, что они с Анитой живут в отдаленном закоулке страны, в глуши, где ближайший сосед находится в двадцати восьми милях от них. Она сама варит дома мыло, делает свечи и вяжет грубые шерстяные вещи в ожидании надвигающейся суровой зимы, а он отливает пули, чтобы застрелить медведя, мясо которого избавит их от голода. Сосредоточив все свое внимание на этой картине, Пол сумел даже вызвать в себе чувство благодарности к Аните за ее присутствие здесь, благодарность богу за женщину, которая находится рядом с ним и помогает в ошеломляющем количестве работы, необходимой для того, чтобы просто выжить. И когда он в своих мечтах притащил Аните добытого медведя, а она разделала и засолила тушу, он почувствовал колоссальный подъем – вот они вдвоем своими мышцами и умом отбили целую гору доброго красного мяса у этого негостеприимного мира. И он отольет еще много пуль, а она наварит мыла и наделает свечей из медвежьего жира, пока, наконец, поздним вечером они не свалятся рядом на вязанку соломы в углу, потные и чертовски усталые, и будут любить друг друга, а потом спать крепким сном до самого холодного рассвета…

«Урдл-урдл-урдл, – булькала автоматическая стиральная машина. – Урдл-урдл-ур-далл!!»

Пол неохотно окинул взглядом остальную часть комнаты, где в кожаном кресле сидела Анита перед фальшивыми полками вишневого цвета, скрывавшими гладильную доску. Сейчас гладильная доска была выкачена из-за полок, которые снаружи представляли собой целый фасад из ящиков и дверец, напоминающий маленький гараж для гладильного оборудования. Дверцы углового отделения были открыты. За ними находился экран телевизора, на который внимательно смотрела Анита. На экране доктор как раз говорил старой леди, что ее внук будет парализован от пояса и ниже на всю жизнь.

«Урдл-урдл-урдл», – продолжала бормотать стиральная машина. Анита не обращала на нее внимания. «Дзз-зз! Тарк!»– зазвенели колокольчики. Но Анита продолжала игнорировать их. «Азззззз! Фрумп!» Верхушка стиральной машины отскочила, и коробка с сухим бельем выскользнула оттуда, как большая хризантема, белая, благоухающая и безукоризненно чистая.

– Хелло! – сказал Пол.

Анита знаком показала ему, чтобы он молчал, пока не кончится передача, а это означало – и рекламные передачи тоже.

– Хорошо, – наконец сказала она и выключила телевизор. – Твой синий костюм лежит на кровати.

– Да? А зачем?

– То есть как это «зачем»? Для того чтобы идти к Кронерам.

– А ты откуда знаешь?

– Лоусон Шеферд позвонил и сказал мне.

– Чертовски мило с его стороны.

– Это мило со стороны любого – сказать мне, что происходит, если ты сам не делаешь этого.

– А что еще он сказал?

– Он полагает, что вы с Финнерти отлично провели время, судя по тому, как ужасно ты выглядел сегодня.

– По-видимому, он знает об этом больше меня. Анита зажгла сигарету, красиво отшвырнула спичку и покосилась на Пола сквозь выпущенные носом струйки дыма.

– Там были девушки, Пол?

– Можно сказать, были. Марта и Барбара. Только не спрашивай меня, кто с кем был.

– Был?

– Сидел.

Она сгорбилась в кресле, спокойно поглядела в окно, раскуривая сигарету короткими сильными затяжками, глаза ее увлажнились при драматическом пошмыгивании носа.

– Ты и не обязан говорить мне, если тебе не хочется.

– Говорить я не буду просто потому, что не помню. – Он усмехнулся. – Одну звали Барбара, а вторую звали Марта, а все остальное, как говорится, покрыто мраком.

– Значит, ты не знаешь, что случилось? Я говорю, значит, могло произойти все что угодно.

Улыбка сошла с его лица.

