Текст книги "Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве (СИ)"

Автор книги: Купава Огинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– И часто ты верную дорогу теряешь? – Кощей откинулся на спинку стула, рассеянно оглядывая обеденную. К еде он почти не притронулся. Даже я со всеми своими нервами и переживаниями успела больше съесть, чем хозяин замка.

Тугарин ответил ему невозмутимым:

– Еще ни разу, но это же не повод мне в помощи отказывать. А что если я все ж таки заблужусь? Пусть уж они знают, что мы тоже живые и нас бояться нет нужды.

– Но нас надо бояться. – не согласился с ним Кощей.

– Надо. – поддакнула я тихо и тут же вжяла голову в плечи, под взглядами возмущенных, нечеловечьих глаз было неуютно. Чешуйчатые братцы смотрели на меня с неодобрением, требуя чтобы я молчала и не мешала им подводить своего правителя к какой-то мысли. К мысли, которую в него пытались вбить уже не первый год, которую он понимал и знал, но принимать не хотел. Сопротивлялся, откладывал, отговаривался и, вот, попал. И он попал. И я попала.

И только Змеи были довольны и с тайной надеждой смотрели на нашу беду.

Моя беда была страшнее Кощеевой, потому что я ее чувствовала, но осознать не могла, не было у меня нужных знаний. Зато уж Бессмертный-то все о нашей общей беде знал, и все так же упрямо не желал ее принимать…боялся что ли?

– Приятное единодушие. – хохотнул Водяной, единственный из всех за столом, кто не вызывал сейчас у меня нервных опасений. Он мне почти родным был, мой зеленомордый, дружелюбный шанс на спасение.

– Пусть нас надо бояться. – не растерялся Горыныч. – Но ты о домовых подумай, о берегинях. Леший с Лесовиком скоро перегрызуться между собой. Людей нет, а Волков-Оборотней твоих по лесу сильно не покружишь, да и с колуднами или ведовками связываться себе дороже, разгневаются и наломают из Лешего дров для костра. Пожалей старика.

– И русалкам моим скучно. – охотно подхватил Водяной, но на него тут же зашикали. Ни для кого секретом не было, что русалки его по подводным зачарованным течениям в любую реку или озеру переплыть могут, чем и развлекаются. Сверх меры проказничать им, конечно, строго запрещалось, но пару десятков утопленников на год русалки людям приносили. В основном молодые и неопытные, не понимающие еще, когда нужно прекратить игры и отпустить жертву.

– И чего ты хочешь? – спросил Кощей.

– Пусть Василиса про нас всех правду напишет, она грамоте обучена. Она царевна, ее люди послушают. – говорил Горыныч, а мне ясно было, что он в это не верит. Нет в нем надежды, что мои слова что-то изменить смогут, но он все равно упрямо давит из себя эту глупую идею.

Бессмертный тоже понимал всю бессмысленность произнесенных слов, но не спешил Змея в этом уличать. Он размышлял.

Мне по наивности подумалось, пытается слова подобрать, чтобы помягче в просьбе отказать. Оказалось – наказание обдумывает. Для излишне энергичных Змеев и почему-то для меня.

– Пусть. – кивнул Кощей. – Пусть пишет. И пока она пишет нашу правду, вы будете за ней приглядывать.

– Почему мы? – возмутился Горыныч.

– Кош, это несправедливо! – поддержал брата Тугарин.

Водяной благоразумно прятал ехидную улыбку за кубком.

Будь во мне чуть больше смелости, я бы тоже возмутилась, не нужны мне были такие нянюшки, без них мне лучше будет. И спокойнее. И вообще…

– Головой за нее отвечаете! – чуть повысил голос Кощей и Змеи тут же притихли. – Я сказал.

– Мы же о тебе беспокоимся. – проворчал Тугарин, понурившись. Спросить он уже не решался, но недовольство свое скрыть не пытался.

– Теперь беспокойся о ней. – отрезал Бессмертный, чем окончательно вогнал чешуйчатых в уныние. Потом обратился ко мне таким тоном, что и я захотела приуныть на пару со Змеями. – В твои покои принесут все необходимое для твоей…работы.

– Покои? – нервно хохотнула я, вспомнив неуютную сырость моей темницы.