– Я говорю, что все действительно было покрыто мраком и ничего не могло произойти. Я лежал как тряпка, свернувшись в кабине.

– И ты ничего не помнишь?

– Я помню человека по имени Элфи, который зарабатывает себе на жизнь при помощи телевизора; человека по имени Люк Люббок, который может быть чем угодно в зависимости от костюма; проповедника, которого тошнит, когда он наблюдает, как весь мир валится ко всем чертям, и…

– И Барбару с Мартой.

– И Барбару с Мартой. И еще парады – да, боже мой, ведь там еще были и парады.

– Тебе стало лучше?

– Нет. Но тебе должно стать лучше, потому что Финнерти, кажется, нашел себе новый дом и нового друга.

– Слава богу и на этом. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты объяснил Кронеру, что Финнерти просто злоупотребил нашим гостеприимством и что мы так же недовольны им, как и все остальные.

– Это не совсем соответствует действительности.

– Ну что ж, держи тогда это про себя, если уж он так тебе нравится.

Она подняла крышку своего бюро, где составляла ежедневные меню и вела запись домашним расходам, сверяв свои записи с поступающими из банка счетами, и вытащила оттуда три листка бумаги.

– Я знаю, что ты считаешь меня глупой, но иногда стоит немного побеспокоиться, чтобы все шло по-хорошему, Пол.

На бумаге были записаны какие-то, тезисы с основными разделами, пронумерованными римскими цифрами и с под-под-под и подразделами, помеченными маленькими буквами. С полным сознанием, что его головная боль набирает все большую силу, он наугад выбрал раздел III, А, I, а): «Не кури. Кронер пытается бросить курить».

– Может быть, имело бы смысл прочесть это вслух, – сказала Анита.

– Может быть, будет лучше, если я прочитаю это в одиночестве, когда ничто не будет меня отвлекать.

– На это у меня ушел почти весь день.

– Еще бы. Это самая обстоятельная работа из всех сделанных тобой. Спасибо, милая, я просто в восторге.

– Я люблю тебя, Пол.

– Я люблю тебя, Анита.

– Милый, а что касается Марты и Барбары…

– Даю тебе слово, я и не коснулся их.

– Я хотела только спросить, видел ли кто-нибудь тебя с ними?

– Полагаю, что видели, но не те люди, которые могли бы причинить мне какой-нибудь вред, Шеферд-то уж конечно, не видел.

– Если бы это дошло до Кронера, то я просто не знала бы, что и делать. Он может посмеяться над выпивкой, но что касается женщин…

– Я спал с Барбарой, – внезапно сказал Пол.

– Я так и думала. Но это твое личное дело.

По-видимому, она уже устала от разговора и теперь с нетерпением поглядывала на экран телевизора.

– И Шеферд видел, как я спускался из номеров с ней.

– Пол!

– Шучу.

Она приложила руку к сердцу.

– Ох, слава богу.

– «Любовь летом», – сказал Пол, пытливо приглядываясь к экрану.

– Что это?

– Оркестр. Они играют «Любовь летом». – И он насвистал несколько тактов.

– А как ты узнал, если звук выключен?

– А ты попробуй включи.

Она неохотно повернула ручку, и мелодия «Любви летом», красивая и неудобоваримая, – как медовый пряник, наполнила комнату.

Подпевая оркестру, Пол направился вверх в свою спальню, зачитывая на ходу тезисы: IV, А, I; «Если Кронер спросит тебя, почему ты хочешь в Питсбург», скажи, что ты хочешь принести большую пользу… а) Намекни на больший дом, повышение и престиж».

Постепенно Пол начал понимать, что поставил себя в дурацкое положение в глазах обоих берегов реки. Он вспомнил, как он кричал вчера вечером: «Мы должны встретиться посреди моста!», и решил теперь, что он был единственным заинтересованным в этом лицом, и к тому же единственным, кто не совсем уверен, к какому берегу он относится.