Удивленный моим поведением, за разъяснениями тем не менее Кощей обратился к Тугарину, что лично меня полностью устраивало. Потому что кое-кто тут не понимал, что именно меня так развеселило, и кое-кому другому предстояло объяснить причину моей истеричной веселости.

– Ну ты же знаешь, как домовики комнаты готовят. Им на это полдня надобно, а я не мог нянчиться с царевной все это время, вот и снес ее в темницы. – пожал плечами Змей.

– И в какую из темниц ты ее заселил?

– В твою. – тихо ответил он. – Она ближе всех к выходу.

Так я и узнала, что у царя Тринадцатого государства зачем-то имеется своя личная темница. Тихий, спокойный и размеренный голос может пугать сильнее яростного рева. А стопка белой бумаги и набор писчих перьев на чистом столе в светлой спаленке способен приводить в отчаяние.

Описать жизнь местной нечисти…если умом не поврежусь во время сего действа, и домой вернусь целой и невредимой, никогда больше дурить не буду.

Никогда.

Глава 3. О царской службе и тяжкой судьбе

Как ни удивительно, но возможность вывалить на случайного человека все свои невзгоды обычной нечисти пришлась по вкусу. Больше того, они восприняли ее с ужасающим энтузиазмом.

Кощей, оправдывая звание главного злодея на все наши тринадцать государств, со скупой полуулыбкой выделил мне под это дело кабинет и отрядил помощницу – ту самую нервную и впечатлительную кикиморку, с говорящим именем Бежана.

Мышь, решивший под шумок сбежать, попался Бессмертному на глаза не в срок и тоже был приставлен ко мне, как помощник, наставник и главная жертва царского гнева, если с его подопечной что-нибудь случиться…

Растерянная ключница, так и не сумела понять можно ли считать это повышением, или стоит искать в прошлом проступки, что могли подорвать доверие Кощея…изводила она себя самоотверженно и со вкусом, отчего я и сама начинала нервничать и думать о грустном.

И сарафан у меня ворованный, и башмачки тоже: Тугарин самодовольно хвалился, что все выкрал из купеческого обоза, не потревожив охрану, а там, на минуточку, обходчики с волкодавами, которые нечисть со ста шагов способны учуять. Я печалилась, но одежки носила, других-то нет.

Только лишь нить жемчуга могла считаться моей по праву – так как являлась подарком от Милады переданный забегавшей поведать мне о своих злоключениях озерной кикиморой, и единственная была не ворованной, но для меня предназначенной.

Братья Змеи наказ царя выполняли с присущим лишь для нечисти разрушительным старанием. Неждано навязанную подопечную они одевали, обували, кормили и работой не нагружали, допуская до меня в день не больше полудюжины рассказчиков. И создавалось ощущение, будто Змеи сознательно растягивали срок моего пребывания в Кощеевом замке. Сам Кощей, кажется, это тоже понимал, по крайней мере, с каждым днем лицо его преображалось все больше и на смену смертельной скуке приходило злое веселье.

Странные и непонятные игры нечисти меня тревожили. Змеи знали, что происходит и Кощей знал, что происходит, но никто из них даже не думал утрудить себя тем, чтобы приобщить к этому несомненно важному знанию меня.

Обидно, если честно.

И даже от прямого вопроса уходили, обещая, что я и сама все узнаю, когда придет время.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как мириться и ждать…хотя ждать было очень сложно, а порой даже опасно для жизни.

Правдой о своей жизни делиться ко мне приходила не только безобидная нечисть, такая например, как водянница, которая с охотой вылила на меня всю историю ее родника, по ходу дела с удовольствием жалуясь на проблемы и злоключения. История у нее вышла душещипательная, но несколько…водянистая, а от журчащего, порой неразборчивого голоска у меня разболелась голова. Но водянница была мелкой, слабой и неопасной для людей.

И переживать после разговора с такой нечистью я могла разве только о том, что Мышь не выдержит таки непрекращающегося нервного бормотания Бежаны и они сцепятся. А разнимать их, разумеется, придется мне.

Потому что Змеи скорее ставки возьмутся делать, чем драчунов разнимать, а к волкам-оборотням, что состояли на службе у Кощея, и совсем недавно вернулись из своего обхода, приближаться я все еще опасалась, и попросить их о помощи была не в состоянии.

Долгую седмицу моя жизнь была тиха и безоблачна, пока слух о безумной царевне, записывающей истории жителей Тринадцатого государства, чтобы после их людям понести, не добрался до самых мрачных, топких и опасных окраин Кощеева царства.

И пошли ко мне полуденницы со своими жизнеописаниями и ненавязчивыми предложениями выйти с ними в поле поплясать немного под полуденным солнцем. Шишиги с жалобами на русалок наглых и злоязыких, на кикимор, дразнящихся их за жабьи улыбки и (неожиданно) на Варвару, с появлением которой Водяной перестал внимание уделять своим подчиненным, вспоминая разве лишь только о любимицах-русалках.

Берегини…берегини мне понравились, многие из них приходили с гостинцами. Земляниченка принесла лукошко, полное спелой, сочной земляники, Березенница поднесла крынку березового сока, а совсем молоденькие, смешливые Лиственницы-близняшки венком одарили.

Бежана не одобряла подарки, и совсем уж не одобряла того, что я их принимаю. Мышь негодовал, что для него ничего вкусненького беспечная, легкомысленная нечисть заготовить не додумалась, я не обращала особого внимания на их ворчание.

Мышь был вечно чем-то недоволен и ругался, и задобрить его не мог бы даже весь сыр, хранящийся в закромах у домовых.

После берегинь пошли волки-оборотни. Привлеченные задорной веселостью и весенней красотой лесных дев, и они заинтересовались таки моим делом. На разведку со своей историей самым первым волком был послан Скуль, но он все больше робел, принюхивался и поскуливал, от стресса и страха линяя с поражающей старательностью. Толком ничего не поведав, ушел, оставив на память о себе клочья легкого, мягкого подшерстка и несколько длинных царапин на каменном полу, оставленных мощными когтями задних лап.

Я еще не знала, как изменится моя тихая служба после этого короткого визита, когда провожала взглядом сутулую, чуть прихрамывающую фигуру Скуля, обряженного в посеребренную кольчугу и нагрудник со знаком Кощея – треугольником с вделанной в его середину руной жизни.

– А теперь иди к домовым, да перца у них выпроси. – велел Мышь, стоило только двери за волком закрыться. Важно рассевшись на стопке чистой бумаги, он с подозрением принюхивался, чуя волчий дух и раздражаясь от этого.

– Зачем?

– Чтобы по следу этого сиволапого его други не сбежались. Про царевну, Кощеем на службу принятую, уже знаешь сколько сплетен по замку ходит? Это волчье стадо если раньше к тебе издали принюхиваться осмеливалось, то тепереча уже и в гости заявиться не постесняется.

– А тебе какая в том печаль? – удивилась я. Заботой о моем благополучии Мышь себя раньше что-то не утруждал и сейчас веры не было в то, что он вдруг переменился.

– Тфу ты, мавкино отродье. Умным советам следуй, да вопросов не задавай! – в сердцах пискнул Мышь, хлопнув хвостом по столу.

– И чем это тебе мавки не угодили? – опешила я.

– Ты русалок знаешь?

– Ну.

– Красивые девки с хвостом. В голове у них, конечно, тина, но просто посмотреть на русалок приятно. А мавки – их сестрицы… как говорится, в семье не без урода. Вот и эти не удались. Страшные, глупые, да ещё и злые.

От неодобрения и недовольства, мордочка его призабавно сморщилась, и задать вопрос с серьезным выражением лица мне удалось с трудом:

– То есть, я страшная, глупая и злая?

– Не, ты добрая. – утешил меня Мышь. – Но дура дурой.

А потом долго обижался и не понимал, почему я его слова всерьез не восприняла и рассмеялась. Ну, а как ему объяснишь, что меня всю жизнь люди премудрой кликали, а какой-то вредный Мышь из нечистого рода, за одну седмицу в глупости моей уверился?

Бежана была с ним полностью согласна, хоть и опасалась говорить об этом вслух. Мнительная и трусоватая, она не любила ввязываться в сомнительные мероприятия и очень грустила от того, что ее ввязали насильно.

Но молчала.

* * *

Мышь оказался прав.