Если бы его попытка сделаться новым мессией увенчалась успехом и жители северного и южного берегов встретились бы на середине моста и между ними оказался бы Пол, он не имел бы ни малейшего представления, что же делать дальше. Он сознавал всем сердцем что человечество зашло в жуткий тупик, но это был настолько логически обоснованный тупик, и его завели в него настолько умно, что он не видел, куда еще могло бы привести историческое развитие.

Пол производил в уме сложнейшие расчеты – его сбережения плюс страховки плюс стоимость дома плюс машины – и прикидывал, достаточно ли у него денег, чтобы попросту уйти с работы, перестать быть инструментом любого набора верований или любого выбрыка истории, которые могли бы превратить в ад чью-либо жизнь. Жить в доме у проселочной дороги…

XI

В дальнем конце гигантской пещеры шах Братпура, маленький и элегантный, как старинная табакерка, протянул бутылку сумклиша Хашдрахру Миазме. Он чихнул, так как минуту назад расстался с летней жарой наверху, и звук этот задребезжал вдоль стен и замер тихим шепотом в лежбищах летучих мышей в глубинах Карлсбадских пещер.

Доктор Юинг Дж. Холъярд совершал свое тридцать седьмое паломничество в подземные джунгли стали, проводов и стекла, заполнявших залу, в которой они сейчас стояли, и еще тридцать более крупных, лежащих за этой. Осмотр этого чуда света был включен в качестве обязательного мероприятия в турне, которые Холъярд проводил с множеством эксцентричных иностранных магнатов. Всех их можно было привести к общему знаменателю в том смысле, что их страны представляли собой великолепные рынки сбыта для товаров могучей промышленности Америки.

Электрокар на резиновых колесах остановился у лифта, подле которого стояла группа шаха, и вооруженный пистолетом армейский майор тщательно проверил их документы.

– Нельзя ли это немножко ускорить, майор? – сказал Холъярд. – Нам не хочется пропустить церемонию.

– Можно бы и ускорить, – сказал майор. – Однако в качестве дежурного офицера я сегодня отвечаю за государственную собственность стоимостью в девять миллиардов долларов, и если с этой собственностью что-либо произойдет, кое-кто будет недоволен мной. Церемония к тому же отложена, и вы в любом случае ничего не пропустите. Президент еще не показывался.

Наконец майор, был удовлетворен, и вся группа уселась в открытую машину.

– Сики? – сказал шах.

– Это ЭПИКАК XIV, – объяснил Холъярд. – Это электронно-счетная машина, иначе говоря – мозг. Одна только эта зала – самая маленькая из тридцати одной залы – содержит достаточно проводов, чтобы четыре раза покрыть расстояние отсюда до Луны. В одной этой машине электронных ламп больше, чем их было во всем штате Нью-Йорк перед второй, мировой войной. – Он так часто цитировал эти цифры, что у него не было никакой необходимости заглядывать в брошюрку, которую обычно вручали посетителям.

Хашдрахр пересказал все это шаху.

Шах подумал над этим и застенчиво захихикал, а Хашдрахр присоединился к этому тихому восточному занятию.

– Шах сказал, – перевел Хашдрахр, – что мужчины его страны спят с хорошенькими женщинами и производят дешевые и хорошие мозги. Это экономит проволоки столько, что ее хватило бы на тысячу расстояний отсюда до Луны.

Холъярд понимающе усмехнулся, поскольку именно за эту улыбку ему и платили жалованье, отер слезы, вызванные очередным приступом язвы, а затем объяснил, что дешевые и легко добываемые мозги как раз и являлись причиной неполадок в тяжелом прошлом и что ЭПИКАК XIV может обдумать и взвесить одновременно сотни, а то и тысячи аспектов данного вопроса и сделать это совершенно объективно, что ЭПИКАК XIV абсолютно свободен от запутывающих решения эмоций, что ЭПИКАК XIV никогда ничего не забывает, что, короче говоря, ЭПИКАК XIV всегда абсолютно прав во всем. И еще Холъярд мысленно добавил, что процедура, описанная шахом, совершалась уже триллион раз и пока что смогла произвести мозг, на который можно положиться только лишь один раз на сотни случаев.