На следующий же день, потеснив рудянку и всех, кто пришлось со своими историями, не обращая внимания на возмущение и проклятия, что лихо гасили защитные талисманы, ко мне наведалось сразу три волка-оборотня.

Буян, Разор и Жар – как они представились. Одинаково серые, наглые и лохматые, они звенели серебряной кольчугой, будто насмехаясь над людской верой в то, что нечистой силе серебро вред приносит, и ничуть не смущались ни моего присутствия, ни вечно затравленного взгляда Бежаны, или подчеркнуто неодобрительного выражения морды Мыша.

– Так ты и правда царева дочка? – спросил Жар, подбираясь сбоку к окну, обнюхивая шкаф, полный старых книг. Что это за книги я так до сих пор и не узнала. Днями не было времени на то, чтобы ознакомиться с содержимым шкафа, а вечерами уже не было сил. После изматывающих ужинов в компании братьев Змеев и несомненно утомленного Кощея, все на что меня хватало – добраться до моей комнаты, растолкать саламандру в очаге, да забраться под пуховое одеяло, прислушиваясь к тому, как задорно трещит сухим огнем резвящаяся стихия.

– А есть причины в этом сомневаться? – осторожно спросила я, стараясь отслеживать передвижение всех оборотней одновременно. Признаться, это было сложно.

Жар заходил слева, Буян – справа, в то время как Разор возвышался над столом, важно встав прямо передо мной.

Мне не нравились их улыбки и взгляды, от них веяло недобрым, волчьим весельем.

– Давненько у нас царевны не гостили. – широко улыбнулся Разор, задорно сверкая желтыми глазами.

Бежана тихо, предостерегающе заскулила:

– Беду чую. Беду…

– Захлопнись, кликуша! Неровен час и правда беду приманишь. – рыкнул на нее Буян.

– Беду-то, поди, она от вас чует.

Смелости Мыша хватило ровно на одну фразу, после которой он проворно шмыгнул со стола под стул и схоронился в складках моего сарафана.

– Мы ж разве царевну обидим? – оскорбился Жар, уже почти подобравшийся ко мне с боку. – Всего-то познакомиться пришли, да правду о себе рассказать.

– О себе рассказывать принято по очереди и по одному. – заметила я, как бы невзначай опустив руку подле чернильницы. – Таковы у нас правила.

– Правила… – негромко фыркнул Буян, и на морде его отчетливо читались все мысли, что он имел касательно моих правил.

Дожидаться пока они подступят вплотную я не стала. Запустила чернильницей в Жара, проскочила мимо, пока он размазывал по морде чернила, все больше втирая их в мех. Поднырнула под лапой у Разора, вздумавшего меня перехватить и под вой кикиморы выскочила в коридор.

В том, что зла бы они мне не причинили я не сомневалась, но не было во мне уверенности, что игры их мне понравились бы. Волки, дикое племя, что с них взять?

И от того, что они к Кощею на службу пошли мирными псами не стали.

Убежать далеко я бы, конечно, от тройки волков я не смогла, да на мое счастье Мышь со мной оказался.

– Куда несешься, дурная. – сдавленно пропищал он, с трудом пробираясь по подолу выше, ко мне. – Тут не скоростью, а хитростью брать нужно.

– Мне бы до Змеев добраться, тогда-то я их силой возьму. – запыхавшись огрызнулась я, даже не думая останавливаться или сбавлять скорость, неустанно прислушиваясь к звукам погони. Ни воя, ни рыка, ни даже цокота когтей, ничего не было слышно и от этого становилось только страшнее. Раз не дают себя услышать, значит не настроены порезвиться и погонять жертву.

– Заворачивай! – рявкнул Мышь, стоило мне только поравняться с нешироким, полутемным коридорчиком. Не раздумывая, я подчинилась, уж что-что, а замок он всяко лучше меня знал. – Эта дорога нас прямиком к спасению выведет.

– К Тугарину? – воодушивилась я.

– К Кощею.

И встала я, как вкопанная.

– Догоняют. – пропыхтел Мышь, сунувшись носом мне прямо в ухо. – Чего встала, убогая? Бежим!

– К Кощею? – с издевкой спросила я.

Мышь решительно кивнул:

– К Кощею!

– К Тугарину меня веди. – велела я, сделав первый, пробный шаг.

– А если не ведет этот путь ни к одному из Змеев?

– Значит, открой мне другой путь.

– Вот дурная, они ж за тобой бегут я им без надобности. – вызверился Мышь, убедившись, что я решения своего менять не намерена.

– А Тугарину без надобности твои оправдание. Если волки меня обидят, спрашивать он с тебя будет.

Он тихо ругнулся и сдался:

– Твоя взяла, бесовка, пошли.

Я могла быть собой горда, шантажом и угрозами выманила у Мыша то, что мне было нужно.

До Тугарина мы добраться успели, нажаловаться – нет. Змей, вместе со своим братом, были мною выловлены в библиотеке, над какой-то большой книгой, с задумчивыми, непривычно серьезными лицами.

– Каждый день над нею сидят, будто от этого в книге листы новые появятся. – осуждающе проворчал Мышь.

– А что за книга? – спросила я хрипло, переводя дыхание, после быстрого бега.

– Да про проклятия всякие.

– Василиска. – с неудовольствием отметил мое появление Горыныч.

Тугарин в кислости рожи не отставал от брата:

– Ты здесь откуда?

– Спасаюсь. – это все, что я успела сказать, потом была озадачена радостным:

– Попалась! – быстро переросшим в трусливое: – Ой-ей…

Волки меня настигли…на свою беду.

– Как интересно. – протянул Горыныч, медленно поднимаясь из-за стола. – И что же вы теперь делать будете? Раз уж царевну поймали.

– Так ить… – Жар медленно убрал лапу с моего плеча и на всякий случай спрятал за спину. Замялся. На морде его, все еще чернилами украшенной, было написано такое мучительное сожаление, что мне захотелось смеяться.

Тут уж вопрос еще, кто из нас попался…

Два других волка, застывшее в дверном проеме, обреченно поджали уши и хвосты, а я была довольна. Вот они, голубчики, пускай теперь Змеям объяснять зачем меня окружали и стращали, а я постою, послушаю.

– Ну. – поторопил Тугарин.

– Хотели Вою ее снести. Кощей-то все равно царевной не заинтересуется. Мы ж это уже не раз проходили, а вожаку нашему жена давно нужна.

Лицо Тугарина надо было видеть:

– Я для твоего вожака ее из Гиблой реки вылавливал? – тихо, недобро спросил он.

Жар замялся и был облагодетельствован Змеиным гневом:

– Отвечай!

– Мог бы и для него. – проворчал волк нахохлившись. – В благодарность за то, что он тебя от Алеши Поповича уберег, не дал богатырю мерзкому тебя сгубить.

И Тугарин как-то присмирел, в затылке почесал, да рукой махнул:

– Уйдите, что б я вас не видел. А коли Вою невеста нужна, так мог бы и сам царевну себе украсть.

– Так мы мигом его… – воодушевился Жар, но был грубо оборван:

– Не нашу!

– Ну так, ты ж знаешь, к людям он не пойдет.

Змеи переглянулись. Тугарин приподнял бровь, Горыныч пожал плечами, потом они кивнули друг-другу и Жара обнадежили сухим:

– Сам лично ему царевну принесу. – пообещал Горыныч.

Оборотни заулыбались, Жар и вовсе расцвет весь, да на своих товарищей обернулся победно.

Мышь негромко фыркнул мне в ухо, опасаясь, что его услышать, но не имея сил не выказать свое пренебрежение.

Волки ушли довольные, Змеи вроде бы тоже не сильно печалились из-за взятых на себя обязательств.

А я не могла никак отделаться от нехороших мыслей:

– И как часто вы людей похищаете?

– Бывает. – выжидательно прищурился Горыныч.

Я молчала, совсем даже не удивленная его ответом – ну что еще с нечисти взять? И точно знала, что об этом людям рассказывать я не буду. Ни к чему им такие знания.

Спокойствие мое Змеев разочаровало:

– И что, не будет криков и обвинений? Не будешь нас бесовскими отродиями звать? – полюбопытствовал Тугарин.

– Если очень хотите, то могу. – серьезно предложила я.

Горыныч засмеялся:

– Пойдемте-ка лучше чаю попьем, – предложил он, решительно захлопнув книгу.