Они проходили по самому старому отделению нынешней машины, которая когда-то была целым ЭПИКАК I, а сейчас составляла не более как придаток или довесок к ЭПИКАК XIV. И тем не менее ЭПИКАК I был достаточно умен, достаточно невозмутим и достаточно выгоден, чтобы убедить людей в том, что он лучше их может заниматься планированием войны, которая в то время надвигалась неотвратимо. Древняя фраза, которой пользовались генералы, отчитываясь перед соответствующими комиссиями, – «все учтено»– получила некоторую достоверность, будучи пережеванной ЭПИКАК I, еще большую – ЭПИКАК II и так далее, по мере выпуска новых машин этой серии. ЭПИКАК способен был обсудить преимущество высоковзрывчатых бомб по сравнению с атомным оружием тактического действия, не упуская при этом из виду наличие взрывчатки сравнительно с расщепляемыми элементами, рассредоточение вражеских одиночных окопов, потребность в рабочей силе в соответствующей области промышленности, возможные потери авиации при учете техники противовоздушной обороны врага и так далее и так далее, вплоть до того, что, если появится в этом необходимость, будет исчислено количество сигарет, плиток шоколада и серебряных звезд, потребных для поднятия боевого духа военно-воздушного флота. Пользуясь фактами, порожденные войной серийные выпуски ЭГТИКАК осуществляли столь прекрасно информированное руководство, что вдумчивому, правдивому, блестящему и великолепно обученному ядру американских гениев на это же понадобилось бы просвещенное руководство, неограниченные ресурсы и к тому же еще две тысячи лет.

Во время войны и все послевоенные годы, вплоть до настоящего времени, нервная система ЭПИКАК все расширялась, заполняя Карлсбадские пещеры, – разум, приобретаемый ценой футов, фунтов и киловатт. С каждым новым прибавлением рождался новый уникальный индивидуум, и сегодня Холъярд, шах и Хашдрахр прибыли на покрытую знаменами платформу, где президент Соединенных Штатов Америки Джонатан Линн откроет для более счастливого и более производительного будущего ЭПИКАК XIV.

Трио расселось на откидных стульях и тихо ждало вместе с остальной выдающейся компанией. ЭПИКАК XIV, хотя официальное открытие его еще не состоялось, был уже занят работой, решая, сколько холодильников, ламп, сколько турбинных генераторов, сколько втулок, обеденных тарелок, дверных ручек, резиновых набоек к каблукам, сколько телевизоров, сколько фишек для карточной игры – сколько всего этого Америка и ее покупатели могут пожелать приобрести и сколько все это будет стоить. И ЭПИКАК XIV единственный будет решать в последующие годы, сколько инженеров, управляющих, исследовательских работников и государственных служащих и в каких именно областях потребуется для того, чтобы производить все эти товары; и какие ПИ и какие показатели их возможностей выделят этих нужных людей из общей массы бесполезных, и сколько сотрудников КРР и солдат можно будет содержать, и с каким денежным окладом, и где, и…

– Леди и джентльмены, – сказал диктор телевидения, – перед вами президент Соединенных Штатов.

Электрокар подкатил к платформе, и президент Джонатан Линн, урожденный Альфред Планк, встал и, продемонстрировав свои белые зубы и честные серые глаза, расправил свои широкие плечи и провел своими сильными руками по чуть вьющимся волосам. Телевизионные камеры забегали по нему, как по забавному и добродушному динозавру, подавая его изображение во всех возможных ракурсах. Линн был мальчишески строен, высок, красив и обезоруживающе мил, и Холъярд с горечью подумал, что ведь сюда он явился сразу же с трехчасовой телевизионной передачи из Белого дома.

– Является ли этот человек духовным вождем американского народа? – спросил Хашдрахр.