Чаевничать о змеями мне совсем не хотелось.

Поутру ко мне нагрянула болотница, что звала себя тетка Буча – злоязыкая и вредная нечисть. Принесла она вместе с собой сырой запах болот, задушила меня дурманным ароматом богульника и запутала своими сложными жалобами на всякого рода нечисть. Даже о Кощее дурное слово сказать осмелилась, правда шепотом и с оглядом на дверь. Ничто ей было не по вкусу, все раздражало, и мои неумелые старания записать все ее жалобы, болотницу тоже не удовлетворили. Ушла она глубоко недовольная моей работой. А вслед за ней, не дав мне и духу перевести, заявились волки.

И сейчас мне просто хотелось немного в тишине побыть, а не чаи распивать с моими опасными нянюшками.

– Знаете, я, пожалуй, вернусь в кабинет. Бежану пустырничком отпою…сама приму успокоения ради. Да и…

Договорить мне не дали, Змеи оказались страшнее оборотней, действовали они быстрее, слаженнее и сокрушительней. Тугарин оказался рядом раньше, чем я успела осознать его движение, Горыныч за плечи меня приобнял не дав Мышу даже пискнуть.

– К тебе сейчас Вой нагрянет. – зловеще пообещал Тугарин. – Прощения за своих подчиненных просить. Надо оно тебе?

Сжавшись в руках Горыныча, я опасливо спросила:

– Зачем ему прощение просить? Да и как он узнает, что случилось? Я ему точно ничего рассказывать не собираюсь.

Глупая я что ли, добровольно к волку в пасть идти?

– А ты думаешь, куда эти трое побежали? К сотнику своему, благую весть до него донести. – Горыныч фыркнул. – Им-то, остолопам, кажется, будто Вой только и думает о том, где бы ему женку себе сыскать.

– А это не так?

Змеи переглянулись, сраженные моей наивностью. А я-то что? Я их Воя в глаза не видела, откуда мне знать, что у него на уме?

– Да если бы так было, я б в тот же час ему любую из царевен принес! – горячо заверил меня Горыныч.

– Потому что спас вас?

– Потому что спас. – кивнул он и зачем-то крепче меня обнял, даже над полом чутка приподнял, отчего Мышь едва чувств не лишился.

– А как это случилось? – спросила я, в панике пытаясь нашарить пол под ногами, носки сапожек едва касались холодного камня. – Важная информация это, следует записать, да людям потом поведать.

– Ну пойдем, – улыбнулся Горыныч, – за чаем я тебе все и расскажу.

Я б и рада была пойти, да не позволили мне своими ножками до кухни путь преодолеть, так Змей меня и дотащил, зажатую под мышкой, глубоко несчастную и смирившуюся. Мышь, цеплявшийся за мои волосы и крепко сидевший на плече, лишь раздосадованно сопел, но протестовать не решался.

Домовые были нам…рады. Вернее, рады они были мне, Змеев же встретили с почтительным равнодушием. Как у них это выходило я до сих пор понять так и не смогла.

Но вот могли же!

Если на кухню влетала Бежана – равнодушие их было ленивым, если Змеи – почтительным, а когда Кощей заглянул – разочек, всего на минутку, чтобы выдать мастеру домовых недовольное указание прекратить, в конце концов, подкармливать его ворона: не хотел, видимо, чтобы птица казалась более откормленной, чем ее хозяин…так его все домовые встречали с раболепным равнодушием: в смысле, они вроде бы и готовы ему в ноги броситься, но крепятся, виду не подают, что вообще заметили своего царя, обед готовят…

– Чаю нам. – велел Горыныч, не думая даже меня отпускать. – И сладкого чего-нибудь.

– И сыру, – слабым, умирающим голосом проблеял Мышь. Будто бы не меня, а его сейчас крепкая, прохладная рука Змея за плечи обнимала.

– Пустите, пожалуйста, я сама могу идти. – попросила я тихо, когда вместо того, чтобы свободу мне вернуть, этот желтоглазый потащил к столу, в уголке кухни расположенному, аккурат рядом с окном. Хорошее это было место, уютное, не единожды я тут душевное спокойсвтие свое поправляла, любуясь из большого окна диким, заросшим садом и заливая горести чаем, душистым, щедро сдобренным медом. Самым лучшим, какой мне только доводилось пивать.

– Нет у меня к тебе веры. – ответил Горыныч. – Ты верткая да прыткая, раз даже от Жара сумела сбежать, кто тебя знает, вдруг и от меня сейчас попытаешься. Глупостей наделаешь, Кошу на глаза попадешься…как мы ему после объясним, с чего ты от нас бегать вздумала.

– Ну так нервная потому что, впечатлительная. С этой… – выпалила я. Покатала на языке непривычные, странные слова, и неуверенно их выплюнула, – нежной натурой.

– Была бы с нежной натурой, в обмороке бы спасение искала, а не честную нечисть по всяким пустякам от дел отвлекала. – беспощадно заметил он. – придумала тоже, от оборотней бегать…

– Это вы что ли честная нечисть? – огрызнулась я, задетая за живое. Если бы я поступила так, как Змей считал должным поступать царевне, то я бы сейчас не здесь сидела, а в логове волчьего вожака, неожиданным предложением озадаченная. Не факт, конечно, что он действительно взялся бы ко мне свататься, но…а если бы взялся?

– А что, не похожи? – Тугарин оскалился.

Похожи-то как раз они были. Друг на друга. Как браться, которыми, собственно и являлись. А вот на честных совсем не походили, встретила бы я такого честного вечером в темной подворотне, да была б при мне дядькина палица… уж не скалился бы Змей тогда. С выбитыми зубами особо не поскалишься.

Домовые подали чаю, свежих ватрушек, и тонко нарезанного сыра на блюдце – специально для Мыша.

Сыр Горыныча озадачил. Он недоверчиво смотрел на то, как Мышь деловито сполз с моего плеча, протопал к блюдцу и с важным видом выбрал себе ломтик из середины.

– И ты будешь это есть? – не поверил чешуйчатый, когда Мышь на полном серьезе потащил сыр в пасть.

– А что делать? – вздохнул уныло тот. – Кощей велел соответствовать, вот я и соответствую. Ты даже не представляешь, как мяса хочется!

– А что велел Кощей? – осторожно полюбопытствовала я.

– С полгода назад его еще Филимоном звали. – поведал Горыныч. – Пока он по своей крысиной глупости в дом к одной уважаемой ведовке не нагрянул. Та какое-то колдунство творила, куриное яйцо заговаривала, а этот недоделок из темного угла по привычке выскочил и не разбираясь в том, где оказался, бросился пугать. И ладно бы ведовка одна была, так у нее в ту пору ученица случилась, зеленая совсем. Испугалась «мышки-норушки» яйцо и разбила.

– Что ж она, дура, трусиху себе в ученицы выбрала? – вызверился Мышь, отшвырнув сыр в сторону. – Для того меня Темный Бог и выправил, чтобы я девок стращал, да страхом их упивался! Это природа моя!

– Была твоя природа, да сплыла. – хохотнул Тугарин. – И вернется она только через девять с половиной лет, когда наказание Кощеево с тебя спадет.

– Наказание? – переспросила я.

Змеи переглянулись, будто совещаясь, стоит ли меня в это дело посвящать, да и порешили, что ничего худого из этого дела не выйдет.

И узнала я, что темная ведовка та, дружбу близкую с Ягой водила, чуть ли не наставницей ее была, и смогла по знакомству, до Кощея добраться. Сама-то, хоть и сильная, и уважаемая, да наказать крыса…тогда еще Филимона, была не в силах. Не действовала на него ведовская сила, защищен он от нее был еще при своем рождении. Зато Кощеева очень даже хорошо действовала, чем царь справедливый, но жестокий, не примянул воспользоваться: наказал крыса сроком на десять лет. Превратил Филимона – уважаемого крыса, мелкую зловредную нечисть, в Мышку-Норушку с вечной тягой к сыру и стыдными мышиными повадками. И возможность по теням ходить отнял.

– Видать, важное то яйцо было. – выдохнула я, впечатленная бедою Мыша.

– А как я мог иначе? – бормотал он, теребя кончик своего хвоста. Крыс весь поник, растеряв и свою наглость, и заносчивость. – Это же мое дело. Моя жизнь. Девок пугать, визгами их упиваться…

– То есть, Кощей тебя несправедливо наказал? – ухватилась я за его жалобу.