Холъярд пустился в объяснения того, что церковь отделена от государства, и столкнулся, как он того и ожидал, с обычным недоверием шаха и с намеками на то, что он, Холъярд, вообще не понял заданного ему вопроса.

Президент с внушающей любовь юношеской комбинацией наглости и застенчивости и с легчайшим налетом протяжного западного произношения зачитывал речь, которую кто-то написал ему об ЭПИКАК XIV. Он ничуть не скрывал, что он отнюдь не является ученым, что он простой, самый обыкновенный человек, который стоит сейчас здесь, присмиревший перед этим новейшим чудом света, и что он находится здесь именно потому, что простые люди Америки выбрали его затем, чтобы представлять их в случаях, подобных этому, и что, глядя на это современное чудо, он преисполнен чувства глубокого благоговения, смирения и благодарности…

Холъярд зевнул, его раздражала мысль о том, что Линн, который как раз сейчас прочел «порядок из хавоса» вместо «порядок из хаоса», получает в три раза больше денег, чем он. Линн (или, как Холъярд предпочитал мысленно называть его, Планк) не окончил даже высшей школы, и Холъярд мог назвать пару ирландских сеттеров, которые были ничуть не глупее его. И все же этого подонка избрали на должность, приносящую ему более сотни тысяч долларов в год!

– Вы хотите сказать, что человек этот правит без учета духовных устремлений народа? – прошептал Хашдрахр.

– У него нет никаких религиозных обязанностей, за исключением самых общих, чисто символических, – сказал Холъярд и тут же принялся размышлять, в чем же, черт побери, заключаются обязанности этого Линна. ЭПИКАК XIV и Национальное бюро Промышленности, Коммерции, Связи, Продовольствия и Запасов осуществляют все планирование, все, что связано с необходимостью шевелит мозгами. А машины личного состава следят за тем, чтобы все правительственные должности, имеющие хоть какое-либо значение, заполнялись высококвалифицированными гражданскими служащими. Чем больше задумывался Холъярд о получаемой Линном кругленькой сумме, тем больше он приходил в бешенство, ибо все, что требовалось от этого напыщенного болвана, было зачитывать то, что вручалось ему для прочтения по торжественным случаям, быть соответственно благоговейным и почтительным, как он сам сказал, за всех обыкновенных и глупых людей, которые избрали его на эту должность, и вещать мудрость, текущую к нему откуда-то при помощи мощного микрофона, и распространять ее среди остального оболваненного быдла.

Холъярду вдруг стало ясно, что подобно тому как столетия назад правительство и религия были отделены друг от друга, так теперь благодаря машинам политика и управление страной живут рядом друг с другом, но почти ни в чем не соприкасаются. Он поглядел на президента Джонатана Линна и вдруг с ужасом представил себе, что было бы со страной, если бы какой-нибудь чисто американский дурень благодаря сегодняшнему положению вещей смог бы стать действительно президентом, но в условиях, когда президенту и в самом деле приходится править страной!

Президент Линн объяснял, что сделает ЭПИКАК XIV для миллионов простых людей, и Хашдрахр переводил все это шаху. Линн заявил, что ЭПИКАК XIV, по существу, является величайшей в истории личностью, что самый мудрый из всех когда-либо живших людей является по сравнению с ЭПИКАК XIV тем, чем является червяк по сравнению с самым мудрым из людей.

Впервые шах Братпура проявил интерес и даже волнение. Он не очень задумывался над физическими размерами ЭПИКАК XIV, но сравнение червя и человека дошло до него. Он огляделся с таким выражением, будто электронные лампы и счетчики на всех стенах следили за каждым его движением.

Речь была закончена, и аплодисменты уже замирали, когда доктор Холъярд представил шаха президенту. Телевизионные камеры уставились на них, передавая сцену.

– Сейчас президент обменивается рукопожатием с шахом Братпура, – сказал телекомментатор. – Возможно, шах обменяется с нами свежими впечатлениями гостя из отдаленной части света, где господствует иной жизненный уклад.