Горыныч подавился чаем, который так неудачно решил прихлебнуть, Тугарин медленно отложил надкушенную ватрушку, с недоверием глядя на меня, и даже Мышь перестал страдать, затравленно подняв красненькие глазки.

– Кощей справедлив! – тоненько тренькнули из-под стола. Домовой, принесший блюдо с пирожками, протянул мне один. – На вот, с малиной. Ешь, да глупостей не говори.

– Ешь, ешь. – поддержал Тугарин. – И не вздумай даже мыслить о таком. Кош и так тебе не очень рад, а после этого и слушать нас не станет. Вернет домой и поминай как звали.

– Вернет? – я ничем не выдала своего волнения, не показала, как бешено забилось сердце, как нетерпение сдавило грудь, побуждая наброситься на змея с кулаками и требованиями не смотреть на меня так изучающе, а на вопрос отвечать. – Меня домой вернет?

– Ты дурить не думай. – велел Горыныч, все же что-то умудрившийся углядеть через мое хрупкое, напускное спокойствие. – Если Кош вдруг решит тебе в гостеприимстве отказать, я тебя себе заберу. У меня тоже замок есть, в горах. К отцу ты не вернешься при любом раскладе.

– А как же правду о вас до людей донести тогда? Да и разве ж вы рискнете его приказ нарушить, если он велит меня домой вернуть? Осмелитесь? Нет? А коли осмелитесь, то какой он тогда царь?

Змеи переглянулись ища поддержки друг в друге, а я отчетливо поняла, что это все напускное, что меня только запугивают и если Кощей решит меня домой вернуть, то никто не осмелится ему слова поперек сказать.

А для того, чтобы приказ этот прозвучал мне всего-то и нужно, неудобные вопросы задавать.

Страшно, конечно, но домой вернуться уж больно хотелось, а заради исполнения заветного желания, можно было страх свой и победить.

– Василиска, не дури, – повторил Горыныч, с недовольством встретив мое плохо скрываемое азартное воодушевление.

– Не буду дурить, – пообещала я.

Вот так сразу на рожон лезть было страшно, существовала вполне реальная опасность, что разгневанный Кощей меня не в дом родной отправит, а в темницу. Потому к осуществлению плана по спасению себя родимой подходить следовало с осторожностью. И я это понимала.

Как и понимала то, что у Змеев ко мне свой интерес, никак не связанный с обелением нечисти в людских глазах. Я нужна им не там, у батюшки со всеми этими бумажками, где жизнь нечисти записана, а здесь, подле Кощея… зачем-то.

– Василиса, что ты задумала? – Тугарин отчего-то тоже считал, что я собираюсь глупости творить. Но у меня ж на уме совсем даже не глупости были, а вполне жизнеспособный план по возвращению домой. Неизвестно сколько еще меня тут продержат, прикрываясь переписью историй нечисти, почитай, царство у Кощея большое, земли много, и нелюдей, на этой земле обитающих, не счесть.

И я точно знала, что никто их не считал никогда. Кощей-то, в отличие от нашего царя, подушный налог не вводил.

– Зачем вы придумали все это? С правдой для людей, со всеми этими историями нечисти? Для чего? Вот ни в жизнь не поверю, что у вас нужда есть мнение человеческое о себе менять. У Водяного, может причина и существует, чтобы перед людьми в лучшем свете предстать, но это только у него. У других в этом надобности нет.

– Если ж нет, то откуда перед дверью твоей каждый день очередь появляется? – спросил Горыныч. Смутить меня хотел, не иначе, вот только ответ для него у меня был:

– Потому что человек я. Любопытство их к моей двери ведет, а там уж все от нечисти зависит. Кто поразговорчивей, тот мне всю свою жизнь и опишет, а ежели тихий, то мы обычно просто чай пьем. В тишине. Бежану такие моменты очень… огорчаю, – с трудом удалось подобрать слово, чтобы описать все те тихие вздохи во время чаепития и монотонный, унылый и глубоко неодобрительный бубнеж – после. И чай свой она никогда не выпивает, – Давайте вы просто объясните, чего от меня хотите, а я сделаю? Давайте? А потом просто домой отпустите.