– Алласан Хабоу пиллан? – неуверенно спросил шах.

– Он интересуется, можно ли ему задать вопрос, – сказал Хашдрахр.

– Конечно, еще бы, – ободряюще сказал президент. – Если я не буду знать ответа на этот вопрос, мне есть у кого его получить.

Неожиданно шах повернулся спиной к президенту и медленно зашагал в одиночестве в опустевшую часть платформы.

– Я что-нибудь сделал не так? – спросил Линн.

–Шшшш! – яростно прошипел Хашдрахр и стал, как часовой, между шахом и пораженной толпою.

Шах опустился на колени и поднял руки над головой. Маленький коричневый человечек, казалось, внезапно заполнил всю пещеру своим таинственным струящимся достоинством, один на пустой платформе, общаясь с кем-то, чьего присутствия не чувствовал никто из находящихся здесь.

– Мы, кажется, присутствуем при каком-то религиозном обряде, – сказал телекомментатор.

– Не могли бы вы на минутку заткнуть свою луженую глотку? – сказал Холъярд.

– Тихо! – сказал Хашдрахр.

Шах обратился к мерцающей стенке ЭПИКАК с вакуумными трубками и выкрикнул певучим высоким голосом:

Аллакахи баку билла, Моуми а фела нам; Серами ассу тилла, Тоури серин а сам.

– Этот придурок разговаривает с машиной, – прошептал Линн.

– Шшш!.. – сказал Холъярд, странно растроганный происходящим.

– Сики? – выкрикнул шах. Он наклонил голову, прислушиваясь. – Сики? – слово отдалось эхом и замерло, одинокое и затерявшееся.

– Ммммммммм…– мягко проговорил ЭПИКАК – Дит, дит. Ммммм… Дит.

Шах вздохнул и встал. Он грустно покивал головой, донельзя расстроенный.

– Нибо, – пробормотал он. – Нибо.

– Что он говорит? – спросил президент.

– «Нибо»– «ничего». Он задал машине вопрос, и машина не дала ответа, – сказал Холъярд. – Нибо.

– В жизни не видывал большего идиотизма, – сказал президент. – Вопросы нужно записать на таких штуковинах, и ответы придут на таких же самых штуках. Ведь с ним нельзя просто говорить. – Тень сомнения промелькнула по его лицу. – Я говорю, с ним нельзя просто разговаривать, не правда ли?

– Конечно, нельзя, сэр, – сказал главный инженер проекта. – Как вы правильно заметили, без этих вот самых штуковин с ним не поговоришь.

– А что он ему сказал? – спросил Линн, уцепившись за рукав Хашдрахра.

– Это древняя загадка, – сказал Хашдрахр, и было ясно, что продолжать он не хочет, что здесь примешано что-то явно святое для него. Но, помимо всего прочего, он был воспитанным человеком, а вопрошающе уставившиеся на него глаза толпы требовали более детального объяснения.

– Наш народ верит, – застенчиво сказал он, – что великий, всеведущий бог снизойдет к нам в один прекрасный день и все мы узнаем его потому, что он окажется в состоянии ответить на эту загадку, на которую ЭПИКАК не смог ответить. Когда он придет, – простодушно пояснил Хашдрахр, – на земле больше не будет страданий.

– Скажите на милость, всеведущий бог, да? – сказал Линн. Он облизал губы и пригладил опустившийся на лоб непокорный локон. – А что это за загадка?

Хашдрахр прочитал:

Серебряные колокольчики осветят мой путь, И девять раз по девять дев заполнят мой день, И горные озера исчезнут с глаз моих, И клыки тигра заполнят ночь мою.

Президент Линн задумчиво уставился на потолок пещеры.

– Ммм… Серебряные колокольчики, говорите вы, да? – Он покачал головой. – А знаете ли, это что-то уж слишком мудрено закручено. Я сдаюсь.